Философия с чего начать
«Полезное»: В топку Рассела. С чего начать самостоятельное изучение философии?
Двойственность вхождения в философию
К счастью или сожалению, но философия – не наука и не набор концепций, а скорее особый способ работы со своим мышлением. Философское рассмотрение – это прежде всего «как», а не «что». Философию можно назвать искусством работы с текстами, можно – мета-методологией, можно – школой рефлексии. Как ни называй, без перехода от учебника к общению и чтению самих философских работ получится только общая эрудиция.
В то же время философская мысль сильно нуждается в широкой эрудиции в области истории идей, причем идей, созданных не только философами, но и учеными, теологами, художниками, политическими деятелями и даже безумцами. Отсюда вытекает и ощутимая двойственность вхождения в философию: вам необходимо и знать, и одновременно учиться работать с этим знанием (получать его, интерпретировать, критиковать и т. д.).
Кроме того, философия – это прежде всего реальный опыт самопознания и познания других, а потому она не может существовать только внутри. Философия требует раздумий и чтения, но не меньше она требует живого общения, столкновения мнений и практики. Так что ситуация, в которой человек предполагает только самостоятельным чтением войти в философию, не многим лучше рассуждений о сферических конях в вакууме.
Поэтому для любого вменяемого специалиста по философии отвечать на вопрос «Что мне читать чтобы понять философию (вообще)?» – это ощутимое неудобство. Или как нынче говорят – «лютый зашквар». Хуже только публичные рассуждения о смысле жизни с серьезной физиономией, не допускающей иронии. Проблема этого вопроса в том, что вы либо навязываете свой образ философии (а это этически сомнительно), либо излишне упрощаете (а это преступление против истины). Гораздо проще ответить на вопрос о том, что читать по конкретной теме.
Знание философии или поиски смыслов?
И все же на вопросы нужно отвечать. Однако в данном случае единственно правильным было бы ответить вопросом на вопрос. Ключевой момент, который необходимо прояснить до всяких рекомендаций: зачем вам философия и что вы от нее ждете?
Мотивы – штука индивидуальная и вряд ли можно все ухватить. И все же значительную часть попыток овладеть философией я бы разделил на две группы. Одни хотят «знать философию», чтобы понимать контекст, другие – чтобы порождать контент. К первым относятся все те, кто не хочет выглядеть глупым и необразованным, а также желает понимать, о чем говорят другие и поддержать разговор на подобные темы. В той или иной степени, основная ставка здесь идет именно на эрудицию в области философских теорий, а не на собственное мышление.
Соответственно вторые – они встречаются намного реже – жаждут научиться понимать себя или мир вокруг, т. е. хотят научиться сами извлекать смысл и истину из того, с чем имеют дело. А значит, познания в истории философии для них не более чем примеры того, как можно работать со смыслом, дающие что-то для их собственного мышления.
Хорошо понимая свой интерес к философии на данный момент (в ходе изучения акценты могут поменяться), уже значительно легче определиться с общей стратегией вхождения в тему. По большому счету, можно выделить две основных стратегии.
Первая стратегия базируется на лапидарных и понятных пересказах философских идей, которые чаще всего можно найти в доксографиях, учебниках и философских энциклопедиях/словарях. Или еще короче – это уровень учебника. То есть вы берете учебник (например, по истории философии) или классический сборник всяческих кулстори (вроде Диогена Лаэртского «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов») и читаете от корки до корки в той логике, что предложена автором. Подобный выбор имеет как свои сильные, так и слабые стороны (о них ниже).
Вторая стратегия опирается на литературу, содержащую философские исследования (для удобства я буду называть это уровнем книги). Это классические труды и трактаты, написанные известными и влиятельными философами. И здесь можно идти двумя путями – по линии истории и причудливым зигзагом случая и собственного интереса.
В первом случае обычно начинают с «Фрагментов ранних греческих философов», а затем переходят к Пармениду, Платону и Аристотелю. В последних двух можно основательно закопаться на всю жизнь, поэтому обычно рекомендуют прочесть лишь наиболее цитируемые работы: например, «Теэтет», «Пир» и «Государство» у Платона и «Метафизику» (опционально «Поэтику») у Аристотеля. Второй вариант хорош тем, что более актуален вашему интересу (например, разобраться с Кантом), но он потребует обращения к вспомогательной литературе, особенно в части неизвестных имен и учений.
Философия по учебнику – оксюморон?
Несложно догадаться, что чтение учебника позволяет ознакомиться со множеством разных взглядов за более короткое время, чем чтение классиков. Увы, но на втором пути вы встретите очень много непонятного, и некоторые книги придется бросить или оставить на будущее. Однако различие материала «уровня книги» и «уровня учебника» намного глубже.
В каком-то смысле учебник по философии – это нонсенс уже по самой своей форме. Учебник говорит «такой-то считал так-то», а философия говорит «я прочел такого-то и считаю, что он говорил то-то». Вторая позиция – конечно, идеал, и реальная философия находится где-то посередине. И все же учебник – это разбавленная мысль, уложенная в термины, которые слишком легко принять за реальность.
Так, многие после учебника на всю жизнь остаются уверены, что в философии есть четкие деления как в политике: материалисты и идеалисты, монисты и дуалисты, рационалисты и иррационалисты. Однако все эти ярлыки – не более чем обертка, за которой (если взять на себя труд развернуть ее) открывается такое количество нюансов, что невозможно более относиться к этим ярлыкам всерьез. Стоит помнить, что умные термины (все эти релятивизмы, холизмы и агностицизмы) упрощают коммуникацию понимающих, но самому пониманию помогают мало.
Книга, написанная философом – это всегда поиск языковой формы, адекватной предмету речи; учебник в лучшем случае гармоничен с ухом читателя, а часто просто пользуется словом как придется, без лишней рефлексии. К тому же позиции авторов в отношении читателя принципиально несхожи: в книге – равенство и диалог, в учебнике – авторитет знания и воображаемый усредненный образ ученика (обычно ожидания занижены, а значит, и читатель учебника в мысли составителя несколько туповат). Ориентация на некий выдуманный «средний уровень» часто играет дурную шутку с учебником, и вскоре вместо качественного историко-философского учебника появляются подтирки под лейблом «философия кого-то там за 90 минут».
Философский труд нацелен на убеждение, но именно поэтому оставляет пространство и для радикального несогласия с автором. А вот в учебнике слишком сложно отличить принятие/непринятие и усвоение/неусвоение материала, собственно поэтому наибольшую степень неадекватности содержат учебники по философии, а также социальным и гуманитарным дисциплинам (точные науки редко дают повод к вопросам о личном принятии).
В итоге всегда есть риск остаться на уровне учебника, ведь он по большей степени формирует потребителя культуры и знаний, а не их производителя. Однако если ваша цель – только эрудиция в области идей, то при хороших учебниках это не так проблематично.
И все же, смыслы в учебнике представлены в разъятой форме, часто реструктурированы с позиции лучшего усвоения. Последнее нередко прямо противоположно задаче точного понимания целого: едва ли не основная часть смыслов книги – это то, что возникает на стыках, в своего рода адгезии (склеивании) элементов. И весомую часть этой работы по склеиванию производят такие составляющие текста как ритм, стиль, пафос, ассоциации, предпосылки и предрассудки (как автора, так и читателя).
Философия по доксографиям
Понимая эти сложности, многие философы сами пытались достичь баланса в алхимическом браке философского мышления и упрощенного изложения: одни пробовали доступно ответить на вопрос «Что такое философия?», другие – брались за собственные доксографии. Собственно, о них мы и поговорим.
К сожалению, даже в этой области, где требуется скорее личный совет (а совет – это всегда исповедь), нежели мнение профессионала, давно уже сложилась некоторая рутинная практика отсылать к нескольким работам сомнительного содержания. Такое ощущение, что люди, рекомендующие начинающим эти книги, либо без зазрения совести навязывают определенные смысловые акценты, либо отыгрывают что-то в духе «стокгольмского синдрома». А возможно, эти специалисты просто не нашли времени в зрелом возрасте перечитать буквари своей юности.
В отечественном пространстве едва ли не самой частой рекомендацией окажется «История западной философии» Бертрана Рассела. По нему частенько ориентируют в сдаче вступительных экзаменов, а иногда и используют как учебник на начальных курсах.
Книга Рассела, как и любой другой учебник, сгодится для поверхностного структурирования знаний по истории философии. Он просто написан и позволяет сделать набросок с хронологией и основными школами и именами. Однако для меня остается загадкой как его может похвалить философ, ведь Рассел не может даже скрыть чувства превосходства к предшественникам? Ну разве что это человек, причисляющий себя к аналитической традиции, и тут цеховые узы обязывают.
Рассел – авторитет в своей области (например, его небольшая работа «Об обозначении» отличный пример анализа проблемы), но автор «Истории западной философии» – словно другой человек. Как доксограф Рассел очень сильно предвзят, особенно в отношении английской философии, которая внезапно превращается в европейский мейнстрим и законодательницу мод в сфере мысли. Смешно сказать, но десяткам континентальных философов (XVII-XIX века) он посвящает по паре строк, в то же время целая глава посвящена такому гранду философской мысли как Байрон.
Также Рассел в своих интерпретациях порой откровенно туповат: он не понял Платона, заменил рассказ об идеях Спинозы байками о его жизни и зачем-то приписал мистицизм Гегелю (мочившего всяких мистиков и интуитивистов, вроде Якоби). А его попытки все свести к социально-политическим обстоятельствам местами грубы и неуместны (и мало чем отличаются от пресловутого подхода советских марксистов, гораздых воткнуть классовый антагонизм в любую историко-философскую проблематику).
Томик Расселовской «Истории…», ей-богу, принесет больше пользы в качестве растопки или подпорки. Потому что читать Рассела, чтобы понять что-то об истории философии, – это то же самое, что читать одиозные труды идеолога с целью понять историческую правду. Имена вроде все правильные, но дальше как в анекдоте – и не выиграл, а проиграл, и не машину, а 5 рублей.
Да и имена отнюдь не все. Ощутимая проблема доксографий, созданных представителями англо-саксонской (аналитической) философии состоит в самом подходе к истории философии. Их ключевая идея в том, что нет нужды пересказывать всю историю, необходимо выделить нескольких респектабельных авторов и помесить их идеи в аналитический контекст.
С одной стороны, это реактуализирует мысль прошлого, с другой стороны, тем самым аналитический автор за вас решает о ком вам знать следует, а кого совсем не жалко скинуть с корабля философского знания. Яркий пример – неплохая работа Джона Пассмора «Сто лет философии». В этой книге вы найдете хорошее описание проблематики английских и американских философов (и близких им Витгенштейна, Фреге и др.), а вот всем остальным посвящена одна (из 20!) куцая глава со смехотворным названием «Экзистенциализм и феноменология».
В этом смысле более обстоятельный и целостный взгляд с бережным отношением к идеям и персоналиям можно найти в четырехтомнике Джованни Реале и Дарио Антисери «Западная философия от истоков до наших дней». Пишут они подробно, стараясь не упрощать, но цена этому – более сложный язык, чем у англоязычных визави. В конце концов, не все можно объяснить на пальцах без потери смысла, и сложные идеи требуют сложного языка.
При этом никто не заставляет читать их от корки до корки, всегда можно пропускать неинтересные вам имена. Собственно, континентальный подход к истории философии складывается в другой логике: задача исследователя качественно и бережно перевести сперва тексты автора прошлого, а затем без излишнего осовременивания реконструировать его идеи в осмысленном виде.
Некоторые авторы вообще посчитали слишком не-философским подход, построенный на именах и датах, и потому взяли за основу проблематику философии. К таким работам относится «Страсть западного ума» Ричарда Тарнаса. Книга в целом не безупречная, но достойная прочтения, так как пытается обнаружить общую эволюционную линию поверх отдельных идей и течений. Однако намного раньше подобное вписывание истории в единую логику уже предпринял Гегель в «Лекциях по истории философии» (кстати до сих пор не утерявших своей значимости).
По пути еще более простого и лаконичного разговора о нескольких центральных темах философии пошли такие авторы как Дженни Тейчман, Кэтрин Эванс в тексте «Философия. Руководство для начинающих». В упрощении проблематики есть риск утерять ее вовсе, кембриджские авторы ходят почти по краю, но все же не сваливаются. В каком-то смысле это действительно удачное руководство для начинающих, позволяющее понять какого рода проблемы интересуют именно вас и, стало быть, определиться с дальнейшим кругом чтения.
Краткими введениями в проблемы философии в свое время отметились все тот же Бертран Рассел и Уильям Джеймс (обе книги названы без изысков – «Проблемы философии» и «Введение в философию»). Еще более кратким – всего на 40 страниц – является введение известного современного философа Томаса Нагеля «Что все это значит?».
В своем гайде Нагель коротко и сочно описывает 10 ключевых понятий, вокруг которых обычно разворачивается философская дискуссия, среди них – свобода воли, справедливость, добро и зло, смысл жизни, проблема сознания и значения слов и другие. Правда, эта местами весьма веселая работа заканчивается не особенно ободряющей фразой: «Жизнь, вероятно, не только бессмысленна, но и абсурдна». Что ж, возможно, именно это ощущение для многих (особенно в юности) становится точкой входа в философию.
Нередко для начинающих рекомендуют также роман Юстейн Гордер «Мир Софии». Эта книга часто высоко оценивается, в т. ч. за то, что написана в форме увлекательной истории (это именно роман, а не учебник или доксография). Я думаю, что каждый сам решит по первым главам интересен ли ему такой подход или нет. Я, например, слишком поздно встретился с этой книгой и вряд ли могу оценить ее с позиции начинающего; для тех, кто уже кое-в-чем разобрался – она, как мне кажется, совершенно неинтересна.
Изучение философии изнутри
Изучение имен, школ, течений и основных проблем – это все же превалирующая задача для тех, кто желает повысить свою эрудицию. Теперь поговорим о вводных текстах для тех, кто пытается понять суть философии, ее методы, техники, приемы. Во многом для них существует оригинальный поджанр философского исследования – авторский ответ на вопрос «Что такое философия?».
Пожалуй, самый известный и самый читабельный пример – цикл лекций Хосе Ортеги-и-Гассета «Что такое философия?». Он буквально с первых строк предлагает думать вместе с ним, при этом в силу того, что автор не скрывает свои ценностные ориентиры, с ним легко как соглашаться, так и не соглашаться. К тому же Ортега-и-Гассет уже во второй лекции показывает классический философский твист, согласно которому философ, прежде чем решать какие-то вопросы, внимательно обдумывает постановку вопроса и часто ее меняет. Так он говорит, что вместо ответов про философию стоило бы понять, почему существует особая порода людей – философы?
Во многом со схожего вопроса начинает свой труд Карл Поппер в работе «Все люди – философы». В первой части работы с названием «Как я понимаю философию» он полемизирует с одноименной статьей Фридриха Вайсманна, взгляды которого показались Попперу чересчур элитарными. Он делает оговорку, что «все люди являются философами, хотя некоторые в большей степени, чем другие», однако даже с этим тезисом сложно согласиться. Поппер в этом тексте выглядит как популист, к тому же в нем слишком много прямых и скрытых похвал в свой адрес.
Все-таки рассуждения типа «у всех своя философия» равноценны тому, что никакой особой философии не существует. Поэтому стоит подчеркнуть: у каждого человека есть свое уникальное мировоззрение (впрочем, часто в значительной степени состоящее из стереотипов и шаблонов), но философия доступна лишь тем, кто способен к рациональной аргументации элементов своего мировоззрения. А это и значит, что «не все люди могут/хотят быть философами». Хорошо это или плохо – решайте сами.
Ценные соображения можно почерпнуть и из сборника текстов Мераба Константиновича Мамардашвили под названием «Как я понимаю философию», особенно я бы выделил довольно оригинальный взгляд, выраженный в тексте «Философия – это сознание вслух». Однако мысль Мамардашвили ориентирована феноменологически, к тому же его речь содержит много подтекстов – и то, и другое останется неуловимым для новичка.
И уж совсем неподъемной для начинающего окажется книга Жиля Делеза и Феликса Гваттари «Что такое философия?», т. к. в ней авторы скорее подводят итог своих философских исканий, не особо ограничивая себя в использовании сложных философских концептов.
Подведем итог
В качестве итога я бы все-таки отметил, что на деле все эти списки и рекомендации очень мало дают для вхождения в философию, только для решения конкретных проблем (вроде сдачи кандидатского минимума или т. п.). Мне понятна тяга многих людей подстраховаться авторитетным мнением и попытаться не пропустить что-то важное. И все же – расслабьтесь, никто не знает, что окажется важным для вас.
Значение случайности (те люди, книги, события, что вам встретятся) не стоит недооценивать, напротив, ее стоит возлюбить как свою судьбу. Важно то, с каким настроем вы читаете – это может быть искреннее желание разобраться, обостренная концентрация или даже игривое отношение к серьезному с целью получить удовольствие. Прочитанная в нужном состоянии ерунда всегда оказывается полезнее, чем вызубренная годнота.
Философия рождается в диалоге с текстом, но на одном таланте визави диалога не построишь. Поэтому ключевой момент – это умение сравнивать свои мысли и чужие, идеи разных авторов и в конце концов теории и реалии. Да и в самом деле, как вы поймете, что есть слабые тексты, если никогда не читали их и более того, не брали на себя смелость решать, что некоторые тексты слабоваты? С опорой на вечные «топы», «списки мастридов» и «авторитетные рекомендации» вы никогда этого не узнаете. Дерзайте, и тогда вы возможно найдете свой путь в философию.
Для оформления использованы фото Dayve Ward. На превью – фрагмент картины «Натюрморт с черепом и медицинской книгой» (неизвестный итальянский художник, 1766).
Лайфхаки от Витгенштейна: можно ли изучать философию в и как это делать
Соня Шпильберг
Современный философ — это блогер вроде DoctorZamalek2, а сама философия — способ хакнуть сознание, найти новый подход к производству оригинальных идей, вписаться в хорошую компанию или даже род интеллектуального фетишизма. Вне зависимости от цели, подступиться к философии трудно: она отпугивает терминологией, нагромождением имен и бесконечными отсылками. Как начать, кому доверять, в чем польза? T&P расспросили авторов популярных лекций по философии о том, можно ли начать с Делеза вместо Платона, есть ли от философии практическая польза и как изучать диалектику Гегеля по анекдотам.
Дмитрий Хаустов
Историк философии и литературы, автор циклов открытых лекций в КЦ «Пунктум»
Елена Петровская
Философ, антрополог, главный редактор журнала «Синий диван», преподаватель Института свободных искусств и наук ММУ
Кирилл Мартынов
Философ, блогер, журналист, преподаватель НИУ ВШЭ
Зачем философия?
Дмитрий Хаустов: В момент я увлекся современной литературой и понял, что надо подобрать к ней ключ, без этого читать ее не получалось. Это был первый философский жест в моей жизни. Путем продолжительных рассуждений я пришел к выводу, что современная литература инспирирована именно философией и читать Джойса, Пруста, Музиля, Беккета без знакомства с современной для них мыслью невозможно. По сути, философия дает пропуск во всю современную культуру.
Любое новое слово в самых разных аспектах жизни также невозможно без философии. Как говорил [философ Мераб] Мамардашвили, для того, чтобы мысль пошла дальше, нужно совершить какой-то жест подрыва, произвести саботаж. Только благодаря критическому шагу опровержения возможен прогресс — новые технологии, научные открытия и дерзость по отношению к границам возможного.
Кирилл Мартынов: За последние 10 лет интерес к философии значительно вырос. Я это связываю с тем, что есть широкий рынок всяких квазиинтеллектуальных практик — духовность, эзотерика, саморазвитие, биохакинг. Именно в этом окружении можно обнаружить труды по философии в любом крупном книжном магазине. А интерес к этим практикам, в свою очередь, вызван обилием информации, которую современный человек еще не научился систематизировать в таких объемах.
Одной из причин такого расфокуса сознания стал кризис авторитетов, то есть потеря готовых опор.
С авторитетами проблема не в том, что их нет: их слишком много, и все они десакрализованы, потому что есть у тебя в друзьях в фейсбуке. Начинается поиск интеллектуальных практик, которые не основаны на почитании авторитетов.
Хотя философию часто также считают перебором известных фамилий и ссылок на них.
Имена и термины
Кирилл Мартынов: Но хорошая философия может ссылаться на Декарта или на Ницше для того, чтобы просто сократить формулировку аргумента. Даже если ты поверхностно знаком с традицией, то понимаешь, что значит сослаться на Ницше в том или ином контексте, — метафора «ницшеанцы» в политической ситуации может заменить длительные объяснения. Поэтому люди обращаются к западной философской традиции, предполагая, что она достаточно рациональна и при этом культурно обоснована для того, чтобы ею пользоваться в качестве авторитетной аргументации или некоей готовой логической эссенции.
Елена Петровская: Есть философия как университетская дисциплина, и есть образ философии, который ассоциируется с некоторой формой снобизма, потому что проистекает из конкретных терминологических особенностей. Практически все философы изобретают понятия и выстраивают отношения со своими современниками и предшественниками, интерпретируя уже существующие. В результате ты не можешь войти в этот спор, потому что не в силах понять, о чем идет речь. Поэтому философия требует определенной подготовки через введение в терминологию и преодоление барьера, который стоит на границе этой области знания.
Нужны проводники, которые покажут дорогу, помогая пройти сквозь терминологический частокол. На мой взгляд, популяризация — это вообще вид творчества, когда сложное излагается более простым и понятным для широкой аудитории языком, притом что содержание излагаемого не искажается. Такой человек должен быть культурным переводчиком, который прекрасно знает свою область и при этом открыт запросу, идущему от неподготовленной публики.
Чего хочет аудитория
Елена Петровская: В качестве успешного переводчика можно привести такую медиафигуру, как Славой Жижек. Он активно включен в систему медиа и делает философию частью этой системы — быть может, это и есть хорошее популяризаторство сегодня. Некоторое время назад Жижек приезжал в Москву, чтобы выступить в Институте философии РАН. Когда он вышел в зал, то неожиданно для коллег поменял стратегию выступления и вдруг начал рассказывать анекдоты, которыми иллюстрировал диалектику Гегеля. Слушатели — особенно много было молодежи — сидели на полу, толкались в дверных проемах, и Жижек понял, чтó и как нужно говорить этой аудитории. Надо отдать ему должное: даже при несколько театрализованной, чтобы не сказать аффектированной, манере подавать материал он все равно сохраняет верность предмету. В этом есть какая-то честность, и она вызывает доверие.
Дмитрий Хаустов: Недавно я во «ВКонтакте» провел опрос, какую лекцию хотят от меня подписчики, и просто накидал фамилий — Делез, Деррида и другие звезды ХХ века. Я был удивлен, когда с огромным отрывом победил Жан-Люк Нанси, не слишком, казалось бы, популярный философ в русскоязычной среде. На втором месте оказался Ролан Барт — в отличие от Нанси, он почти весь переведен на русский, досконально изучен и вроде бы должен надоесть. Но надоел Делез. Третьим пунктом шел Николай Бердяев. Теперь я вряд ли могу систематизировать запросы аудитории, это скорее стихийные девиации на фоне легкой пресыщенности постструктурализмом. Поэтому я сам выбираю темы, объединяю в циклы. Но, безусловно, если рассказывать про спекулятивный реализм, и для него слушатель всегда найдется.
Кирилл Мартынов: Есть большой запрос на все, что связано с вопросами власти, идентичности, неравенства, особенно по части гендерных дискуссий. У меня, например, в этом году сложился цикл непубличных семинаров для разных компаний. Одна из них занимается дорогими украшениями, и они вдруг поняли, что им нужен семинар по феминизму. Вообще, вопрос о том, как должно быть устроено общество, — это чисто философский вопрос, и к нему вынуждены обращаться те, кто причастен к рынку и делает это на профессиональном уровне. Я также вижу искренний интерес к современному марксизму, левым и анархистским идеям, потому что в России легко стать либертарианцем. Еще сейчас активно осмысляются технологии — до сих пор, с 1950 года, когда Алан Тьюринг включился в дискуссию об искусственном интеллекте, все еще идут дебаты вокруг этой темы.
Философия стала предметом потребления и частью идентичности.
Так всегда было: люди делают вид, что глубоко интересуются классической музыкой или интеллектуальным кинематографом, для того чтобы принадлежать к тому или иному сообществу. Почему бы и философии не выступить в качестве фетиша и наряду с модными шмотками не быть частью публичной саморепрезентации? Сейчас к снобскому уровню потребления культуры добавились определенные философские течения, в которых по причине модности оказываются и люди, искренне заинтересованные в теме. Мне нравится пример из американской культуры: популяризаторы литературы обнаружили невиданный всплеск интереса к поэзии, при этом выяснилось, что огромный вклад в это внес инстаграм. Дело в том, что пользователи, для того чтобы картинка выглядела особенно круто и набрала побольше лайков, гуглят цитаты известных поэтов и подписывают ими свои фотки. Это явление может вызвать сердечный приступ у консервативно настроенного филолога, потому как за стихами в культуре зарезервировано место «высокого». С философией происходит то же: почему бы не надеть футболку с Грэмом Харманом, получив «пропуск» в сообщество обладателей претензии с потенциальной возможностью сверхкритики.
Дмитрий Хаустов: Люди осознали, что мир быстро меняется и нужно как-то не отставать, перестраивать мышление для адекватного понимания действительности. Поэтому запрос на самообразование понятен: любая обработка данных требует критики и аналитики, если ты не искусственный интеллект и не имеешь встроенного алгоритма. И зачем раскапывать ту или иную область мироздания сепаратно, если можно просто начать понимать все? Людям важно прокачать это понимание, научиться получать из мира релевантную информацию.
Можно начать изучение философии для того, чтобы приписать себя к определенной субкультуре. Изучать ее, потому что модно. Но это, боюсь, уже антифилософский жест.
Потому что философия враждебно относится к идентичностям, она создана, чтобы их расшатывать. Философия здесь выступает как добровольное введение себя в шизофреническое состояние, говоря упрощенно — она выводит из зоны комфорта, подрывает все идентичности, и если научиться видеть в этом определенную радость свободы, то все будет хорошо.
Философия vs. наука, поп-философия vs. научпоп
Елена Петровская: Сейчас многие интересуются мозгом, и уже доказано, например, что память — это динамическая сеть, то есть взаимодействие разных участков мозга, и вообще можно сказать, что материя «рулит». Поэтому, с одной стороны, возникает интерес к физиологии — как можно познать и даже исцелить себя биохимически, а с другой стороны — к тому, как работает сознание. Честно признаюсь, я не люблю метафизику, потому что она удваивает реальность, а нам это не нужно. Уж если прокачивать себя, то только через материю. Это сложно: нужно доверять животным, растениям, вещам, которые мы привыкли считать второстепенными или которые мы просто, не задумываясь, потребляем. Прокачивать надо жизнь, а не метафизику. А сознание — всего лишь один из способов действия тела.
Жан-Люк Нанси, например, предлагает посмотреть на душевнобольных людей как на проводников внешнего мира. Все, что кажется нам «ненормальным» и чуждым, — это вторжение мира в нашу субъективную реальность и выход из состояния замкнутого на себе сознания. Такие люди дают нам понять, что постоянно идет приток извне, который мы не воспринимаем. И душевнобольной вовсе не находится в ущербном положении относительно нас. Душевные болезни используются философией для того, чтобы моделировать определенное понимание восприятия, которое отличается от обычного и может служить выражением иных скоростей и интенсивностей мира, а он, конечно, превосходит человека. Шизофрения становится способом контакта с материей, которая парадоксальным образом говорит через то, что с нашей культурной точки зрения является отклонением. В этом смысле всегда было привлекательным искусство, когда художники находили лазейку в мир вещей и пытались передать это трансформирующее обе стороны взаимодействие.
У Карло Гинзбурга есть исследование, посвященное изменению парадигмы гуманитарных наук во второй половине XIX века. Он берет Шерлока Холмса и на его примере показывает, что происходит отход от идеи абстракции, господствовавшей в естествознании, в сторону нового типа гуманитарных наук, имеющих дело с уликами. Возникает альтернативный тип логического умозаключения — абдукция. Это ответ на вопрос, как возможно новое в науке. Новое не есть привнесение чего-то от себя, но, если угодно, вспышка интуиции, благодаря чему проявляются связи между явлениями, причем связи уже существующие. Современная наука — это наука детектива, не надо ничего придумывать, все уже на месте, просто нужно уметь увидеть эти отношения, правильно настроить свой взгляд. Эта процедура весьма успешно применяется психоанализом: вспомните об оговорках и описках Фрейда. В XIX веке с ее помощью обнаруживали живописные подделки, потому что копиист ошибается в деталях — там, где рука мастера не подчиняется канону.
Кирилл Мартынов: Интерес к науке в современном обществе связан с поисками новых возможностей. И вопрос, где в этом место для философии, — это вопрос о том, что такое наука вообще. Это своего рода ловушка — попытка описать границы предметной области философии исходя из самой философии. У науки есть доказательства, а философия в свою очередь подрывает их и задает новые вопросы в областях, где, казалось бы, с поисками покончено. То есть это тоже «умно», если подходить к вопросу с точки зрения получения знаний о мире, но скорее не про авторитеты (и, кстати, почти непоколебимые), но про технику собственного познания.
Последние годы в соцсетях я часто получаю комментарии типа «Как вы можете такое говорить, если вот человек с „ПостНауки“ давно это опроверг?». То есть для человека ХХ века научные достижения стали сродни религиозным догматам, а научные популяризаторы становятся новыми Аристотелями. Людям хочется во верить, иметь почву под ногами, а наука достаточно лаконична и рациональна, даже красива, для того чтобы принять ее как истину. Хотя в науке все дискуссионно и в современном научпоп-формате не хватает пояснения, как работает научный метод.
В целом вопрос про философию как науку по большей части взят из советского учебника, и в курсе обществоведения до сих пор фигурирует классификация видов мировоззрения. Остается неясным, какую позицию занимают эстетические и религиозные вещи в картине мира. Вот экзистенциализм — яркий и достойный пример антинаучного, потому что рассматривает человека как абсолютно свободного субъекта, который стоит перед всегда неразрешимым и трагическим выбором: как ему распорядиться этой свободой. Наука совершенно игнорирует эту важнейшую сторону человеческого существования.
Дмитрий Хаустов: В чем проблема университета? Он знает, как правильно. А это неправильно. Я в принципе против закрытого, университетского образования и того, как преподносятся знания в вузах. Невыносимая нудность лекций обусловлена отношениями самого преподавателя со своим предметом. Это проблема рутинной работы профессора в институте, его будни — бесконечная методичка. Из года в год в одних и тех же выражениях, с одним и тем же конспектом человек отрабатывает материал, не принимая в этом никакого живого участия, но соблюдая все правила «академической» подачи материала. В университетском формате человек не растет ни как студент, ни как преподаватель. Это удручает.
Мне кажется важным показать, что нет правильного метаобраза философии и истории философии, нужно его деконструировать, и в этом
задача хорошего лектора — призвать вас к размышлению и критике. Беспощадно свести Хайдеггера и Декарта. Рассказать про Делеза и шизоанализ, а потом через это прочитать Аристотеля
и посмотреть на историю человеческой мысли другими глазами. Философия вообще когда-то началась только потому, что кто-то задумался — а может, на деле все не так?
От философии есть практическая польза?
Кирилл Мартынов: Традиция практической философии идет еще от Античности, и сейчас люди пытаются натянуть на жизнь некую философию повседневности, своего рода новый стоицизм. Люди разочаровались в буддизме, в психологических техниках, в фармацевтической психотерапии, и ресерч на тему жизненного баланса приводит их к Сенеке, Марку Аврелию и Эпиктету, это три классических римских стоика, которые писали буквально про это, что такое «жить хорошо» и как этого достичь. Это чистейшая self-help практика.
Вопрос «Что есть хорошая жизнь?» для современного человека олицетворяет успех, признание, богатство, но это не гарантия счастья. Тогда выясняется, что эти синонимы счастья заранее фальсифицированы и нужно кое-что понимать о сути ценностей и быть с собой честным.
Философия представляет собой металайфхак
и попытку подумать над целями, желаниями, что лежат в сейфе, который мы хотим взломать. Есть книга «Конец эпохи self-help» Свена Бринкмана, где он ставит вопрос, как мы хотим улучшаться и какие у нас есть возможности. И с точки зрения присущего философии снобизма этот подход легко осудить — но это выбор того, кто зачем-то обращается к философии за ответом.
Дмитрий Хаустов: Штука в том, что у философии нет своего содержания. Это дисциплина о форме, а не о содержании. Она нам рассказывает, как человек мыслит, а что он при этом мыслит — без разницы. Что такое Вселенная, свобода, любовь, политика — неважно, все есть в философской мысли. Если мы научимся правильно пользоваться философией, она нам может помочь в чем угодно.
Елена Петровская: Мы в России во многих отношениях находимся в изоляции и продолжаем жить отраженным светом западной мысли. Но люди уже начинают понимать, что отстают, и не в общетеоретическом смысле слова, а как раз в практическом. Например, в социальных аспектах бизнеса уже складывается понимание, что если что-то не прояснено, то могут возникнуть проблемы в первую очередь морально-этического характера. То есть важно выстраивать систему отношений и коммуникации на более высоком уровне, опираясь на представления, отражающие современную действительность. В этом может помочь философия — или, шире, теория: именно в этой плоскости сейчас можно удовлетворить запрос общества на адекватные модели поведения. То есть если ты в курсе современного состояния гуманитарного знания, то у тебя минимум шансов промахнуться в вопросах гендерного равноправия, постколониализма и других течений, которые сегодня тесно переплетены со сферой повседневного существования.
С точки зрения практики философия — это такая оптика, которая позволяет выработать критическое отношение к явлениям социальной жизни и происходящим вокруг нас процессам.
Это особенно важно для нашей социальной среды, потому что в этой стране мы являемся объектом постоянных и безжалостных манипуляций. Нам нужно научиться сопротивляться и защищаться. Так что в смысле это способ оставаться свободным — хотя бы отчасти.
Кирилл Мартынов: У стоиков была идея вселенского гражданства, то есть, если ты используешь свой разум, ты гражданин, а если нет, то ты дурак. Это глубоко чайнический подход. Академические коллеги со мной не согласятся, но я считаю, что философия исторически существовала для чайников. Философия Сократа была философией для чайников, он ничем больше не занимался, кроме как докапывался до обычных людей с целью расшатать их мировоззрение. Сейчас философы потихоньку вылезают из университетской башни, где они сидели со времен Канта, начинают вести блоги и говорить на человеческом языке с обычными людьми. О разуме надо заботиться, но это начинается с личного осознания проблемы.
Окей, с чего тогда начать погружение?
Елена Петровская: Попробуйте просто взять и открыть какую-то философскую книгу: это будет мучительная встреча. Если вы чем-то уже занимаетесь и у вас есть сформировавшийся интерес, тогда вы, скорее всего, найдете подтверждение своим идеям и это даст вам импульс. Однако встречу с теоретическим текстом обычно облегчают комментаторы. Например, если читать Ханну Арендт, то небесполезно обратиться к Джудит Батлер. Тем более такого сложного философа, как Спиноза, тоже лучше читать с помощью «поводыря»: его физикалистский взгляд на мир превосходно развивает Антонио Негри. Но можно попробовать читать Делеза: он берет вас за руку и ведет через очень важные вехи истории философии, не искажая оригинальные тексты, но показывая их в совершенно другом преломлении — в преломлении человека современного.
Дмитрий Хаустов: Мне импонирует способ «броска в воду» — например, взять любой философский текст и впервые в жизни начать его читать. Это будет шок для мозга, который совершит перезапуск; главное — выкинуть из головы мысль о том, что есть какой-то правильный подход к изучению философии.
Другой хороший повод заинтересоваться философией — через биографии, которые имеют весьма опосредованное отношение к идеям философа, но предоставляют увлекательную перспективу для предварительного знакомства с ними. В издательстве ВШЭ не так давно вышла хорошая книга «Вторжение жизни. Теория как тайная автобиография», это сборник биографических статей о разных мыслителях ХХ века — о Сартре, Адорно, Барте, Батае и многих других, и в целом это про то, как личностные характеристики мыслителей отражаются в их теориях. Или не отражаются. Например, интересно, как скалистые пейзажи пляжей Неаполя повлияли на мышление Адорно, отдыхавшего там в юности. Замечательные философские биографии, к примеру, издает в качестве редактора Валерий Анашвили: о Барте, Деррида, Витгенштейне и прочих.
Это может послужить триггером, но в целом не заменит саму философию.
Довольно легкий способ начать знакомство с философией — это лекции, из которых можно узнать о хороших книгах и уже перейти к текстам.
Кирилл Мартынов: Для меня есть несколько очевидных сценариев по внедрению в философскую тематику. Один из них — взять проверенную временем книжку, покрутить ее в руках, почеркать в ней карандашом и с обсудить. Этой книгой может стать Бертран Рассел и его «История западной философии». Я в свое время начал интересоваться философией потому, что в школе мне не объясняли, зачем нужна математика, с чего вдруг Ньютон и Лейбниц начали заниматься пределами. Как раз Рассел описывает историю философии так, что становится понятно, почему люди начинают задавать вопросы о мироустройстве, почему появляются интеллектуальные проблемы и как идеи влияют на мир. На моей памяти многие приходили к философии, когда им в руки попадалась книжка Мишеля Фуко «История сексуальности», к которой трудно не потянуться. Хотя содержание посвящено феномену власти.
С коллегами мы часто устраиваем философские дебаты, когда вы при помощи философии пытаетесь объяснить свои собственные убеждения. Это своего рода саморефлексия и способ красиво выступать, например, в соцсетях по части аргументации своей позиции. Для кого-то этот сценарий столкновения с философией окажется наиболее близким.
Безусловно, есть люди, которым важно систематическое обучение, и хронологический принцип может оказаться для них наиболее убедительным. Но в целом это совершенно не обязательно: Витгенштейн ничего не знал про античную философию, и ему это не мешало. Он начал читать Платона, потому что стало интересно, а не потому, что так положено.