У меня обширный репертуар что вам нравится
А какие колыбельные песенки вы поете своему ребенку? +++
Напишите текст ваших колыбельных, если несложно))
Умка — Колыбельная медведицы
Ложкой снег мешая,
Ночь идет большая,
Что же ты, глупышка, не спишь.
Спят твои соседи
Белые медведи,
Спи и ты скорей, малыш.
Спят твои соседи
Белые медведи,
Спи и ты скорей, малыш.
Мы плывём на льдине,
Как на бригантине
По седым суровым морям.
И всю ночь соседи,
Звёздные медведи
Светят дальним кораблям.
И всю ночь соседи,
Звёздные медведи
Светят дальним кораблям.
Ложкой снег мешая,
Ночь идет большая,
Что же ты, глупышка, не спишь.
Спят твои соседи,
Белые медведи,
Спи и ты скорей, малыш.
Спят твои соседи,
Белые медведи,
Спи и ты скорей, малыш.
Спи и ты скорей, малыш.
Анна Герман:
Месяц над нашею крышею светит,
Вечер стоит у двора.
Маленьким птичкам и маленьким деткам
Спать наступила пора.
Завтра проснешься, и ясное солнце
Снова взойдет над тобой.
Спи, мой воробышек, спи, мой сыночек,
Спи, мой звоночек родной.
Спи, моя крошка, мой птенчик пригожий,
Баюшки, баю-баю.
Пусть никакая печаль не тревожит
Детскую душу твою.
Ты не увидишь ни горя, ни муки,
Доли не встретишь лихой.
Спи, мой воробышек, спи, мой сыночек,
Спи, мой звоночек родной.
Спи, мой малыш, вырастай на просторе,
Быстро промчатся года.
Смелым орленком на ясные зори
Ты улетишь из гнезда.
Ясное небо, высокое солнце
Будут всегда над тобой.
Спи, мой воробышек, спи, мой сыночек,
Спи, мой звоночек родной.
Ну и самые простые:
Спи, моя радость, усни и Спят усталые игрушки
У меня обширный репертуар что вам нравится
Певица, поэтесса, композитор,
главный редактор Радио «Голоса планеты»,
член Союза журналистов России.
ОЛЬГА АЛМАЗОВА
Отзыв о группе эстрадного вокала «Конфетти».
О студии эстрадного вокала «Конфетти» я впервые услышала в 2014 году, когда руководитель группы, Шибаева Инна Борисовна, прислала мне в ротацию радио «Голоса планеты» песни своей группы. С тех пор мы стали тесно общаться. В мае 2015 года группа Конфетти приняла активное участие в проекте «Бессмертный полк». Грандиозный праздничный концерт «ПЕСНИ ПОБЕДЫ» прошел 9 мая в Москве в Большом кино-концертном зале Музея Великой Отечественной войны на Поклонной горе, и группа Конфетти приняла в нем участие с песней «Расскажи мне дед» В. Прохоровского и Т. Гусевой.
Работая с этим коллективом, я была поражена их выносливостью и целеустремленностью. Несмотря на юный возраст, они пели так, что у зрителей побежали мурашки.
А в конце мая того же года я была главным членом жюри на их внутреннем конкурсе «Звездный час», где девочки представляли на наш суд песни, которые подготовили сами, без помощи педагогов. И я увидела на сцене детей с огромным потенциалом. Многие из них уже готовые артисты. Они не только пели, но и обыгрывали песни.
Впечатление от этого коллектива остались только положительные. И я надеюсь на дальнейшее наше сотрудничество.
Я рекомендую этот коллектив своим коллегам для выступления на любых площадках нашего города. У них очень большой т разнообразный репертуар, который украсит любую площадку.
Желаю им благополучия и новых творческих побед!.
«Я слово «сатира» не очень люблю»
Александр Ширвиндт о грустной телефонной книжке, должности президента подземного перехода и любви ГАИ к юмору
© РИА Новости Друзья в перерыве репетиции: Андрей Миронов и Александр Ширвиндт
Александр Ширвиндт о грустной телефонной книжке, должности президента подземного перехода и любви ГАИ к юмору
© РИА Новости «В Щукинском училище я преподаю с 1957 года» (на фото со студентами курса)
Смотрите видео или читайте текстовую версию интервью.
— Это проект «Коммерсанта» «30 лет без СССР», я Виктор Лошак. Наш сегодняшний гость народный артист России, Александр Анатольевич Ширвиндт.
Шура, я хотел бы объяснить, почему мы будем на «ты». Я принес сегодня фотографию сюда, 40 лет назад в Одессе вы гастролировали с Андреем Мироновым, и мы, фельетонисты газеты «Вечерняя Одесса»…
— Вот я, вот Семен Лившин, мы берем у вас интервью. Это как раз 1981 год, 40 лет.
— (поет) «И нисколько мы с тобой не постарели…» Кошмар какой-то.
— Так как у нас это все называется «30 лет без СССР», то первый вопрос — удивляет ли тебя, что такое количество людей, более половины опрошенных, тоскуют по СССР?
— Меня не удивляет. Рубричка «тоскует по СССР», есть еще бесконечные титры «рожденные в СССР», «погибшие в СССР» — это какой-то придуманный бренд. Я не про СССР, я (тоскую.— «Ъ») по времени и по себе, и по тебе… Это не СССР — это другая эпоха, я тоскую по своему состоянию в тот период со всеми плюсами и минусами, о которых мы поговорим.
— Где-то ты говорил, что «тоскуешь больше по своему микромиру». Вот что это за микромир, что это за люди?
— Это люди, которых остались единицы. Если говорить серьезно, мне 87. Это что, я на 10 лет старше Байдена, да? Кому-то сказать — не поверят, потому что я баллотируюсь в президенты, знаешь?
— Тогда надо об этом рассказать, что баллотируешься в президенты.
— (кивает) Все ушли. В телефонной книжке все вычеркнуты, остались единицы. Смотреть страшно на эту телефонную книжку.
— А вообще по чему должен скучать человек театра в Советском Союзе?
— Человек театра скучает не по Советскому Союзу, а человек театра скучает по тому, что сейчас накрывается великий репертуарный русский театр. Действительно, русский театр великий и лучший в мире был всегда. Стационарного театра никогда не было ни в одной стране мира, а сейчас пошла тенденция, когда возникли первые антрепризы. Мы все брезгливо смотрели, что какой-то Х берет двух звезд, три стула и они едут играть Гамлета. Все говорят, сейчас это кончится… Есть прекрасные антрепризы, которые обустроены с декорациями, со всеми делами, и при этом весь ход антреприз и настоящих продюсеров потихонечку вытесняет то, о чем мы с тобой говорили (репертуарный театр.— «Ъ»).
— Антреприза требует продюсера, но не требует режиссера?
— Антреприза требует антрепренера, который сам разыскивает режиссера и с ним оговаривает данное. Но вот везти этот (репертуарный театр.— «Ъ») воз (должен.— «Ъ») — худрук или главный режиссер. Это очень трудно. Есть замечательные ребята, я их знаю, но зачем им брать это на себя, когда можно поставить сегодня в Большом театре, завтра в Ковент-Гардене, послезавтра в Париже, потом еще где-нибудь на Таганке? Зачем тащить этот воз?
— Этот воз — это люди, здание, репертуар, необходимость каждый день собирать зрителей.
— Ты всегда в зоне сатиры находился, как актер, режиссер, автор, руководитель театра. Над чем смеется сегодняшний зритель? Что ему нужно, чтобы он хохотал?
Ширвиндт в спектакле родного Театра Сатиры «Мольер» по пьесе Булгакова «Кабала святош»
Фото: Сергей Михеев, Коммерсантъ
— Проблема очень важная. Ушел Михаил Михайлович Жванецкий, у меня есть замечательное его интервью — по-моему, в «Огоньке». Написано: «Народного артиста мне дал Ширвиндт». Я по старости и биографии заседаю во всех заседаниях, и вот (в комиссии.— «Ъ») по народным артистам — это серьезно. Для того, чтобы получить звание, существует целая процедура, огромная. Раньше без того, чтобы наверху было написано «лауреат Ленинской премии», «народный артист», это был не человек. Сейчас потихонечку имя стало иметь значение.
— Почему при советской власти было очень много народных артистов Карачаево-Черкесии?
— Лишь бы было звание.
Представь себе, Жан Габен — заслуженный деятель искусств Каракалпакии… Посадят в психушку!
А у нас без этого нельзя. Так вот, когда очередное было заседание, я сказал, что Михаил Михайлович Жванецкий — замечательный писатель, он собирает огромные залы, стадионы, и стоит (на сцене.— «Ъ») 2–3 часа. Они охнули и дали ему народного артиста.
— Подожди, люди опять стали смеяться над намеками?
— Над намеками смеялись в то время, о котором мы говорим. Все это аллюзии, фиги в кармане, перелопачивание Островского, Свифта и Гоголя на райком партии. Потом это все ушло. И сейчас Островский стал необыкновенно популярнейшим драматургом — нет театра в стране, в котором бы не играли все это.
— Не обратил внимания.
— Ну что ты, возьми любой репертуар! Нет театра, где нет двух-трех названий Островского. Сибарит, обжора, ленивый человек написал, по-моему, 60 или 70 пьес, и все необыкновенно сегодняшние. Бросается даже молодая шпана ставить, но, во-первых, нужно не так, как было, во-вторых, обязательно надо его переписать. Конечно, что-то в нем есть, в Островском,— каменный век, поэтому переписать, поставить не так, как это было у Эфроса или у Мейерхольда, и тогда — да.
— Скажи, пожалуйста, какой твой ранжир сатириков конца XX — начала этого века? Ты работал с Гориным, Жванецким, с другими, Пелевина даже можно назвать сатириком. Какой твой лучший сатирик этого времени?
— Притом что я действительно дружил с замечательными, разнообразными людьми — и с Аркановым, и с Альтовым, с тем же Мишей Задорновым.
— С Альтовым ты, тьфу-тьфу, дружить продолжаешь.
— По какой-то градации высокой я думаю — все-таки Жванецкий и Горин. Все-таки они выбились из ранга сатириков, (для меня.— «Ъ») остались Гриша, Миша… У Андрюши Миронова была кличка Дрюсик. Великий русский артист! Для меня от Дрюсика до великого русского артиста… Казалось (все было.— «Ъ») вчера, хотя он умер уже бог знает когда.
Друзья в перерыве репетиции: Андрей Миронов и Александр Ширвиндт
— Согласен ли ты с тем, что сатира — это индикатор состояния общества, умение к себе относиться с иронией? Вот какое сегодняшнее состояние этого индикатора?
— Я вообще слово «сатира» не очень люблю, потому что сатира подразумевает какое-то зло.
— Слишком долго играл в Театре сатиры.
— Вообще все эти бирки над театром — Театр Гоголя, Театр Пушкина, Театр сатиры. Это все условные вещи. Вот когда-то Театр Гоголя, который потом стал «Гоголь-центром», был Театром транспорта, потому что стоял буквально на путях Курского вокзала.
— В одном интервью тебя называют «королем флегматичного юмора». Что имеется в виду? Ты, когда рассказываешь анекдоты и шутишь, сам никогда не смеешься. Вот, если я рассказываю анекдот, меня распирает смех, самому хочется хохотать. Ты как-то себя сдерживаешь или для тебя естественно не смеяться?
— Это маска так называемая (проводит рукой по лицу и его выражение меняется).
У меня, кстати, в нашей компании Андрюша был «Дрюсик», Захаров Марк Анатольевич назывался «Мрак Анатолич», а я назывался «Маска».
Был Бастер Китон замечательный — вот это оттуда. У нас был еще такой замечательный артист МХАТа Анатолий Кторов… Это ты должен смеяться или плакать, а я должен информировать.
— А курение трубки, значит, тоже часть этой маски?
— Курение трубки… не напоминай. У меня все вынули изо рта — трубку, алкоголь микродозами.
— Ну алкоголь никто не вынул, предположим.
— Мы с тобой вчера пили?
— Мало. Сколько ты выпил? Мало. А (раньше.— «Ъ») пили очень много. Это уже не в охотку.
— Ты с 1957 года преподаешь в Щукинском училище, как меняются студенты?
— Очень просто меняются. В чем разница — система набора. Стоят эти несчастные, скованные от ужаса. Сейчас начнется весной сонмище этих артисток в Гурченки поступать. Задача первых полутора лет — этот кошмар раскрепостить, ослабить, чтобы они понимали, видели. Сейчас, когда они приходят, уже снявшись в прокладках, задача — закрепостить…
— Настолько свободные люди приходят?
— Абсолютно. Вот и все, остальное — те же ноги, зубы и так далее. Как лошадиный аукцион, только хотелось бы унюхать Смоктуновского, но это никогда не получается.
— Теперь расскажи, почему ты сравниваешь себя с Байденом?
— Потому что разговор, что он недосчитал ступенек на трапе, помнишь, да? Споткнулся, пошел не по той тропинке, старый, ничего не помнит. Ему 77, а мне 87, я тоже с тропинками очень путаюсь, о трапе вообще разговора нет, потому что только по прямой. Сейчас в связи с тем, что я эталонно для всех са-мо-сто-я-тель-но ушел с руководства Театра сатиры, вот мне предложили такой мифический пост президента.
— И за тебя уже проголосовали, насколько я знаю.
— Когда Сереже Газарову предложили стать новым худруком, обо мне сказали — «а вот это будет наш президент».
Я сказал: президент театра — это мистика.
Что значит президент театра? Президентом подземного перехода я могу быть с таким же успехом. Потом президент — это выборная должность. Тогда они сказали: «Все, голосуем». Сидел весь театр, все единогласно проголосовали, кроме меня. Я был против, один голос. Президент — это человек, который должен что-то делать, а не просто обозначать. Это в данном случае непонятно.
— Вот я не помню ни одного случая, но я, возможно, не такой пристальный наблюдатель, чтобы театральный руководитель по собственному желанию оставил свое место.
— Я новатор. У нас как: или вперед ногами выносят, или выгоняют, но, чтобы сказать — я больше не буду…Так что я — пионер.
— Что будет со свободным временем, которое сейчас появится?
— Книгу просят, но выяснилось ведь, я же в 1957 году…
— …начал работать в Щукинском училище.
«В Щукинском училище я преподаю с 1957 года» (на фото со студентами курса)
— Раньше. В 1956 году на четвертом курсе — это сейчас трудно представить, когда я с палкой сюда пришпандорился,— был такой замечательный человек — Аркадий Немировский в Театре Вахтангова. Он был чемпионом Москвы по шпаге. Симонов Рубен Николаевич, покойный, был главным режиссером Театра Вахтангова, говорил: «Аркаша — лучший шпажист среди артистов и лучший артист среди шпажистов». Сомнительный комплимент. Так он вел сцены движения и фехтования в Щукинском училище, завкафедрой был. Он поругался с Захавой — а Захава был великим ректором этого училища — и ушел в ГИТИС. А мы, будучи на четвертом курсе, я и мой покойный соученик Слава Соколов, были первыми фехтовальщиками на курсе. Даже на творческих вечерах училища кто-то играл отрывки Гамлета, кто-то танцевал, мы фехтовали. И меня взяли преподавать пластику и сценическое фехтование.
Так с 1956 года я ни разу в жизни больше трех недель никогда не отдыхал.
— Я думал, ты меня готовишь, как весь круг своих друзей, к тому, что ты возвращаешься в большой спорт — в фехтование.
— Когда, слава богу, гора с плеч, сел, клева нет, но сижу. Красота! Никто не видит — по глоточку. Клева нет, никто не видит — трубку (показывает в лицах.— «Ъ»). Клюнуло, вынул… День, два, три, начинается (хандра.— «Ъ»), нет привычки ничего не делать.
— Мишина фраза: «не мешайте моему одиночеству, не оставляйте меня одного».
— Я не знаю, что делать, ну, во всяком случае, не отказываться. Ты меня позвал к себе сюда, я тебе отказать не могу. И вдруг у меня утром 180 — это бывает от погоды, от всего. Я тебе звоню: «А может перенесем?» Ты говоришь: «Тут группа и все такое». Я понимаю, что тебе отказать не могу. Я принимаю какие-то две таблетки, выслушиваю все от твоей подруги, Натальи Николаевны (жена.— «Ъ»), надеваю с трудом штаны и пришпандориваю.
— Вспоминаю Мишино эссе, посвященное твоему 80-летию. Он рассказывает, что вся жизнь заключается в таблетках: для этого таблетка, для того таблетка и для этого.
Все просят, чтобы ты рассказал анекдот, а я хочу быть оригинальней. У каждого мужчины в нашей стране есть своя история отношений с ГАИ, у тебя есть какая-то история отношений с автоинспекцией?
— У меня сколько было гаишных историй, одну рассказываю. Зиновий Ефимович Гердт — замечательный, великий, любимый, потрясающий, уникальный — имел одну ногу после войны несгибаемую после ранения. Он ездил довольно трудно, но все равно мечтал всегда ездить. Кроме того, так как он ветеран… Южный порт в Москве, там был автомагазин, а рядом был такой…
— Нет, там рынок был само собой. Там рядом был такой загон — комиссионные машины. И там внутри, где лежали на боку эти машины, еще был такой совсем небольшой загон — иномарки. Это были иномарки, списанные из посольств. Эмиратов, например, которые проходили два миллиона километров. Но на них нужно было особое разрешение Министерства торговли. Мы за свои регалии получили (разрешение.— «Ъ») и поехали. Ужас был в том, что эту бирку нужно было использовать за 10 дней. Если за 10 дней ты не выбрал машину, то разрешение автоматически пропадало, а поступления были редкие. И там лежит на боку какой-то «Мерседес», 1726 года рождения: «Ой, надо брать! — Она же не ездит.— Надо брать, надо брать!» Зяма, несчастный, 10 дней на одной ноге шастал среди этого металлолома и наконец звонит и говорит: «Скорее, скорее. Volvo фургон!» Я — в свою ржавую «Победу» — туда, и там, действительно, Volvo — но с правым рулем. Тогда никто не знал, почему с правым рулем. Короче говоря, все-таки она ездила. Когда он научился на ней ездить — сшиб где-то за городом пешехода и лишился прав. Что делать? Ему говорят: идите к главной гаишнице Москвы — на Болотной площади была контора — грузинская огромная полковница с усами, она любит артистов, может повезет. Приходим, посмотрела бумажку: «Никаких разговоров». Мы уже уходим, и она вдруг говорит: «Вернитесь! Артисты, да? Вы же юмористы? У нас идет месячник безопасности движения, нам нужно пару ярких плакатов с юморком». Мы поехали с Зямой на дачу, писали эти плакаты. Лежит такой маленький человечек, какая-то машина ржавая и написано: «ты, жиденок, Ося, вой, коль прижался к осевой». Это, конечно, не взяли, но на Минском шоссе стоял наш плакат. Нарисованный Верейским: огромный красавец держит какую-то штуку — тогда были талоны предупреждений, их прокалывали. Написано: «Любому предъявить я рад талон свой недырявый, не занимаю левый ряд, когда свободен правый». Зяме вернули права.
— Классика какая-то. Спасибо большое. Спектакль, а не интервью. Это был проект «Коммерсанта» «30 лет без СССР», нашим гостем был Александр Анатольевич Ширвиндт.
У меня обширный репертуар что вам нравится
– От некоторых актёров слышишь: главное – искусство, роли, ради этого приходится многим жертвовать, в том числе семьёй.
– Для меня не существует выбора – жизнь или искусство. Конечно, жизнь. Я считаю, и для актрисы, и для женщины самое главное – семья. Семья – это тыл. В двадцать лет об этом не задумываешься, а в тридцать понимаешь. Хорошо, что мы с мужем, актёром Денисом Матросовым, люди одной профессии и поэтому говорим на одном языке. У нас не возникает обид по поводу позднего возвращения домой или ночных смен на съёмках. Конечно, бывают сложности. Прежде всего они связаны с актёрскими графиками: один на гастролях в Екатеринбурге, другой на съёмках в Киеве. Сколько бы мы ни говорили, что разлуки – это здорово, это так бодрит, они не идут на пользу семье. Отношения между мужчиной и женщиной – непрерывный процесс, как и воспитание ребёнка. А в актёрской среде случаются разлуки по два-три месяца. Я помню, когда уезжала в Сибирь на долгие гастроли, писала мужу письма, посылала открытки и шутливые фотографии, потом были звонки, эсэмэски. Семья – это работа, и работать надо каждый день.
– Как вы познакомились с мужем?
– Встретились во время съёмок фильма «Две судьбы». Мы с Денисом не принимали никаких «ответственных решений», в тот момент у каждого из нас был непростой период и мы были необходимы друг другу как воздух.
– В кино вы часто играли молодых мам, а недавно сами стали мамой. Отличается ваше сегодняшнее состояние от «материнских» ролей?
– Кстати, на днях мне предложили сыграть суррогатную мать пятерых детей, но я не рискнула: роль тяжёлая, а я – кормящая мама, и мне не хотелось вносить в свою жизнь смешанные эмоции. Дело в том, что в фильмах я не изображала маму, а жила в этом образе и искренне в это верила. Конечно, в реальности мои материнские чувства оказалась ещё сильнее. Когда Ванечка родился, весь мир для меня словно перевернулся. Было странно, что за окном всё тот же пейзаж, казалось, всё должно поменяться. Самая большая радость для меня – когда сын смеётся. У него такой игрушечный смех – сладкий и звонкий.
– Вы мечтали о сыне или о дочери?
– О ребёнке. Денис хотел дочку, но теперь очень гордится сыном. Первый месяц муж почти не был с нами: снимался в Киеве. Но зато, когда приезжал, всякий раз удивлялся и хвалил наши успехи: «Смотри, Ваня уже умеет это делать, и это!» Порой я думаю, что мало занимаюсь ребёнком, надо ему больше читать, больше его развивать. И переживаю по любому поводу: «Ой, у Ванечки насморк!» Хорошо, что муж меня успокаивает и вовремя «охлаждает».
– Как проходила ваша беременность?
– Хорошо. Я гуляла, часто ела мороженое (выбирала, чтобы оно было из цельного молока и без консервантов) и бесконечно читала литературу о родах и детском воспитании. У меня нет психоза по поводу примет, мол, нельзя приобретать детские вещи, пока ребёнок не появится на свет, поэтому я покупала детскую одежду, коляску, кроватку, игрушки, подгузники. Во время беременности набрала двадцать килограммов, но после рождения сына они быстро исчезли. Хочется родить второго ребёнка, меня не пугают ни беременность, ни роды.
Я заметила, что теперь, когда хожу по магазинам, покупаю вещи только для сына и никакой одежды для себя. И ещё я стала петь! Денис был удивлён, когда узнал, какой у меня обширный репертуар! (Смеётся.) Я вспомнила своё институтское прошлое и пою сыну русские песни, а также песни других стран – на итальянском, английском и французском языках. Кстати, я прочла: японцы выяснили, что самая приятная музыка для малышей – Пятая симфония Бетховена.
– Неужели тревожная «тема судьбы»?
– Я решила проверить это на собственном ребёнке. Нашла музыку в интернете, включила. И действительно! Ванечка бросил все игрушки и стал слушать Бетховена.
– Я слышала, что у вас с мужем был опыт работы с симфоническим оркестром?
– Да. Несколько лет назад немецкий дирижёр Герд Альбрехт случайно обнаружил в букинистическом магазине старую нотную партитуру – «Евгений Онегин» Сергея Прокофьева. Дирижёр был потрясён, что русский композитор написал своё произведение не для оперных певцов, а для драматических артистов. Оказывается, это был совместный проект Сергея Прокофьева и известного режиссёра Александра Таирова. Но поскольку у обоих талантливых людей были проблемы с властью, проекту не дано было осуществиться.
Большой поклонник русской культуры, Герд Альбрехт приехал в Москву и здесь сам отбирал артистов для своей постановки. После многочисленных репетиций пять российских артистов, в том числе я и Денис, вместе с Венским филармоническим оркестром выступали в Вене в Золотом зале «Музикферайн», в Копенгагене и московском Концертном зале имени Чайковского.
– Недавно я видела фотографию одной голливудской звезды – она сидела на диване, облокотившись на подушку, на которой было вышито: «Хорошие девочки идут в рай, плохие девочки пройдут везде».
– Это не мой девиз! (Смеётся.) Я стараюсь идти по жизни правильно. И делаю это не для других, а исключительно для себя. И для Того, перед Кем мне придётся отвечать за каждый свой шаг. По моему мнению, нормальным людям окружающие чаще идут навстречу, чем тем, кто готов «пройти везде». Помню, мне надо было срочно улететь из Киева в Москву, чтобы попасть на торжество, устроенное по случаю завершения стосерийного фильма «Любовь моя», где Денис играл главную роль. Я знала, что мужу очень хотелось разделить эту радость со мной и ему важно было видеть меня на этом банкете. Что делать? Я на съёмках и никак не могу быть в Москве. Тогда просто попросила съёмочную группу побыстрей отработать смену. И произошло нечто фантастическое, смену завершили на пять часов раньше, и я успела на самолёт. Когда появилась в банкетном зале, Денис не поверил своим глазам. А если бы я скандалила, топала ногами, кричала: «Пустите к мужу!» – уверена, результат был бы противоположный.
– Вы не боитесь летать на самолётах?
– Раньше боялась, а теперь нет. Случалось, что в день у меня несколько перелётов, и в этой суете думаешь только о том, что в самолёте можно будет два часа поспать. Я выбираю кресло у туалета, потому что туда никто не хочет садиться, и там, лёжа на трёх креслах, сплю.
– Многие ваши поклонники пишут, что вы для них идеал женщины. А кто для вас является идеалом?
– Моя мама Наталья Ивановна. Всё хорошее во мне от неё – её терпение, её умение вести хозяйство. Дома у мамы холодильник постоянно забит продуктами. Я помню, когда была маленькой, она в шесть утра размешивала отцу сахар в какао. И у меня перед глазами стоит эта дымящаяся кружка. У меня дома тоже в холодильнике всегда есть кастрюля с борщом, тушёное мясо, ветчина, сыр, кефир и груши, потому что Денис их обожает. Мне нравятся все виды домашней работы: люблю мыть посуду, пылесосить. И ненавижу гладить. Мне повезло, что мама живёт недалеко от нас – всего две остановки на метро. Если в юности пытаешься жить дальше от родителей, хочешь от них как-то обособиться, то с годами понимаешь: как хорошо, что они рядом. Вот достроим с Денисом дом и перевезём всех мам к себе!
– Вы вспомнили о детстве. Кем вы были в школе – старостой, хулиганкой, отличницей?
– В детстве мне постоянно хотелось быть похожей на кого-то из знакомых. Я думаю, только сейчас нащупала свой характер и обрела его целостность. И это большое счастье. В школе я была середнячком. Никогда не котировалась в классе как красавица, но меня и не гнобили. Я любила литературу и с трудом учила алгебру и геометрию, хотя у нас был замечательный педагог – спасибо ей, что ставила мне тройки. Наверное, подобный школьный расклад у всех артисток. В нашем классе многие дети ездили за границу, и в основном они общались друг с другом, рассказывая о своих путешествиях. Всё изменилось, когда у нас появилась Марфа Колобова, дочь известного дирижёра Евгения Колобова. Меня поразила эта девушка, поразила её семья. Они очень хорошо ко мне относились. И хотя сегодня мы с ней редко общаемся, я по-прежнему храню тепло нашей детской дружбы.
– Вы упомянули о строительстве дома…
– Это был нелёгкий процесс. Несколько лет назад мы рискнули купить землю в ближайшем Подмосковье и решили построить дом. Многие артисты рассказывали мне жуткие истории о стройках, и я предполагала, что нас ожидает кошмар. Однако реальность превзошла все мои ожидания! Дело в том, что строительство заставляет тебя на многие вещи взглянуть по-новому. Ты должен сам научиться разбираться в качестве цемента, гиперизоляции и так далее. И чем быстрее пойдёт обучение, тем дешевле обойдётся само строительство, в противном случае ты будешь жестоко обманут. В строительных компаниях большая текучесть кадров, и невозможно найти человека, который отвечал бы за свои ошибки или нёс ответственность за проделанную работу. А главное – этих работников очень сложно контролировать. Мы пробовали менять рабочих, но всякий раз история повторялась. В какой-то момент муж не выдержал. Сказал, что если нам плохо положат фундамент и цокольный этаж, то потом дом можно выбрасывать на свалку. И Денис отказался от работы, причём от весьма выгодных предложений, стал возводить дом вместе со строителями. Я приезжала на стройку раз в неделю, потому что была на съёмках то в Екатеринбурге, то в Киеве, и передо мной представала группа измождённых, чёрных от загара и грязи людей, которые ползали по цокольному этажу. Я не могла отличить Дениса от рабочих, и только набирая номер его мобильного, узнавала, кто из них мой муж. Очень благодарна Денису за то, что он освободил меня от этого ужасного строительства и сам контролирует и цены, и рабочих.
– Вы снялись в сорока фильмах и сериалах, и в основном у вас были главные роли. Какой фильм вы считаете для себя важным?
– Фильм, в котором мне предстоит сниматься. Я никогда не оглядываюсь назад. Обычно недовольна своей работой, смотрю картину и думаю: «Сыграла как-то неправильно, надо было по-другому!»
– А зрители вас, наоборот хвалят, верят вашим героиням. Почему актёры так часто сомневаются в себе?
– Это отпечаток профессии. У каждой специальности есть статус – у юриста, у врача. А у артиста этого статуса нет. Каждый раз ты начинаешь с нуля, потому что нет правил, как играть. Бывает, актёр рыдает на экране, а зрителя это не трогает, а случается, артист молчит в кадре, а зрителю не по себе. И всякий раз ты должен сдавать экзамен. Чем выше актёрский уровень, тем сильнее твоё волнение. Как у спортсменов – чем выше рекорд, тем больше ответственность. Только спортсмены выходят на соревнования несколько раз в сезон, а ты – каждый день. Поэтому у многих артистов расшатана нервная система и одолевают сомнения, и многие не уверены в себе.
– Кто ваши близкие подруги?
– Инна Грахова, Наталья Акимова, Елена Орлова. Мы познакомились в театральной студии, когда нам было по десять лет. И хотя у нас разные профессии, постоянно поддерживаем отношения. Когда мы с Денисом покупали квартиру, то старались выбрать место недалеко от них. Наша дружба не похожа на женскую болтовню из фильма «Секс в большом городе», но если у кого-то заболевает мама, мы все вместе едем к ней в больницу.
– Каких людей вы избегаете?
– Грубых. Которые публично могут кого-то обидеть. Когда слышу ругань, я просто немею. Даже если грубость направлена не против меня, мне страшно при этом присутствовать. Это невыносимо физически!
– А если вам предстоит работать с грубияном?
– Я лучше вежливо отклоню предложение о работе, чем буду сниматься с неприятным и несдержанным человеком.
– В каких новых картинах мы вас скоро увидим?
– Наверное, многие помнят фильм «Разрешите себя поцеловать». Военного, которого играет Игорь Лифанов, в наказание ссылают в женский батальон. И там он влюбляется в мою героиню. Эту картину мы снимали в лесах под Екатеринбургом. Мороз тридцать пять градусов, снега было не то что по колено – по шею. Но, несмотря на экстремальные условия, съёмки проходили довольно весело. А недавно снималось продолжение картины. Вначале меня приглашали в Екатеринбург, но я отказалась. Потом съёмки перенесли в Подмосковье, и мне снова позвонили. Я объясняю: «У меня маленький ребёнок, я кормящая мать. Какие съёмки? Да ещё зимой, на натуре? Это невозможно». Мне повезло, что люди поняли моё положение и создали максимально комфортные условия на съёмочной площадке – у меня был свой тёплый гримваген, были перерывы, чтобы я могла кормить Ванечку, и мне даже предоставили большую машину, куда спокойно помещалась детская коляска.
– Вы часто играете в романтических картинах, например в сериале «Голубка», где живут удивительные, нереальные герои…
– …Мужчины, говорящие комплименты женщинам и дарящие им цветы. Может быть, всего этого и не бывает… Я задумалась, нужна ли в кино эта иллюзия. Неужели ещё существуют благородные люди, совершающие невероятные поступки во имя женщины? И вначале мне казалось, что так снимать нельзя, ведь получается, что эти фильмы дарят людям напрасную надежду. А потом поняла – можно! Иначе вообще не к чему стремиться. В таких фильмах задаётся планка человеческих отношений. Такой кинематограф необходим – светлый и чудесный, где чуть-чуть меньше правды, но зато больше радости.
– Вы гордитесь нашей страной?
– Я горжусь нашими чудесными людьми. Вижу, как многие из них ужасно живут и при этом сохраняют себя. А страна – это и есть люди.