какое наказание не применялось в средние века по каноническому праву

1.4. История государства и права средних веков. Пути развития средневековых цивилизаций запада и востока

1.4.5. Каноническое право в средневековой Европе

Каноническое (церковное) право возникает вместе с христианской церковью, но оформление получает не сразу. В течение VI−Х вв. оформляются общая богословская доктрина христианской церкви, а также распорядок службы и нормы обшей церковной дисциплины. В этот период каноны (нормы, правила, образцы) отождествляются с постановлениями соборов и синодов (собраний епископов), с декретами и решениями отдельных епископов, а также с текстами о наказаниях в Библии.

В 1075−1122 гг. происходит важная внутрицерковная реформа, инициированная папой Григорием VII, в результате которой была разработана особая церковная система права, названная новым правом (ius novum), а также новым католическим правом.

Таким образом, каноническое право – это право, содержащееся в церковных канонах – законах, изданных духовной властью и санкционированных властью светской. Моментом зарождения канонического права можно считать издание сборника правил Никейского собора 325 г. при веротерпимом императоре Константине. Время наивысшего расцвета канонического права – средневековье, хотя это право существует в ограниченных пределах и в наши дни.

В новом римско-католическом праве ощутимо влияние римского права (понятия, нормы – особенно в вопросах собственности, наследования и договоров) и права обычного (в центре его стояли вопросы защиты чести, соблюдения клятвы, возмездия, примирения и коллективной ответственности). В каноническое право вошли также многие библейские примеры и метафоры, ставшие составной частью отдельных канонов.

Первыми кодификациями канонического права были частные собрания канонов. К ним относятся сборник канонов и текстов – Собрание 74 титулов (1050г.) и собрание всех норм (Pannormia) Ивона Шартрского, впервые в XI в. изложившего все каноническое право. В это же время Григорий VII объявляет о полномочиях Папы «создавать новые законы в соответствии с нуждами времени». Эти папские законы получили название декреталий и воспринимались уже не как дополняющие и уточняющие постановления, а как совершенно новые.

В 1140 г. появляется декрет Грациана, монаха монастыря Св. Феликса в Болонье, под названием «Согласование разрозненного». Это была обработка канонического права с включением библейских текстов и папских декреталий. После этой работы стали различать «старое право» и «новое право», т.е. старые соборные законы и новые папские декреталии. Каноническое право, по Грациану, есть не мертвое тело, а живой организм, который не только имеет корни в прошлом, но и продолжает развиваться.

Каноническое право традиционно регулирует правоотношения, связанные с особым субъектным составом – таковы гражданско-правовые, процессуальные, уголовно-правовые отношения с участием духовных лиц. Юрисдикции судов канонического права подлежали и религиозные преступления (ересь, магия, колдовство, осквернение предметов религиозного культа и пр.). Далее следовали преступления, связанные с грехом (кровосмешение, внебрачное сожительство, лжесвидетельство), которые также входили в компетенцию судов канонического права. Отдельной областью регулирования была сама церковная власть (власть назначать на церковные должности, процедуры улаживания споров между священниками, дисциплинарные санкции и др.). Особый разряд регулирований распространялся на взаимоотношения церковной и светской властей. Преступления общего вида также зачастую входили к область церковной юрисдикции (в качестве наказаний применялся фиксированный перечень покаяний, налагаемых за разные преступления, включая убийство и лжесвидетельство). Кроме того, в Средние века все правоотношения в брачно-семейной сфере регулировались каноническим правом. К ним относились установление брачного возраста, порядок заключения брака, недопустимость разводов, имущественные правоотношения супругов, определение препятствий для заключения брака, определение законнорожденности детей, расторжение брачных уз.

Источниками канонического права являются:

— Библия (особенно Новый Завет);

— каноны вселенских церковных соборов (только на одном вселенском соборе средневековья – Латеранском в 1215г. – было принято 70 канонов);

— постановления поместных соборов Западной Европы;

— послания, декреты, буллы, энциклики пап римских. Этот источник канонического права весьма распространен: только в период понтификата Папы Иннокентия III (1198-1216) было издано более шести тысяч посланий и булл, хранящихся в архивах Ватикана.

Наиболее важным источником канонического права является Свод канонического права (Corpus juris canonici), название которого утвердилось с XVI в. (1582 г., понтификат Григория XIII) применительно к полному собранию всех известных в то время источников канонического права. Центральной частью Свода является уже упоминавшийся декрет Грациана, который содержит учение о лицах и источниках канонического права, а также основы церковной юрисдикции и обрядности. В Свод вошли также важнейшие папские постановления начиная с XII в. и каноны вселенских соборов XII−XIII вв. Позднее (в XVII в.) к Своду по инициативе Папы Римского Павла V (1605−1621) был приобщен краткий и очень содержательный учебник канонического права – Институции Лансело (1563).

Свод канонического права выдержал множество изданий. И в наши дни он остается основным источником не только западноевропейского церковного права, но и таких самостоятельных отраслей права, как международное, конституционное, гражданское, уголовное, процессуальное – особенно в Италии, Польше, Франции, Германии.

Католическая церковь достигла расцвета в конце XII в., когда многие европейские монархи признали себя вассалами Папы Римского Иннокентия III. Именно тогда получает первоначальное нормативное закрепление и распространение деятельность «святой инквизиции», призванной бороться с ересью.

Папа Римский был верховным главой западноевропейской инквизиции. Именно он назначал инквизиторов, как правило, из «нищенствующих» монашеских орденов – доминиканцев и францисканцев. При таком назначении учитывался только возрастной ценз – не ниже 40 лет. Лишь Папа мог отлучить от церкви инквизиторов, имевших неограниченные полномочия. В XIII−XIV вв. в Западной Европе наводила устрашение должность генерального (главного) инквизитора с советом при нем. За 15 лет деятельности одного из таких главных инквизиторов – испанца Томаса Торквемады – было сожжено более восьми тысяч и приговорено к другим каноническим наказаниям более 90 тысяч человек.

Согласно третьему канону IV Латеранского вселенского собора (1215) и дополнившему его постановлению Тулузского поместного собора (1229) инквизиторы возбуждали обвинение в ереси по доносам или показаниям подследственных. Официально доносчиками могли быть девушки и юноши соответственно с 12 и 14 лет, но широко привлекались и свидетельства малолетних. Имена таких лиц хранились в тайне: их знал только инквизитор. С XIV в. в помощь инквизиторам церковь назначала юристов-экспертов (квалификаторов) из числа духовных лиц. В ходе следствия присутствовали прокурор, понятые, врач; могли быть приглашены нотариус и палач.

Каноническое право допускало наказания самые разнообразные. Епитимьи, т.е. молитвы, либо ношение позорящих знаков отличия считались наказаниями легкими. Тюремное заключение могло быть простым, когда осужденный содержался без кандалов; строгим (кандалы на ногах); заключением в каторжную тюрьму (виновного заковывали в ручные и ножные кандалы). Практиковались ссылка на галеры, а также публичное бичевание. Несомненно, «венцом творения» инквизиции было так называемое «отлучение от церкви и передача виновного светской власти для осуществления наказания без пролития крови». Несколько раз в году светские власти по настоянию церкви, которая сама фарисейски отказывалась приводить наказание в исполнение, созывали публичное богослужение – аутодафе, где оглашался приговор ведьмам, колдунам и еретикам всех мастей. После этого приговоренных к смерти сжигали на костре.

Источник

КАНОНИЧЕСКОЕ ПРАВО

Каноническое право ре­гу­ли­ру­ет во­про­сы уст­рой­ст­ва Церк­ви, взаи­мо­от­но­ше­ний её чле­нов, цер­ков­ных пра­во­на­ру­ше­ний, су­до­про­из­вод­ст­ва, уп­рав­ле­ния цер­ков­ным иму­ще­ст­вом, взаи­мо­от­но­ше­ний Церк­ви с го­су­дар­ст­вом и др. об­щественными струк­ту­ра­ми, а так­же брач­но-се­мей­ные от­но­ше­ния.

В западной юри­дической литературе ино­гда раз­ли­ча­ют­ся по­ня­тия «каноническое право» и «цер­ков­ное пра­во» (jus ecclesiasticum). На пра­во­слав­ном Вос­то­ке, в ча­ст­но­сти в Русской пра­во­слав­ной церк­ви, в цер­ков­ных до­ку­мен­тах, учеб­ной дея­тель­но­сти, оби­хо­де эти по­ня­тия упот­реб­ля­ют­ся си­но­ни­мич­но.

Цер­ков­ное нор­мо­твор­че­ст­во на ос­но­ве ка­но­нов не пре­кра­ти­лось и по­сле 883 года, но ак­ты, из­дан­ные в отдельных по­ме­ст­ных пра­во­слав­ных церк­вах или епар­хи­аль­ны­ми ар­хие­рея­ми, не име­ют об­ще­цер­ков­но­го ав­то­ри­те­та.

Об­шир­ные тол­ко­ва­ния на пол­ный со­став ка­но­нического кор­пу­са соз­да­ны в XI-XII веках ви­зантийскими ка­но­ни­ста­ми Ари­сти­ном, Зо­на­рой, Валь­са­мо­ном; в XIV веке со­став­ле­на Вла­ста­ря син­таг­ма ал­фа­вит­ная; на ру­бе­же XVIII-XIX веков вы­шел ка­но­нический сбор­ник с тол­ко­ва­ния­ми «Пи­да­ли­он». На Ру­си тек­сты ка­но­нов бы­ли из­вест­ны по Корм­чей кни­ге. В 1839 году в Рос­сии из­да­на Кни­га пра­вил.

Каноническое право име­ет свою сис­те­му, ко­то­рая рег­ла­мен­ти­ру­ет: со­став и уст­рой­ст­во Церк­ви (всту­п­ле­ние в Цер­ковь, ие­рар­хия, ру­ко­по­ло­же­ния, со­став кли­ра, пра­ва и обя­зан­но­сти кли­ри­ков, мо­на­ше­ст­во), ор­га­ны цер­ков­но­го управ­ле­ния (выс­шая власть в Церк­ви, цер­ков­ная юрис­дик­ция, ди­ас­по­ра, ста­ту­сы ав­то­ке­фаль­ных, ав­то­ном­ных церк­вей, епар­хий и при­хо­дов), ви­ды цер­ков­ной вла­сти (учи­тель­ная, свя­щен­но­дей­ст­вен­ная, пра­ви­тель­ст­вен­ная), от­но­ше­ние к др. кон­фес­си­ям и го­су­дар­ст­ву.

В от­ли­чие от государственного, пуб­лич­но­го пра­ва лю­бо­го на­ро­да, ко­то­рое яв­ля­ет­ся со­ци­аль­но обу­слов­лен­ным и пре­тер­пе­ва­ет из­ме­не­ния, ос­но­ва канонического права, от­но­ся­щая­ся к внутренней жиз­ни Церк­ви, ос­та­ёт­ся не­из­мен­ной (со­став Церк­ви, ие­рар­хия свя­щен­ст­ва, ру­ко­по­ло­же­ния, со­вер­ше­ние цер­ков­ных та­инств). Нор­мы, ре­гу­ли­рую­щие от­но­ше­ния Церк­ви как од­но­го из об­ще­ст­венных сою­зов с др. об­щественными об­ра­зо­ва­ния­ми, пре­ж­де все­го с го­су­дар­ст­вом, мо­гут из­ме­нять­ся. Так, в Римской им­пе­рии по­сле Ми­лан­ско­го эдик­та (313 год), ко­гда хри­сти­ан­ст­во ото­жде­ст­в­ля­лось с государственными ин­те­ре­са­ми, а цер­ков­ным пра­ви­лам при­да­ва­лась си­ла государственных за­ко­нов, свя­щен­ное пра­во (jus sacrum) бы­ло ча­стью пуб­лич­но­го, государственного пра­ва (jus publicum). Каноническое право ре­гу­ли­ро­ва­ло часть гражданских пра­во­от­но­ше­ний, например брач­но-се­мей­ные пра­во­от­но­ше­ния (за­клю­че­ние бра­ков, ре­ги­ст­ра­ция ро­ж­де­ний, бра­ков, смер­тей). В Но­вое и Но­вей­шее вре­мя в ре­зуль­та­те се­ку­ля­ри­за­ции круг этих пра­во­от­но­ше­ний су­жал­ся.

Каноническому праву, так­же как и свет­ско­му пра­ву, при­сущ ха­рак­тер при­ну­ди­тель­но­сти. Од­на­ко в от­ли­чие от свет­ско­го пра­ва в ос­но­ве канонического права ле­жит не государственное при­ну­ж­де­ние, а об­ра­ще­ние к внут­рен­не­му ду­хов­но­му ми­ру на­ру­ши­те­ля цер­ков­ных ка­но­нов, по­бу­ж­даю­щее его к по­кая­нию.

Источник

Наказание в каноническом праве

В этом году доктор юридических наук, известный византолог А.М. Величко порадовал читателей «Русской Народной Линии» целой серией своих очерков —

«Право не существует само для себя, его сутью, напротив, является жизнь самих людей»

Фридрих Карл фон Савиньи [ii]

«Всюду, где право впервые выступает в истории, всюду является оно в связи с религией. Повеления права выдаются за повеление божества — либо только некоторые, особенной нравственной важности и веса, либо же все. Не то, чтобы здесь действовали намерение, расчет, благочестивый обман — нет, сознание нравственной природы права, будучи субъективно воспринимаемо религиозно настроенной натурой как голос божества, объективно выражает свои внушения и воззрения как божественные откровения».

Рудольф фон Иеринг [iii]

«Я смотрю на церковные наказания как на один из тех институтов церковного права, которые не могут замкнуться в неподвижные формы, при рассмотрении которых возникает неизбежный вопрос о границах между Церковью и государственной жизнью, между положением человека в Церкви, как ее члена, и между положением человека в государстве, как его гражданина. Отсюда неоспоримое и неизбежное сближение начал церковного права с воззрениями времени, со светским правосостоянием и, следовательно, с наукой права в обширном смысле».

Николай Семенович Суворов [iv]

Сегодня нередко (и весьма тенденциозно) утверждают, будто Церковь и государство вследствие антагонизма их природ обречены жить в параллельных мирах. Но, очевидно, в таком случае нам должна открыться неуклонная и многовековая тенденция их самоизоляции друг от друга. Или хотя бы стремление Церкви освободиться от навязчивой опеки со стороны политической власти, что должно было бы выразиться, ко всему прочему, в ее независимом от государства альтернативном правотворчестве.

Множество церковных правил обязано своим происхождением именно государственной власти: новеллы Византийских Императоров, законы Императоров Западной Римской Империи и Священной Римской империи германской нации, указы Русских Царей, акты Святейшего Синода Русской Православной Церкви до 1917 года и тому подобные. Это безусловный и неоспоримый исторический факт. И вопрос, от чьего лица издавать канон — Императора, Собора или патриаршего Синода зачастую решался по принципу целесообразности и традиции.

В центре образа — Святой Благоверный Император Маркиан Флавий Восточно-Римский и его супруга Святая Благоверная Царица Пульхерия. Современная греческая икона

Любые правовые сборники тех далеких веков изобилуют новеллами Императоров по самым важным вопросам церковного быта. «Кодекс Феодосия» ( V в.), «Кодекс Юстиниана» ( VI в.), «Эклога» ( VIII в.), «Прохирон», «Василики», «Эпанагога» ( IX в.), не говоря уже о сотнях и сотнях императорских эдиктов разных времен, уделяли немалое место вопросам церковной дисциплины и благочестия. И если в настоящее время ссылки на них исчезли, то не потому, что взамен императорских актов появились правила органов Церкви, а потому, что, как и многие другие древние каноны, эти нормы уже утратили свое практическое значение и отошли в область «мертвого права».

Кодекс Императора Феодосия I — Codex Theodosianus — первое официальное собрание законов Римской Импе рии. Издание 1736 года

Вместе с тем мы знаем массу «настоящих» канонов, напрямую регулирующих вопросы гражданско-правовых, семейных и публичных отношений, что, вообще-то, всегда считалось прерогативой государственной власти. Например, Синод при Константинопольском патриархе Афанасии (1289–1293; 1304–1310) принял правило, определявшее порядок вступления в наследство для бездетных овдовевших мужчин и женщин. Треть наследуемого имущества надлежало передать в казну правительству, треть — на поминовение усопшего, а оставшаяся часть сохранялась за вдовцом (вдовой).

Более того, нельзя не заметить, что императорских актов, регулирующих самые разные вопросы церковного быта и дисциплины, несопоставимо больше, чем синодальных актов, вторгающихся в сферу гражданского или публичного права. Их привычное соотношение между собой и степень участия Византийских Царей в каноническом законотворчестве прекрасно иллюстрирует тот факт, что указанное выше синодальное постановление о 7-й степени родства было введено в действие Императором Мануилом I Комнином (1143–1180) в том же 1166 году Царским законом. Василевс постановил, что данное синодальное постановление должно неукоснительно исполняться всеми и оставаться неизменным в будущем.

Прижизненное изображение Святого Императора Юстиниана Великого в окружении свиты. Храм Святого Мученика Виталия Медиоланского в Равенне. Мозаика VI столетия

Эта «халкидонская» особенность канонов, нераздельное и неслиянное соединение в них норм государственного и сугубо церковного права, не характерная более ни для какой иной отрасли правоведения, и вызывает неослабевающий интерес к нему со стороны множества исследователей.

Начнем с общей для церковного и государственного права истории. Изучение канонического права позволяет без труда убедиться в том, что оно появилось и возрастало на стволе римского права и, образно выражаясь, в известной степени являлось его «церковным факультетом». Все, в буквальном смысле слова все основополагающие принципы и традиции римского права были воспроизведены в каноническом праве: структура нормы, сроки и порядок введения ее в действие, территория применения, принцип соотношения закона и правового обычая, юридическая техника и тому подобное. Да иного и быть не могло, поскольку все члены Церкви в Римской империи являлись одновременно ее гражданами, жили по римскому праву, альтернативы которому не было, и сама эвентуальная замена ему показалась бы современникам дикой выдумкой.

123-я новелла Императора Святого Юстиниана Великого, одна из основополагающих для церковной дисциплины, прямо копирует структуру обычной нормы права («гипотеза–диспозиция–санкция»). В ней указывается, что архиереям единственно приличны посты, молитвы, ночные бдения и размышления о Христе. Лица, замеченные в играх, посещениях развлекательных мероприятий и иных непристойных мест, подлежат запрету служения сроком на 3 года с высылкой в монастырь на покаяние, хотя сана не лишаются.

Среди прочих в каноническом праве присутствует множество уполномочивающих норм, касающихся компетенции тех или иных лиц или органов церковной власти. Согласно законам Святого Юстиниана Великого епископы наблюдали за отправлением правосудия местными городскими начальниками и соразмерностью преступлению назначенных наказаний (134-я новелла). А 116‑я и 128‑я новеллы предписывают архипастырям участвовать в выборах и назначениях городских чиновников, внося ходатайства об увольнении нерадивых лиц.

Другой пример не менее ярок. По древней римской традиции собственниками храмов в римском праве признавались боги. Развивая эту идею, Император Святой Юстиниан Великий распространил правовой институт res sacrae на все христианские храмы. Как следствие, единственным субъектом имущественных прав Церкви стал законодательно признаваться Иисус Христос. Это, конечно, имело далекие последствия в части обеспечения неприкосновенности церковной собственности.

Копия церемониального блюда-миссория 388 года с портретом Святого Благоверного Императора Феодосия I Великого — последнего Государя единой Римской Империи, в окружении соправителей — сыновей Цезарей Аркадия и Гонория и брата жены — Императора Рима Валентиниана II

Так, согласно 25-му Апостольскому правилу епископ, пресвитер или диакон, уличенные в клятвопреступлении, подлежат извержению из священного сана, хотя и не отлучаются от церковного общения. 7-е правило III Вселенского Собора повелевает анафематствовать мирян, излагающих иной Символ Веры, чем тот, который утвердила Церковь. Однако епископы и пресвитеры подлежат извержению из сана без последующей анафемы.

Миряне, похищающие чужих жен для супружества, предаются анафеме. А клирики в этом случае подлежат извержению (27-е правило IV Вселенского Собора). Согласно 80-му канону Трулльского Собора клирики, пребывающие в чужом городе и не посещавшие в течение 3 недель храм в воскресенье, подлежит извержению, а миряне — отлучению. Впрочем, встречаются и некоторые исключения из этой практики. Например, согласно 86-му канону Трулльского собора клирики, содержащие притон с блудницами, подлежат извержению из сана и отлучению, а мирянин — просто отлучению.

Святитель Григорий Нисский. Мозаика XI столетия в Киевском Софийском соборе

Влияние римского права на церковное законотворчество чувствуется буквально во всем, даже в стиле изложения материала. Так, рассуждая о блуде и прелюбодеянии, Святитель Григорий Нисский (память 10 января) в своем 4-м правиле пишет: «Все незаконное в любом случае противозаконное, и тот, кто владеет не своим, очевидно, владеет чужим. Если же кто-то обратится не к своему, то непременно возьмет чужое, а чужое для каждого — все, что не свое, даже если владелец этого неизвестен». Чем не рассуждения профессионального юриста?!

Неудивительно поэтому, что и в церковном праве мы видим прямой аналог «праву юристов» — Правила Святых Отцов. В частности, в сборниках правил присутствуют следующие виды их канонического творчества: послания (Дионисия, архиепископа Александрийского, Святителей Афанасия Великого, Василия Великого, Григория Нисского, Григория Богослова, Амфилохия Иконийского, Геннадия Константинопольского, Кирилла Александрийского, Тарасия Константинопольского); правила (Святителей Петра Александрийского, Григория Неокесарийского, Феофила Александрийского, Кирилла Александрийского); канонические ответы (Святителя Тимофея Александрийского); наставления (Святителя Феофила Александрийского).

Родство (а иногда и тождество) норм римского и канонического права в полной мере проявляется также в понимании целей и установлении видов наказаний. Хотя вместе с тем именно в этой части уже начинает проявляться то существенное отличие церковного правила от римского государственного аналога, которое напрямую вытекает из природы Церкви и стоящих перед ней задач. Этого вопроса мы сейчас предметно коснемся.

Разумеется, Римское государство также было заинтересовано в исправлении преступника, но эта цель никак не могла конкурировать с карательной целью наказания. Не только отмщение преступнику, но и профилактика преступления на будущее основывались на страхе перед возможным наказанием. Поэтому, к слову, оно и имело обычно устрашающие черты.

Путевождь и Пророк Моисей со свитком Ветхозаветного Закона. Русская северная икона XVII столетия

Даже Ветхозаветный закон Израиля, предтеча христианского закона и непосредственное творение Бога, стал своего рода пленником уголовно-правовых традиций древней эпохи, хотя являлся ярким исключением из общих правил. Так, хотя и в нем смертная казнь встречалась еще часто, но она применялась за преступления против веры, то есть непосредственно против Бога, и тяжкие проступки против личности. В других случаях наказания носили более мягкие черты.

[i] Величко А.М. Исихазм в праве и политике. М.: Вече, 2019. 254 с.

[vi] Деяния Вселенских Соборов: В 4 т. Т. 3. СПб., 1996. С. 68, 69.

[vii] Суворов Н.С. О церковных наказаниях. С. 55.

[x] Пухта Георг Фридрих. История римского права. М., 1864. С. 486, 487.

[xii] Суворов Н.С. Объем дисциплинарного суда и юрисдикции Церкви в период Вселенских соборов. Ярославль, 1884. С. 4, 5, 85, 86.

[xiv] Хвостов В.М. Система римского права. М., 1996. С. 24, 33, 39.

[xix] Прокошев П. Церковное судопроизводство в период Вселенских Соборов ( accusatio ) и влияние на него римо-византийского процессуального права. Казань, 1900. С. 52–56, 59, 61, 63, 93, 94.

[xxi] Морев М.П. Римское право. М., 2017. С. 42, 43, 45.

[xxv] Суворов Н.С. О церковных наказаниях. С. 35, 36.

[xxvii] Заозерский Н.А. Церковный суд в первые века христианства. Кострома, 1878. С. 49, 50.

[xxviii] Павлов А.С. Курс церковного права. СПб., 2002. С. 296.

Источник

Наказание в каноническом праве

В этом году доктор юридических наук, известный византолог А.М. Величко порадовал читателей «Русской Народной Линии» целой серией своих очерков —

Нельзя не признать в свете сказанного, что отношения римского и церковного права к наказанию существенно разнятся между собой. Но это еще не означает, что между ними зияет бездонная, непроходимая пропасть, как иногда утверждают («церковные наказания не служат возмездием за нарушение церковных правил, а составляют необходимое последствие этого нарушения»)[1]. Ведь в полном соответствии с римскими правовыми традициями в каноническом праве также различались наказания врачующие ( poenae medicinales ) и воздающие ( poenae vindicativae ), виндикативные, карательные [2].

Цель врачующих наказаний — исправление виновного лица. А цель виндикации, как и в римском праве, заключается в защите и охранении авторитета церковного закона и отмщении за нарушение канонического порядка. Древняя Церковь, как и современная ей политическая власть, полагала, что виновный должен сполна претерпеть зло, определенное за нарушение церковного правила, независимо от того, исправился он или нет[3].

Двойственная, на первый взгляд, позиция канонического права на самом деле представляется вполне естественной. Церковь земная, воинствующая не есть Царство Небесное, которое еще приидет. Человек в период своего земного существования несет на себе все последствия первородного греха и недостатки собственной материальной природы. А потому и Церковь, состоящая из грешных людей, и ее каноническое право неизбежно находятся в определенной зависимости от специфики земного бытия. А она проявляется помимо прочего в карательных функциях церковноправовой нормы, казалось бы, совершенно несвойственных Церкви. Несвойственных только на первый взгляд: нелепо предполагать, будто Церковь, пребывающая в обществе, апеллирует исключительно к личным чувствам и совести нарушителя христианских устоев, пренебрегая карательной составляющей наказания.

Безусловно, Церковь борется за каждого человека и жаждет его возвращения в свое лоно. И это следствие ее сакральной природы. Но она же, как Церковь земная, волей-неволей вынуждена сохранять верность национальным традициям, подвергаясь влиянию времени и места и т.п. Это неизбежное следствие ее существования в мiру, поскольку Церковь составляют именно те люди, которые эти национальные, политические и правовые традиции создали веками. Церковь предлагает всем идеал Христовой любви, но в практической своей деятельности общается с грешниками, приноравливаясь к их быту; праведникам Спаситель не нужен (Мф. 9:13).

Двойственность канонического права была присуща уже Древней Церкви. В последующем, по мере врастания Церкви в Римскую империю, объективные обстоятельства тем более способствовали сохранению и даже более широкому применению карательных мер при одновременном резком уменьшении сугубо канонических наказаний за церковные правонарушения. Объяснение заключается в том, что церковный канон получил статус государственного закона и подлежал защите со стороны политической власти всеми привычными способами. Поэтому лица, погрешившие против Церкви и признанные виновными, далее попадали в руки государства, которое применяло к ним наказания как к обычным преступникам, нарушившим закон. Конечно же, эта тенденция не могла не отразиться на церковном понимании наказания[5].

Учение о сатисфакции ( poenae vindicativae ) довольно быстро нашло отражение уже в творениях ранних латинских отцов. У священномученика Киприана Карфагенского (память 16 сентября) satisfacere Deo обретает точный смысл — вернуть милость Божию и утолить гнев Божий посредством покаянных упражнений. И ко второй половине III в. на латинском Западе развилась целая система обязательственных действий, проникнутая той мыслью, что тяжесть греха и тяжесть исполнительных действий по отношению к Богу должны быть поставлены в соотношение между собой.

Очень ярко и скоро следы национального влияния на канонические санкции проявились у германцев, для правовых традиций которых была характерна идея денежных штрафов как оптимального способа искупления вины. Император Карл Великий (800–814), будучи не в силах бороться с этими явлениями, легализовал данную практику как каноническую. В короткое время это привело к повсеместной замене обычных церковных наказаний штрафами. Напрасно Шалонский собор 813 г. требовал совершенно искоренить этот нарождающийся церковный обычай — его призывы ни к чему не привели. И к началу X века все епископии на Западе практиковали систему денежных выкупов.

Равноапостольный Святитель Патрикий Ирландский. IV – V столетия. Современная православная икона

Но, вероятно, еще легче штраф как способ искупления вины за совершение наказуемого Церковью поступка закрепился в Британии и благочестивой Ирландии. Там национальные традиции, вследствие чрезвычайной удаленности понтификов и невозможности для них контролировать церковный быт островитян, быстро взяли верх над континентальными практиками. И если Италия еще как-то сопротивлялась денежным заменам покаянию, то в британских церковных общинах они прижились «намертво». Уже в V столетии Собор в Ирландии под руководством Святителя Патрика (память 30 марта) принял соответствующие правила. А впоследствии им следовали Святитель Феодор Кентерберийский (память 19 сентября), Святой Беда Достопочтенный (память 27 мая), причисленный к лику Учителей Церкви, и король Уэссекса Эгберт (802–839)[7]. Как известно, впоследствии эта идея разовьется в целое учение об индульгенциях как закономерном следствии «нормированного воздаяния».

Нельзя сказать, будто Востоку учение об удовлетворении было совершенно чуждо. Идея Святителя Василия Великого о наказании как способе очищения совести грешника допускала разные формы покаяния, в том числе и денежные выплаты. Но в Византии идея удовлетворения развилась главным образом в форме тайного покаяния, а также практике духовников назначать сокращенные сроки покаянных молитв, количество поклонов, дней и часов покаянного поста[8].

Зато в России карательная функция наказания и удовлетворение Богу через выплату денежного штрафа быстро получили признание. Это было обусловлено тем, что в обычаях нашего Отечества того времени штраф являлся универсальным средством заглаживания вины. «В древнем праве денежные наказания имели такое же значение, какое позже приобретают другие способы наказывать»[9]. Кроме того, нельзя сбрасывать со счетов материальные потребности зарождающейся Русской церкви, которые князья желали удовлетворить таким простым способом. И уже в «Уставе» Святого Равноапостольного Великого Князя Владимира (978–†1015) было установлено, что Церковь получает десятину не только с княжеского дохода, но даже от суда[10].

Святой Благоверный Великий Князь Ярослав Мудрый с Софийским собором и Русской Правдой. Современная икона

Впрочем, и в остальных случаях Церковь неизменно получала свою денежную пеню. Например, по «Правде» Святого Благоверного Великого Князя Ярослава Мудрого (1016–†1054) в случае двоеженства виновный мужчина обязывался жить со «старой» женой, «новую» отправляли в монастырь, и с виновника еще требовали уплаты 40 гривен митрополиту. Еще большее денежное наказание ждало братьев, сожительствовавших с одной женщиной — штраф составлял уже 100 гривен[11]. Может показаться, что в этих примерах речь шла не о церковных, а о государственных наказаниях. Однако в то время, в отличие от Византии и Западной Европы, в России вообще не было ни одного законодательного памятника, который бы знал четкое разделение между властью княжеской и первосвятительской[12].

И поэтому хотя наши «Уставы» и «Правды» содержат некоторый перечень церковных преступлений, но он очень невелик и повторяет отдельные нормы Трулльского собора, хотя уже со своими санкциями. Так, Святой Благоверный Великий Князь Ярослав Мудрый устанавливал наказание 12 гривен в пользу митрополита и смертную казнь (!) от Князя за бритье головы и бороды. Упоминаются еще церковная татьба, ведовство, волхвование, чародейство, богохульство и тому подобное[13].

Эта практика «денежного прощения» нашла свое богословское обоснование в целом ряде наших отечественных памятников церковного права, в том числе в ответах на вопросы Новгородского епископа Святителя Нифонта (память 8 апреля), Кирика (в его «Вопрошаниях»), а также в «Церковном правиле» Киевского митрополита Иоанна (XI в.)[14].

Что же касается иных санкций, то в последующем денежные штрафы были почти безальтернативно вытеснены телесными и иными тяжкими наказаниями, которые никоим образом невозможно отнести к «врачующим». Так, в «Соборном Уложении» Царя Алексея Михайловича (1645–†1676) прямо установлено, что иноверцы и еретики, возводящие хулу на Господа, подлежат сожжению (§1 главы 1), убийство в храме также наказывалось смертью (§3 главы 1), безчинник, сотворивший разор в храме, подлежал битью батогами (§6 главы 1), а того, кто во время Литургии дерзнет бить челом царю или патриарху, нарушая церковное богослужение, следовало предавать тюремному заключению[15].

Соборное Уложение Царя Алексея Михайловича 1649 года: Глава Первая «О богохульниках и церковных мятежниках».

Примечательно (и это, разумеется, не самая светлая страница в истории Русской Церкви), что само священноначалие широко применяло телесные наказания, и они нередко бывали очень жестоки. Коломенский архиепископ Иосиф обычно наказывал своих клириков плетьми и держал на цепи, раздев предварительно донага; конечно, это был далеко не единичный случай. Даже в середине XVIII столетия обнаженных монахов били перед мирянами, и лишь указанием Московского митрополита Платона (Левшина) (1775–†1812) эта практика была прекращена[16].

Вообще, следует признать, что, вопреки нашим идиллиям, утилитаризм в нашем государстве частенько первенствовал над всеми остальными мотивами, в том числе и в уголовной политике. К.Н. Леонтьев как-то писал:

«Россия всегда оригинальна тем, что в ней всего можно ожидать наихудшего, когда дело идет о высшей культуре. Наш утилитаризм начинает далеко превосходить европейский, ибо корни идеальной культуры были у нас моложе и слабее, и их оказалось легче вырвать, чем на Западе, где идеальные потребности религии, поэзии, рыцарства и т.п. накопились за тысячу лет»[17].

Помимо этого, как известно, восточный епископат широко и систематически прибегал к помощи императорской власти в борьбе с ересями и для наказания нарушителей церковных канонов, угрожавших спокойствию Церкви. Более того, архиереи и Соборы сами налагали на нарушителей строгие наказания, не стесняясь мыслями о том, что их решения должны лишь «врачевать» преступника. Иногда это принимало формы, решительно противоречащие духу и букве христианства. Как, например, постановление Константинопольского Собора при патриархе Михаиле II Оксите (1143–†1146), приговорившее к сожжению богомилов[18].

Вспомним также, как и какими мерами боролась официальная Русская Церковь с раскольниками, чтобы прийти к несложному выводу о свойственности карательных мер и нашему отечественному церковному праву. Как известно, уже в 1490 году Новгородский архиепископ Святитель Геннадий (память 4 декабря) предал нераскаявшихся в ереси «жидовствующих» княжескому наместнику Юрию Захарьевичу, который велел казнить их «градской казнью»[19].

Казнь новгородских еретиков — отсечения языка, сожжение в срубе — по приговору Собора 1504 года. Миниатюра Лицевого летописного свода.

Идея карательных мер, преследующих своей целью заглаживание вины, присуща и Евангелической церкви. Она охотно признает наказания исправительного характера ( poenae medicinales ), соглашаясь с тем, что при устранении противоправного поведения виновного лица наказание должно быть снято. Это становится возможным, если нарушитель, состоящий под наказанием, обнаруживает раскаяние и обещает исправление, прекращая свою противоправную деятельность[20]. Разумеется, и у протестантов карательные меры знали свои отклонения от того идеала любви и всепрощения, которые мы желали бы видеть в Церкви.

Таким образом, идея сатисфакции, вошедшая в каноническое право из римского, неизбежная для Церкви в условиях ее земного существования, получила широкую интерпретацию. И каждая из форм сатисфакции несла на себе печать земного, греховного бытия, в котором Церковь вынуждена совершать свой ежедневный подвиг.

Тем не менее, сохраняя свое родство с римским правом и используя весь его ассортимент принципов и технических способов правового регулирования, церковное право уже сделало первый большой шаг «в сторону», имевший самые серьезные последствия для всего человеческого общества.

Чем глубже мы вторгаемся в существо канонических наказаний, тем очевиднее становятся для нас его расхождения с римским аналогом. Так, зерно, упавшее в добрую почву, незаметно и быстро начинает приносить свои плоды (Мф. 13:18).

Изучая церковное право, невольно обращаешь внимание на одну, казалось бы, малозначительную деталь, а именно вариативность санкций в канонической норме. Поразительно, но, описывая одну и ту же диспозицию, канонические правила устанавливают разные санкции за их несоблюдение. Более того, нас ждет еще одна неожиданность: церковный суд вправе не только уменьшать или усиливать санкцию, но вообще игнорировать ее, создавая новый прецедент и новые виды наказаний. Приведем несколько типичных примеров.

По 58-му правилу Святителя Василия Великого (память 1 января) лицо, виновное в прелюбодеянии, подлежит 15-летней епитимии и не допускается в течение всего этого времени к причастию. Он же определил, что блудник на 7 лет лишается Святых Тайн (59-е правило). Однако по 14-му правилу Святителя Иоанна Постника (память 12 сентября) и 4-му правилу Святителя Григория Нисского (память 10 января) блудник лишается причастия на 9 лет, а прелюбодей на 18 лет. Впрочем, Святитель Иоанн Постник в своем 20-м правиле допускает еще и меньшее наказание — «всего лишь» 3-летнюю епитимию. А согласно 20-му правилу Анкирского Собора, прелюбодей лишается на 7 лет причастия. Эта же санкция предусмотрена 87-м правилом Трулльского Собора.

Женщина, намеренно убившая плод в своем чреве, по 33-му правилу Святителя Иоанна Постника подлежит 5-летней или 3-летней епитимии. Но по 2-му правилу Святителя Василия Великого епитимия предполагает уже 10-летний срок отлучения.

Согласно 64-му правилу Святителя Василия Великого клятвопреступник на 10 лет лишается причастия, а кто совершил клятвопреступление по насилию или нужде — на 6 лет (82-е правило). Однако Святитель Иоанн Постник, ссылаясь на указанные каноны, полагает, что и 1 год лишения причастия является вполне соразмерной мерой наказания для них (45-е правило).

Мирян, отрекшихся от веры под угрозой наказания языческой власти, 6-е правило Анкирского Собора на 6 лет отлучает от причастия. С ним солидарно и 81-е правило Святителя Василия Великого. Но Святитель Петр Александрийский (память 25 ноября) снижает наказание до 3 лет при условии, что наказуемые претерпели жестокие муки, прежде чем отреклись от Христа (1-е правило). Впрочем, по 2-му правилу Святителя Григория Нисского наказание должно составлять 9 лет.

Согласно 20-му канону Трулльского Собора епископ, всенародно учащий мирян в чужом городе, подлежит извержению из сана и переводу на пресвитерскую должность. А мирянин за сходное деяние, согласно 64-му канону того же Собора, отлучается на 40 дней. Правда, 29-е правило Халкидонского Собора, созванного за два столетия до него, категорически не допускает такой санкции в отношении архиерея, считая, что в отношении епископов возможно лишь извержение из сана.

Разрешение формального противоречия двух норм канонисты видели в том, что 29-й канон Халкидона касался виновных проступков, не допускающих сохранения за архиереем священнического достоинства. А 20-е правило Трулльского собора говорит о деянии пусть честолюбивом и своевольном, но не попирающем Священство. А потому виновный в нем может быть оставлен в пресвитерском сане[21].

Церковное законодательство Российской Империи установило собственные наказания. В частности, волшебники отлучались от причастия на 20 лет, принимающие их или прибегающие к их услугам — на 5 лет, клятвопреступники — на 10 лет, умышленные убийцы — на 20 лет, неумышленные — на 11, святотатцы — на 15 лет, нарушители целомудрия — на 10, 15 и 20 лет в зависимости от рода греха, а многоженцы — на 8 лет[22].

В связи с этим возникает целый ряд вопросов. Например, из каких прецедентов взяты сроки, заложенные в канонических санкциях? Можно, конечно, предположить, что каноническое право действовало по аналогии с римским уголовным законом. Что, к примеру, «слепки» времени отлучения грешника взяты со сроков тюремного содержания преступников. Это предположение тем более кажется естественным из общих соображений, что, по одному справедливому замечанию, Церковь, как организованное в видимом мiре общество, не может не иметь черт, сближающих ее с другими человеческими союзами, в первую очередь государством[23].

Увы, такое предположение лишено оснований. Как известно, в зависимости от тяжести и вида преступления в римском праве наказания делились на две группы. К первой относилась смертная казнь, членовредительство, изгнание и ссылка на рудники. Ко второй группе — штрафы (пени), а также телесные наказания[24].

В присутствии Императора Феофила Иконоборца (829–842) наказывают монаха-иконопочитателя. Миниатюра из Мадридского Кодекса ( XII в.) «Истории Императоров в Константинополе с 811 по 1057 год, написанная куропалатом Иоанном Скилицей»

Тюремного заключения римское право не знало, хотя в городах существовали специальные места для временного помещения отдельных лиц — так называемые карцеры ( carcer ). Кроме того, такой вид наказания допускался главным образом лишь в отношении рабов, что резко сужает возможности его применения в контексте канонического права. Заметим также, что какого-либо четкого регулирования сроков заключения в римском праве просто не существовало, и скорее всего, они зависели от административной практики по каждому конкретному случаю[25].

Не спасают положения и ссылки на более поздние, «византийские» законы. «Эклога» (VIII в.), например, знает следующие виды уголовных наказаний: отрезание языка — за лжесвидетельство (п. 2 титула XVII), смертная казнь — за организацию заговора против Императора, кровосмешение, мужеложство, отравление человека, колдовство, убийство мечом, дезертирство (п. 3, 33, 38, 42, 43, 46, 53 титула XVII), распятие на вилах (фурке) — за разбой (п. 50 титула XVII), телесные наказания (наказание кнутом и палками) — за избиение иерея, блуд и прелюбодеяние, двоеженство, аборт (п. 4, 19, 20–22, 35 титула XVII), штраф — за погубление чужого скота (п. 8 титула XVII), отсечение руки или сечение бичом — за воровство, разграбление могил, похищение человека, подделку монет, телесные повреждения (п. 9, 12, 13, 16, 18, 46 титула XVII), ослепление — за кражу в алтаре (п. 15 титула XVII), отрезание носа — за блудную связь с монахиней, свободной девицей, замужней женщиной и изнасилование (п. 23, 24, 27, 30–32 титула XVII), изгнание — за совращение девицы и непреднамеренное убийство (п. 24, 48 титула XVII), оскопление — за скотоложство (п. 39 титула XVII). И тоже ничего не говорит о тюремном наказании с конкретными сроками.

Поэтому вполне обосновано предположение, что канонические санкции в массе своей рождались без всякой аналогии с римским правом из обычной церковной практики. Поскольку «свободное» каноническое творчество, не имеющее перед глазами каких-либо опытов, едва ли могло иметь место во времена господства римско-правовых воззрений, можно смело предположить, что в своих правилах Святые Отцы и Соборы руководствовались в первую очередь конкретными примерами, возникшими задолго до них, где как раз довлели иные цели наказания, чем те, которые формулировало для себя римское право. А именно духовное исцеление правонарушителя, возврат его в лоно Церкви[26]. Со всеми вытекающими отсюда последствиями.

Святитель Иоанн Златоуст. Мозаика в Софии Константинопольской. IX столетие

Поэтому Святитель Иоанн Златоуст (память 26 ноября) и говорит: «Покажите мне грешника, и я скорее умру, чем допущу, чтобы он переступил порог храма, пока упорствует в своем поведении». И в другом месте святитель продолжает свою мысль: «Если ты знаешь о ком-либо из собравшихся вместе с тобой, что он виновен в непотребстве, и видишь его приступающим к Святым Тайнам, то скажи об этом раздаятелю их. Такой недостоин таинства, удержи его нечестивые руки»[28].

Поскольку же само отлучение (пусть даже временное) от Церкви является прологом духовной смерти христианина, она всячески пытается спасти своего сына или дочь, применяя апробированные духовным опытом средства к исправлению. Разумеется, степень пораженности человека грехом, его усердие к исправлению, а также обстоятельства, способствующие или препятствующие исцелению, могут быть самыми разными. Поэтому Церковь ставит во главу угла не формальную санкцию, установленную канонами, а именно указанные выше обстоятельства духовного врачевания. Отсюда — пестрота и порой даже внешняя противоречивость канонической судебной практики.

Патриарх Московский и всея Руси Сергий (Страгородский)

Индивидуален не только каждый человек, но и целые эпохи. И Церковь каждый раз приноравливается к внешним факторам. А потому нет ничего странного в том, что покаянная практика нынешнего времени качественно отличается от той, которая была сформирована в прежние века. Сегодня даже за грехи, относящиеся к разряду смертных, налагаются наказания, которые для Древней Церкви выглядели бы просто насмешкой над правосудием. Разве можно сравнить, например, прежние санкции за блуд и прелюбодеяние и нынешние? 20 лет отлучения против ежедневного чтения нескольких стихов Евангелия в течение пары недель, коленопреклоненной молитвы по 15 минут в сутки и тому подобного — обычные наказания для современных прелюбодеев.

Но отходя от формальных санкций, Церковь всегда руководствуется главным принципом, сформулированным еще в 102-м правиле Трулльского Собора. А оно гласит: «Приявшие от Бога власть решити и вязати, должны рассматривати качество греха, и готовность согрешившего ко обращению, и тако употребляти приличное недугу врачевание, дабы, не соблюдая меры в том и в другом, не утратити спасения недугующего. Ибо не одинаков есть недуг греха, но различен и многообразен, и производит многие отрасли вреда, из которых зло обильно разливается, и далее распространяется, доколе не будет остановлено силою врачующего».

Разъясняя его, Преподобный Никодим Святогорец (память 14 июля) писал: «Духовный врач должен прежде всего рассматривать расположение и наклонность грешника: любит ли он здравие души, имея горячее покаяние, или, напротив, взращивает во вред себе грех; каким образом он подвергается греху, не отвергает ли спасительные лекарства, которые ему дают, и не увеличивает ли рану греха еще больше»[30].

Отсюда сам собой напрашивается важнейший принцип наказания: чем духовно здоровее христианин, тем легче должны быть формы покаяния. Иначе зачем годами не допускать к причастию христианина, если он и так раскаивается в совершенном грехе?! Отстаивая его, Антиохийский патриарх и канонист Феодор Вальсамон (1193–1199) утверждал:

«Чтобы кто не впал в беспечность по причине продолжительности сроков епитимии, местный архиерей если увидит, что кто-либо, подвергшись епитимии за какой-нибудь грех, принял врачество епитимии с благодарением и с горячим усердием, показывает покаяние, должен сократить срок епитимии, не боясь осуждения за то, что якобы нарушает каноническую строгость относительно сроков епитимии»[31].

Однако, поскольку для Церкви важнее всего спасение человека, наряду с первым допускается и другой подход: чем слабее человек, тем легче покаяние. Разумеется, до известных пределов. Основу для подобной практики видят в том, чтобы «в случае, когда священники будут давать сильным духом и ревностным к покаянию снисходительные епитимии, а более нерадивым и малодушным, наоборот, строгие, они, не исправив ни тех ни других, не погубили их. Духовнику подобает рассматривать прежде всего и в соответствии с этим оказывать милость, облегчая епитимии нерадивому и малодушному, но делая их более тяжелыми для сильного духа, и то и другое творя по милости, чтобы сильного духом чистить от греха, а у малодушного не сделать рану еще хуже»[32].

Примиряя кажущееся разногласие, известный канонист писал: «При наложении церковных наказаний особенно же при назначении отлучения от Святых Тайн, следует поступать осмотрительно, дабы ни кающегося не обременять и не привесть в отчаяние, ни в ожесточенном не произвесть неуважения к Святым Тайнам и равнодушия к содеянному преступлению, ни в имеющих холодность к Закону не умножать оной, а тем более сделать послабление расколу. К уврачеванию достаточным считать не время, но произволение кающегося, а потому сам себя возбудивший к покаянию подлежит епитимии снисходительнейшей, а обличенный — к продолжительнейшей»[33].

Например, иерархия церковных кафедр и их прерогативы, как они сложились на конкретный момент времени, были выведены на основании содержания сразу нескольких правил: 6-го канона I Вселенского Собора, 2-го и 3-го правил II Вселенского Собора, эдикта императора Грациана (367–383) от 375 г., законов императора Валентиниана III (423–455) от 445 г., 9, 17 и 28-го правил Халкидонского Собора, 130-й новеллы императора св. Юстиниана Великого, 36-го правила Трулльского Собора, 1-го правила Собора «В Храме Святой Софии» 879–880 гг. и других. И едва ли можно найти церковные каноны, которые бы имели своим источником один-единственный закон или соборное постановление. Как правило, все они имеют многочисленные источники.

Прецедентный характер канонического права хорошо иллюстрируют акты, построенные вроде бы по классическому принципу диспозитивной нормы, но не устанавливающие конкретной санкции. Согласно 4-й и 6-й новеллам св. Юстиниана Великого, избираться в пресвитеры и диаконы могли только лица с безупречной репутацией, происходящие, как правило, из политической элиты или военного сословия. Кандидаты на эти высокие должности должны иметь 31 и 25 лет от роду соответственно и так же, как и епископы, пресвитеры и диаконы, становились после рукоположения свободными, даже если являлись прежде рабами[34]. Эти каноны не устанавливают санкции, хотя и очевидно, каковой она может быть в случае несоблюдения императорского закона.

Присутствуют совсем удивительные каноны, которые не устанавливают конкретной санкции, но лишь допускают ее. Таков, в частности, 22-й канон IV Вселенского Собора, согласно которому клирики, расхищающие вещи своего покойного архиерея, подвергаются опасности быть низложенными со своей степени.

13-е правило IV Вселенского (Халкидонского) Собора запрещает клирикам служить в чужих городах без представительной грамоты своего епископа. 21-е правило того же Собора категорически запрещает принимать донос от клириков или мирян на своего епископа без исследования общественного мнения. А 75-е правило Трулльского собора не дозволяет нарушать благочестие церковного пения неопытными и несуразными воплями и криками. 11-е правило VII Вселенского Собора требует иметь в каждой митрополии и монастыре иконома. Но, как и указанные выше каноны, оно ничего не говорит о санкциях к нерадеющим архиереям и игуменам. Сходное правило содержится в 3-й новелле императора св. Юстиниана Великого. Надо полагать, решение вопроса о последствиях правонарушения целиком и полностью отдано на усмотрение церковного суда.

Замечательно также, что, будучи прецедентным по своей природе, каноническое право тем не менее сформировало весьма своеобразное отношение к отдельным судебным решениям. «В истории Церкви известны случаи, когда православные епископы, вынужденные к тому чрезвычайными обстоятельствами или чрезмерностью злоупотреблений, творили суд и расправу за пределами своей области, низлагали одних епископов и клириков, поставляли других. Однако в церковном сознании такие выступления находили оправдание и оставались в силе. Делая подобные изъятия из правил, Церковь никогда не создает этим прецедента на будущее время и никому не дает права оправдывать нарушения правил ссылками на этот прецедент. Церковная икономия не отменяет и даже не ослабляет силу канона. Она имеет в виду лишь данный частный случай с его индивидуальной, неповторяемой природой и им ограничивает свое действие. Для всех же остается обязательным канон, по строгости которого церковный суд и может покарать виновного, если не имеет побуждений применить принцип икономии»[35].

Сам по себе канонический прецедент становится возможным лишь после того, как Церковь реципирует (признает) его благим, полезным для нее и ее членов. Смысл рецепции сводится к тому, что, даже приняв какой-то канон, Церковь в течение времени (иногда довольно длительного) либо принимает его (реципирует), либо отвергает, либо корректирует. При этом различные органы церковной власти (императоры, синоды, Соборы) в разное время принимали свои акты, направленные на урегулирование определенной ситуации. Как следствие, весь свод канонического права состоит из совокупности разных правил, совместно формирующих конкретные каноны.

Как известно, Церковь имеет свою «Святая Святых» — догматы, дарованные ей Святым Духом. Они неизменны и абсолютны, вечны, хотя бы весь мир изменился до неузнаваемости или вообще исчез в своем нынешнем состоянии. Это благодатный, неугасимый огонь, сошедший из Небесного Иерусалима, отсвет Божественной истины, приоткрытой нам Христом, твердая дорога спасения для каждого человека.

В сравнении с ними каноническое право более «человеческое», земное, условное. Мы привыкли говорить о том, что каноны неизменны и вечны, что они святые. Но в действительности львиная доля их давно уже не применяется в Церкви, хотя и не теряет своего статуса «божественных законов». Это свойство канонического права — органично совмещать в себе сакральное и человеческое — качественно отличает его от права государственного.

Конечно, любое право имеет в своей основе ту или иную нравственную идею, право вообще выросло на стволе религиозного культа. Однако каноническое право сопрягает в себе и обычную картину зарождения закона, и неординарную. Вырастая на стволе вначале римского закона, а потом и государственного права других христианских держав, оно вбирало в себя все полезное для Церкви, перерабатывало в себе и возвращало в общество новое, христианское право. Так и Церковь, «соль земли» (Мф. 5:13), «малая закваска» (Лк. 13:20,21), войдя в мiр, преображает его. Но это становилось возможным лишь потому, что, помимо привлеченного материала, Церковь обладает своей природой, неземной и сакральной. Она и вносит в каноническое право высший, абсолютный нравственный идеал, при помощи которого Церковь либо воспринимает и реципирует земное право, либо корректирует его, либо отвергает.

Каноническое право — это объективный критерий, по которому можно оценить и степень воцерковленности общества, и веяния, которыми оно охвачено, и характер отношений Церкви с государством. Если каноническое право остается неизменным и процесс его законотворчества практически прекратился, то это верное свидетельство нравственной стагнации церковного общества. В таких случаях образовавшиеся лакуны обычно вообще не заполняются, и многие вопросы отдаются на откуп церковной бюрократии, довольно субъективно определяющей негласные правила отношений внутри Церкви. Либо их место занимают акты государственной власти, решающей вопросы церковного быта и дисциплины исходя из собственных мотивов и побуждений. Нередко совсем далеких от христианства.

Источник