Ты учти что немало других на меня обращают внимание
«Девичья песня» Бориса Мокроусова
Замечательное утро! Раннее летнее солнце, пробравшись сквозь неплотно задернутые шторы, заглянуло в окно, и я проснулся под его теплыми лучами. Определенно, сегодня со мной случится что-то важное. Что же? Да, вы правы, я давно уже ничего не писал, во всяком случае не писал ничего интересного… Нужно обязательно найти тему. Сказать легко, но сделать сложнее. Рукописи, конечно, так просто не горят, тем более, например, в старом ведре под покровом вечерних сумерек. Но ведь и рождаются они совсем не просто, хороший сюжет должен дойти, возникнуть из череды казалось бы бессвязных обстоятельств, которые мы пишем на поля особой книжечки, называемой человеческой памятью. И так, сделав несколько дел по хозяйству, я вышел на улицу и поехал на метро в один антикварный магазин, куда уже давно хотел зайти, и в который так же давно не мог попасть по причине банального отсутствия как времени так и нужного настроя.
В магазине, заставленном фарфоровыми статуэтками, подносами со старинными монетами, иконами, крестами, значками, предметами военного времени и другими ретро-артефактами меня встретил приветливый продавец. Его звали Андрей. Наверное, этот факт не имеет решающего значения для моего рассказа (его могли бы звать как угодно иначе), однако я почему-то хочу сохранить в своем рассказе его имя. Разговор с ним я начал издалека, с вопросов о том, в чем состоит его собственный исторический интерес и что для него является наиболее ценным из предметов, выставленных в магазине. Слово за слово я рассказал и о себе, что я такой-то и такой-то, что интересуюсь вопросами советской истории и культуры, пишу статьи и книжки, занимаюсь реставрацией грамзаписей. Что в моем городе мне бывает сложно найти единомышленников и поэтому мои друзья-товарищи разбросаны по разным городам, а некоторые даже обосновались за рубежом. Кроме меня в магазине посетителей не было, и обстановка для разговора складывалась благоприятная. В конце концов, повернувшись к столику с патефоном, который стоял в центре торгового зала, я спросил разрешения поискать в пачках пластинок и, получив его, присел на корточки.
А как вы сами пришли к этому? – спросил меня Андрей и я рассказал ему свою давнюю историю. Историю про коробку бабушкиных-дедушкиных пластинок, про свои первые опыты в области звуковой режиссуры, про странную временную работу компьютерщиком в больнице, про девушку, которая не любила меня и про которую, как мне показалось тогда, спел когда-то с одной из пластинок певец Владимир Нечаев. В общем, ни я, ни продавец никуда не спешили, и это было очень хорошо; Андрей даже отдал свой стул и предложил присесть на него, чтобы мне было удобней рыться среди пластиночных коробок и попутно вспоминать эпизоды из своей творческой биографии.
Так пролетела пара часов. За это время продавец успел сбегать на обед, отдохнул и я, гуляя по утопающим в зелени дворам окрестных «хрущевок» и «сталинок». Рассматривая и перекладывая одну пластинку за другой, я довольно комфортно чувствовал себя в этом замкнутом на старине пространстве, в разговоре о необъятности прошлого и его свидетельств, о неисповедимости путей, о «генетической» памяти, когда люди вдруг вспоминают то, что происходило совсем не с ними. Прощаясь с Андреем, я обменялся с ним телефоном, найдя его интересным собеседником и условившись о том, каким образом возможно в дальнейшем мы могли бы оказаться полезными друг для друга. Из восьми пластинок, что я купил в тот день, была одна, которую я давно хотел иметь в своем собрании. Ранее она мне не попадалась, хотя была отнюдь не редкой; вероятно я сам, в силу прохладного отношения к Клавдии Шульженко, не замечал ее прежде.
Пожалуй, тягу к ведению дневников можно отнести к разряду наиболее распространенных творческих влечений. Одним из известных людей, с чьими дневниками мне пришлось вплотную соприкоснуться и работать, был выдающийся певец, солист Всесоюзного радиокомитета, Владимир Бунчиков. На протяжении многих лет своей жизни он записывал происходившее с ним в тетрадях, о которых еще в начале девяностых годов по Москве ходили легенды. Спустя десять лет, когда страсти поутихли, бунчиковские тетради, по стечению обстоятельств, попали к автору этих строк и с разрешения дочери певца Галины Владимировны были опубликованы на страницах сайта «Виртуальная ретро фонотека». Еще одним солистом радиокомитета, делавшим записи о впечатлениях и событиях, был известный певец Георгий Абрамов. Свои дневники он готовил по заказу журнала «Музыкальная жизнь» ещё в начале 60-х, но затея с их изданием увязла тогда в бюрократических препонах.
Содержание дневников Георгия Абрамова было известно исследователям давно. В частности одним из первых к ним имел возможность обратиться мой друг Дмитрий Фокин, фольклорист, филофонист, собиратель грамзаписей, исследователь и известный радиоведущий. В одной из своих передач он рассказал о творческой биографии Георгия Абрамова, в чем ему, несомненно, помогли дневники артиста, переданные сыном певца Алексеем Георгиевичем. Однако имелись причины, в силу которых полный текст воспоминаний Георгия Абрамова долгое время нигде не был опубликован. Положение изменилось только в 2006 году. В московском издательстве «Серебряные нити» вышел сборник «Музыка, Песня, Грампластинка», посвященный памяти безвременно ушедшего от нас филофониста Валерия Франченко. В работе над сборником посчастливилось принять участие и мне: мы с Дмитрием представили для него статью о молодых годах певца Владимира Нечаева, которая называлась «Владимир Нечаев. Встречи с земляками». Составителю и издателю книги Владимиру Солоненко удалось получить у Алексея Георгиевича Абрамова разрешение на публикацию мемуаров отца. Книга приобрела известность в кругах знатоков и таким образом воспоминания Абрамова, представляющие для всех интересующихся историей советской музыки несомненный интерес, стали доступны и получили признание.
Должен сказать, что я с самого начала испытывал к этим мемуарам повышенный интерес. Во-первых, Георгий Абрамов относится к числу наиболее уважаемых мною исполнителей. Во-вторых, Абрамов в стенах радиокомитета работал вместе с другими не менее восхитительными исполнителями, такими как Владимир Бунчиков, Владимир Нечаев, Надежда Казанцева и другие. И в-третьих, Г.Абрамов водил дружбу с композитором Борисом Мокроусовым, творчеством которого я вплотную занимаюсь уже очень много лет. По этому поводу скажу без ложной скромности, что в 2009 году я стал лауреатом почетного диплома Министерства Культуры РФ за творческий вклад в сохранение музыкального наследия этого выдающегося композитора. Таким образом, именно с небольшого фрагмента абрамовских «записок солиста радио» и началось то повествование, которое я взялся изложить.
Дима застал меня врасплох. Я несколько раз переспросил его, пытаясь понять, чего именно он от меня добивается, а потом честно ответил, что песню назвать не готов. Ни о чем подобном я ранее не слышал, поэтому я попросил пояснить контекст, чтобы лучше сориентироваться. Оказалось, что в тот день один из корреспондентов Дмитрия прислал ему электронное письмо с большим количеством различных вопросов. Вопросов в письме было много; времени, как это часто бывает, не хватало, поэтому Дмитрий сходу решил переадресовать тему мне.
И так загадка, о которой шла речь, скрывалась в дневнике Георгия Абрамова на страницах 137-138 уже упомянутого сборника. Певец, в частности, писал:
Естественно, прочитав этот абзац в книге, я уже не смог оставаться равнодушным. Отложив все, я с головой ушел в загадку. Тут же показалось странным, почему сам Абрамов не ответил на естественный, в принципе вопрос, почему он так туманно охарактеризовал песню, как «с любовью исполняемую и живущую поныне». Описанные события могли относиться примерно к началу 1945 года, кстати в дальнейшем это косвенно подтвердилось. Здесь необходимо отметить и то, что сам певец Георгий Абрамов скончался в 1966 году, следовательно, говорить в настоящем времени о популярности этой песни можно лишь со значительной долей условности. Тем не менее, в шестидесятые годы песня, очевидно, являясь хорошо узнаваемой, должна была звучать на радио, издаваться в грамзаписи.
Еще мне сразу же подумалось что песня «Не тревожь ты себя. » и эта загадочная вторая песня должны были иметь очень много общего, коль скоро они были связаны так сильно, были написаны на одну и ту же мелодию. Причем этот принцип должен был являться как бы «универсальным»: то есть он должен был работать не только от первой песни ко второй, но и в обратной последовательности – от второй к первой. Иными словами процесс угадывания, по существу, сводился к простейшему вокальному упражнению: нужно было постараться пропеть текст стихотворения М.Исаковского «Не тревожь ты себя, не тревожь» на различные мелодии наиболее известных мокроусовских песен и посмотреть что получится. Причем, по оценке Фатьянова, песня должна была выйти очень хорошей.
Погружаясь в тему, я первым делом прослушал «Не тревожь ты себя. » на музыку В.Соловьева-Седого в исполнении знаменитой поющей актрисы Клавдии Шульженко.
Не буду останавливаться на технической стороне дела, на том, как, что, и сколько раз я пел, заставив домочадцев разойтись по дальним углам квартиры. Метод исключения принес результаты удивительно быстро. На разрешение ребуса у меня ушло чуть меньше десяти минут, а уже через десять минут, я, как и обещал, сам перезванивал Дмитрию. Вообще это удивительно: мне в какой-то момент показалось, что как будто я уже знал ответ заранее, знал, но почему-то забыл, а забыл потому, что меня никогда об этом не спрашивали.
Оказывается, я, не вдаваясь в подробности и не заостряя специально внимания, всегда считал, что это одна и та же песня, тем более, что этикетки на этих пластинках в моей коллекции с совершенно одинаковыми картинками и даже цветами, и исполнения похожи, а тексты (если не вникать глубоко) воспринимаются практически одинаково. И, что самое потрясающее и невероятное, мелодии, хоть они гармонически совершенно разные, воспринимаются и отражаются в сознании как нечто одно, т.е. одно и то же, т.е. как одна и та же песня. И требуется огромное усилие, что бы держа в памяти одну мелодию быстро перестроиться на другую. Необычайный феномен.
Итак, почему же сам Георгий Абрамов умолчал о том, как называлась вторая, или «другая» песня? Это хороший вопрос. Попробую ответить и на него.
Вообще говоря, такое явление, как написание разными композиторами разных мелодий на одни и те же слова являлось отнюдь не редким в истории советской музыки. Одним из самых выразительных примеров являются варианты песни «Огонек» на стихи М.Исаковского, причем наиболее популярным оказался именно фронтовой вариант, автор которого неизвестен, хотя по своей мелодичности народная мелодия и проигрывает, очевидно, прекрасной и тонкой мелодии М.Блантера.
Известны и примеры того, когда появлялись песни на одну и ту же мелодию, но с разными текстами разных авторов. Тут, пожалуй, самым известным примером может служить превращение «Песни о партии» на музыку А.Александрова, ставшей по существу партийным гимном ВКПб в Гимн Советского Союза, впервые прозвучавший в эфире в ночь на 1 января 1944 года.
Случались подобные превращения и в творческой биографии Бориса Андреевича Мокроусова. Например, известно, что легендарная песня из кинофильма «Весна на заречной улице», задушевно исполненная Николаем Рыбниковым, первоначально имела другой текст и писалась композитором для спектакля «Макар Дубрава» (по пьесе А.Е.Корнейчука), премьера которого состоялась в Театре им.Вахтангова 1 мая 1948 года. Об этом поведал музыковед Юрий Бирюков. В своих публикациях, посвященных творчеству поэта Алексея Фатьянова, Юрий Евгеньевич писал:
Под стать прекрасным фатьяновским стихам оказалась и музыка Бориса Андреевича Мокроусова (1909 – 1968). Мало кто помнит (разве только завзятые театралы) о том, что впервые этот напев прозвучал в спектакле вахтанговского театра «Макар Дубрава», к которому Борис Андреевич писал музыку. В нём эту мелодию композитор пытался соединить со словами старинной шахтёрской песни про коногона, которого «несли с разбитой головой». Не получилось. Зрители, приходившие на спектакль, ни в какую не хотели соглашаться с новой мелодической версией «Коногона», потому что привыкли к старой. Тем более, что накануне войны «Песня про коногона» прозвучала в фильме «Большая жизнь» и успела в годы войны «обрасти», как говорится, множеством фронтовых текстовых вариантов. И потому как только начинал звучать со сцены мокроусовский вариант «Коногона», в зрительном зале протестующе шумели и даже свистели. Постановщики спектакля вынуждены были убрать из него эту песню.
И вот теперь вернемся к песне «Назначай поскорее свидание». Мои вокальные упражнения, помимо того, что они принесли искомый ответ, дали и еще один совершенно неожиданный вывод, который легко может быть получен любым из нас при попытке сопоставления тестов. Даже при самом поверхностном сравнении стало ясно, что песни не просто противоположны по смыслу. Очевидно, что вторая песня, созданная на стихи поэта С.Смирнова, в отношении содержания была в пику первой и являла собой как бы зеркальное отражение ее сюжета.
Закончилась война, люди тянулись к мирной жизни, и новая песня стала вполне естественным ответом, раскрывающим их чаяния. И если в первой песне пелось «Не тревожь ты себя, не тревожь. Обо мне ничего не загадывай. », то здесь уже другая героиня другой песни обращалась к своему односельчанину, вчерашнему фронтовику «Не теряй же минут дорогих, Назначай поскорее свидание. » Эта новая песня прозвучала в то время, когда она была особенно созвучна, возможно, благодаря выявленному тематическому контрасту и подлинно народной мелодике она и обрела столь заслуженную популярность.
 |  |
| Не тревожь ты себя Клавдия Шульженко Муз. В.Соловьве-Седого, Сл. М.Исаковского В сопровождении джаз-оркестра (1944 г.) | Назначай поскорее свидание Л.И.Авдеева Муз. Б. Мокроусова, Сл. С.Смирнова Инструментальный квартет (1954 г.) |
| Не тревожь ты себя Сл. М.Исаковского | Назначай поскорее свидание Сл. С.Смирнова |
| Не тревожь ты себя, не тревожь, Обо мне ничего не загадывай И, когда по деревне идешь, На окошко мое не поглядывай. Зря записок ты мне не пиши, Полюбились любовью такой, Я прижму его к сердцу, прижму А тебя об одном попрошу: | Ты обычно всегда в стороне, Но глаза твои ясные светятся. Говорят они ласково мне, Что со мною желаешь ты встретиться. Сорвала я цветок голубой, Значит, нужно тебе подойти, Не теряй же минут дорогих, |
Подозреваю, что о личных качествах композитора Бориса Мокроусова простому читателю известно не так много. Много лет занимаясь изучением его творческой биографии, я пришел к выводу, что он являлся исключительным человеком. Например, он не был «жадным»: мне известны случаи, когда он бескорыстно «дарил» свои песни другим авторам, если хотел помочь кому-то из них стать немного «познаменитее». Однако в данном случае, если говорить о присутствовавшем у Георгия Абрамова друге Бориса Мокроусова композиторе Василии Соловьеве-Седом, то он никак не нуждался в подобного рода «помощи». И Мокроусов великолепно и тонко «вставил шпильку» в адрес друга, использовав свою мелодию для песни, противоположной по смыслу. И как всегда оказался на высоте! Это было очень «по-мокроусовски», за это подчеркнутое благородное «упрямство», за прямоту его любили и ценили друзья, недолюбливали враги. Нужно было знать Мокроусова, нужно было понимать глубину его дарования, великолепное чувство юмора, чтобы оценить этот жест, значение этого дружеского комплимента. Те, кто были в теме, поняли все без лишних объяснений. Вот почему певец Георгий Абрамов, который естественно знал контекст этого «творческого состязания» двух выдающихся песенников, не стал упоминать названия второй популярной песни. Не упомянул он, впрочем, и не только об этом.
История появления второй песни настолько увлекла меня, что я рассказывал ее многим людям, причем именно в виде загадки. Цитировал воспоминания Абрамова а потом спрашивал, какую же песню написал впоследствии Мокроусов. В результате я оглашал правильный ответ и ждал реакции слушателя: кто-то удивлялся, кто-то оставался равнодушен. Но продолжалось это недолго. Однажды мне позвонил мой земляк и хороший приятель Борис Александрович Клименко, самарский музыковед и радиоведущий, меломан с невероятно обширными познаниями в самых разных музыкальных областях. Я и тут упомянул эту волшебную историю и даже озвучил правильный ответ, но Борис Александрович быстро поставил меня на землю
Ответ был однозначным. Пели! Как это случилось – непонятно, но чем черт не шутит, может быть деревенские самодеятельные певцы и слухачи раньше нас уловили удивительное мелодическое сходство и сделали с песней то, чего не решился сделать сам автор. Возможно? Теоретически да, но вот на практике. Маловероятно! Свидетельство Бориса Клименко до поры я отправил в копилку музыкальных курьезов.
Впрочем, довольно скоро все встало на свои места. Одним из тех, кому я загадал абрамовскую загадку оказался мой друг Константин Вершинин, эрудит и умница, историк, коллекционер грамзаписей, единственный из моих знакомых коллекционеров, кто не ведет каталога пластинок, так как держит в памяти их матричные номера.
Мокроусов Борис Андреевич. Девичья песня. Для женского голоса с ф.-п.: b-es.2 / Слова М. Исаковского Лит. инципит Не тревожь ты себя, не тревожь М.: Союз сов. комп., 1948
Мокроусов Борис Андреевич. Девичья песня. Для женского голоса с ф.-п.: b-es.2 / Слова М. Исаковского Лит. инципит Не тревожь ты себя, не тревожь М.: Союз сов. комп., 1947
Мокроусов Борис Андреевич. Девичья песня. Для голоса с ф.-п.: c.1-f.2 / Слова М. Исаковского; Муз. Б. Мокроусова Лит. инципит Не тревожь ты себя М.: Муз. фонд СССР, 1945
В январе 2009 года, в канун 100-летнего юбилея выдающегося композитора Бориса Андреевича Мокроусова, меня пригласили в студию одного Самарского телеканала для рассказа о его жизни и творчестве. В небольшой студии жарили софиты, поочередно включались камеры, работу которых контролировали невозмутимые операторы. Отбиваясь от каверзных вопросов ведущих, которые то и дело пытались ввести меня в состояние «культурного шока», я рассказывал об этапах творческого пути композитора, о музыкальном техникуме, о консерватории, в которой Мокроусов учился, поступив на рабфак. Эфирное время неумолимо истекало.
— Николай, вот вы какую-то изюминку чувствуете в личности Мокроусова, или вот личность расплывается где-то в подробностях его биографии? В чем уникальность его, ну кроме конечно его уникальных песен, многие из которых уже живут очень много лет? – спросил меня один из ведущих, самарский киновед Валерий Бондаренко.
— Наверное изюминка Мокроусова для нас, для людей которые живут на Волге, в том что он все-таки наш земляк и в том, что его музыка созвучна. – начал отвечать я.
— Могу рассказать эпизод – ответил я и рассказал эту маленькую, уже известную читателю, историю, сжав ее до объема нескольких абзацев. И в оставшиеся пару минут прямо в эфире зазвучала с проигрывателя принесенная мною в студию пластинка, где голос Авдеевой запел под замечательную музыку:
Да, Мокроусов переписал песню, которая кому-то показалась неудачной. Но мы ведь знаем: рукописи не только не горят, но и не рожаются просто так. Все что должно быть написано – будет написано в свое время. И композитор не просто переделал песню. Он заново переписал чью-то историю, историю встречи, которая в новом рождении обрела право на будущее. Своим неизвестным героям он дал надежду на любовь, которую принято еще называть судьбой. И кто из нас сегодня рассудит, кем же были его неизвестные герои? Быть может, они были нашими родителями, быть может, это были мы сами.