Фемдача что это такое
В Подмосковье появилась «дача» для активисток, переживающих выгорание
С групповой терапией и психотерапевтическими консультациями
В Подмосковье появилась «Фемдача» — гостевое культурное пространство для совершеннолетних фем- и ЛГБТ+ активисток и правозащитниц, столкнувшихся с эмоциональным выгоранием. В числе создательниц проекта — Дарья Серенко, Софья Сно и Роксана Киселева.
«В России все еще очень мало стационарных проектов помощи людям, которые помогают другим. Мы, кураторки этого проекта, сами являемся активистками и много раз переживали выгорание без посторонней поддержки. Мы долго искали такое место в РФ, куда можно было бы бесплатно уехать на время, чтобы сменить обстановку и восстановить силы в безопасном для наших взглядов пространстве. И теперь мы решили создать такое пространство сами — при профессиональной поддержке сообщества психотерапевтов, проекта помощи выгоревшим активистам «Устойчивый активизм» и при консультационной поддержке Тбилисского шелтера для правозащитников», — говорится на сайте «Фемдачи».
Первых гостей команда «Фемдачи» планирует начать принимать со второй половины ноября, как только наладит быт. Одновременно в пространстве могут жить до шести человек — на протяжении не менее одной недели и не более одного месяца. В программу входят питание, проживание, групповая терапия и две индивидуальные психотерапевтические консультации. Все это предоставляется бесплатно.
Заполнить заявку на проживание на «Фемдаче» можно здесь.
Все за сегодня
Политика
Экономика
Наука
Война и ВПК
Общество
ИноБлоги
Подкасты
Мультимедиа
Общество
The Washington Post (США): в российском лесу появилось убежище для феминисток, где они могут спрятаться от давления Путина
Москва — Ухоженный кирпичный дом в Подмосковье, возможно, входит в список самых эксклюзивных мест для тех, кого борьба с правительством президента Владимира Путина лишила последних сил.
Сначала вы должны «подать заявку» на то, чтобы стать гостем в этом доме, — туда могут попасть женщины и активисты из ЛГБТК-сообщества.
Потом, если ваша заявка принята, вы получаете точные данные о местонахождении этого дома посредством «секретного чата» в мессенджере Telegram. И этой информацией нельзя делиться ни с кем.
В самом начале вашего пребывания в этом доме для вас проведут вводный семинар в гостиной, где на стене висит радужный флаг и немного сдутые розовые и голубые воздушные шары. Единственный опознавательный знак — «официальное» название этого дома, нашедшее отражение в неоновой вывеске у камина: «Фемдача».
Дачи — это отличительная черта российского общества. Это загородные дома самых разных размеров и степеней ухоженности, которые служат местом, куда семьи могут уехать из города на выходные. Основатели «Фемдачи» воспользовались этой концепцией дачи, чтобы создать убежище для активистов, в первую очередь для феминисток и защитников прав ЛГБТК-сообщества, которым приходится противостоять все более жесткому наступлению со стороны правительства Путина, стремящегося подавить инакомыслие и запугать несогласных.
По словам активистов, репрессии в отношении женщин ужесточились, поскольку их идеи стали получать все больше поддержки и, соответственно, больше негативного внимания со стороны властей.
В этом загородном доме могут одновременно жить не более пяти гостей, которые остаются там не менее чем на неделю, но не более чем на месяц. Обсуждение работы не поощряется — исключением становится только первый день пребывания там. Именно в первый день вновь прибывших гостей просят перечислить их главные страхи и огорчения, связанные с их активистской деятельностью.
«Помимо Путина», — с усмешкой поясняет соосновательница Дарья Серенко, потому что эта проблема слишком очевидна и слишком масштабна, чтобы коучи «Фемдачи» могли с ней справиться.
Гости часто говорят о грубости и жестокости полиции — к примеру, о внезапных обысках квартир или арестах. Некоторые признаются, что они чувствуют себя одинокими. Другие жалуются, что в России люди не признают, что активизм — это тяжелая работа, и он до сих пор является чем-то настолько позорным, что из-за него можно потерять основную работу.
Однако самой распространенной проблемой является ощущение, что усилия активистов не приносят никаких результатов и что давление Кремля продолжает усиливаться.
«Мне кажется, что в тот момент, когда к тому или иному сегменту активистов начинают относиться серьезно, начинаются репрессивные меры, — сказала Серенко. — Именно это мы сейчас и наблюдаем».
Контекст
TVP Info: за что мы любим женщин, и чем раздражают нас феминистки?
GW: феминистки могут дать мужчинам все, чего тем не хватает в сексе
SR: глава МИД Швеции потребовала от России «признания»
Le Figaro: почему «Красная шапочка» оказалась вне закона
«Место для них»
Серенко и активистка Соня Сно были настолько истощены, что им хотелось просто куда-нибудь уехать, чтобы там можно было находиться в тишине и восстанавливать силы. В прошлом году они стали чаще ездить на весь день в дальнее Подмосковье, чтобы заниматься именно этим. Им нужно было место, где они могли отдыхать.
Так и родилась идея «Фемдачи». Что если, подумали они, отдыхать не поодиночке, а создать особое место для тех активистов, которые испытывают такое же эмоциональное истощение? Благодаря финансовой помощи от различных фондов и активистов в прошлом году появилась «Фемдача», и начиная с момента ее открытия в ноябре там не было ни одного свободного места.
Каждый гость живет в отдельной комнате, и пребывание там бесплатное. Семья, которой понравилась идея этого проекта, согласилась сдать свой загородный дом с хорошей скидкой. Серенко и Сно почти ничего не поменяли во внутреннем убранстве дома, добавив лишь пару модных диванчиков, две фигурки малыша Йоды на камине и экран для проектора в гостиной.
«Многие говорили нам, что сам факт того, что мы здесь есть, уже служит поддержкой, — сказала Серенко. — Они знают, что для них есть место».
Последние несколько лет защитники прав российских женщин сосредоточились в основном на попытках ужесточить российские законы, направленные против домашнего насилия, поскольку оно до сих пор не входит в список уголовных преступлений. По словам Сно, всего два года назад женские пикеты и другие подобные демонстрации в поддержку идеи ужесточения законов против домашнего насилия проходили без каких-либо инцидентов.
«Теперь же вас задерживают за участие в любой мирной акции протеста. Нас задержали», — сказала она, имея в виду себя и Серенко.
Дело Цветковой вызвало негодование во всем мире. Организация Amnesty International решительно осудила «абсурдные обвинения». В соответствии с российскими законами Цветкову также оштрафовали за «гей-пропаганду» среди несовершеннолетних после того, как она поставила с детьми спектакль, в котором высмеивались гендерные стереотипы, и выложила в сеть рисунки однополых семей.
Чтобы выступить в поддержку Цветковой, в августе Дарья Апахончич (включена Минюстом в список СМИ, выполняющих функции иностранных агентов, прим. ред.) исполнила вместе с единомышленницами «вульва-балет» у здания Мариинского театра в Санкт-Петербурге. Теперь она уверена, что именно этот перформанс стал причиной того, что в конце прошлого года правительство включило ее в список «иностранных агентов». Ранее таким образом обозначали только организации.
Апахончич подала в суд на Министерство юстиций России в связи с его решением включить ее в список иностранных агентов. После того, как 31 января полиция устроила обыск в ее квартире, конфисковав ее ноутбук и напугав двоих ее детей, Апахончич решила, что всей семье нужна передышка, и она уехала из Санкт-Петербурга «в отпуск».
«Конечно, я хочу вернуться в свой любимый Санкт-Петербург. Мне там весело, и я принимаю участие в разных феминистских проектах, — сказала Апахончич, которая планирует выпустить уже третью книгу феминистских сказок для детей. — Но я поняла, что моим детям нужна передышка, потому что они однозначно оказались к такому не готовы. Это их шокировало».
«И я спросила себя, что я такого сделала, чтобы оказаться в списке врагов государства. Я всегда старалась делать лишь добро».
Необходимость хранить тайну
Именно тревога, которую вызывают истории, подобные историям Цветковой и Апахончич, зачастую и приводит активистов на «Фемдачу».
Правила этого места висят на стене на первом этаже. Согласно этим правилам, гости не должны разглашать адрес этой дачи, им нельзя приводить туда гостей, и они должны убедиться, что на их телефонах функция определения местоположения в соцсетях отключена.
Местонахождение «Фемдачи» держится в тайне, чтобы этот дом оставался безопасным местом.
В феврале домашний адрес и фотографии Серенко были опубликованы в Telegram-канале, принадлежащем группе, которая называет себя «антифеминистами». После этого в соцсетях на нее обрушились тысячи угроз.
«Каждый раз, выходя на улицу, я боялась, что у двери меня поджидает какой-нибудь опасный мужик, потому что я знала, что ему ничего за это не будет, — сказала Серенко. — Именно такому давлению мы подвергаемся, именно с такими угрозами сталкиваемся».
На «Фемдаче» чтение новостей и соцсетей не поощряется. Как и общение с другими гостями. Там все нацелено на то, чтобы полностью отключиться от внешнего мира.
Одним воскресным днем в феврале две женщины обсуждали на кухне, чем им можно перекусить и когда прибудут новые гости. Собака породы корги — его тоже называют «активистом», — принадлежащая одной из временных постояльцев этого дома, жевала свою игрушку в гостиной.
Расписание «Фемдачи» на следующую неделю написано от руки на большом флипчарте в гостиной. Гости вместе готовят обед в час дня, в 4:30 подают чай, а с 9 вечера гости могут вместе посмотреть какой-нибудь фильм, провести терапевтический сеанс или просто побездельничать. Групповая терапия и два индивидуальных сеанса с психологами по видеосвязи предоставляются бесплатно. Другие запланированные занятия включают в себя совместное приготовление яблочного джема и рисование красками.
Гостям «Фемдачи» вовсе не обязательно строго следовать расписанию. Это всего лишь рекомендации. Даже если они весь день проведут в кровати, в этом нет ничего страшного.
Серенко и Сно, которые спят на матрасах в кабинете наверху, просят только, чтобы все гости завтракали и обедали вместе, — это способ убедиться, что все в порядке.
На каждом вводном семинаре на «Фемдаче» гостей просят перечислить их цели. Это обычно приводит к разговору о том, что их цели должны быть реалистичными и что всем необходимо беречь силы, потому что борьба с Кремлем будет очень долгой.
«Я терпеть не могу, когда оппозиция начинает рассказывать о „замечательной России будущего», хотя я считаю себя представительницей оппозиции, — призналась Серенко. — Проблема в том, что люди чувствуют свою ответственность за каждую секунду, которая пройдет, прежде чем эта замечательная Россия будущего воплотится в реальность».
«Люди сначала ставят перед собой эти гигантские, недостижимые цели, а потом внезапно понимают, что ничего не меняется, — добавила она. — Одна из задач на нашем семинаре и на „Фемдаче» в целом — показать им краткосрочные результаты и небольшие шаги».
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.
Жизнь«Говорили, что мы пилим гранты на тусовки»:
Как мы запустили «Фемдачу»
Даша Серенко, Соня Сно и Роксана Киселёва рассказывают о проекте
Даша Серенко, Соня Сно и Роксана Киселёва в ноябре запустили «Фемдачу» — поддерживающее пространство для активисток и активистов, переживающих выгорание. Сейчас там принимают всех желающих отдохнуть и пережить непростой момент — оставить заявку можно на сайте проекта. Поговорили с девушками о том, как родилась идея ретрита для активистов, какие были сложности в работе и с какой реакцией они столкнулись.
Об идее проекта и подготовке к открытию
Даша: Лето 2020 года было особенно трудным для активистов: много задержаний, судов, акций — и всё это в условиях ковида. В августе мы втроём ехали в Москву из Дубны в электричке и шутили, что было бы здорово наконец открыть такой проект, куда можно было бы вывезти всех задолбавшихся активисток и правозащитниц. Собрать их в одном доме, на даче, чтобы они могли на время заняться собой и своим самочувствием, выдохнуть и побыть в безопасности.
Соня: До этого мы должны были открывать культурное пространство, но потом поняли, что в Москве таких уже очень много. В каждом из них безостановочно проходят мероприятия — и есть чувство, что они уже всех достали. Я понимаю, почему так: мы втроём из Москвы, а в регионах ситуация совсем другая. У нас же после лет работы в сфере культурных проектов, наоборот, пропали желание и силы куда-либо ходить.
Роксана: Окончательная идея сформировалась у нас втроём. На подготовку у нас было три месяца, но нам повезло — быстро нашлись люди, готовые дать нам денег на проект. С первого же раза нашёлся дом, который мы сейчас снимаем. В ноябре мы уже открылись. Наше название не идеальное, но оно сразу пришло в голову. У нас действительно дача, которая должна ассоциироваться с местом отдыха, хотя у многих это, конечно, не так. Но мы бы хотели, чтобы все приятные ассоциации, которые возникают у людей со словом «дача», здесь воплощались.
Соня: Мы не планировали оставлять название «Фемдача», но мы работали в очень сжатые сроки. «Фемдача» — это такое рабочее название, которое позволяло нам втроём понимать, о чём мы говорим. В конце мы решили, что если у нас нет другого, то не нужно жаловаться на жизнь, и оставили всё как есть. К тому моменту мы уже вдоволь посмеялись над идеей назвать проект «Фемдомом», но, к сожалению, не стали этого делать.
Даша: Это название предложила наша юристка Александра, помогавшая нам на запуске проекта. Она в шутку написала, что можно назваться «Фемдачей», и так наше название осталось.
Соня: У нас с Дашей бывало так: вроде бы придумали классный проект, а потом год на него ищем доноров, пространство и так далее. Есть какое-то мистическое ощущение, что если проект действительно хороший, то тебе не нужно бесконечно думать над названием, местом. И всё начинает собираться вокруг тебя.
Даша: Но на самом деле за этим стоял большой труд. Мы писали много заявок на разные гранты — или людям, которые могли бы нас поддержать. Мы объясняли важность «Фемдачи» для активистских сообществ, делали презентации, формулировали концепцию и план её воплощения. Писали в организации, которые финансируют феминистские проекты. Всё осложнялось законом об иноагентах: сотрудничать с зарубежными фондами не так просто, а иногда и опасно. На концепцию проекта сильно повлиял и опыт пандемии: мы весь год провели в изоляции и это трансформировало наш собственный запрос. Мы поняли, что активисты и активистки в этот год находятся в максимально сложной позиции, потому что они часто вручную выполняют те функции, которые государство на себя не берёт. Мы захотели сделать что-то для тех, чей труд часто не виден и обесценен.
Соня: Общением с донорами в основном занималась Даша, у неё в этом было больше опыта. В остальном жёсткого разделения обязанностей не было. Сейчас я в основном занимаюсь бухгалтерией, а Даша — контактами с психологами.
Даша: Больше всего нас поддержали блогерка и активистка Саша Митрошина и трансактивист и феминист Джерри. Также нас поддержал фонд Генриха Бёлля — не только материально, но и программой «Устойчивый активизм», создатели которой уже пять лет делают ретриты для выгоревших активистов и активисток. Ещё нам помог тбилисский шелтер для правозащитников: мы созванивались с ними, они консультировали нас, присылали нам свои документы, внутренние правила. В России, насколько мне известно, стационарных пространств для работы с выгоревшими активистами и активистками пока нет. Ещё мы постоянно консультируемся с психологами, которые помогают нам работать с выгоревшими людьми. Сами мы ничего не придумываем, кроме развлекательных и групповых форматов работы. Мы слушаем профессионалов: наших психологов, психотерапевтов, партнёров и консультантов. Мы кураторки-координаторки, и вся психологическая работа не может быть на нас.
Роксана: Но мы стараемся, чтобы очень жёсткого разделения функций в команде в принципе не было: так мы можем быть взаимозаменяемыми. Но я, например, составляю списки заказов в магазинах: я люблю это дело, мне нравится копаться.
Даша: У меня есть мечта — чтобы проект вырос в полноценное НКО. Что мы будем не проектом на полгода, а постоянной платформой — но для этого нужно много сил, удачи и денег. Их у нас не так много.
Роксана: «Фемдача» будет работать до мая: потом сюда вернутся жильцы дома и снимать его дальше мы уже не сможем. Если у нас будут силы и желание продолжать, то нам придётся переехать — или проект как-то трансформируется.
О заявках и «правильном» активизме
Соня: В ноябре у нас был тестовый период, когда мы сами звали активистов ради обратной связи. Сейчас к нам приезжают уже люди, которые сами заполняли заявки. Мы решили, что у нас нет компетенции оценивать, кто достаточный активист, чтобы сюда ехать. Очевидно, что это ставило бы нас в странную позицию. Наша задача при рассмотрении заявок — это убедиться, что конкретного человека безопасно позвать в пространство и он или она своим присутствием не навредит другим гостям. Обычно мы спрашиваем у людей, чего они хотят, какие у них запросы. Если мы не можем удовлетворить их, то отказываем. Например, много людей думают, что они приедут сюда, познакомятся с другими классными активистами и придумают вместе какой-то проект — но мы рекомендуем здесь не обсуждать работу. Естественно, поскольку у нас инклюзивное пространство, мы не можем позвать сюда, скажем, ультраправых: это будет небезопасно для окружающих. Но если человек занимается активизмом и считает, что он выгорел, то мы верим, потому что не можем оценить степень выгорания.
Даша: Мы не можем себя позиционировать как шелтер — мы поддерживающее пространство. Поэтому мы не можем работать с людьми в кризисных ситуациях — например, это суицидальные мысли или недавние попытки суицида. От психологов у нас есть список маркеров кризисного состояния. Если человек уже в нём, то мы честно пишем, что не можем позвать, потому что не можем предоставить необходимую поддержку. Мы скидываем контакты организаций, которые могут помочь.
Роксана: В тестовом режиме гости рассказывали много полезного — вплоть до того, что ещё нужно купить в дом. Мы, например, почему-то не додумались сразу купить освежители для воздуха. Но когда мы звали людей приехать, то многие отказывались и говорили: «Ну какой из меня активист». Люди думают, что мы будем оценивать их активизм и делать выводы, но это не так. Если бы не было этой проблемы, то, возможно, у нас было бы ещё больше заявок. Сейчас за месяц мы получили около сотни.
Соня: Нам присылали заявки из Калининграда, Казани, Мурманска. Есть заявки из тех мест, откуда люди сейчас физически не могут приехать из-за ситуации с коронавирусом — надеемся, что к весне что-то улучшится. Но пока, конечно, больше всего заявок из Москвы и Питера — в том числе и потому, что в Москве и в Питере больше активистских комьюнити. Но мы надеемся, что скоро людей из регионов будет больше.
Роксана: У нас была цель позвать не только московских активистов и активисток, мы даже можем оплатить дорогу. Это важно, потому что московские активистки у всех на виду, а вот что происходит в Якутии или в Калининграде, знает мало кто. Я считаю, что лучше попробовать, чем не попробовать: мы рады всем заявкам.
Соня: Есть ощущение, что активистский труд оценивается только тогда, когда его с помощью можно пнуть чужой активистский труд, как будто сам по себе он никакой ценности не имеет. Когда говорят, что кто-то хороший активист, то, скорее всего, это делают для того, чтобы сравнить с другими. «Вот этих людей полиция вчера вязала, а ты там сидишь и какие-то тексты пишешь». Когда мы недавно сделали на сайте кнопку «Поддержать „Фемдачу“», у многих людей возник вопрос: а почему нужно донатить сюда, если можно напрямую дать денег организациям, которые помогают пострадавшим от насилия? И это говорят люди, которые в целом считают, что активистский труд важен. Естественно, что находясь в этой системе, ты усваиваешь мысль о «правильном» активизме, что кто-то «правильный» активист, а вот ты — нет.
Даша: Каждый раз, когда к нам заезжает новая группа активистов и активисток, мы проводим с ними семинар, где пытаемся обобщить какие-то проблемы в активистской и правозащитной деятельности. И мечтаем о решениях этих проблем. Почти всегда на этих семинарах люди говорят об обесценивании их труда: активизм как будто часто вообще не ощущается как труд. Что это что-то, что мы просто делаем, как будто у этого нет названия, чётких границ. Так начинается «самозванство»: а труд ли это? А активистский ли это труд? Обесценивают его во внешнем мире, когда говорят, что ты занимаешься ерундой, что это всё бесполезно, что ты не можешь ни на что повлиять. Люди могут обесценивать и активизм друг друга, могут практиковать небережную критику. Это тоже изнашивает активистов и подталкивает их к мысли, что они делают что-то ненужное и неценное. Это чувство тоже может приводить к состоянию выгорания.
Роксана: Сейчас все уезжают повеселевшие и с благодарностями. Очень приятно, что наша работа действительно даёт тот результат, который мы хотели получить.
О правилах и распорядке
Даша: Мы разработали памятку для приезжающих с правилами проживания и рекомендациями по отдыху. Если у человека есть возможность не работать, то лучше не работать: так появляется возможность переключиться. Советуем меньше сидеть в социальных сетях. Ещё мы стараемся держать наше место конфиденциальным и до последнего не сообщаем адрес, где мы находимся. Мы живём в России, свою безопасность нужно охранять самим. Просим внимательно относиться к контенту, который люди публикуют, находясь на «Фемдаче». Понятно, что все записывают сториз, все хотят делиться, где они находятся. Но мы просим спрашивать разрешения, прежде чем выкладывать фотографии с другими людьми — а также чтобы на фото и видео не было каких-то узнаваемых мест, по которым можно вычислить расположение дома.
Соня: Коллективное ведение быта в доме абсолютно добровольное, чтобы это не было как в шутках о том, что мы построили фемколхоз и там заставили всех картошку копать. Мы всегда рассчитываем, что все бытовые дела делаем сами — но в итоге обычно люди добровольно во всё сами вовлекаются. Так остаётся меньше времени на соцсети, и поэтому они тоже уезжают отдохнувшими.
Даша: У нас есть два типа распорядка: один для будних дней, второй для выходных. В будни мы утром собираемся и планируем день, рассказываем о самочувствии. Потом у нас практики самопомощи — мы их ведём по книге, которая называется «Практики хорошей жизни». Там описаны разные маленькие упражнения, которые каждый человек может делать даже один. Обычно это простые медитации или рефлексивные упражнения. Практики работают с направленностью внимания, с тревожностью, и в целом они направлены на то, чтобы человек мог останавливаться, заземляться. Потом мы готовим обед, а потом — свободное время, когда все отдыхают и занимаются своими делами.
Вечером у нас ещё одна практика, обычно это арт-практика. Иногда к нам приезжают гости и проводят с нами какой-то интересный мастер-класс. Недавно к нам приезжала поэтесса Оксана Васякина, и мы вместе вязали ковры и слушали испанские поэмы о женщинах-бунтарках. Мы на даче почти не обсуждаем активизм. Мы стараемся определять себя иначе — рассказываем, какие мы люди, что нам нравится, как мы себя чувствуем. Это тоже нетворкинг, но совсем другой. После ужина мы вновь собираемся в кругу, где рассказываем друг другу про своё состояние. А потом мы смотрим кино, сериал или какой-то невероятный российский контент вроде «Битвы экстрасенсов». Или устраиваем вечеринку, если все этого захотят.
Роксана: Мы делаем так, чтобы люди меньше сидели в телефонах. На активностях мы стараемся делать так, чтобы у них руки были заняты чем-то, чтобы они не читали всякое говно в твиттере. Идеально было бы поставить какую-то коробку, куда все могли бы сложить свои телефоны хотя бы на время.
Даша: По субботам к нам приезжает психологиня Камила Юнич, которая проводит коллективную консультацию по вопросам отдыха и выгорания. Любая активистка в нашем доме может воспользоваться также двумя бесплатными индивидуальными консультациями.
О реакции и собственном выгорании
Соня: После запуска мы столкнулись с негативным внешним фидбэком. Но мы были абсолютно готовы, потому что заранее предсказывали, какие плохие вещи про нас могут сказать — и, надо признать, мы были гораздо более изобретательны в своих предположениях. Говорили, что мы распиливаем гранты на тусовки — причём так говорили активисты из комьюнити, которые сами, очевидно, очень сильно перегорают. Это не особенно обидно, потому что история про «распил денег на отдых» далека от реальности. «Фемдача» — самая трудная работа, на которой мы работали: мы втроём фактически не отдыхаем.
Роксана: Ещё люди думали, что мы в миллионах купаемся. Это очень не похоже на правду. Кого-то раздражал сам факт того, что мы у кого-то взяли деньги — видимо, они думали, что мы должны всё делать на свои.
Даша: Если бы мы купались в миллионах, как про нас писали, мы бы все эти функции в себе не совмещали.
Роксана: С нашим собственным выгоранием мы справляемся с помощью супервизорки. В последний сеанс она дала много дельных советов о том, как организовать быт, как подключить к нему наших гостей. Если мы выгорим сами, то проект тоже по п***е пойдёт. Бытовые вопросы иногда решать тяжело, у нас могут возникать какие-то тёрки. В целом мы практикуемся с готовкой еды, понимаем, как можно себе облегчить процесс. Быт налаживается.
Даша: Мне кажется, я сама ещё не до конца разобралась со своим выгоранием, которое я переживала не раз и не два за шесть лет активистской работы. И как одна активистка с недолеченным выгоранием может помогать другим людям? Меня это мучает, поэтому я увеличиваю себе количество терапии, стараюсь переключаться. Но при этом есть неожиданные плюсы. В этом есть элемент равного консультирования, когда человек с одной проблемой консультирует другого человека с такой же. В этом есть сильная сторона: мы хорошо понимаем, что чувствуют наши гости, во многом у нас одинаковые проблемы с ними.
Соня: Наше поддерживающее пространство не ставит своей задачей излечить людей от выгорания. Это может длиться годами с человеком. Мы даём какую-то передышку и новый старт, а дальше всё зависит от самого человека.
Во время подготовки материала Роксана покинула проект из-за разногласий, возникших между основательницами. Роксана считает, что не соблюдался принцип равнозначного партнёрства. Претензии к Роксане по тому же поводу появились и у Даши с Соней.