Урезали языки что значит
Сообщил Петцольд своему государю и о причинах помилования: «Ея Величество Государыня Императрица, по свойственному ей великодушию и милосердию, снизошла к несчастному положению провинившихся и, вспомнив о том, что вступление ее на престол было совершено без пролития хотя бы одной капли крови, пощадила эту кровь и в несчастных осужденных и заменила смертную казнь вечною ссылкою».
Особо отметил дипломат, что собравшаяся публика была неприятно удивлена переменой участи приговоренных и солдатам пришлось даже принимать меры к наведению порядка.
«Некоторые из народа, недовольные тем, что никто из осужденных не был казнен смертью, были тотчас же приведены весьма энергическими средствами к совершенному молчанию».
Сами приговоренные по-разному восприняли все происходящее. Остерман, Левенвольде и Миних сохраняли видимую невозмутимость, тогда как Головкин и Менгден «выказали значительную долю малодушия».
Полтора года спустя в Петербурге случилась еще одна история, позволившая императрице проявить милосердие к приговоренным: то было знаменитое лопухинское дело, известное современной публике во многом по фильму «Гардемарины, вперед!» Лопухинское – по имени его главной героини статс-дамы Натальи Федоровны Лопухиной, дочери генеральши Балк, пострадавшей по делу Вилима Монса, но затем при новых властях вернувшейся в столицу.
Наталья Лопухина была одной из самых ярких персон своего времени. Историк Дмитрий Николаевич Бантыш-Каменский писал: «Толпа воздыхателей окружала всегда Лопухину: с кем танцевала она, кого удостаивала разговором, на кого бросала даже взгляд – тот считал себя счастливейшим из смертных… Молодые люди восхищались ея прелестями, любезностью, приятным разговором; старики также старались ей нравиться; красавицы замечали пристально, какое платье украшала она, чтобы хотя нарядом походить на нее».
Подвели Наталью Федоровну, впрочем, не красота и популярность, хотя и бытовала версия, что причиной немилости Елизаветы Петровны к ней стала обычная ревность. Камнем преткновения для Лопухиной стала высокая политика. При дворе тогда шло состязание партий, и влиятельный лейб-медик Иоганн Герман Лесток, искавший повода свалить не менее влиятельных братьев Бестужевых-Рюминых, нашел именно в деле Лопухиной шанс прорваться к цели. Когда стало известно, что Лопухина и ее муж Степан позволяли себе не вполне почтительно отзываться об императрице и даже говорили, что «будет-де чрез несколько месяцев перемена», дело быстро набрало обороты. Когда же Лопухин дал показания на Анну Гавриловну Бестужеву-Рюмину, супругу одного из братьев, Лесток был счастлив: императрице можно было предъявлять доказательства заговора против нее.
Наказание кнутом Н.Ф. Лопухиной.
Суд собрался 19 августа 1743 года в здании Сената, сразу восемь подсудимых (дело разрослось весьма серьезно) были приговорены к смерти: Степан, Иван и Наталья Лопухины и Анна Бестужева к урезанию языка и колесованию, вовлеченные в процесс поручик Иван Мошков и князь Иван Тимофеевич Путятин – к четвертованию, обер-штер-кригскомиссар Александр Зыбин и супруга камергера София Лилиенфельд – к обезглавлению.
Суровый приговор, но императрицей он утвержден не был. Всем осужденным она заменила смертную казнь на другие меры наказания: Лопухиных и Бестужеву высечь кнутом и, урезав язык, послать в ссылку, Мошкова и Путятина высечь кнутом, Зыбина плетьми и послать их троих также в ссылку; Софии же Лилиенфельд, в то время беременной, велено было объявить, что ее высекут плетьми и сошлют после родов.
Экзекуция состоялась 31 августа 1743 года на Васильевском острове, все перед теми же Двенадцатью коллегиями. Горожан, как водится, широко оповестили о предстоящей казни, в том числе и с помощью печатных объявлений, вывешенных «в пристойных местах» столицы, а потому зрителей и на сей раз собралось множество.
Приговоренных на место казни привели под конвоем из Петропавловской крепости. Вначале секретарь Правительствующего Сената Гаврила Замятнин громогласно зачитал приговор – и в первоначальном его варианте, и смягченный императрицей. Потом подвергли наказанию Наталью Федоровну Лопухину. Историк Михаил Иванович Семевский живописал подробности: «Лопухина поддалась обаянию ужаса; твердая до произнесения приговора, она не в силах была владеть собою, отваживаясь в то же время на напрасное сопротивление палачам. Один из них, сорвав с ее плеч платье, обнажил ее спину; другой – схватил Лопухину за руки, вскинул ее себе на плечи и кнут засвистал в воздухе, исполосовывая тело несчастной кровавыми бороздами. Отчаянно билась истязуемая; вопли ее оглашали площадь, залитую народом… Полумертвую, обеспамятевшую от боли, Лопухину палач спустил с плеч на помост, и над нею исполнили вторую часть приговора, бывшую, может быть, еще мучительнее первой. Сдавив ей горло, палач принудил несчастную высунуть язык: захватив его конец пальцами, он урезал его почти наполовину. Тогда захлебывающуюся кровью Лопухину свели с эшафота. Палач, показывая народу отрезок языка, крикнул шутки ради: „Не нужен ли кому язык? Дешево продам!“»
Затем пришла очередь Анны Бестужевой. По легенде, она оказалась более удачлива в тот день: пока палач снимал с нее верхнее платье, она успела передать ему свой золотой, осыпанный бриллиантами крест. Заплечных дел мастер оказался понятлив и покладист: бил кнутом Бестужеву гораздо слабее, чем Лопухину, а урезание языка «ограничилось небольшим его кончиком».
После этого наступил черед Степана и Ивана Лопухиных и остальных приговоренных. По окончании казни все осужденные были отправлены в простых повозках в деревню «за десять верст от столицы» – для прощания с родными перед ссылкой.
Что примечательно, политической своей цели все эти экзекуции не достигли: свалить братьев Бестужевых Лесток не сумел, а несколькими годами позже сам был арестован и отправлен в ссылку.
Казнь Натальи Лопухиной (Кнут и урезание языка)
Автор: Виктория Громакова
Произведение: Гроза
Часть II Ненастье
Все внимание толпы снова обратилось к Наталье Лопухиной. Кнут, падая тяжело и хлестко, впивался в тело, а, отпуская жертву, издавал неизменный сипяще-чавкающий всхлип. Глубокой бороздой оставалась его кровавая роспись на выгнутой в тщетном усилии спине. Дыхание останавливалось от каждого удара, чтобы прорваться с сукровичной пеной истошным протяжным криком до следующего счета – следующего камня на весах монаршей фемиды. Хрипели в надрыве голосовые связки. Слезы застилали черные, в одни зрачки, глаза. Перед глазами русые волосы и толстая шея палача-подмастерья. На них грязь и розовая слюна Натальи. От пронзающей насквозь боли рывком вскинула голову кверху – глубокое синее небо и безмятежно белые облака – удачное дополнение к картине несправедливости и невозможности. Разорванное сознание не породило ни единого слова, которое могло быть адресовано этой бездонной выси. Нечленораздельной первозданной мольбой ушло туда сообщение о необоснованно жестокой и бессмысленной расправе.
Мыслей не было. Не думала, не ждала. Рвалась, рвалась и рвалась. Бесполезность борьбы бесформенными лохмотьями вскидывалась в оглушенном разуме, но существо повиновалось животному исступлению инстинкта. Казалось, не будет конца, или это конец….
Потом почувствовала, как опускается вниз на деревянный настил помоста. Палач сдавливает горло. Еще не окончена экзекуция. Вспомнила, что еще предстоит… Сжать зубы, противиться. Жить…, воздуха… Клубится серый, мерцающий туман. Закашлялась. Груботканая ловушка захватила и потянула наружу все от самых ключиц. Полоснула остро-едкая боль и разлилась расплавленным свинцом. Последний крик захлебнулся кровью, и навалилась липкая, тяжелая темнота.
Вырывание языка
Наказание, которое широко применялось во все времена. Обычно ему подвергали предателей, либо людей, которые просто слишком много знали, но которых не хотели убивать. Наказывали так и лиц, выражавших не совсем приемлемые взгляды. Иногда это было средство политической расправы.
Жертве разжимали рот, как это показано на рисунке вверху, вытягивали язык специальными зубчатыми щипцами и отрезали его.
Так, когда жену известного византийского полководца Велизария в VI веке обвинили в супружеской измене, она добилась у мужа выдать ей доносчиц. Обеим рабыням отрезали их лживые языки и затем их четвертовали.
Иногда «некачественное» исполнение первой казни влекло за собой вторую. Так, у сподвижников протопопа Аввакума – Епифания и Лазаря в 1670 г. вторично урезали язык, т.к. После урезания 1667 г. они научились говорить.
«Урезание языка» было не просто казнью осуждённого, но, подобно отсечению пальца или руки, отсекали именно тот его член, с помощью которого было сказано или написано гнусное слово.
М. И. Семевский описывает эту операцию, проведенную над Лопухиной, бывшей статс-дамой императрицы Елизаветы: «Сдавив ей горло, палач принудил несчастную высунуть язык: схватив его конец пальцами, он урезал его почти на половину. Тогда захлебывающуюся кровью Лопухину свели с эшафота. Палач, показывая народу отрезок языка, крикнул, шутки ради: «Не нужен ли кому язык? Дешево продам!»»
Приговоры обычно не уточняли, как глубоко нужно вырезать язык. В них часто говорилось обобщенно: бить кнутом и сослать, предварительно «урезав» или «отрезав» язык. Наблюдать за действиями палача при экзекуции было трудно, поэтому можно было дать палачу взятку, и тогда он отсекал у приговоренного только кончик языка. Полное удаление языка делало жизнь изуродованного человека очень трудной – говорить ему было уже нечем, и к тому же лишенный языка во сне постоянно захлебывался слюной и с трудом глотал еду.
Расправа над Н.Лопухиной очень хорошо изображена в рассказе, приведенном на нашем сайте.
LiveInternetLiveInternet
—Метки
—Рубрики
—Цитатник
—Музыка
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
—Друзья
—Постоянные читатели
—Статистика
КНУТ, УРЕЗАННЫЙ ЯЗЫК И ТОПОР ПАЛАЧА — СУДЬБА РОДНИ ЦАРСКОЙ ФАВОРИТКИ
Она была почти царицей при Петре Великом, даже жену свою государь отправил в монастырь из-за «Монсихи». Близкие «Кукуйской нимфы», как именовал её царь, процветали. До поры…
Иоганн Монс, то ли виноторговец, то ли золотых дел мастер, приехал в Россию во второй половине 17-го века. У Иоганна и его жены Модесты было четверо детей: Модеста, Анна, Виллим и Филимон.
До того, как Анна стала любовницей царя Петра, дела отца семейства шли вяло, хотя в Немецкой слободе он и считался зажиточным. Но связь дочери с царем принесла немалые выгоды отцу и братьям-сестрам Анны.
Родственникам фаворитки Петр Великий мстить не стал. Они по-прежнему занимали видное положение, продолжали свой путь придворных. Но так уж получилось, что практически все они позже споткнутся.
Модеста Монс была сестрой старшей. Поговаривали, что вначале юный и пылкий Петр Алексеевич заприметил старшую из девушек Монс. Модеста стала его любовницей, но не удержала внимание царя.
Ее «обскакала» Анна. Старшая сестра зла не затаила, а стала помощницей Анны и Петра, помогая им устраивать тайные встречи. Этакие «сестры Болейн» кукуйского размаха.
В 1699 году Петр Алексеевич, всерьез подумывавший о женитьбе на Анне Монс, устроил брак ее сестры с полковым командиром Фридрихом Балком, будущим губернатором Москвы.
Модесту перекрестили в Матрену и даже, когда ее сестра Анна уже утратила любовь царя, положение Матрены не пошатнулось. Царь даже спешил на ее родины, когда вместе с мужем Монсиха-старшая «служила» в Прибалтике.
Там же, в Прибалтике Матрена сдружилась с новой любовницей царя — Мартой Скваронской, будущей императрицей Екатериной I.
Петр смотрел на эту дружбу вполне благосклонно, он вообще не любил, чтобы его «метресски», как именовал любовниц, ссорились. «Балкша» в 1718 году была назначена статс-дамой императрицы Екатерины Алексеевны.
Как сложилась судьба брата Анны и Матрены по имени Филимон — неизвестно, а вот Виллим Монс в истории не потерялся. Мальчик появился на свет в 1688 году в Вестфалии, за год или два до того, как царь Петр стал завсегдатаем в московском доме Монсов.
Вероятно молодого государя забавлял это красивый и по-немецки аккуратный малыш, младший брат фаворитки. По иронии судьбы, в 1707 году Виллима Монса заново рекомендовал царю прусский посланник Кейзерлинг.
Анна Монс уже была уличена в измене, но Петр решил, что за грех его бывшей любовницы родные ответственности не несут. Виллима приняли на военную службу, где он сумел отличиться и в качестве адьютанта, и в качестве парламентера в переговорах со шведами.
В 1711 году Кезерлинг стал мужем Анны Монс, а Виллим — лейтенантом лейб-гвардии и личным адьютантом Петра I. Служил красавчик исправно, а в 1716 году с помощью сестры Матрены, Виллим стал служить не государю, а его жене Екатерине Алексеевне.
Любовники и их приспешница
Виллим вел канцелярию Екатерины Алексеевны, стал камергером. Он был чрезвычайно хорош собой, унаследовав красоту семейства Монсов. А Екатерина скучала: Петр легко заводил многочисленные связи на стороне, у него рождались дети. Жену он уже считал скорее другом, чем предметом страсти.
В 1718 году 30-ти летний Виллим Монс становится любовником супруги русского императора. А на «шухере» влюбленных прикрывает все та же незаменимая сестрица Матренушка.
Екатерина была старше Виллима всего на 4 года, но женщина часто рожала, увлекалась спиртным, так что разница казалась гораздо большей. Вероятно она любила своего обворожительного камергера и секретаря. А он любил подарки, деньги и власть.
Очень скоро к Матрене и Виллиму протоптали дорожки те, кто хотел чего-то добиться от государыни или царя. И те помогали: за огромные взятки.
Дома, имения, деньги у брата и сестры множились на глазах. Одно их слово могло помочь возвысить человека или навсегда кинуть его в грязь. И цену этого слова Монсы назначили высокую. Их фавор продолжался 6 лет.
В 1724 году Петр Алексеевич получил «подметное» письмо, как тогда называли анонимки. В этом письме было описано то, в каких отношениях Виллим Монс состоит с его женой и то, какие взятки брал любовник Екатерины.
Царь был в бешенстве, а кому понравится быть рогоносцем? Но судить жену за измену он не мог, как не мог и открыто обвинить Виллима в прелюбодеянии с царицей.
Так что красавца обвинили в казнокрадстве и лихоимстве. Взята была в застенок и Матрена Балк. Ее царь допрашивал лично. Вспомнить всех, кто делал ей щедрые подношения «Балкша» не смогла. Пришлось в газетах публиковать призыв откликнуться всех, кто давал ей взятки. Масштабы вскрылись ужасающие.
Матрену приговорили к 11 ударам кнута, что было равносильно смерти или увечью. Екатерина Алексеевна кинулась мужу в ноги и число ударов сократили до 5.
Виллима осудили строже. Главный «казнокрад», за сладкие годы, проведенные в постели с женой царя, угодил на плаху. Жену Петр Великий заставил смотреть на наказание ее подруги и казнь любовника.
Матрена, едва живая после кнута, поехала в ссылку в Тобольск, а голова красавца камергера угодила в сосуд со спиртом, который Петр велел поставить в спальне у жены. Чтобы помнила!
С воцарением Екатерины I Матрена Балк получила прощение, ее вернули из ссылки, но женщина так и не смогла оправиться от потрясений и вскоре умерла.
Еще в 1718 году дочь Матрены Балк Наталья была выдана по желанию царя за двоюродного брата первой жены царя Степана Васильевича Лопухина.
Еще до дела Виллима и Матрены Наталья и Степан Лопухины тоже оказались в ссылке. Степан Лопухин позволил себе быть слишком веселым на похоронах маленького царевича Петра Петровича. Говорили, что Лопухин радовался смерти ребенка от второй жены царя:
-Родного сына от моей сестры погубил, — якобы болтал Лопухин, — за это Бог прибрал и его незаконного выб..ка от Скавронской!
Вернулись они ко двору только при мальчике-императоре Петре II, чьим двоюродным дедом был Лопухин.
А при следующей царице Анне Иоанновне, за благоденствие семьи отвечала уже Наталья Лопухина: она стала при Анне статс-дамой, любимой подругой, законодательницей мод, интриганкой. Поговаривали, что Лопухина травила своих врагов ядом прямо на пирах у императрицы.
На красоте Натальи Лопухиной не сказывались 9(!) рожденных детей, бывало, что через пару дней после очередных родов она уже порхала на балах, свежая, как майская роза.
Роза ее и подвела. Уже при Елизавете Петровне, умудрилась красавица Наталья прийти на бал в прекрасном платье с цветком в волосах. Точно таким же, каким украсила свою прическу Елизавета Петровна.
Императрица поставила Лопухину на колени и ножницами выстригла цветок вместе с волосами. После чего, закатив придворной даме две звонкие оплеухи, продолжила танцевать.
-А не надо было обижать Елизавету в прежнее царствование, — шептались при дворе, — да и не прилично быть красивее, чем императрица и поклонников у нее сманивать!
Но испорченная прическа была только началом. В 1743 году Лопухины, Анна Бестужева (родственница тогдашнего вице-канцлера) и София Лилиенфельд были обвинены в заговоре с целью свергнуть Елизавету и посадить на престол бывшую правительницу Анну Леопольдовну.
С этих событий начинается известный фильм Светланы Дружининой «Гардемарины, вперед». Обвинения были сфабрикованы с целью свалить канцлера Бестужева. Но до кучи добавили еще заговорщиков из числа неугодных.
Лопухину обвинили в том, что она распространяла слухи, что отцом Елизаветы Петровны был ее дядя, Виллим Монс, а это уже ставило под угрозу трон императрицы и законность ее власти.
Наталью Лопухину, как когда-то ее мать Матрену, приговорили к битью кнутом и колесованию. Потом опомнились и «смягчили» приговор. Кнут оставили, колесование заменили урезанием языка.
Безъязыкая, с драной спиной, племянница бывшей фаворитки Петра Великого поехала по Сибирским острогам. Вместе с ней сослали и ее дочерей Настасью, Анну и Прасковью.
Из ссылки Лопухина вернулась только через 20 лет, при императоре Петре III. Говорила она с трудом: во рту остался только небольшой обрубок. Умерла Наталья Лопухина в 1764 году уже при Екатерине II, пережив на своем горьком веку взлеты, падения и целых 7 монархов.
| Рубрики: | История/Царская Россия ЖЗЛ, биографии, судьбы |
Метки: история России Петр I царские жены и любовницы
Процитировано 1 раз
Понравилось: 11 пользователям
Урезали языки что значит
Кроме того, приговоры не уточняли, как глубоко нужно вырезать язык В них часто говорилось обобщенно: бить кнутом и сослать, предварительно «урезав язык» или «отрезав языка» (8–1, 355). Наблюдать за действиями палача при экзекуции было трудно, поэтому можно было дать палачу взятку, и тогда он отсекал у приговоренного только кончик языка. Не случайно в 1678 г. на воеводу Мезени Григория Водорацкого подали донос, что он преступнику Ярышеву «языка не урезал, а только для виду велел пустить кровь из щеки». На допросе палач Иван Чуприк показал, что он «тому крестьянину Климке Ярышеву языка не урезал для того, что не велел Григорей Водорацкой, толко-де велел он, Григорей, ис щоки немного крови выпустить» (241, 247; 181, 16). О том, что лишенная языка А.Г. Бестужева говорила, известно из легендарных сведений о ее жизни в Якутске (655, 19). Повторное удаление языка было уже, как правило, полным — «из корения», что, судя по описанию Епифания, делало жизнь изуродованного человека очень трудной — говорить ему было уже нечем, и к тому же лишенный языка во сне постоянно захлебывался слюной и не мог жевать еду (619, 196).
Урезание языка, подобно отсечению руки или пальца, приближалось к «материальным казням», когда не просто наказывали человека, а отсекали тот его член, с помощью которого было сказано или написано гнусное слово. В приговоре по делу Григория Трясисоломина подчеркнута связь преступления и наказания: «За его воровския непристойный речи велели казнить: вырезать ему язык» (102-4, 81). Точно также авторам раскольнических посланий Епифанию и Лазарю в 1670 г. вместе с языками отсекли писавшие послания правые руки: Лазарю — по запястье, а Епифанию оставили на руке лишь один палец (619, 195). Из всех дел первой половины XVIII в., которые кончались для преступника урезанием языка, большинство относилось к произнесению преступниками особо дерзких, «скаредных речей». Отсекали язык и за молчание тем людям, которые не известили власти о важном государственном преступлении. В 1733 г. так казнили пять человек свидетелей, знавших, но не донесших на самозванцев Труженикова и Стародубцева. В приговоре о них отмечалось: «За неизвет их на означенных самозванцев… урезать языки» (43-1, 36 об.).
Железный кляп
Обычно в самом конце экзекуции преступника, подлежащего ссылке на каторгу, клеймили. Это делалось для того, чтобы преступники, как сказано в указе 1746 г., «от прочих добрых и не подозрительных людей отличны были» (587-12, 9293). В указе 1765 г. об этом говорится: «Ставить на лбу и щеках литеры, чтобы они (преступники. — Е.А.) сразу были заметны» (529, 192). Обычная формула приговора насчет клеймения такова:«… и запятнав в обе щеки и в лоб…»(88, 477). Стоит ли много говорить о том, что клейменный позорным тавром человек становился изгоем общества? Если вдруг приговор признавался ошибочным, то приходилось издавать особый указ о помиловании, иначе «запятнанного» человека власти хватали повсюду, где бы он ни появлялся.
Какими литерами клеймили («пятнали») и как происходило само клеймение («запятнание», «поставление литер»)? В XVII в., согласно указу 19 мая 1637 г. о клеймении преступников, пятнали двумя способами: разбойников буквами «Р», «3», «Б», а татей — «на правой щеке «твердо», на лбу «аз», на левой щеке «твердо» ж», т. е. «Т», «А», «Т» (538-3, 223–224). Были и другие варианты запятнания. Сосланных в 1698 г. в Сибирь стрельцов клеймили в щеку одной буквой — думаю, что либо буквой «Б» («бунтовщик»), либо буквой «В» («вор»). «Запятнан в левую щеку» был в 1695 г. ложный изветчик Григорий Тарлыков, крестьянин Алексей Немиров в 1700 г., а также в 1703 г. крестьянин Семен Романов, обвинявший А.Д. Меншикова в измене (163, 70, 212, 185; 88, 65, 462). В отписке о казни красноярских подьячих в 1700 г. упомянуто, что преступников сослали, «пятном городовым в спину запятнав…». Что такое «городовое пятно» — неясно, возможно, что это был городовой герб или какая-то буква, изображение животного — эмблема данного города. Во всяком случае, по «пятну» можно было достаточно определенно установить город, в котором проводилась экзекуция. Это видно из царской грамоты 1698 г. о казни в Иркутске ранее запятнанных ссыльных, которые совершили новые преступления. Их было предписано казнить, «а на том кажненном беглеце которого города пятно явится, об нем того города к воеводе… писать имянно» (104-5, 506).
Из отписки приказчика камчатских острогов Василия Колесова видно, что в 1713 г. наказанным бунтовщикам «щеки бунтовым орлом орлили» (537-1, 44). В 1705 г. крестьянин Кириллов за «непристойные речи» был приговорен: «…бив кнутом и запятнав пятном в лоб, сослать на каторгу». Возможно, под словом «пятно» подразумевалась буква Так, преступника Родиона Семенова было приказано «запятнав пятном “ведьми” с порохом в лоб в трех местах». Иначе говоря, на лбу у него было три буквы «В» (подробнее см. 728, 211–215).
До 1753 г. чаще всего на щеках и лбу преступника ставили слева направо четыре литеры «В», «О», «Р» и «Ъ» (ер), после 1753 г. — только три первые буквы с помощью присланных из Юстиц-коллегии «стемпелей» (587-14, 10305). Приговор 1756 г. о Ваньке Каине гласил: «Вырезав ноздри, поставить налбу “В”, на щеках: на одной — “О”, а на другой — “Р”…» (92, 375). Но на этом разнообразие в