какое сейчас общество в россии индустриальное или постиндустриальное
Постиндустриальное общество: понятие и признаки
Постиндустриальное общество — это уровень развития социума, в котором достигнут автоматизация производства, информация становится товаром, и сфера услуг больше сферы производства.
Вопрос о том, находимся ли мы сегодня в постиндустриальном обществе, волнует многие живые умы современности. Задаваясь этим вопросом, мы не заметили, что переступили грань еще одного типа социального устрйоства, о котором Вы узнаете из этой статьи. Также важно уяснить себе причины перехода к постиндустриальному обществу, чтобы понять, в России оно вообще есть, или его нет?
Определение привели выше.
Впервые это понятие ввел в своем выступлении выдающийся американский ученый и футуролог Дэниел Белл. Выступал он на научной конференции в Зальцбурге. Он же автор монументального футурологического научного труда «Грядущее постиндустриальное общество». Наверное, прогноз Белла, описанный в этой книге, оказался самым правдивым в истории науки. К слову, родился Дэниел в 1919 году, а умер в 2011 — редко какому ученому удается посмотреть на реализовавшийся свой прогноз….
Итак, почему же случился переход к такому обществу и какие существуют его признаки?
Первая причина такого перехода — в том, что люди во второй половине прошлого века смогли преодолеть многовековую проблему: голода и смертности. Конечно, это случилось не для всех регионов планеты. Но все же страны и народы в мире голодают. Я имею в виду не Россию, конечно, а страны Востока и Запада: США, ЕС, Китай, Японию, Южную Корею и пр. Технология достигла в этих странах такого уровня, что голод им не грозит. Плюс медицина достигла потрясающих результатов, в результате чего фактически ликвидирована детская смертность.
Именно поэтому население Земли выросло за 100 лет с одного миллиарда до шести….
Вторая причина вытекает из первой. Научно техническая революция второй половины прошлого века позволила вывести общество на новый уровень развития, при котором производство роботизируется, а доля занятого там населения сокращается. Когда количество служащих больше количества людей занятых на производстве.
В таком социуме на первый план выходит вопрос не что произвести, а как это сделать? В силу этого информация и знания становятся ведущими ресурсами развития. Кто владеет информацией (как и что производить) владеет миром. Поэтому в таком обществе так развито патентное право, авторское право и т.д.
Третья причина — смена идеологической парадигмы. До 1991 года человечество пыталось создать унифицированное общество, разумное, которое бы служило общему благу. Поэтому СССР, Нацистская Германия, Фашистская Италия, Китай до Дэн Сяопина — это попытки устроить социум таким образом, чтобы оно не голодало. Нацисткая Германия решала этот вопрос с помощью паразитизма на завоеванных территориях; коммунистический Советский Союз — за счет раздачи квартир, сапогов и холодильников и т.д.
Все эти социальные эксперименты не удались. Нацизм — античеловечен, поэтому был истреблен. Коммунизм — утопия, поскольку если удовлетворяется одна потребность — возникает куча других. К примеру, было у людей что поесть и что одеть в СССР, им захотелось видеомагнитофонов («видиков»), захотелось смотреть голливудские блокбастеры, захотелось больше свобод — вот и рухнул Союз.
То есть после 1991, после краха социалистической системы возник идеологический вакуум. Этот вакуум заполнили США предложив свою модель либеральной демократии. Эта модель была поддержана странами бывшего соцлагеря. Вот и получилось то, что мы сейчас имеем.
Признаки
К признакам постиндустриального общества можно отнести следующие.
Автоматизация и роботизация производства. Это очень важный признак, поскольку именно от него зависит удовлетворение базовых потребностей общества. А также многих вторичных.
Развитие знаний и науки. Этот показатель также очень важен. Что значит развитие науки и знаний? Это значит, в первую очередь, что зарплата ученого позволяет ему не заботиться о материальных вопросах, всецело уделив внимание научным вопросам. Именно поэтому везде в мире зарплата ученых находится на уровне бизнесмена средней руки. И тут еще можно подумать, стоит ли уходить в бизнес 🙂
В езде в развитых, любые научные командировки оплачивает университет. Более того, тебе покупаю билет на самолет в бизнес-класс, чтобы ты, пока летишь, подумал над научной статьей, или над научными проблемами.
Прямая связь науки и производства. Тоже крайне важный признак рассматриваемого общества. Между прочим, основная масса научных открытий производится не в университетах, как думает большинство, а в крупных транснациональных корпорациях, в которых существуют специальные научные отделы. Именно эти корпорации двигают сегодня науку вперед.
Информация становится товаром. Продается и покупается информации, сведения на материальном носителе.
К примеру, я знаю образовательную систему РФ, я знаю, как поступить в вуз на бюджет без проблем, я знаю, как именно надо готовиться к ЕГЭ любому выпускнику, чтобы он получил не меньше 95 баллов за историю или обществознание. Соответственно, это знание приобретено мной за 9 лет работы в образовании нашей страны, апробировано на моих учениках, и оформлено в форме пошаговой системы [urlspan]в специальном сервисе подготовки[/urlspan]. Круто? Да! Любой желающий может воспользоваться этими сведениями, оплатив мои труды. Потому как мы живем не в коммунизме, а в рыночной системе хозяйствования, в которой все имеет свою цену и стоимость (кстати, это разные понятия).
Этот пример и иллюстрирует действенное постиндустриальное общество, экономику знаний.
Где находится Россия?
Ответ на этот вопрос неоднозначен. С одной стороны — многие черты такого общества присутствуют: информатизация, мобилизация (рост мобильной связи), автоматизация ряда производств… С другой стороны, во многих регионах страны людям просто нечего есть.
О каком постиндустриальном обществе можно говорить? Наше государство без строительства собственного производства хочет скакнуть на этот уровень развития социума. Ну так не получится. Надо сначала хотя бы накормить население, дать доступное жилье и одежду, а уж затем требовать с него работать и еще раз работать.
Ну, а некой новой стадии в развитии общества после постиндустриального смотрите в видео в начале поста 🙂
Новое в блогах
Еще совсем недавно слово «индустриальный» нашему уху было более привычно с приставкой «пост». 90-е годы, казалось, воплощают в развитых странах наяву мечты теоретиков постиндустриализма 60 и 70-х годов об обществе, где ключевым для экономики становится «третий сектор» — сервисные отрасли, информационные и финансовые технологии, производство услуг вместо производства товаров.
Эта мода совпала и с периодом «освобождения» стран соцлагеря от советского влияния — им предлагалось забыть о тоталитарных заводах и станках и взамен сделать ставку на постиндустриальное будущее, красивые офисы и аутсорсинг непроизводственных услуг. Можно вспомнить, как еще десять лет назад в качестве успешных «постиндустриалистов» России приводили в пример прибалтийские государства. Все это вполне лежало в русле концепции конца истории, о которой в 1989 году с чайльд-гарольдовским усталым разочарованием писал сотрудник американского госдепартамента Френсис Фукуяма, утверждавший, что наступило «завершение идеологической эволюции человечества» в «универсализации западной либеральной демократии как окончательной формы правления», а единственное, чем будет заниматься человечество, — «удовлетворение изощренных запросов потребителя». Конец истории печален, сетовал Фукуяма, но, может быть, «перспектива многовековой скуки вынудит историю взять еще один, новый старт?»
Рестарт истории случился очень скоро — 11 сентября 2001 года, и был таким феерическим, что избавил от скуки сразу весь мир. Вслед за небоскребами в 2008 году обрушилась уже мировая экономика — история вовсе не собиралась тормозить. И кризис показал, что первыми с ее корабля отправляются за борт именно различные «надстроечные» отрасли. А в наиболее выигрышном положении оказываются те, кто сохранил на своей территории производства, реальные технологии и рабочие места, и потому в меньшей степени зависят от мирового экономического шторма. Президент Обама, еще в своей предвыборной кампании заговоривший о «реиндустриализации Америки» (а по выводу производств со своей территории США действительно к тому моменту стали лидером, имея более трех четвертей ВВП в сфере услуг), на днях представил конгрессу уже конкретный план инвестиций (на сотни миллиардов долларов) в американскую инфраструктуру — дороги, железнодорожный транспорт, строительную отрасль. В Евросоюзе спасением постиндустриального «Кельтского тигра» — Ирландии и остального периферийного «постиндустриального зоопарка» 90-х занимаются те, кто не отказался от индустриальной и достаточно регулируемой государством экономики, — Германия и Франция.
В отличие от западных стран для России выбор не стоит между индустриальным и постиндустриальным. Наша альтернатива куда более проста: или восстановление своего промышленного потенциала, или окончательная потеря своего положения в мире, причем даже не экономического, а геополитического. И никакие запасы нефти и ракет нам не помогут.
Последние два десятилетия, за которые западные страны стремительно развивали разного рода сервисные и информационные технологии, в России шли под знаком тотальной деиндустриализации. Не только 90-е, но и «тучные» 2000-е никаких прорывов в промышленной сфере нам не дали, напротив, спад и не думал прекращаться. В частности, Владислав Иноземцев, известный российский специалист по проблемам постиндустриального развития, приводил в одном из своих интервью такие цифры: в 2009 году в России было добыто на 8,8% меньше нефти, чем в РСФСР «образца» 1985 года, и на 10,6% меньше газа, чем в РСФСР в 1990 году. При этом доля России в мировом объеме добычи этих природных ископаемых снизилась с 19,4 до 12,9% по нефти (с 542 из 2792 млн т в 1985 г. до 494 из 3821 млн т в 2009 г.) и с 35,8 до 17,6% по газу (с 590 из 1649 млрд куб. м в 1990 г. до 527 из 2987 млрд куб. м в 2009 г.). Россия практически перестала экспортировать промышленную продукцию и вывозит лишь сырье и продукты его первичного передела. В 1985 году из СССР на экспорт отгружалось 20,0% произведенных легковых автомобилей, 28,2% часов и 39,4% фотоаппаратов, но зато лишь 5,0% угля, 5,5% круглого леса, 10,7% газа и 19,7% нефти. Однако в 2009 году экспорт из Российской Федерации в «дальнее зарубежье» состоял из готовых промышленных товаров только на 4,7%, зато за границу сейчас отправляется 23,8% круглого леса, 28,8% газа, 35,2% угля и 66,4% нефти, производимых в стране. Эксперт убежден, что попытки из этого удручающего положения перескочить в некий постиндустриальный этап наивны и что без восстановления своей промышленности ни о каких прорывах к мировому лидерству нечего и мечтать.
То, о чем говорил премьер, отнюдь не новость — что нельзя строить дальнейшее стратегическое развитие только на нескольких экспортноориентированных отраслях, поскольку это ставит всю страну в прямую зависимость от колебаний глобальной сырьевой конъюнктуры, на которые невозможно повлиять. И что еще хуже — при такой структуре экономики неизбежна деградация человеческого капитала, потому что образованные и высококвалифицированные специалисты такой экономике в массовых масштабах вообще не нужны. Вспомнили, наконец, и о том, что собственная промышленность, технологическая независимость и ставка на внутренний рынок — это экономическая база государственного суверенитета.
И президент, и премьер уверены, что главной движущей силой проектов модернизации и индустриализации должен стать бизнес, а государство может только помогать, обеспечивать и создавать условия. В то же время государство пока не заявляет отчетливо о своей ведущей роли в процессе потенциального индустриального рестарта. Но пора понять: время надежд на невидимые руки рынка прошло, о чем отчетливо свидетельствуют все посткризисные меры ведущих стран мира, включая и сами США.
Бизнес-сообщество уже высказало ряд пожеланий по созданию предпринимательского климата, подходящего для новой индустриализации. Но из них в основном видно, что в понятие «новая индустриализация» каждый хочет включить только то, что для него самого максимально прибыльно.
Главный и первый пункт — презумпция нерегулирования. Все, что может существовать без государственного регулирования, должно существовать без него. Это заклинание повторяют у нас уже не первый десяток лет. Но у России уже был опыт нерегулируемых 90-х. Ничего, кроме тотального падения всех отраслей промышленности, мы не получили. Очевидно, что в условиях «нерегулирования» деньги любого инвестора сразу же направляются туда, где они максимально быстро оборачиваются и приумножаются. И это уж точно не инфраструктурные и длительно окупаемые проекты создания новых производств и технологий. И инвесторов тут не в чем винить — у них свои задачи, их они и решают. Примеры индустриальных прорывов в Юго-Восточной Азии показывают, что государство в эти периоды не только не самоустранялось, а напротив, усиливало свою роль — так в Японии и Южной Корее речь шла о пятилетнем и шестилетнем планировании, и, например, на государственном уровне регулировался объем и структура экспорта частных корпораций. Идея, что отдельные бизнесы способны так самоорганизоваться, что волшебным образом автоматически начнут сами собой решаться вопросы стратегического уровня, конечно, выглядит красиво. Но совершенно непонятно, почему невидимая рука рынка именно теперь должна привести Россию к индустриальному рывку, если до сих пор происходило исключительно обратное.
Прекрасным примером этой странной логики служит предложение отдать оборонную промышленность в частные руки. Чьими будут эти руки и какие задачи они будут решать? В идеале предполагается, что, даже приобретая стратегически важное предприятие, некий инвестор
будет развивать его и соблюдать правила игры — добросовестно зарабатывать деньги, попутно на радость нашему государству создавая нужную продукцию. Но есть разница: если речь идет не о детских игрушках, а о военной технике, у инвесторов могут быть совершенно другие цели. Так, известный экономист академик Сергей Глазьев приводит пример того, как в 90-е годы ряд авиационных предприятий через цепочки сделок достались прямым иностранным конкурентам отечественного авиапрома — в ходе приватизации были инвестиционные конкурсы, и предприятия раздавались даром под обещания инвестиций. Например, завод, который делает шасси, через аффилированные структуры оказывался в собственности у корпораций, связанных с американским самолетостроением. Какой могла быть главная задача таких новых собственников? Просто устранить своих конкурентов. Благодаря деятельности Совета безопасности тогда, по словам Сергея Глазьева, через суд удалось вернуть акции этих предприятий авиационной промышленности государству, и фактически спасти их, потому, что не были выполнены прописанные в условиях приватизационных конкурсов инвестиционные условия.
Более того, непонятно, почему государство не решается заявить о своей ведущей роли в реиндустриальном проекте. Это вовсе не означает политики удушения бизнес-инициатив. Напротив, при всей своей нелюбви к государству как вечному контролеру, бизнес крайне позитивно реагирует на госзаказ и госгарантии для инвестиций.
Инвесторы хотят гарантий
Допустим, что у нас есть продуманный, детальный и долгосрочный проект индустриального восстановления, в котором и бизнес, и государство нашли нужный баланс и правила участия. Кто заплатит за банкет? Экспертами уже предприняты попытки оценки. Премьер заявил о необходимости создать 25 миллионов новых высокотехнологичных рабочих мест. По оценкам экспертов «Деловой России» стоимость такого рабочего места — 100—200 тыс. долларов, а значит, «цена вопроса» — 2,5—5 трлн долларов, что существенно больше ВВП России за 2010 год.
Предполагается, что основную часть средств должен инвестировать сам бизнес. Причем приоритет следует отдать прямым иностранным инвестициям, которые создают рабочие места и производства. «Заграница нам поможет». Прошедший летом Петербургский экономический форум подтвердил намерения руководства страны делать ставку на привлекательность страны для зарубежного капитала. Но такой капитал все же в первую очередь решает вопросы своей прибыльности, а не экономической судьбы России. И вряд ли можно дождаться каких-то прорывов в этой судьбе, делая себя просто привлекательной территорией для чужих производств с чужими ноу-хау. Даже пресловутый пример с «Боингом», которым мы так гордимся. Да, 40% интеллектуальной начинки его новых самолетов создается российскими инженерами в московском конструкторском центре. Но так ли хорошо быть просто удобным и квалифицированным ресурсом для чужих стратегий?
Сам по себе масштаб иностранных инвестиций совершенно необязательно является решающим в политике индустриализации. Например, во время индустриального рывка Южной Кореи доля иностранного капитала в корейских компаниях не могла превышать 9,5%, и пересмотрено это правило было лишь под давлением МВФ во время азиатского экономического кризиса. В контексте индустриализации становится актуальным и обратный процесс: не только западные компании могут строить производства на российской территории, но и российские компании могут приобретать какие-то иностранные предприятия, чтобы локализовать их продукцию в России. Это актуально в тех случаях, когда требуемую технологию или продукт уже вряд ли возможно получить от отечественных производителей.
Однако иностранные инвестиции действительно могут быть одним из двигателей новой индустриализации, но речь идет о прямых инвестициях в производства и проекты, которые государство видит как соответствующие интересам индустриальной программы. Здесь могут быть использованы такие инструменты, как софинансирование проектов, налоговые льготы. Интересно, что одним из ключевых факторов привлекательности российских регионов для инвесторов является наличие квалифицированных трудовых ресурсов. Которые в идеале ≪воспитывает≫ сам регион. Да и вообще привлекательность России как места для размещения производств и филиалов иностранных компаний не в последнюю очередь связана с образовательным уровнем человеческого капитала и талантов, за который надо сказать спасибо советской системе образования и который совершенно точно будет уничтожен, если образование будет поставлено на рельсы исключительно рыночной логики. (Этой проблеме будет посвящен один из следующих номеров ≪Однако≫ в цикле ≪Новая индустриализация≫.)
В любом случае без сотрудничества с соседями сегодня в программе индустриализации не обойтись. Главное, чтобы это действительно было взаимовыгодное партнерство.
Смена вектора развития экономики страны обязательно подразу мевает масштабные социальные преобразования и потому непосредственно связана с состоянием общественного сознания, со сферой смыслов.
И ≪повысить престиж рабочих профессий, в целом общественную ценность и значимость квалифицированного тру да≫, и ≪воплотить свою деловую и технологическую мечту≫, как заявлено в программе премьера, возможно не только и не столько созданием рабочих мест с достойной оплатой труда. Это требует от всего общества других ценностных ориентаций. Когда канал Discovery показывает, как монтируют буровую платформу или испытывают новый многотоннажный кран, оказывается, что это зрелище способно увлечь зрителя не меньше, чем футбольный матч или мелодрама. На отечественном ТВ единственный популярный ≪индустриальный≫ герой — челябинский фрезеровщик с нетрадиционной сексуальной ориентацией из ≪Камеди клаб≫.
≪Индустриального человека≫ в пространстве российских смыслов сегодня просто нет. И он там не появится отдельно от внятной картины мира и образа будущего, которые тоже придется обозначить.
И опять-таки в этом основная роль уготована государству. Именно его решимость провести реиндустриализацию России, единство стратегии и тактики в осуществлении этой программы, ясность приоритетов, последовательность шагов и точная нацеленность стимулирующих мер могут создать необходимую уверенность у всех участников процесса — бизнеса, общества, управленцев, иностранных инвесторов и партнеров — в серьезности намерений и успехе дела.
О ключевой роли государства, по сути, говорят даже самые резкие критики программы новой индустриализации, уверяющие, что это всего лишь один из множества красивых, но пустых лозунгов: ≪Если бы хотели, то смогли бы. Но не смогут, потому что на самом деле ничего не хотят≫. И в этом заключается странный консенсус —пессимистов, скептиков и оптимистов: бизнес и рядовых граждан объединяет уверенность в том, что у России есть все ресурсы для технологического восстановления, но также и сомнения в том, что такое восстановление кто-то сможет организовать и реализовать. Поэтому, в конечном счете, это вопрос не о ресурсах, финансировании и регулировании. А о политической воле.
Павел ПЛАВНИК, генеральный директор ОАО «Звезда»*: «Точкой роста для нас является внимание государства»
Как и другие отрасли, машиностроение имело долгий постсоветский период спада, и за это время сформировался отложенный спрос на такую продукцию. В итоге в середине 2000-х появилось определенное оживление. Относительно благополучная ситуация с Рособоронзаказом, бюджетами Минобороны позволила получить развитие и платежеспособный спрос в машиностроении.
Тем не менее вектор высокотехнологичного машиностроения уходит за рубеж — и на Запад, и на Восток. Наше предприятие за прошлый год по объемам производства имеет 30% прироста, и мы планируем аналогичные показатели на этот год. Однако должен сказать, что это все же менее наукоемкая и высокотехнологичная продукция по сравнению с тем, чем мы занимались в советское время. Уровень научной, исследовательской и инновационной составляющей, увы, снижается, хотя объемы отечественного машиностроения могут и расти. Я думаю, что главная проблема в политической воле государства, которая, может быть, сама по себе и есть, а четкого понимания, куда ее стоило бы применить, нет. Рыночная либерализация и надежда на вхождение в мировую конкурентную среду, где рынок сам решит, какие из наших отраслей сильные и выживут, а какие слабые и умрут, — это ошибка. Невысок сегодня в России и престиж инженерного, промышленного труда — о таких людях не пишет пресса, не снимают фильмы и телепередачи. В свое время мы имели в мире устойчивые ведущие позиции во многих сферах, в том числе и в промышленном производстве. Наверное, точка возврата на те позиции уже пройдена, и к тем амбициям, которые имел СССР, наша промышленность вернуться не сможет. Но мы все же и не Берег Слоновой Кости. Мы можем занять достойное место в мировом машиностроении, чтобы наши дети имели возможность заниматься интересным и творческим инженерным трудом.
Точкой роста для таких предприятий, как наше, является внимание государства. Если наши разработки поддерживаются Федеральной целевой программой — это знак для всей отрасли. Тогда уже через три года будет получен новый дизельный двигатель отечественного производства. Это позволит закрывать проблему судового и железнодорожного транспорта, малой энергетики и других объектов, требующих промышленных дизелей, со сроком службы 25—30 лет. Важно и нужно, чтобы такие российские разработки были встроены в программы развития других отраслей — например, перспективы дизельных двигателей были учтены при разработке программы модернизации российского речного флота. Иначе мы будем тратить госбюджет на иностранную продукцию. Тем не менее сейчас создавать продукты, предназначенные исключительно для России и ее ближайших соседей, нельзя, продукт должен быть конкурентоспособен и на мировых рынках, иметь там свою долю. Возможно ли это? Вполне. Если смотреть с позиции стоимости рабочей силы, то у Китая это временные преимущества, труд там будет дорожать. Зарплаты российских работников (хотя я думаю, что они не всегда соответствуют их производительности труда) являются вполне конкурентоспособными для себестоимости продукции. У России есть задел по инженерной грамотности, это наше преимущество. Но уже сейчас есть дефицит «умной рабсилы» — мы привозим таких интеллектуальных гастарбайтеров, например, квалифицированных рабочих из других городов и Белоруссии. Дефицит интеллектуальных инженерных кадров испытывают и на Западе. Поэтому я думаю, что перспективным для российских предприятий может быть и партнерство с западными концернами по схеме, когда наши разработки остаются российской интеллектуальной собственностью, а продвижением такой продукции можно заниматься вместе с западными компаниями, у которых есть имидж, доступ на рынки и сервисная сеть. Наша продукция вполне может быть конкурентоспособной на мировом машиностроительном рынке.
* ОАО «Звезда» — крупнейший в России производитель легких компактных высокооборотных дизельных двигателей многоцелевого назначения.
Апоп Апопович # ответил на комментарий Неодин 27 сентября 2011, 00:57 Какие измышления? Ведь Советский Союз при нём грохнулся.
А вместе с тем и сегодняшний день.
Все потомки это скажут, любые аналитики признают.
В интеллектуальном плане был полный кретин.
Это даже кавказцы признали, хотя раньше они его боготворили.
И свою болтовню об отсутствии «аргумента» оставляйте при себе: именно вы и занимаетесь
Он был кретин, и это факт.
На фиг он брал Берлин к 8 мая и губил десятки тысяч людей, если не сотни тысяч, когда б в июне немцы от голода в окружённом городе сами выбросили бы белый флаг сдачи в плен.