На страницах нашего онлайн портала alivahotel.ru мы расскажем много самого интересного и познавательного, полезного и увлекательного для наших постоянных читателей.
О чём ты воешь, ветр ночной (Тютчев)/ПСС 2002 (СО)
«Современникъ» (1836)
«Современникъ» (1854)
ПСС (1913)
ПСС (2002)
(список редакций)
О чем ты воешь, ветр ночной? О чем так сетуешь безумно. Что значит странный голос твой, То глухо-жалобный, то шумно? 5 Понятным сердцу языком Твердишь о непонятной муке – И роешь и взрываешь в нем Порой неистовые звуки.
Это произведение перешло в общественное достояние в России согласно ст. 1281 ГК РФ, и в странах, где срок охраны авторского права действует на протяжении жизни автора плюс 70 лет или менее.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.
Стихотворение «О чем ты воешь, ветр ночной. » было написано Ф.И. Тютчевым в 30‑е годы. В мае 1836 года поэт послал его И.С. Гагарину. Впервые было напечатано в журнале «Современник» в 1836 году. Затем публиковалось в «Современнике» в 1854 и в 1868 году. Известно, что это произведение Л. Н. Толстой отметил буквами «Т. Г. К!» (Тютчев. Глубина. Красота).
Стихотворение относится к философской и пейзажной лирике. Жанр его – лирический фрагмент. Основная тема – непостижимый для человеческого разума мир природы.
Первая строфа содержит риторический вопрос, обращение лирического героя к ночному ветру:
О чем ты воешь, ветр ночной?
О чем так сетуешь безумно.
Что значит странный голос твой,
То глухо жалобный, то шумно?
Голос ночного ветра «странный», в нем слышится глухая жалоба, сетования на судьбу. Лирический герой восприимчив к этим звукам, язык их понятен его сердцу, но не разуму:
Понятным сердцу языком
Твердишь о непонятной муке –
То роешь и взрываешь в нем
Порой неистовые звуки!
Вторая строфа начинается обращением к ветру. Чувства героя при этом противоречивы. Ночные песни ветровые страшны ему, так как разум его не в силах постичь их истинного смысла, но вместе с тем «ночная душа» его жадно «Внимает повести любимой!». Сознание его боится пробуждения «заснувших бурь», за которыми стоит мир Хаоса, но сердце – «с беспредельным жаждет слиться». Заканчивается стихотворение вновь обращением к ветру:
О, бурь заснувших не буди –
Под ними хаос шевелится.
Как замечает Т.П. Буслакова, «в данном философском фрагменте особенно заметна такая черта художественного приема развертывания, как нарастание внутренней напряженности… Центральный образ ветра на протяжении стихотворения меняет характеристики: в нем происходит движение от изображения природного явления к передаче того таинственного толчка, который вызывает бурю в «смертной… груди»»[95].
Композиционно произведение делится на две части (построфно). Первая часть – это вопросы и первые, робкие, не до конца осознанные впечатления лирического героя. Вторая часть – это обращение к ветру и более отчетливый анализ собственных чувств, своего мироощущения.
Стихотворение написано восьмистишиями, размер его – четырехстопный ямб, перебиваемый пиррихием, рифмовка – перекрестная. Поэт использует различные средства художественной выразительности: эпитеты («неистовые звуки», «страшных песен»), метафору и олицетворение («Как жадно мир души ночной Внимает повести любимой!», «Понятным сердцу языком Твердишь о непонятной муке»), риторический вопрос, в котором присутствует аллитерация и ассонанс («О чем ты воешь, ветр ночной. ), анафору («О чем ты воешь, ветр ночной? О чем так сетуешь безумно?…»), инверсию («Из смертной рвется он груди»).
Таким образом, душа лирического героя стихотворения обнажается через восприятие им природы. И в этом Тютчев близок М. Ю. Лермонтову.
Стихотворение «О вещая душа моя…» Ф.И. Тютчева
Восприятие, толкование, оценка
Стихотворение «О вещая душа моя…» было написано Ф.И. Тютчевым в 1855 году. Впервые было опубликовано в журнале «Русская беседа» в 1857 году. Произведение относится к философской лирике, жанр его – лирический фрагмент, стиль – романтический.
Как отмечают исследователи, это стихотворение ярко отражает полярность, двойственность мироощущения Тютчева. Поэт утверждает здесь двойственную природу человеческого существования – земную и небесную. Душа – это божественное начало в человеке. Сердце же – это его земная, материальная природа. В первой строфе поэт будто объединяет эти два начала, используя местоимение «ты»:
О, сердце полное тревоги,
О, как ты бьешься на пороге
Как бы двойного бытия.
Как точно замечает Я.О. Зунделович, «первая строфа звучит как страстно‑напряженное признание поэтом тревожности его двойного бытия, преодолеть, избыть которое ему не дано. В троекратное восклицательное «О» вложил Тютчев нарастающее чувство своей тревоги, прибой которой особенно усиливается к концу строфы»[96]. Нарастание этой тревоги передается и глаголом «бьешься», и выражением «как бы», и восклицательной интонацией в последней строчке. Многоточие в финале строфы оставляет нам простор для размышлений. За порогом земной жизни у Тютчева – иной порог, и вот его‑то поэту перейти невозможно.
Вторая строфа построена по принципу антитезы. Здесь возникает мотив двоемирия. День, «болезненный и страстный», то есть жизнь земную, реальную, поэт противопоставляет ночи, сну «пророчески‑неясному», то есть жизни души. Человек у поэта живет в обеих этих сферах. И если в первой строфе это предположение было условным (это подчеркнуто выражением «как бы»), то во второй строфе мы видим безоговорочное утверждение причастности бытия двум мирам:
Так, ты – жилица двух миров,
Твой день – болезненный и страстный,
Твой сон – пророчески‑неясный,
Как откровение духов…
Исследователи также отмечают своеобразие в характеристике дня и ночи в данном произведении. «Здесь день не просто «земнородных оживленье», он исполнен тут болезненности и страстности; с другой стороны, ночь (сон) здесь не «обнажение» бездны, а момент каких‑то пророческих предощущений. Тютчев противопоставляет здесь день и ночь по степени их эмоциональной насыщенности, по определительности тех переживаний…, которые они несут душе‑сердцу поэта: блистательный день влечет к болезненному и страстному изживанию жизни, а ночь‑сон приоткрывает перед ним какие‑то пророческие откровения. Ночь открывает здесь перед поэтом не пугающую бездну, а… дает ему исход из мира ослепительных страстей в успокоительный полумрак»[97].
В третьей строфе поэт, казалось бы, пытается объединить два начала человеческой природе – земное и божественное, слить их воедино:
Пускай страдальческую грудь
Волнуют страсти роковые –
Душа готова, как Мария,
К ногам Христа навек прильнуть.
Однако действительно ли эти отношения земного и небесного у Тютчева столь гармоничны? Скорее нет, чем да. Порывы душевные и земные у поэта разнонаправленны: «страдальческую грудь волнуют страсти роковые», душа же готова отрешиться от этих страстей, устремившись к небесному идеалу, к бесстрастию. Эта разновекторность человеческого бытия подчеркнута у поэта придаточным уступительным («Пускай страдальческую грудь Волнуют страсти роковые…»).
Композиционно произведение делится на три части (построфно). В первой строфе два начала человеческой природы объединены. Во второй и третьей строфах – они противопоставлены. Начинается и заканчивается стихотворение темой души, ее божественная природа подчеркнута в начале стихотворения словом «вещая», в финале – готовностью «К ногам Христа навек прильнуть». В этом плане мы можем говорить о кольцевой композиции.
Поэт использует различные средства художественной выразительности: эпитеты («вещая душа», твой сон – пророчески‑неясный»), сравнения («Душа готова, как Мария, К ногам Христа навек прильнуть»), метафору («О, вещая душа моя! О, сердце, полное тревоги, О, как ты бьешься на пороге Как бы двойного бытия»), анафору и синтаксический параллелизм («Твой день – болезненный и страстный, Твой сон – пророчески‑неясный»), риторическое восклицание («О, как ты бьешься на пороге Как бы двойного бытия!…»).
Стихотворение «О, вещая душа моя…» является программным в творчестве Тютчева. «Не природа, не стихия, не хаос, не ветер, не день, не свет, не тьма, не сон, не ночь… – «душа», вот слово, пронизывающее всю поэзию Тютчева, главное его слово. Нет другого поэта, который был бы загипнотизирован ею с такой страстью, так сосредоточен на ней. Это главный интерес, главная привязанность Тютчева. Не это ли, чуть ли не вопреки его воле, сделало поэзию Тютчева бессмертной?»[98].
Стихотворение «К.Б.» («Я встретил вас – и все былое…») Ф.И. Тютчева
Дата добавления: 2019-02-12 ; просмотров: 3756 ; Мы поможем в написании вашей работы!
Фёдор Иванович Тютчев. «О чем ты воешь, ветр ночной?…»
Фёдор Иванович Тютчев
О чем ты воешь, ветр ночной? О чем так сетуешь безумно. Что значит странный голос твой, То глухо жалобный, то шумно? Понятным сердцу языком Твердишь о непонятной муке — И роешь и взрываешь в нем Порой неистовые звуки.
О! страшных песен сих не пой! Про древний хаос, про родимый Как жадно мир души ночной Внимает повести любимой!
Из смертной рвется он груди, Он с беспредельным жаждет слиться. О! бурь заснувших не буди — Под ними хаос шевелится.
Произведение, относящееся к корпусу ранних тютчевских творений, было опубликовано в 1836 г. В тексте возникает узнаваемый образ «святой ночи», которая избавляет окружающий мир от обманчивых дневных картин, столь привычных и понятных человеку. Последнему, растерянному и немощному, приходится столкнуться с олицетворением хаотического начала — бездной. Непостижимые тайны темной пропасти одновременно пугают и завораживают.
Центральное место в образной структуре анализируемого текста отводится ночному ветру. Его персонифицированный образ возводится в ранг лирического адресата, устремления которого пытается понять встревоженный герой. Душевное смятение субъекта речи выражено с помощью серии риторических вопросов, открывающих стихотворение. Завывания непогоды уподобляются проявлениям эмоций, свойственных человеку: в порывах ветра слышатся сетования, степень заряда которых постоянно меняется. Они напоминают то глухие отчаянные жалобы, то бурные, истерические протесты.
Многообразие странных звуков, порождаемых усилением ветра, метафорически отождествляется с речью. Разум не в силах постичь ее содержание, лишь сердце, интуитивно распознав эмоциональную составляющую, соотносит обращение с выражением горя, страдания или боли. В чуткой душе зарождается ответный отклик, однако искреннее сочувствие становится стартовой точкой, в дальнейшем порождающей неожиданно сильный эффект. Для его изображения автор использует два однородных сказуемых «рыть» и «взрывать», употребленных в иносказательном значении. Указанные компоненты объединены общей семантикой: активное воздействие, ведущее к кардинальным изменениям поверхности земли, соотносится с мощным, безудержным характером эмоциональной реакции. Общее впечатление подкрепляется эпитетами «неистовые» и «страшные», первый из которых замыкает начальную строфу, последний — открывает заключительный фрагмент.
Во втором восьмистишии смоделирована оппозиция двух психологических портретов, душевных состояний героя — дневного и ночного. Лишь в темное время суток можно прочувствовать притягательную силу торжества стихии, подобную жажде, ощутить в «беспредельном» родное и любимое.
Новые чувства, внушающие страх своей противоречивостью и силой проявления, вызывают просьбу-мольбу. Субъект речи предпочел бы не проникать за покров, скрывающий неукротимое хаотическое начало.
О чемъ ты воешь, вѣтръ ночной, О чемъ такъ сѣтуешь безумно? Что́ значитъ странный голосъ твой, То глухо-жалобный, то шумной! 5 Понятнымъ сердцу языкомъ Твердишь о непонятной мукѣ И ноешь и взрываешь въ немъ Порой неистовые звуки!
Примѣчанія.
Если произведение является переводом, или иным производным произведением, или создано в соавторстве, то срок действия исключительного авторского права истёк для всех авторов оригинала и перевода.
Анализ стихотворения Тютчева «О чем ты воешь, ветр ночной?…»
Центральное место в образной структуре анализируемого текста отводится ночному ветру. Его персонифицированный образ возводится в ранг лирического адресата, устремления которого пытается понять встревоженный герой. Душевное смятение субъекта речи выражено с помощью серии риторических вопросов, открывающих стихотворение. Завывания непогоды уподобляются проявлениям эмоций, свойственных человеку: в порывах ветра слышатся сетования, степень заряда которых постоянно меняется. Они напоминают то глухие отчаянные жалобы, то бурные, истерические протесты.
Новые чувства, внушающие страх своей противоречивостью и силой проявления, вызывают просьбу-мольбу. Субъект речи предпочел бы не проникать за покров, скрывающий неукротимое хаотическое начало.
О чем ты воешь, ветр ночной? О чем так сетуешь безумно. Что значит странный голос твой, То глухо жалобный, то шумно? Понятным сердцу языком Твердишь о непонятной муке — И роешь и взрываешь в нем Порой неистовые звуки.
О, страшных песен сих не пой Про древний хаос, про родимый! Как жадно мир души ночной Внимает повести любимой! Из смертной рвется он груди, Он с беспредельным жаждет слиться. О, бурь заснувших не буди — Под ними хаос шевелится.
Еще стихотворения:
Литературное произведение: Теория художественной целостности Гиршман Михаил
Ф. И. Тютчев «О чем ты воешь, ветр ночной. »: архитектоника бытия-общения – ритмическая композиция стихотворного текста – невозможное, но несомненное совершенство поэзии
Если кратчайшим ответом на вопрос: что мы анализируем и интерпретируем? – считать следующий: «Мы анализируем и интерпретируем литературное произведение как эстетическое бытие-общение, осуществляемое в художественном тексте, но к тексту не сводимое», то в этом стихотворении установка на общение прямо выражена двумя начальными вопросами:
О чем ты воешь, ветр ночной?
О чем так сетуешь безумно.
Вопросов два, и в них единое движение от общего, полностью повторяющегося начального истока (о чем – о чем) к вариативности едино-раздельной обращенности к ТЫ и вслушивания в то, о чем и как ты воешь – безумно сетуешь. Это движение одновременно конкретизирует вопрос и углубляет связь-общение между тем, о чем и кто спрашивает. Архитектоническая фиксация этой связи – переход от внешне ориентирующих «о чем?» к внутренне объединяющему «что значит?»:
То глухо жалобный, то шумно?
Разделение воя и сетований ночного ветра в первых двух вопросах проявляется в отзвуках двоичности и здесь: глухо жалобный – шумно (еще отчетливее это в варианте издания 1854 г.: «То глухо-жалобный, то шумный»). Но в этом третьем вопросе, «суммирующем» первые два, проявляется новый объединяющий центр: «странный голос твой» – он внутренне связывает и шум, и жалобы, и не просто звучащее, но говорящее, значимое бытие, и жажду услышать и понять, что же твое бытие – твой голос значит. Голос обращает к слушающему бытие – говорение – общение, основой которого является язык, закономерно появляющийся прямо же в следующей строке:
Понятным сердцу языком
И роешь и взрываешь в нем
Ситуация общения проясняется в своей острой противоречивости: язык ночного ветра понятен человеческому сердцу, и оно отвечает на вой, безумные сетования и шум адекватными им «неистовыми звуками». Но такое вроде бы адекватное общение на понятном языке таит в себе «непонятную муку», мучительную непонятность. «Непонятная мука» снова и снова обостряет вопросы и требует для ответов на них нового познавательного усилия, нового шага сознания, обращенного и к ветру, и к сердцу, необходимо присутствующего в их бытии-общении. И вот «ответная» и завершающая вторая строфа:
О, страшных песен сих не пой
Про древний хаос, про родимый!
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
Из смертной рвется он груди,
Он с беспредельным жаждет слиться.
Под ними хаос шевелится.
Однако это отрицание в свою очередь вступает в общение с осмысляющим его сознанием. И как в сочетании «прародимый хаос» заключены все звуки, составляющие антитезу хаоса – слово «мир», так и в «душе ночной» совмещаются и мир, и «любимая повесть» о «родимом хаосе». Несущий весть о хаосе ночной ветер и заснувшие бури могут быть разделены в природе пространственной и временной границей, так же как, например, день и ночь: когда приходит ночь, уже нет дня; когда «засыпают» бури, ветер не «воет». Но в человеческой душе эти и другие противоположности соединяются так, что и пространственная, и временная граница между ними оказывается столь же невозможной, сколь невозможно и отсутствие границы, их аморфное смешение. Граница уходит в глубину и влечет за собой адекватную ей мысль, способную освоить то, что открывается обращенному к глубинным противоречиям бытия, созерцающему их сознанию.
Данный текст является ознакомительным фрагментом.
Из книги Против невозможного (сборник статей о культуре) автора Колташов Василий Георгиевич
Невозможное. Чем взрослый отличается от ребенка? Многим, но… Для ребенка нет невозможного. Нет, конечно, есть, только он об этом не подозревает. Потом, начинает догадываться. Узнает совсем. Так он превращается во взрослого. Жизнь, как заряженный револьвер, можно выстрелить
12.1.2. Архитектоника культурного пространства Пространство является жизненной и социокультурной сферой общества, «вместилищем» культурных процессов, главным фактором человеческого бытия. Культурное пространство имеет территориальную протяженность, в нем очерчены
Ночной поезд У нас был свой клуб в репетиционной комнате в подвале дома на Жеррар-стрит, и в тех редких случаях, когда субботним вечером мы оказывались в городе, то организовывали рэйвы на целую ночь. Мы с Миком Маллиганом первыми начали этим заниматься. Хотя сегодня
НОЧНОЙ ГОЛОС И я, и ты – какая ложь, Какая ложь. Из сердца черного встает Какая злая тень? И вот себя не узнает И меркнет день. Мерцанье страстное тоски, Движенье бледное руки, Потом зыбучие пески, Горючие пески… Любви всё нет, любви всё нет, И лишь звезды напрасный свет В
От ритмики стихотворного языка к ритмической композиции поэтического
Ритмическая композиция стихотворений Пушкина, Тютчева, Лермонтова, Баратынского, н аписанных четырехстопным
Ритмическая композиция и стилевое своеобразие стихотворных
Ритмическая композиция и стилевое своеобразие прозаических
Архитектоника: старая и новая Если новоджазовая музыкальная пьеса постигается как гештальт, как целостное образование, свойства и смысл которого нельзя понять путем суммирования свойств его частей, то в иерархии ее гештальт-качеств доминантным качеством явилась
Архитектоника книги Исследовательские задачи данной книги заданы блоком проблем технологического, стратегического и коммуникативного характера.Художественное воспроизводство изучаемой эпохи подразумевало прохождение авторского рисунка через технологический
58. Невозможное Чтобы символизировать то, что не может случиться, рисуют человека, шагающего по воде. Или если хотят показать невозможное иначе, то рисуют шагающего безголового человека. Так как оба случая невозможны, то логика символов
О чем ты воешь, ветр ночной?
О чем так сетуешь безумно.
То глухо-жалобный, то шумно?
Понятным сердцу языком
И роешь и взрываешь в нем
Порой неистовые звуки.
О, страшных песен сих не пой
Про древний Хаос, про родимый!
Как жадно мир души ночной
Внимает повести любимой!
Из смертной рвется он груди,
Он с беспредельным жаждет слиться.
О, бурь заснувших не буди,
Под ними Хаос шевелится.
Другие редакции и варианты
4 То глухо жалобный, то шумной?
4 То глухо-жалобный, то шумной!
7 И ноешь и взрываешь в нем
14 И с беспредельным жаждет слиться…
Печатается по автографу. См. «Другие редакции и варианты». С. 243.
Датируется 1830-ми гг.; в начале мая 1836 г. оно было послано И.С. Гагарину.
