У гоголя есть нечто такое что
ЛитЛайф
Жанры
Авторы
Книги
Серии
Форум
Пушкин Александр Сергеевич
Книга «Гоголь в русской критике»
Оглавление
Читать
Помогите нам сделать Литлайф лучше
Б. Однакож согласитесь, что язык у Гоголя часто грешит против грамматики.
А. Соглашаюсь; а вы за это согласитесь, что не рецензенту же «Библиотеки для чтения» упрекать его в этом. Я далек от того, чтоб ставить Гоголю в защиту неправильность языка, которая тем досаднее, что у него она явно происходит не от незнания, а от небрежности, от нерасположения потрудиться лишнюю четверть часа над написанной страницей. Но у Гоголя есть нечто такое, что заставляет не замечать небрежности его языка, — есть слог. Гоголь не пишет, а рисует; его изображения дышат живыми красками действительности. Видишь и слышишь их. Каждое слово, каждая фраза резко, определенно, рельефно выражает у него мысль, и тщетно бы хотели вы придумать другое слово или другую фразу для выражения этой мысли. Это значит иметь слог, который имеют только великие писатели и о котором рассуждать так же не дело «Библиотеки для чтения», как и рассуждать о русском языке, которого она не знает, что можно доказать из каждой ее страницы, наполненной всяческих обмолвок против духа языка, ошибок против его грамматики, барбаризмов, солецизмов и, в особенности, полонизмов.
Б. Это совершенная правда: г. Греч давно это доказал в своей брошюре — помните. Я ведь и сам вижу, что грамматические-то обвинения все выдуманы; но рецензент так смело колет ими и так смешно умеет их выставлять, что тем более дивишься его неподражаемому остроумию… Впрочем, если грамматические нападки рецензента для вас и ложны, и пусты, и скучны, перестанем говорить о них, перейдем к другим пунктам обвинений, которые, надеюсь, будут посущественнее. Мне любопытно узнать, что-то вы на них скажете.
А. Да что же и говорить мне, если вся рецензия устремлена против слогу.
Б. Нет, не против одного слога, но и против дурного тона сочинения, так некстати названного «поэмою», против странной претензии автора видеть представителей и героев русской жизни в людях низких и глупых; против высокого мнения о самом себе со стороны автора, который по таланту не может стать наряду даже с Поль-де-Коком… Что касается до меня, я со всем этим соглашаюсь только вполовину, потому что, как хочет «Библиотека для чтения», а по моему мнению, и Гоголь чего-нибудь да стоит. И потому повторяю: я держусь середины…
А. Что рецензент насмехается над словом «поэма» в приложении к «Мертвым душам», это происходит оттого, что он не понимает значения слова «поэма». Как видно из его намеков, поэма непременно должна воспевать народ в лице ее героев. Может быть, «Мертвые души» и названы поэмою в этом значении; но произнести какой-нибудь суд над ними в этом отношении можно только тогда, когда выйдут две остальные части поэмы.
Б. Рецензент сам говорит об этом в конце рецензии…
А. Да, но сперва разругав за это поэму в начале и середине рецензии… Что касается до меня лично, я пока готов принять слово «поэма» в отношении к «Мертвым душам» за равнозначительное слову «творение». В этом значении всякое произведение поэзии есть поэма — и ода, и песня, и трагедия, и комедия. Но не в этом дело, а в том, что, опираясь на слове «поэма», стоящем в заглавии сочинения Гоголя, рецензент очень наивно и очень невинно силится бросить на автора не совсем прохладную тень неуважения будто бы к русскому обществу, которого репутация так дорога сердцу рецензенту, не знающего русского языку и русской грамматики… Иначе как же вы поймете «тонкие» намеки рецензенту на то, что автор «Мертвых душ» будто бы «при каждом неблаговидном случае наводит речь на русских». Какой же этот «неблаговидный случай»? — Автор просит у читателей извинения за то, что знакомит их с Петрушкою и Селифаном, людьми Чичикова, «зная по опыту, как неохотно они знакомятся с низкими сословиями». Но чтоб уяснить это с умыслом затемненное рецензентом дело, — вот «Мертвые души» — я прочту вам из них все это место, из которого рецензент взял только то, что нужно было ему для его цели. Выслушайте:
Таков уже русский человек: страсть сильная зазнаться с тем, который бы хотя одним чином был его повыше, и шапочное знакомство с графом или князем для него лучше всяких тесных дружеских отношений. Автор даже опасается за своего героя, который только коллежский советник. Надворные советники, может быть, и познакомятся с ним, но те, которые подобрались уже к чинам генеральским, те, бог весть, может быть, даже бросят один из тех презрительных взглядов, которые бросаются гордо человеком на все, что ни пресмыкается у ног его, или, что еще хуже, может быть, пройдут убийственным для автора невниманием.
Итак, очевидно, что автор, с свойственным ему юмором, и притом очень деликатно, кольнул слабость нашего общества к знакомству с чинами и отличиями, а не людьми. Во-первых, это правда; во-вторых, это особенно не унижает русских перед другими народами, особенно, например, перед немцами, которые отчаянно больны чиноманиею, хотя и далеко обогнали нас в цивилизации и просвещении; в-третьих, Петрушка и Селифан послужили для автора только предлогом к нападениям на чиноманию, и он совсем не думал упрекать русское общество за то, что оно не хочет знаться с кучерами и лакеями. Судите же после этого, из какого светлого источника вытекло негодование не знающего по-русски рецензента, негодование, которым так преисполнены эти его строки:
Помилуйте! вскрикивает почтеннейший (гостинодворский эпитет!) читатель, не отнимая пальцев от своего почтеннейшего носа (острота!), который он имеет обыкновение зажимать от таких воздухов (острота и грамматическая ошибка!): что вы это, с вашим поэтом, при каждом неблаговидном случае, наводите речь на русских! В чем и за что вы беспрерывно их обвиняете? Да они очень хорошо делают, что не хотят знакомиться с вашими нечистыми героями, от которых я сам принужден поминутно закрывать нос и глаза рукою. Если порядочные русские неохотно сближаются с людьми низкого сословия, причиною этого должен быть распространившийся между ними благородный вкус к изяществу, опрятности, образованным ощущениям, а не мнимый народный порок, не всеобщая спесь, не безрассудная гордость. Над чем вы тут насмехаетесь? Куда норовите свои эпиграммы! (не по-русски!) Страсть зазнаться. Да чтобы по случаю Петрушки упрекать целый народ в страсти зазнаваться (у Гоголя: зазнаться с тем, кто хотя одним чином повыше — это рецензентом выключено, а глагол «зазнаться» поворочен на глагол «зазнаваться». ), надо предположить, будто весь народ ничем не лучше этого грубого и грязного человека и только понапрасну, из гордости, не узнает в нем себе равного! Но это неправда. Вы систематически унижаете русских людей. Я (о. ) этого не люблю и не хочу слушать. Я сам обожаю чистоту. Ваши зловонные картины поселяют во мне отвращение…
Итак, скажите же: где у Гоголя все это есть, и о том ли, то ли говорит он, на что восстал рецензент? Нет, это уже не «пыхтенье»: это что-то вроде придирок известного рода…
Б. Оно так; я не скажу, чтоб это было хорошо; но зато как зло, как ловко, мастерски.
А. Да, видно, что мастер своего дела. Но об этом довольно: по одному судите и обо всем, тем более что наш рецензент умеет быть верен себе.
Б. Ну, а насчет дурного тона, сальных картин, грязных изображений — что вы скажете насчет всего этого? Право, «Мертвые души» как будто писаны для сидельцев в мучных лавках…
А. И, однакож, их читает и ими восхищается высший свет и не находит в них дурного тона, плоскостей и сальности. Авторитет большого света в этом случае безусловно неоспорим. В нападке рецензента на дурной тон «Мертвых душ» я узнаю того же опытного мастера оттенять неприятные ему литературные репутации. Правда, к этому орудию против Гоголя не раз прибегали уже и другие обожатели и знатоки хорошего тона, еще задолго до появления бонтонно-«пыхтящей» рецензии. И хотя эти другие ратовали с тою же целью и вследствие тех же причин, однако они были искреннее в своих нападках на дурной тон, потому что в простоте мещанской светскости они не шутя считают неприличным то, что в большом свете нисколько не считается неприличным. Но наш рецензент очень хорошо понимает, что и для чего он делает. Хорошо зная невинную слабость средних кругов русского общества слишком заботиться о приличиях неведомого и недоступного им большого света, он не пропустит случая попробовать ухватиться за эту чувствительную струну.
У гоголя есть нечто такое что
Однакож согласитесь, что язык у Гоголя часто грешит против грамматики.
Соглашаюсь; а вы за это согласитесь, что не рецензенту же «Библиотеки для чтения» упрекать его в этом. Я далек от того, чтоб ставить Гоголю в защиту неправильность языка, которая тем досаднее, что у него она явно происходит не от незнания, а от небрежности, от нерасположения потрудиться лишнюю четверть часа над написанной страницей. Но у Гоголя есть нечто такое, что заставляет не замечать небрежности его языка, — есть слог. Гоголь не пишет, а рисует; его изображения дышат живыми красками действительности. Видишь и слышишь их. Каждое слово, каждая фраза резко, определенно, рельефно выражает у него мысль, и тщетно бы хотели вы придумать другое слово или другую фразу для выражения этой мысли. Это значит иметь слог, который имеют только великие писатели и о котором рассуждать так же не дело «Библиотеки для чтения», как и рассуждать о русском языке, которого она не знает, что можно доказать из каждой ее страницы, наполненной всяческих обмолвок против духа языка, ошибок против его грамматики, барбаризмов, солецизмов и, в особенности, полонизмов.
Это совершенная правда: г. Греч давно это доказал в своей брошюре — помните? Я ведь и сам вижу, что грамматические-то обвинения все выдуманы; но рецензент так смело колет ими и так смешно умеет их выставлять, что тем более дивишься его неподражаемому остроумию… Впрочем, если грамматические нападки рецензента для вас и ложны, и пусты, и скучны, перестанем говорить о них, перейдем к другим пунктам обвинений, которые, надеюсь, будут посущественнее. Мне любопытно узнать, что-то вы на них скажете.
Да что же и говорить мне, если вся рецензия устремлена против слогу?
Нет, не против одного слога, но и против дурного тона сочинения, так некстати названного «поэмою», против странной претензии автора видеть представителей и героев русской жизни в людях низких и глупых; против высокого мнения о самом себе со стороны автора, который по таланту не может стать наряду даже с Поль-де-Коком… Что касается до меня, я со всем этим соглашаюсь только вполовину, потому что, как хочет «Библиотека для чтения», а по моему мнению, и Гоголь чего-нибудь да стоит. И потому повторяю: я держусь середины…
Что рецензент насмехается над словом «поэма» в приложении к «Мертвым душам», это происходит оттого, что он не понимает значения слова «поэма». Как видно из его намеков, поэма непременно должна воспевать народ в лице ее героев. Может быть, «Мертвые души» и названы поэмою в этом значении; но произнести какой-нибудь суд над ними в этом отношении можно только тогда, когда выйдут две остальные части поэмы.
Рецензент сам говорит об этом в конце рецензии…
Да, но сперва разругав за это поэму в начале и середине рецензии… Что касается до меня лично, я пока готов принять слово «поэма» в отношении к «Мертвым душам» за равнозначительное слову «творение». В этом значении всякое произведение поэзии есть поэма — и ода, и песня, и трагедия, и комедия. Но не в этом дело, а в том, что, опираясь на слове «поэма», стоящем в заглавии сочинения Гоголя, рецензент очень наивно и очень невинно силится бросить на автора не совсем прохладную тень неуважения будто бы к русскому обществу, которого репутация так дорога сердцу рецензенту, не знающего русского языку и русской грамматики… Иначе как же вы поймете «тонкие» намеки рецензенту на то, что автор «Мертвых душ» будто бы «при каждом неблаговидном случае наводит речь на русских». Какой же этот «неблаговидный случай»? — Автор просит у читателей извинения за то, что знакомит их с Петрушкою и Селифаном, людьми Чичикова, «зная по опыту, как неохотно они знакомятся с низкими сословиями». Но чтоб уяснить это с умыслом затемненное рецензентом дело, — вот «Мертвые души» — я прочту вам из них все это место, из которого рецензент взял только то, что нужно было ему для его цели. Выслушайте:
Таков уже русский человек: страсть сильная зазнаться с тем, который бы хотя одним чином был его повыше, и шапочное знакомство с графом или князем для него лучше всяких тесных дружеских отношений. Автор даже опасается за своего героя, который только коллежский советник. Надворные советники, может быть, и познакомятся с ним, но те, которые подобрались уже к чинам генеральским, те, бог весть, может быть, даже бросят один из тех презрительных взглядов, которые бросаются гордо человеком на все, что ни пресмыкается у ног его, или, что еще хуже, может быть, пройдут убийственным для автора невниманием.
У гоголя есть нечто такое что
Н. В. Гоголь в оценке русской критики
Гениальное художественное наследие Гоголя разделило судьбу, весьма показательную и типичную для прогрессивных и демократических деятелей культуры XIX века. В условиях буржуазно-дворянского общества творчество подлинно большого писателя неминуемо становилось предметом ожесточенной борьбы различных социальных сил. Полемика вокруг Гоголя, развернувшаяся буквально на следующий день по выходе его первой книги «Вечера на хуторе близ Диканьки» и длившаяся на протяжении двух третей столетия, была особенно острой и напряженной.
Официальные идеологи самодержавия сразу же увидели в Гоголе опасного и серьезного врага. Изобличение исторической отсталости, бесчеловечности феодально-крепостнического общества, утверждение свободомыслия, гуманизма и демократизма, отчетливо проявившиеся уже в первой книге великого сатирика, делали Гоголя неприемлемым защитникам самодержавия, реакции, крепостного строя, Гоголь, один «из великих вождей России на пути сознания, развития, прогресса», по замечательному выражению Белинского, вызывал ожесточенные нападки литературной реакции и высокую оценку и поддержку со стороны передовой демократической общественности.
Великий патриот, Гоголь явился выразителем интересов широких демократических кругов России 30-х и 40-х годов XIX столетия. Гневный протест против самодержавно-крепостнического строя, произвола и угнетения народа составляет живое и прогрессивное содержание всей его деятельности. И это превосходно понимали русские революционные демократы. Н. Г. Чернышевский писал: «…ни в ком из наших великих писателей не выражалось так живо и ясно сознание своего патриотического значения, как в Гоголе. Он прямо считал себя человеком, призванным служить не искусству, а отечеству; он думал о себе:
И не случайно Некрасов объединял имена Гоголя и Белинского и называл их «заступниками народными».
Гигантская фигура Гоголя восхищала величайших деятелей русской культуры. «Как непосредственен, как силен Гоголь и какой он художник! — восклицал Чехов. — Одна его «Коляска» стоит двести тысяч рублей. Сплошной восторг и больше ничего. Это величайший русский писатель». Восторженно о Гоголе писали такие титаны русской литературы и критики, как Пушкин, Белинский, Герцен, Некрасов, Чернышевский, Добролюбов, Гончаров, Тургенев, Островский, Л. Толстой, Короленко. Поразительно разнообразие откликов на его творчество. Тут и «Очерки гоголевского периода русской литературы» Чернышевского и лирическая заметка Пушкина, страстный памфлет «Письмо к Гоголю» Белинского и проницательные, поразительно умные, содержательные записи в дневнике и заметки Герцена, яркий и колоритный портрет у Тургенева и глубоко обоснованный этюд у Короленко. Статьи и рецензии Белинского, посвященные Гоголю, поражают исчерпывающим разнообразием критических жанров. Так творчество Гоголя помогало становлению критической мысли и вместе способствовало совершенствованию ее форм, выработке критического, научного и публицистического языка.
Гоголь своими художественными произведениями помогал величайшим представителям революционной теории вырабатывать основы нового, подлинно научного и революционного понимания искусства. Именно поэтому гениальные произведения Гоголя на протяжении едва ли не целого столетия вносили резкое обострение в литературно-политическую борьбу. Либерально-буржуазная фальсификация наследия великого сатирика сочеталась с клеветническим умалением его великого художественного значения. Одна из наиболее распространенных легенд буржуазно-либеральной науки, состоявшая в отрицании у Гоголя сознательной критической направленности, родилась еще при жизни Гоголя в стане его врагов, укрывавшихся под личиною «друзей».
Прогрессивное значение, глубокое социальное содержание и высокое мастерство гениального художника слова были впервые раскрыты и оценены в критике великих вождей революционной демократии — Белинского, Чернышевского и Добролюбова.
Советское литературоведение, освободившее Гоголя от буржуазно-либеральной клеветы и извращений и установившее подлинно научное понимание его творчества, опирается на основные положения революционно-демократической критики.
В 1831–1832 годах вышли в свет «Вечера на хуторе близ Диканьки». Высокой оценкой встретил книгу Гоголя его великий учитель Пушкин. Предвидя нападения литературных староверов на «неприличие выражений» и «дурной тон» народной книги Гоголя, он отправил издателю «Литературных прибавлений к «Русскому инвалиду» А. Ф. Воейкову письмо, которое было опубликовано в рецензии на «Вечера…» Л. Якубовича: «Сейчас прочел «Вечера близ Диканьки». Они изумили меня. Вот настоящая веселость, искренняя, непринужденная, без жеманства, без чопорности… Все это так необыкновенно в нашей нынешней литературе, что я доселе не образумился».[2] Так было ознаменовано рождение нового большого писателя. Пушкин зорко подметил новаторские черты стиля Гоголя — юмор, поэтичность и лиризм. Уже в первой книге Гоголь рисует простого крестьянина, стремится поэтически раскрыть черты народного характера. Отсюда у него — особая лирическая интонация, пронизывающая изображение народной жизни. Так возникает в книге образ мудрого и лукавого рассказчика из народа, принципиально утверждающий демократический элемент в искусстве. Пасечник Рудный Панько прямо обращается к широкому, демократическому читателю и противопоставляет его «высшему лакейству» — панам и панычам. Повествования «мужичка» иронически противостоят «хитрым» и «вычурным» панским побасенкам.
В повестях, составляющих первый сборник Гоголя, — и в безмятежно-веселой истории прекрасной любви («Сорочинская ярмарка»), и в трагической легенде о чудовищности измены родине, предательства («Страшная месть»), и в повести о растлевающем влиянии на душу человека денег, золота («Вечер накануне Ивана Купала»), — поражали читателя разнообразие характеров, теплота и яркость красок, словно пронизанных ликующим солнцем. Но тут же рядом рождалось мучительное раздумье. Крик щемящей тоски вырывался из груди Гоголя вслед за радостным и кипучим весельем. И в этих сменах настроений в ранних произведениях Гоголя отразилась характерная черта его творчества — неприятие крепостнической действительности, глубокое сочувствие к угнетенному и исстрадавшемуся в неволе народу.
Одна из выдающихся особенностей «Вечеров на хуторе близ Диканьки» заключается в социально-остром контрасте: народ, вопреки гнету и насилию, полный великих человеческих качеств, и рядом отвратительные типы представителей господствующих классов. В «Иване Федоровиче Шпоньке» Гоголь безжалостно разоблачает духовную нищету, моральную пошлость и ничтожество дворянства. Сила Гоголя в том, что распад человеческой личности он сумел показать как результат тлетворного влияния крепостного права. Из множества деталей возникает мрачная картина крепостнического хамства, объясняющая появление низких и ничтожных характеров.
Народность повестей Гоголя, свежесть и богатство художественных красок, юмор и реализм вызвали восторженное одобрение передовых читателей и недовольство реакционной критики.
В октябре месяце 1831 года опубликовал рецензию на первую часть «Вечеров…» прогрессивный критик и издатель передового журнала «Телескоп» профессор Н. И. Надеждин. Для него важнейшим достоинством произведений Гоголя являлось правдивое изображение действительности. В повестях Гоголя он отметил сочетание верного воссоздания украинских «преданий» с «приключениями из действительной жизни». Надеждин оценил реалистическую природу народно-поэтических и фантастических элементов творчества молодого писателя. В следующем году, когда вышла вторая часть «Вечеров…», он заметил «очаровательную поэзию украинской народной жизни, представленной во всем неистощимом богатстве родных неподдельных прелестей».[3]
Афоризмы русских писателей со словом «гоголь»
Язык Гоголя в наше время образцовый русский язык, что лучше Гоголя никто не писал прозою по-русски.
Но у Гоголя есть нечто такое, что заставляет не замечать небрежности его языка, — есть слог, Гоголь не пишет, а рисует; его изображения дышат живыми красками действительности.
Сам Пушкин в своих повестях далеко уступает Гоголю, имея свой слог и будучи, сверх того, превосходнейшим стилистом, то есть владея в совершенстве языком.
Справедливо сказал Гоголь, что «в Пушкине, будто в лексиконе, заключалось всё богатство, гибкость и сила нашего языка».
Сравните басни Крылова, комедию Грибоедова, произведения Пушкина, Лермонтова и, в особенности. Гоголя, — сравните их с произведениями Ломоносова и писателей его школы, и вы не увидите между ними ничего общего…
Вы должны учиться, не щадя себя, учиться всему, что есть лучшего в мире, всякой технике и, конечно, технике словесного творчества. Этому научиться не так трудно, потому что у вас есть великолепные образцы: Гоголь, Лев Толстой, Лесков, Чехов, Пришвин и немало других отличнейших знатоков русского языка, строя русской речи.
Как художник слова, Н.С. Лесков вполне достоин встать рядом с такими творцами литературы русской, каковы Л. Толстой, Гоголь, Тургенев, Гончаров.
Литературной технике, языку надобно учиться именно у Толстого, Гоголя, Лескова, Тургенева, к ним я прибавил бы и Бунина, Чехова, Пришвина.
Чтобы убедиться в быстроте роста языка, стоит только сравнить запасы слов — лексиконы — Гоголя и Чехова, Тургенева и, например, Бунина, Достоевского и, скажем, Леонида Леонова.
Не секрет, что религия часто берет культуру на подозрение, да новообращенный и сам сплошь и рядом теряет интерес к искусству, чтению, культурным занятиям вообще. Если уж Паскаль ради веры забросил математику, а Гоголь — литературу, то что говорить о простых смертных.
В повестях и рассказах — Пушкина, Лермонтова, Гоголя общее свойство — краткость и быстрота рассказа.
Насколько я могу судить по Гоголю и Толстому, правильность не отнимает у речи её народного духа.
Источник: Словарь афоризмов русских писателей. Составители: А. В. Королькова, А. Г. Ломов, А. Н. Тихонов
Текст книги «Словарь афоризмов русских писателей»
Автор книги: Александр Тихонов
Жанры:
Афоризмы
Словари
Текущая страница: 4 (всего у книги 33 страниц)
Нет ничего опаснее, чем связывать свою участь с участью женщины за то только, что она прекрасна и молода.
Нет ничего святее и бескорыстнее любви матери; всякая привязанность, всякая любовь, всякая страсть или слаба, или своекорыстна в сравнении с нею.
Нет сомнения, что охота пестрить русскую речь иностранными словами без нужды, без достаточного основания, противна здравому смыслу и здравому вкусу; но она вредит не русскому языку и не русской литературе, а только тем, кто одержим ею.
Нет столь дурного человека, которого бы хорошее воспитание не сделало лучшим.
Нечего бояться истины, и лучше смотреть ей прямо в глаза, нежели зажмуриваться самим и ложные, фантастические цвета принимать за действительные. Только робкие и слабые умы страшатся сомнения и исследования. Кто верует в разум и истину, тот не испугается никакого отрицания.
Никакой человек в мире не родится готовым, то есть вполне сформировавшимся, но всякая его жизнь есть не что иное, как беспрерывно движущееся развитие, беспрестанное формирование.
Никакой язык ни в какую эпоху не может быть до того удовлетворительным, чтобы от него нечего было больше желать и ожидать.
Но у Гоголя есть нечто такое, что заставляет не замечать небрежности его языка, – есть слог, Гоголь не пишет, а рисует; его изображения дышат живыми красками действительности.
Образование только развивает нравственные силы человека, но не дает их: дает их человеку природа.
Обращайте ваше внимание не столько на истребление недостатков и пороков в детях, сколько на наполнение их животворящей любовью: будет любовь – не будет пороков. Истребление плохого без наполнения хорошим – бесплодно: это производит пустоту же; выгоните одну, явится другая.
Общество находит в литературе свою действительную жизнь, возведенную в идеал, приведенную в сознание.
Общество не то, что частный человек: человека можно оскорбить, можно оклеветать – общество выше оскорблений и клеветы.
Определенность есть свойство великих поэтов, и Пушкин вполне обладал этим свойством.
Орудием и посредством воспитания должна быть любовь.
Патриотизм состоит не в пышных возгласах и общих местах, но в горячем чувстве любви к родине, которое умеет высказываться без восклицаний и обнаруживается не в одном восторге от хорошего, но и в болезненной враждебности к дурному, неизбежно бывающему во всякой земле, следовательно, во всяком отечестве.
Письменный язык – искусственный, как бы ни был он естествен, прост, жив и свободен.
Подлецы потому и успевают в своих делах, что поступают с честными людьми, как с подлецами, а честные люди поступают с подлецами, как с честными людьми.
Подметить ошибку в деле – еще не значит доказать неправильность самого дела.
Поприще женщины — возбуждать в мужчине энергию души, пыл благородных страстей, поддерживать чувство долга и стремление к высокому и великому – вот ее назначение, и оно велико и священно.
Порядочный человек не тем отличается от пошлого, чтобы он был вовсе чужд пошлости, а тем, что видит и знает, что в нем есть пошлого.
Поэтическая, страстная любовь – это цвет нашей жизни, нашей молодости.
Признано всеми за непреложную истину, что драматический язык, как язык разговорный, должен быть в высшей степени естествен, т. е. отрывист, чужд вводных предложений, чист, прост, короток, ясен, понятен без напряжения.
Простой язык здравого смысла…
Простота есть красота истины, – и художественные произведения сильны ею…
Простота языка не может служить исключительным и необманчивым признаком поэзии; но изысканность выражения всегда может служить верным признаком отсутствия поэзии.
Пушкин не любил щеголять эпитетами, не бросался ни в сентиментальность, ни в таинственность, ни в надутость, ни в пустословие; он жив и стремителен в рассказе, употребляет слова в надлежащем их смысле, наблюдает умную соразмерность в разделении мыслей: все это действительно составляло неотъемлемые качества пушкинской поэзии, качества великие.
Равенство – условие дружбы.
Разум дан человеку для того, чтобы он разумно жил, а не для того только, чтобы он видел, что он не разумно живет.
Реакции никогда не бывают умеренны.
Ревность… свойственна или людям по самой натуре эгоистическим, или людям неразвитым нравственно. Считать ревность необходимою принадлежностью любви – непростительное заблуждение.
Русский язык – один из богатейших языков в мире, в этом нет никакого сомнения.
Русский язык еще не установился, – и дай бог, чтоб он еще как можно долее не установился, потому что чем больше будет он устанавливаться, тем лучше и богаче установится он…
Русский язык необыкновенно богат для выражения явлений природы..
Русский язык один из счастливейших языков по своей способности передавать произведения древности.
Русский язык чрезвычайно богат, гибок и живописен для выражения простых, естественных понятий… В русском языке иногда для выражения разнообразных оттенков одного и того же действия существует до десяти и больше глаголов одного корня, но разных видов…
С Ломоносова начинается наша литература; он был ее отцом и пестуном, он был ее Петром Великим. Нужно ли говорить, что это был человек великий и ознаменованный печатью гения? Все это истина несомненная. Нужно ли доказывать, что он дал направление, хотя и временное, нашему языку и нашей литературе? Это еще несомненнее…
Самая горькая истина лучше самого приятного заблуждения.
Сердце имеет свои законы – правда, не такие, из которых легко было бы составить полный систематический кодекс.
Слово еще не есть дело; всякая истина, как бы ни была она несомненна, но если не существует в делах и поступках, произносящих ее, – есть только слово, пустой звук – та же ложь.
Слово отражает мысль: непонятна мысль – непонятно и слово…
Смелыми и резкими словами и оборотами своими Языков много способствовал расторжению пуританских оков, лежавших на языке и фразеологии.
Смех часто бывает великим посредником в деле отличения истины от лжи.
Создает человека природа, но развивает и образует его общество.
Создатель и властелин языка – народ, общество: что принято ими, то безусловно хорошо…
Создать язык невозможно, ибо его творит народ; филологи только открывают его законы и приводят их в систему, а писатели только творят на нем сообразно с сими законами.
Спорить можно только против того, с чем бываешь не согласен, но что в то же время хорошо понимаешь.
Справедливо сказал Гоголь, что «в Пушкине, будто в лексиконе, заключалось все богатство, гибкость и сила нашего языка».
Сравните басни Крылова, комедию Грибоедова, произведения Пушкина, Лермонтова и, в особенности, Гоголя, – сравните их с произведениями Ломоносова и писателей его школы, и вы не увидите между ними ничего общего…
Стать смешным – значит проиграть свое дело.
Стих Пушкина – это вековечный образец, неумирающий тип русского стиха: не было и не будет лучшего.
Стих Пушкина благороден, изящно прост, национально верен духу языка.
Страж чистоты языка – не академия, не грамматика, а дух народа…
Страсть есть поэзия сердца и цвет жизни, но что же в страстях, если у сердца не будет воли.
Страсть к блеску, к эффекту была ахиллесовскою пяткою натуры Марлинского, лишила его талант развития, способности идти вперед и наложила на него характер легкости и хрупкости.
Суеверие проходит с успехом цивилизации.
Творчество, по своей сущности, требует безусловной свободы в выборе предметов не только от критиков, но и от самого художника.
Терпеть не могу восторженных патриотов, выезжающих вечно на междометиях, но и признаюсь, жалки и не приятны мне спокойные скептики, абстрактные человеки, беспачпортные бродяги в человечестве.
Только в честной и бескорыстной деятельности заключается условие человеческого достоинства, только в силе воли заключается условие наших успехов на избранном поприще.
Только золотая посредственность пользуется завидною привилегиею – никого не раздражать и не иметь врагов и противников.
Только точность выражения делает истинным представляемый поэтом предмет, так что мы как будто видим перед собою этот предмет.
Только труд может сделать человека счастливым, приводя его душу в ясность, гармонию и довольство самим собою.
Тот не добросовестен, кто не дорожит своими мнениями как человек.
У всякого великого писателя свой слог: слога нельзя разделить на три рода – высокий, средний и низкий: слог делится на столько родов, сколько есть на свете великих, по крайней мере, сильнодаровитых писателей.
У души, как и у тела, есть своя гимнастика, без которой душа чахнет, впадает в апатию бездействия.
У истинного таланта каждое лицо – тип, и каждый тип для читателя есть знакомый незнакомец.
У языка есть хранитель надежный и верный: это – его же собственный дух, гений.
Убеждение должно быть дорого потому только, что оно истинно, а совсем не потому, что оно наше.
Удивительно ли, что стихи Грибоедова обратились в поговорки и пословицы и разнеслись между образованными людьми по всем концам земли русской.
Уметь писать стихи не значит еще быть поэтом; все книжные лавки завалены доказательствами этой истины.
Употреблять иностранное слово, когда есть равносильное ему русское слово – значит оскорблять и здравый смысл, и здравый вкус.
Ученик никогда не превзойдет учителя, если видит в нем образец, а не соперника.
Фанатизм и мистицизм враги науки, потому что они – тьма, а наука – свет.
Форма и выражение – не всегда одно и то же: первая относится к расположению, к композиции поэтического произведения; под вторым должно разуметь только склад речи, слог, короче – форму слова.
Хорошо быть ученым, поэтом, воином, законодателем и проч., но худо не быть при этом человеком.
Цивилизация тогда только имеет цену, когда помогает просвещению, а следовательно, и добру – единственной цели бытия человека, жизни народов, существования человечества.
Человек влюбляется просто, без вопросов, даже прежде нежели поймет и осознает, что он влюбился. У человека это чувство зависит не от головы, у него оно – естественное, непосредственное стремление сердца к сердцу.
Человек всегда был и будет самым любопытнейшим явлением для человека.
Человек страшится только того, чего не знает, знанием побеждается всякий страх.
Человек является прежде всего сыном своей страны, гражданином своего отечества, горячо принимающим к сердцу его интересы.
Человек ясно выражается, когда им владеет мысль, но еще яснее, когда он владеет мыслию.
Честные люди всегда имеют дурную привычку со стыдом опускать глаза перед наглою и нахальною подлостью.
Что красота есть необходимое условие искусства, что без красоты нет и не может быть искусства – это аксиома.
Русский язык – один из богатейших языков в мире, в этом нет никакого сомнения.
Что такое нравственность? В чем должна состоять нравственность? В твердом, глубоком убеждении, в пламенной, непоколебимой вере в достоинство человека, в его высокое назначение. Это убеждение, эта вера есть источник всех человеческих добродетелей, всех действий.
Что хорошо понятно, то легко и свободно излагается.
Чувство гуманности оскорбляется, когда люди не уважают в других человеческого достоинства, и еще более оскорбляется и страдает, когда человек сам в себе не уважает собственного достоинства.
Чувство предшествует знанию; кто не почувствовал истины, тот не понял и не узнал ее.
Школа несчастья есть самая лучшая школа.
Юность дается человеку только раз в жизни, и в юности каждый доступнее, чем в другом возрасте, всему высокому и прекрасному. Благо тому, кто сохранит юность до старости, не дав душе своей остыть, ожесточиться, окаменеть.
Юность сама по себе есть уже поэзия жизни, и в юности каждый бывает лучше, нежели в остальное время своей жизни.
Юность человека есть прекрасная, роскошная весна, время деятельности и кипения сил; она бывает однажды в жизни и никогда больше не возвращается.
Я душевно люблю русский народ и почитаю за честь и славу быть ничтожной песчинкой в его массе.
Является Пушкин, поэт и художник по преимуществу, окончательно преобразовывает язык русской поэзии, возведя его на высочайшую степень художественности, – и с ним первым является в русской литературе искусство, как искусство, поэзия – как художественное творчество.
Язык басен Крылова есть прототип языка «Горя от ума» Грибоедова…
Язык русский вообще дороже русского языка одного какого-нибудь писателя; успехи его в будущем выше прошедшего или проходящего его состояния.
Язык, стих, слог – все оригинально в «Горе от ума»…
БЕРБЕРОВА НИНА НИКОЛАЕВНА
Нина Николаевна Берберова (1901–1993). Русский поэт, прозаик, публицист. Наиболее значительным творческим наследием Н. Берберовой является проза. Первое прозаическое произведение – «Биянкурские праздники»; далее – романы «Последние и первые», «Повелительница», «Без заката»; книга рассказов «Облегчение участи», книга «Чайковский. История одинокой жизни». Особый интерес критики и читателей вызвала ее автобиографическая книга «Курсив мой», а также «Железная женщина», посвященная М. И. Закревской-Будберг, гражданской жене М. Горького. Последняя значительная работа Н. Берберовой – «Люди и ложи. Масоны XX века».
Важно, что есть на свете вещи, за которые стоит платить их настоящую цену.
Жизнь, которая ходит рядом, трет и мелет людей…
Может быть, скажут, что люди меняются? Нет, люди остаются те же.
Самоубийство – есть самый непростительный факт, какой только имеется в природе…
Только любовь, пожалуй, да, одна она дает радость.
Узел всей человеческой мудрости – в чувстве смерти, в мысли о конце. Потому что все можно понять, а этого понять нельзя…
Юность – это цветы, это – любовь, это – красота. Но вот уже грубая жизнь обрывает лепестки, губит ростки…
БЕСТУЖЕВ-МАРЛИНСКИЙ АЛЕКСАНДР АЛЕКСАНДРОВИЧ
Александр Александрович Бестужев-Марлинский (1797–1837) (псевдоним Марлинский). Русский писатель, поэт, критик, автор агитационных революционных песен совместно с К. Рылеевым. Наиболее значительные произведения – повести «Роман и Ольга», «Замок Вейден», «Замок Нейгаузен», «Ревельский турнир», «Изменник», «Испытание», «Страшное гадание», «Лейтенант Белозор», «Аммалат-Бек», «Мулла-Нур». Перу Бестужева-Марлинского принадлежит и ряд литературно-критических статей, среди них «Взгляд на старую и новую словесность в России», «Взгляд на русскую словесность в течение 1823 года», «Взгляд на русскую словесность в течение 1824 и начале 1825 годов».
А у добрых людей две радости:
Правда в суде, да свобода везде…
В беду попадают, как в пропасть, вдруг, но в преступление сходят по ступеням.
Великодушие сердца – лучший вдохновитель разума.
Вечно люди осуждены гоняться за игрушками; одно детство счастливо ими без раскаяния.
Видимо, нет на свете такой глупости, которую бы умные люди не освятили своим примером.
Воля у человека не часовой, а вестовой – вечно на побегушках для его прихотей, никогда или почти никогда для пользы.
Девушки еще за куклами так же часто говорят «люблю», как дьячки «аминь».
Истинное мужество немногоречиво: ему так мало стоит показывать себя, что самое геройство оно считает за долг, не за подвиг.
Не разрушайте хрустального мира поэта, но и не завидуйте ему…
Самый гений имеет надобность в критике, показующей его совершенства и недостатки.
Страсти и время не возвращаются – а мы не вечны.
Тот, кто оставил после себя хоть одну светлую, новую мысль, хоть один полезный для человечества подвиг, не умер бездетен.
Хаос – предтеча творения чего-нибудь истинного, высокого, поэтического.
Храбрость для защиты отечества – добродетель, но храбрость в разбойнике – злодейство.
Художник может быть и историк, и поэт, и философ, и наблюдатель. И оно подлинно так: все великие художники вместе были ученые люди.
Человек всегда предпочитает то, чего он не может постичь, тому, чего постичь нет ему охоты.
Что такое воля как не мысль, переходящая в дело?
Чтобы говорить понятно людям, надо развешивать, соразмерять выражение своих чувств с их понятиями. Надо раболепствовать правилами языка, потворствовать моде, ползать у ног приличий, подбирать падежи и созвучия, когда я хотел бы выразить себя ревом льва, песнею вольного ветра, безмолвным укором зеркала.
БИАНКИ ВИТАЛИЙ ВАЛЕНТИНОВИЧ
Виталий Валентинович Бианки (1894–1959). Русский писатель. Автор популярных научно-художественных книг для детей. Самыми известными из них являются «Лесная газета на каждый год», «Страна зверей», «Наши птицы», «Клуб колумбов». Также его перу принадлежат сборники рассказов и повестей «Заячьи хитрости», «По следам», «Нечаянные встречи», «На великом морском пути», «Одинец», «Книга великих открытий, или Сто радостей».
А ведь так приятно, так хорошо на душе становится, когда в тебя крепко верят и ждут от тебя только хорошего.
Весь огромный мир кругом меня, подо мною и надо мной полон неизведанных тайн. И я буду их открывать всю жизнь, потому что это самое интересное, самое увлекательное занятие в мире.
Вся жизнь – сказка. К чему ни начнешь прислушиваться – за самым обыкновенным, даже скучным, на первый взгляд, явлением скрываются удивительные вещи. Начнешь разбираться, а там – полно неизвестного: темные дебри маленьких и больших тайн.
К самым таинственным, призрачным дверям всегда найдется простой вещественный ключ. Умей его только найти.
Сокровища будут твои.
Какая музыка гремит в лесу?!
Слушая ее, можно подумать, что все звери и птицы и насекомые родились на свет певцами и музыкантами.
Может быть, так оно и есть: музыку ведь все любят, и петь всем хочется…
Какое счастье жить в этом огромном мире!
Мир полон неизведанных тайн. Их можно открывать всю жизнь, потому что это самое интересное, самое увлекательное занятие в мире!
Сейчас, вот сейчас может случиться что-то совсем удивительное, настоящее диво.
Замечательное это ощущение, прекрасное состояние души. И, право, досадно, если оно глохнет у человека с возрастом, с личным жизненным опытом и усвоением науки – итога жизненного опыта, знаний всего человечества. Нет, знание никогда не должно убивать в человеке веру в то, что сегодня кажется нам тайной, дивом, а завтра будет всеми признано и объяснено!
Сказка станет правдой.
Так радость никогда не переведется на земле.
Человек пытлив, он хочет все объяснить себе – и во вселенной, и в себе самом. Как же без этого жить? Исследовать, понять должен человек, а не спешить забыться – махнуть рукой.
БИТОВ АНДРЕЙ ГЕОРГИЕВИЧ
Андрей Георгиевич Битов (р. 1927). Русский писатель. Автор повестей «Роль», «Такое долгое детство», «Жизнь в ветреную погоду», «Одна страна», «Путешествие к другу детства», «Уроки Армении», «Колесо», «Выбор натуры», «Азарт», «Птицы, или Новые сведения о человеке». Перу А. Битова принадлежат книги рассказов «Большой шар», «Аптекарский остров»; романы «Пушкинский дом» и «Оглашенные»; книги, в которых собраны рассказы, очерки, литературно-критические эссе «Книга путешествий», «Статьи из романа», «Человек в пейзаже», «Повести и рассказы», «Империя в четырех измерениях».
В жизни как звезда успеха,
Светит нам частица «не»…
Поэты – герои самой литературы. Они уже не люди, но и не персонажи. Они – граница жизни и слова.
Смелых и решительных куда больше, чем свободных. Поэты – певцы свободы не потому, что воспевают ее, а потому, что – гибнут.
Смерть делала все несомненным, как она сама.
Справедливость и есть единственная мера времени с единицей в одну человеческую жизнь.
БОНДАРЕВ ЮРИЙ ВАСИЛЬЕВИЧ
Юрий Васильевич Бондарев (р. 1924). Русский писатель, общественный деятель, дважды лауреат Государственной премии СССР за романы «Берег» и «Выбор». Автор повестей «Юность командиров», «Батальоны просят огня», «Последние залпы», «Родственники»; романов «Тишина», «Двое», «Горячий снег», «Игра», «Непротивление»; а также сборников рассказов «Незабываемое», «Трудная ночь», «Поздним вечером»; литературных заметок, собранных в книге «Поиск истины», и др.
А что значит познать? Это значит увериться в чем-то, докопавшись до глубины, за которой лежит пласт следующей неизведанной глубины.
Бездуховность – это равнодушие, леность мысли, презрение к интеллекту, к глубокому чувству, это верование в то, во что выгодно верить…
Большое искусство общечеловеческой мысли не имеет национальных ограничений, хотя у него есть место и время рождения, неповторимые особенности эпохи и родного края.
Борьба между разумом и тьмою, созиданием и разрушением, добром и злом, жизнью и смертью – главные проблемы человечества и главные проблемы современной литературы!
В фальшивом оптимизме есть нечто снотворное, наркотическое, усыпляющее.
Всякое предательство — это душевная смерть.
Добро пытается сделать мир благороднее, нравственнее, мягче, объединяя, а не разъединяя людей.
Доброта – это и любовь, и гнев, и борьба, и движение к цели, и отношение к существующему миру… Доброта – понятие сугубо нравственное, а только нравственное делает в конце концов человека человеком.
Долг – справедливые поступки человека, что согласуются с совестью и придают жизни наивысший смысл, объединяющий всех людей.
Искусство – всегда метафора действительности.
Книга – это катаклизмы истории, движение революций, расцвет и падение обществ, войны, любовь, ненависть, поиски истины. Книга высвечивает ложь, которая не любит света и предпочитает скрываться в тени.
Кому нужен такой технический прогресс, который не делает человека добрее, сердечнее, благороднее…
Легкой жизни не бывает, есть лишь легкая смерть.
Ложь взаимоотношений успокаивает глупость и уравнивает конфликты.
Молодость — это область чувств: чуткость к правде, приятие жизни и отрицание смерти. Зрелость – это область мысли.
Мы говорим, что ныне в мире господствуют точные науки… Мы знаем многое и в то же время наше познание об объективной реальности, о человеке в ней – еще лишь шаг к полуоткрытой двери, за которой лежит не один пласт неоткрытых возможностей.
Насилие тоже может быть выражением любви. Кандалы рабства можно и должно разрубать мечом.
Нравственность – это не свод сухих назиданий, не кодекс сплошных догматических запретов, а совестливое отношение человека к окружающему миру.
Понятие «счастье» и понятие «смысл жизни» нельзя отделить друг от друга, как следствие от причины, и наоборот.
Понятие общечеловеческой боли выше пограничных столбов… Понять друг друга, человек человека – это тоже задача нравственности.
Природа — не сырье для цивилизации, а прекрасный солнечный дворец, в который человек должен своим трудом, волей, разумом вносить усовершенствования и изменения.
Прочное и вечное, чем питаемся мы духовно, создано не в век атомной энергии, а увы, во времена минувшие. Означает ли это – назад к свечам? Нет, назад к нравственности…
Свобода — это высшее нравственное состояние человека, когда ограничения необходимы как проявления этой же нравственности, т. е. разумного самоуважения.
Следует знать, что рано или поздно можно завоевать царство вещей, но проиграть душу…
Современному гомо сапиенсу часто не хватает поступка, потому что делать добро всегда трудновато и хлопотно.
Счастье — не подарок природы, не свойство ума, не ощущение вкуса, а это миг постижения, минута открытия, момент озарения на длинной дороге последовательного приближения к цели.
Счастье — это то, чего мы сами не испытываем.
Тоска? Это боль, которая не имеет определенного места.
Чувства рождают идеи, и наоборот, идеи питают чувства.