Ученые утверждают что утопический социализм
Утопический социализм (социал-утопизм)
Утопический социализм или социал-утопизм — принятое в исторической и философской литературе обозначение предшествовавшего марксизму учения о возможности преобразования общества на социалистических принципах, о его справедливом устройстве. Главную роль в разработке и внедрении в общество идей о строительстве социалистических отношений ненасильственным образом, лишь силой пропаганды и примера, сыграла интеллигенция и близкие к ней слои.
Консерваторы, которые видели, что оседлая жизнь сельскохозяйственного общества была нарушена настойчивыми требованиями индустриализма, были так же склонны, как и их радикальные коллеги, возмущаться корыстной конкуренцией капиталистов и убожеством промышленных городов. Однако, радикалы отличались своей приверженностью равенству и готовностью представить себе будущее, в котором промышленная мощь и капитализм были разделены. К своему моральному возмущению условиями, которые довели многих рабочих до нищеты, радикальные критики промышленного капитализма добавили веру в способность людей использовать науку и понимание истории для создания нового и славного общества. Термин «социализм“ вошел в обиход около 1830 года для описания этих радикалов, впоследствии некоторые стали обозначаться как «утопический социализм».
Одним из первых утопических социалистов был французский аристократ Клод-Анри де Сен-Симон. Сен-Симон не призывал к государственной собственности на производственные мощности, но выступал за общественный контроль собственности посредством централизованного планирования, при котором ученые, промышленники и инженеры будут предвидеть социальные потребности и направлять энергию общества на их удовлетворение. По мнению Сен-Симона, такая система была бы более эффективной, чем капитализм. Сен-Симон считал, что история проходит через ряд этапов, каждый из которых отмечен определенным расположением социальных классов и набором доминирующих убеждений. Таким образом, феодализм с его земельной знатью и монотеистической религией уступал место индустриализму — сложной форме общества, характеризующейся опорой на науку, разум и разделение труда.
В таких обстоятельствах, — утверждал Сен-Симон, — имеет смысл передать экономическое устройство общества в руки его наиболее знающих и продуктивных членов, чтобы они могли направлять экономическое производство на благо всех.
Другой ранний социалист, Роберт Оуэн, сам был промышленником. Оуэн впервые привлек к себе внимание, управляя текстильными фабриками в Нью-Ланарке (Шотландия), которые были одновременно высокорентабельными и, по меркам того времени, удивительно гуманными: на них не работали дети младше 10 лет. Фундаментальное убеждение Оуэна состояло в том, что человеческая природа не фиксирована, а сформирована. Люди эгоистичны и порочны потому, что социальные условия сделали их такими.
Измените условия, — утверждал Роберт Оуэн, — и люди изменятся; научите их жить и работать вместе в гармонии, и они сделают это.
Таким образом, в 1825 году Оуэн решил создать модель социальной организации «Новая гармония» на земле, которую он купил в американском штате Индиана. Это должно было быть самодостаточное кооперативное сообщество, в котором имущество находилось в общей собственности. Новая Гармония потерпела неудачу в течение нескольких лет, забрав с собой большую часть состояния Оуэна, но вскоре он обратил свое внимание на другие усилия по развитию социального сотрудничества — профсоюзы и кооперативные предприятия, в частности.
Подобные темы отмечены в трудах Франсуа-Мари-Шарля Фурье, французского клерка, чье воображение, было столь же экстравагантным, как и у Оуэна.
Современное общество порождает эгоизм, обман и другие пороки, — обвинял человечество Фурье, — потому что такие институты, как брак, семья, в которой доминируют мужчины, и конкурентный рынок, ограничивают людей повторяющимся трудом или ограниченной ролью в жизни и, таким образом, сводят на нет потребность в разнообразии.
Более того, противопоставляя людей друг другу в конкурентной борьбе за прибыль и рынок, в частности, рассматривает и стремление к гармонии. Соответственно, Фурье представлял себе форму общества, которая в большей степени соответствовала бы человеческим потребностям и желаниям. Такая “фаланстерия” (фаланстер, фаланстерий), была бы в значительной степени самодостаточным сообществом примерно из 1600 человек, организованным в соответствии с принципом “привлекательного труда”, который гласит, что люди будут работать добровольно и счастливо, если их работа затрагивает их таланты и интересы. Однако, в какой-то момент все задания становятся утомительными, поэтому у каждого члена фаланстеры будет несколько занятий, переходящих от одного к другому по мере того, как его интерес ослабевает и растет. Фурье оставил место для частных инвестиций в своем утопическом сообществе, но каждый член должен был делиться собственностью, а неравенство в богатстве, хотя и допускалось, должно было быть ограничено.
Идеи общей собственности, равенства и простой жизни были изложены в фантастическом романе «Путешествие в Икарию» (1840) французского социалиста Этьена Кабе. Икария должна была стать самодостаточным сообществом, объединяющим промышленность и сельское хозяйство, насчитывающим около миллиона человек. На практике, однако, Икария, которую Кабе основал в Иллинойсе в 1850-х годах, была размером с фаланстер фурьеристов, и разногласия среди икарийцев побудили Кабе уйти в 1856 году.
Национализм и национал-патриотизм
Фашизм, его разновидности и направления:
Консерватизм, его разновидности и направления:
Национал-консерватизм (национальный консерватизм, националистический консерватизм)
Утопический социализм
Возникновение западноевропейского утопического социализма было обусловлено неразвитостью капиталистических отношений в начале XIX в. Развитие капитализма в тот период вызвало к жизни явления, свидетельствовавшие о несовершенстве нового экономического строя. Последствия господства капитализма в различных сферах общественной жизни подвергали острой критике представители различных классов общества.
Незрелому капиталистическому производству соответствовали и незрелые теории. Теоретическая незрелость утопических учений проявилась, в частности, в том, что их создатели проявляли стремление решить проблему построения нового, справедливого общества немедленно, опираясь на такие институты как государство, наука, мораль, без учета существовавшего на тот период уровня развития экономической базы общества. Они верили, что человеческое общество можно усовершенствовать, воздействуя на сознание его членов.
Вместе с тем следует признать, что огромной заслугой утопического социализма является фундаментальная критика капиталистического строя. Социалисты-утописты впервые указали, что капиталистические отношения не вечны, не естественны. Рассматривая развитие человеческого общества как исторический процесс, где одна стадия сменяется другой, более высокой, они внесли ценный вклад в экономическую науку. По существу они поставили вопрос о преходящем характере капиталистического способа производства. Этим они отличались от представителей классической школы.
Общий вывод социалистов-утопистов из критики капитализма заключался в том, что этот строй не может обеспечить счастья для большинства людей, и что на смену капитализму должен прийти новый общественный порядок.
Несмотря на присущие утопическому социализму существенные недостатки, он сыграл прогрессивную роль. Утопический социализм был единственной формой, в которой в то время выражались мечты людей труда о переустройстве общества. Однако следует признать, что по мере развития капитализма он становился тормозом развития классового самосознания.
Одним из самых выдающихся представителей утопического социализма во Франции был Клод Анри де Рувруа Сен-Симон (1760-1825). Он был автором работ «О промышленной системе», «Катехизис промышленников» и «Новое христианство». Хотя его привлекали главным образом социологические проблемы, тем не менее, он внес свой вклад и в политическую экономию. Значительный интерес представляет его историческая концепция. Он рассматривал историю общества как процесс, в котором происходит смена одного периода другим, более высокого уровня. Идее естественного порядка классической школы он противопоставил идею развития.
Он выделял следующие формы общества:
Основу всех этих видов общества, утверждал он, составляют отношения собственности, а решающим фактором общественного развития он объявлял разум.
Сен-Симон был убежденным противником капитализма, который он рассматривал как промежуточную стадию между феодализмом и индустриализмом. Основным его пороком он считал анархию производства и конкуренцию.
Классовую структуру капитализма Сен-Симон трактовал своеобразно: здесь общество, по его мнению, делится на два класса – земельных собственников и промышленников. К последним он относил и предпринимателей, и трудящихся, и интеллигентов, называя их производительным классом.
Сен-Симон был убежденным сторонником перехода от капитализма к, новому общественному строю, который он называл индустриализмом. Этот переход, по его мнению, диктуется требованиями прогресса, является исторической необходимостью. В новом обществе не будет места землевладельцам и ростовщикам, однако капиталисты-промышленники в нем сохранятся. Они будут управлять капиталом, являющимся собственностью ассоциации.
Государства в этом обществе не будет. Его место займет некая администрация, в функцию которой будет входить организация производства. Это приведет к ликвидации анархии производства. Распределение в новом обществе будет осуществляться по труду, однако капиталисты, наряду с вознаграждением за труд по управлению производством, будут получать прибыль на свой капитал. Центральное место в системе Сен-Симона отводилось принципу обязательности труда.
Главная заслуга Сен-Симона состояла в понимании того, что капитализм должен уступить место более прогрессивному общественному строю. Тем не менее сконструированная им социалистическая система носила утопический характер. Переход к ней, по его мнению, должны осуществить промышленники, с помощью государства. В этой системе, по его мысли, должны сохраниться частная собственность и капиталисты, а следовательно, не будет социального равенства и сохранится анархия производства.
Другим великим французским социалистом-утопистом был Франсуа-Мари-Шарль Фурье (1772-1837). Его основные работы: «Теория четырех движений и всеобщих судеб», «Новый промышленный и общественный мир” и «Теория всемирного единства».
Исходным пунктом учения Фурье является его теория страстей. Все человеческие страсти он разделил на три группы:
а) материальные страсти;
в) верховные страсти.
Он утверждал, что человек создан богом как гармоничное существо, поэтому у него нет дурных страстей. Однако его положительные склонности, под влиянием исторических условий, превращаются в отрицательные. Задача состоит, продолжал он, в том, чтобы изменить условия и сделать возможным гармоническое развитие всех способностей человека.
Серьезной научной заслугой Фурье является его трактовка истории человечества. Он полагал, что для достижения гармонии человеческих страстей необходим известный уровень развития производства. Всю предшествующую историю человечества он делил на четыре ступени: дикость, патриархат, варварство и цивилизация, а каждый из этих периодов подразделял на четыре стадии: детство, рост, упадок и дряхлость.
К периоду цивилизации Фурье относил современное ему общество, где уже происходил процесс становления капитализма. В этом обществе, по его мнению, создаются условия для достижения гармонии человеческих страстей. Эта задача будет решена на следующем этапе развития общества, который он называл периодом гармонии или ассоциации. Переход к этому высшему общественному строю является исторической необходимостью и будет происходить не революционным, а эволюционным путем, включающим агитацию, пример и осуществление реформ.
Особое внимание Фурье уделял организации труда. Он, в частности, указывал, что в будущем обществе исчезнет уродующее человека разделение труда и люди смогут сочетать занятия умственным и физическим трудом. Он был убежден в преимуществах свободного труда. Он доказывал, что производительность такого труда будет чрезвычайно высокой, что позволит полностью уничтожить бедность и обеспечить общественное равенство всех людей.
Историческая заслуга Фурье состоит в острой критике капитализма и противопоставлении ему справедливого общественного строя, в котором человек труда займет достойное место.
Почти одновременно с Францией утопический социализм возник в Англии. Но ввиду того, что в этой стране капитализм был более развит, чем во Франции, английский утопический социализм имел некоторые особенности по сравнению с французским. Его представители считали, что новый общественный строй, который придет на смену капитализму, не будет знать ни капиталистов, ни частной собственности. Теоретической основой для такого вывода для них служили выводы классической школы политической экономии, прежде всего трудовой теории стоимости Д. Рикардо.
Наиболее видным представителем английского утопического социализма является
Роберт Оуэн (1771-1858). Экономические вопросы рассматривались им в работах «Доклад графству Ленарк» и «Книга о новом нравственном мире». В этих работах он выступал как критик капитализма, но в отличие от Сен-Симона и Фурье опирался при этом на классическую политическую экономию.
Но соглашаясь с Д. Рикардо в том, что единственным источником стоимости является труд, он в отличие от него считал, что при капитализме закон стоимости не действует, поскольку здесь продукт труда не полностью принадлежит рабочему, а распределяется между рабочими, капиталистами и землевладельцами. Такое распределение продукта труда Р. Оуэн считал несправедливым, требовал реорганизации общества, которая обеспечила бы рабочему получение полного продукта его труда. Следовательно, из теории трудовой стоимости Д. Рикардо он сделал социалистический вывод и попытался доказать, опираясь на эту теорию, необходимость радикальных перемен в обществе.
Но теорию трудовой стоимости Р. Оуэн до конца не понял. Он утверждал, что стоимость товара при капитализме измеряется не трудом, а деньгами. Деньги же искажают истинную величину стоимости, являются не естественным, а искусственным мерилом, маскируют подлинные затраты труда на производство товаров. Естественным же мерилом является труд. Он выступал как активный противник денег и предлагал заменить их рабочими деньгами-квитанциями, на которых значилось бы сколько часов труда затрачено на производство определенного товара.
Эту квитанцию производитель товара сможет обменять на другой товар, на который затрачено такое же количество труда. Подобную операцию можно будет осуществить на созданном для этих целей базаре справедливого обмена. Этот проект свидетельствует о непонимании Р. Оуэном природы стоимости, величина которой определяется не индивидуальными общественно необходимыми затратами труда.
Р. Оуэн предлагал реорганизовать не только обмен, но и производство, создав для этого «Союз производства»; использовать профессиональные союзы, которые должны были выкупить у хозяев предприятий средства производства и организовать свои собственные кооперативные предприятия.
Свою критику капитализма Р. Оуэн доводил до признания необходимости создания нового общественного строя, в котором не будет нищеты и безработицы. Этот строй он называл социалистическим, а его ячейкой считал кооперативную общину, в которой люди будут заниматься как сельскохозяйственным, так и промышленным трудом. Немалую роль в процессе организации общин Р. Оуэн отводил государству, которое должно предоставить им в кредит необходимые ресурсы. Он не понимал, что в условиях капитализма кооперация неизбежно приобретет буржуазный характер.
В целом, даже с учетом ошибочности многих выводов и теоретических положений, содержащихся в трудах великих социалистов-утопистов, они сыграли выдающуюся роль в развитии общественной мысли.
Почему социализм — это утопия
Суть социалистической идеи состоит в реорганизации общества на принципиально лучшем основании. Речь идёт не о поступательном улучшении — принятии правильных законов, коррекции приоритетов, установлении более социально эффективных систем аккумуляции, распределения и использования ресурсов. Все эти действия не требуют установления нового строя. Концепция социализма предполагает другое: предпринимается кардинальная реформа, в ходе которой отбрасывается всё негодное и утверждается максимально совершенная система отношений, которая обеспечивает чуть ли не автоматическую реализацию социальной справедливости и воспроизводства нравственности.
Сегодня уже всем, включая самым горячим сторонникам социализма, очевидно, что полноты социальной гармонии достичь невозможно. Приходится учитывать и несовершенство человека, и существующие культурно-экономические реалии, а потому, разрабатывая модель «правильного» социального устройства, уже заранее закладывать в неё отступление от идеала.
В силу этого современные социалисты уверены, что они не являются утопистами. Утопична вера в воплощение несбыточного, а они отказались от безнадёжного проекта идеального общества.
Но утопичность социалистической мечты гораздо глубже: невозможно построить не только прекрасное и совершенное, но и просто заведомо хорошее общество. И тут всё упирается не столько в проблему разработки подходящих решений, сколько в феномен человека.
Человек имеет падшую природу. Понимают ли это наши социалисты? Некоторые, по крайней мере те, кто считает себя православными, вроде бы, должны понимать. Но, думается, вовсе не все следствия из этого тезиса для них очевидны. Перечислим же главные из них.
Эта бездна, в которую можно упасть так быстро и глубоко, готова разверзнуться под ногами любого из нас. А то, что нас удерживает от падения, называется культурой. Вернее, прежде всего имеет значение та часть культуры, которая определяется как этика.
Наша этика — это сложная система, существующая на разных уровнях — социальном, групповом, личностном. Все эти уровни связаны между собой. То, что я считаю допустимым и должным, зависит от того, что принято считать таковым в обществе, в котором я живу, а особенно — в тех группах, к которым я себя отношу. А групповая и социальные этики во многом зависят от того, что считают допустимым и должным люди, занимающие в этих сообществах значимые позиции или образующие основную массу.
Радикальная перестройка общества, быстрая смена базовых отношений, на которых оно строится неизбежно приводит к тому, что существовавшая до сих пор этическая система ломается. Распадаются связи между этиками разных уровней. Многие люди перестают чувствовать подпитку своей этической позиции со стороны социальной и групповых этик, это подталкивает к тому, чтобы пересмотреть и свою личную этику. А среди возможных вариантов пересмотра есть и такие, что снимают прежние ограничения. Внезапно допустимым оказывается то, что прежде было немыслимым. Культура и социум начинают стремительно деградировать.
Социалисты предполагают решить проблему «этического тяготения» (постоянного стремления вниз) с помощью установления социальных институтов, пресекающих грех и поддерживающих добродетель. Это выглядит разумным, и можно предложить действительно довольно много моделей таких институтов, которые будут выглядеть вполне работоспособными.
Однако всякое социальное установление проходит через человека, а значит, любая модель, пускай и красиво выглядящая на бумаге, подвергнется неизбежному искажению. Социальный институт можно представить в виде окна, в котором сидит человек, реализующий функцию данного института. Нельзя воспользоваться функцией, не задействовав человека. А человек в силу падшести своей натуры будет действовать неоптимально, отклоняясь от алгоритма, заложенного в модель. Чем больше этическая повреждённость оператора, тем больше будут отклонения.
В настоящее время эту «проблему оператора» пытаются решить, заменяя «человека в окошке» искусственным интеллектом — или в полном смысле этого слова, доверяя действие компьютерной программе, или помещая оператора под «электронный колпак». Предполагается, что с помощью электронных и цифровых технологий можно отслеживать отступления оператора от алгоритма и даже предупреждать их. Например, программное обеспечение колл-центра фиксирует, сколько времени уходит у оператора на то, чтобы ответить на вызов, оно также распределяет звонки между свободными операторами, не давая им манкировать своими обязанностями.
Однако всё это — внешние, формальные показатели. Подлинное качество работы определяется другим: насколько позвонившему было комфортно общаться с оператором, получил ли он необходимые ответы на свои вопросы, достиг ли какого-то результата своим звонком. Для оценки этих параметров в колл-центре существует практика анализа записей разговоров, также менеджер может слушать, как ведут беседу его сотрудники, подключаясь по параллельному соединению в момент звонка. Качество всегда контролируется человеком.
Это справедливо для любых коммуникаций. Как бы они ни были выстроены, на определённом этапе процесс управления обязательно замкнётся на человека. А значит, всегда есть место для смещения на величину этической погрешности того, кто принимает решения.
Есть и ещё одна точка уязвимости. Социальные институты не возникают сами собой. Их учреждают. У любой институции есть инициатор. Это человек. Прежде чем система заработает, её надо построить. Нужны организаторы, архитекторы системы — это тоже люди. Все они подвержены «этическому тяготению», что вызывает изначальное расхождение между «правильной» моделью и её реализацией. Почти любой институт сразу же начинает работать немного не так, как задумывалось : поддержка добродетелей пробуксовывают, а грехи проскакивают сквозь созданные фильтры. К тому же начинают продуцироваться иные грехи, защита от которых изначально не предусматривалась.
Авторитет инициаторов социальных изменений обычно крайне высок. Мы воспринимаем тех, кому довелось стоять у истоков, как особых, качественно иных людей. Если некий социальный институт нами оценивается положительно, то мы склонны считать, что его устроители — лучшие люди, лишённые той этической повреждённости, которую мы обычно наблюдаем вокруг себя.
Отсюда возникает вера, что обязательно найдутся инициаторы и организаторы, способные запустить систему, не позволяя ей слишком сильно отклониться от идеальной модели. Они не передадут ей собственных грехов по той причине, что их просто нет, или потому, что эти титаны духа научились с ними справляться.
Если проговорить это вот так, то становится очевидным, что устроением качественно новой жизни (если мы хотим получить существенное улучшение общества и человека, а не сползание в сторону греха) должны заниматься святые. Ну, или люди, максимально приближенные к святости.
Безусловно, такие люди существуют (« не стоит село без праведника»). Однако, какова вероятность, что именно такой человек окажется в числе тех, кто возглавит системные изменения? Бог может всё, но если не брать в расчёт чудо, то шансов не много. Тот, кто ищет святости, сторонится политики. Политика — высококонкурентная среда. За политический ресурс надо бороться. Лидерами в политике становятся лишь «прокаченные» в этой борьбе. Именно они, в случае успеха, становятся инициаторами изменений и архитекторами новой социальной реальности.
Среди социалистов распространено убеждение, что идеи сильнее людей. Поэтому они не видят большой беды в том, что начинать придётся на материале, затронутом этической деформацией. Пусть люди тяготеют к греху, пусть в результате этого принимаемые решения отклоняются от идеальной правильности, пусть учреждаемые социальные институты работают не совсем, как надо, — всё это не критично. Если в обществе создать правильную атмосферу, то со временем ситуация будет исправляться. Нужны ориентиры, образцы, идеалы. Нужна программа движения вверх, к более качественному, совершенному состоянию. Следуя такой программе, социальные институты смогут преодолевать свои недостатки («родимые пятна» предшествующей социальной реальности), а люди потихоньку будут становиться всё лучше.
Именно поэтому социалисты столь склонны к различным обличениям и декларациям. Порок должен быть высвечен и заклеймён. Добро же надлежит активно насаждать и пропагандировать. В социалистической среде генерится огромный массив идеологически заряженных текстов. Слово есть первая стадия дела. Начать что-либо означает сказать об этом правильные слова.
То, что количество правильных слов не перерастает в нужные социальные изменения, социалисты объясняют господством «капиталистической» идеологии. Существующие социальные институты работают на иных, не социалистических отношениях. Правильные взгляды не являются последовательной официальной позицией. Если что-то такое и озвучивается представителями власти, то лишь от случая к случаю, а тем временем общую атмосферу создают совсем другие мысли и понятия.
Между тем, ренессанс социалистических идей во многом связан именно с их статусом неофициальной и оппозиционной идеологии. До того момента, когда оппозиция получает реальную власть (и перестаёт быть оппозицией), её программа остаётся чистой теорией. Эта первозданная чистота, полное отсутствие следов притирки и конфликта с реальностью легко очаровывает. Однако надо иметь в виду, что столь широко распространённое эмоциональное принятие идей социализма тоже не выходит за пределы идеального мира. Всегда можно согласиться с абстрактной теорией — это сугубо интеллектуальное, умозрительное, то есть виртуальное действие, не несущее никаких последствий в обыденной жизни.
Для человека естественно радоваться добру и желать его приращения (так в нас проявляются изначальные свойства души), но ещё более плотно мы связаны с грехом, который буквально пропитывает всю прикладную сторону нашего бытия. При столкновении прекрасных порывов души с прозой жизни мы довольно быстро приходим к компромиссу между добром и злом, суть которого состоит в том, что некоторая толика зла оказывается легализованной. Часто это происходит, не затрагивая сознания. Просто человек стремится к максимуму комфортности, которая обеспечивается за счёт поблажек греху.
К тому же, как уже было сказано, воплощение идей социализма будет происходить очень неровно, с большими перекосами, вызванными греховной поврежденностью инициаторов и организаторов. А это значит, что найдётся тысяча причин, которыми люди будут оправдывать своё нежелание выполнять выданные им предписания, и не все они будут надуманными. В некоторых случаях следование указаниям, выданным от имени интересов общества, будет лишь упрочивать и развивать грех.
Таким образом, человек при социализме обречён на хронический внутренний дискомфорт. Утвердившаяся в публичном пространстве социалистическая идеология будет забрасывать его формулами и образцами правильного поведения, постоянно побуждая к добровольному ограничению личных интересов, тогда как повседневная жизнь раз за разом будет доказывать, что формулы не работают и результат действий по предлагающейся схеме не совпадает с обещанным. Для большинства людей подобная ситуация станет оправданием выбора в пользу личных интересов, но даже самые сознательные встанут перед необходимостью отступить от строгого следования декларируемым формулам и официальным схемам. Им придётся искать более эффективные, действительно работающие варианты. Они постараются следовать духу социализма, но это означает, что буква социалистических деклараций будет ими оставлена.
Социализм, казалось бы легко одержав идеологическую победу, попадает в семантическую ловушку. Чем дольше он существует как социальная практика, тем более очевидно проявляется рассогласование практики и теории. Люди, подвергающиеся идеологической обработке, вовсе не становятся лучше. Заданная идеологией планка не помогает вытягивать себя на новую высоту; она осознаётся как нечто искусственное, несовместимое с реальной жизнью, а потому чужеродное.
Общество начинает жить в двух измерениях. На внешнем плане произносятся правильные слова, совершаются формальные действия, полностью соответствующие требованиям идеологии, но истинные смыслы, мотивы и цели лежат глубже. Их приходится маскировать, поскольку они не укладываются в официальную схему и, следовательно, их нельзя проговорить публично. Так как настоящее оказывается отделённым от официально-правильного, ценность официального девальвируется. Очень быстро внешний контур высушивается, из него полностью выходит социальная энергия, и он превращается в пустую оболочку.
У социалистической идеологии энергетический максимум находится за пределами периода её господства — пока нет официального измерения. Не чувствуя внешнего принуждения к тому, что вызывает внутренний конфликт, люди легко вкладывают свой интерес и эмоциональное участие. Но начальный энтузиазм быстро выдыхается — по мере того, как человек осознаёт, что от него требуется превращение в элемент схемы, в идеальный объект, а он настоящий, со всеми нюансами его повседневной жизни, схемой не предусмотрен.
Так было в СССР, но омертвение советского официоза и полное отчуждение народа от артикулируемой идеологии — не просто исторический факт. Идеологический кризис (в сущности и погубивший Советский Союз) являлся не капризом истории или ошибкой руководства, а был проявлением духовного закона.
Человеку можно помочь, но эта помощь должна быть адресной, персонализированной. Все люди разные, и к каждому из нас может быть только персональный подход. А это значит, что единственная работающая в плюс, а не в минус, система — это отношения ученика и учителя. Кто-то должен быть лидером и авторитетом, чтобы другие тянулись за ним и старались ему подражать; чтобы прислушивались к его советам, нуждались в них и хотели их.
И чтобы подобное духовное руководство не ввергло нас в ещё худшее состояние, в ещё больший грех, учительство и ученичество возможны только в рамках традиции. Рядом с тем, кто отдаёт, и тем, кто принимает, всегда должен находиться третий — Бог. А для того, чтобы состоялась это трёхсторонняя встреча, всякое действие должно происходить только по благословению Церкви. Без Святого Духа не будет исправления. Любые человеческие установления, любое упование на то, что хорошее будет происходить само собой, только потому, что так прописано в законе или предписано с высоких трибун, обернётся погибелью. Нет дороги, которая называлась бы «социализм», есть лишь дорога, которая называется «христианство».