Феллини восемь с половиной о чем
Феллини восемь с половиной о чем
ВОСЕМЬ С ПОЛОВИНОЙ: БИОГРАФИЯ КРИЗИСА
Режиссер: Федерико Феллини
Страна: Италия, Франция
Год: 1963
«Плохо, ежели мир вовне изучен тем, кто внутри измучен», – писал Иосиф Бродский. «Письмо генералу Z.» великого русского мыслителя и поэта было опубликовано в 1968 году – спустя пять лет после премьеры постановки Федерико Феллини «8 с половиной», которая состоялась на Московском международном кинофестивале. Работая над произведением, Бродский вряд ли вдохновлялся лентой итальянца. Однако эта строка лауреата Нобелевской премии по литературе как нельзя лучше подходит к разочаровавшемуся в жизни и в любви режиссёру Гвидо Ансельми – главному герою «8 с половиной».
Фильм Феллини был признан классикой и оказал значительное влияние на мировой кинематограф. Дань уважения маэстро в разное время высказали Квентин Тарантино в «Криминальном чтиве» (танец героев Умы Турман и Джона Траволты), Боб Фосси в мюзикле «Весь этот джаз» (лента вдохновлена сюжетом «8 с половиной»), Тим Бёртон в «Крупной рыбе» (финал картины сильно похож на концовку творения итальянца), Вуди Аллен в «Звёздных воспоминаниях» (картина – пародия на трагикомедию), Андрей Тарковский в «Зеркале» (два великих европейских постановщика в своих работах говорят почти об одном и том же на общем киноязыке).
Необычное название ленты объясняется тем, что это «восьмой с половиной» фильм Федерико Феллини. До этого автор снял шесть полнометражных постановок, совместную с Альберто Латтуадой «Огни варьете» (та самая ½) и две короткометражные, которые он посчитал за одну.
Сложноустроенная картина рассказывает о художнике и его взаимоотношениях с самим собой и со зрителем. Что влияет на человека искусства больше: окружающая действительность или его внутренний мир? Как так получается, что детские переживания навсегда остаются с человеком, мешая или, напротив, поддерживая его в трудные моменты жизни? Что есть творческий процесс: борьба с собственными демонами или сознательное принятие себя? Именно эти вопросы волнуют Федерико Феллини в его ленте.
Картина является автобиографичной. Находящийся в творческом поиске постановщик – альтер эго Феллини. Оказывающиеся рядом люди – одновременно и ментальные проекции автора, и герои его историй, и актёры его полотен. Наладить взаимоотношения с ними – взять важнейшую ступень на пути к самопознанию, обретению покоя и душевного равновесия. Ведь без этого невозможно творить. Но без исследования своего глубинного «я» не понять других, не получить долгожданный покой. Карл Густав Юнг, символические образы которого нашли отражение в трудах итальянского мастера, говорил: «Ваш взор станет ясным лишь тогда, когда вы сможете заглянуть в свою собственную душу».
Чтобы это сделать, Феллини наполнил свою ленту сюрреалистическими эпизодами: Гвидо вознёсся в небо и упал в море, побывал в гареме и на исповеди, вернулся назад в прошлое, чтобы побеседовать со своими покойными родителями, оказался на казне кинокритика и очутился на настоящем празднике жизни. Его путь сложен и тернист, как и путь любого склонного к самоанализу человека.
«8 с половиной» – это увлекательный, представленный в виде череды причудливых образов диалог с собственным «я», занимательная, обрамлённая гениальным саундтреком Нино Роты («Ромео и Джульетта», «Крёстный отец») история о поиске музы, привлекающее яркими актёрскими работами рассуждение о творческом процессе.
Фильм многое проиграл бы, если бы не приглашённые актёры. В роли Гвидо Ансельми снялся Марчелло Мастроянни. Картина стала второй после «Сладкой жизни» совместной работой знаменитых постановщика и артиста. Также в фильме приняли участие Анук Эме (жена Гвидо Луиза), Сандра Мило (любовница Карла) и Клаудия Кардинале (актриса Клаудия).
Взаимоотношения Феллини с женщинами – ещё одна важная тема постановки. В своих героинях автор видел источник вдохновения и причину его головной боли. Аллегорически каждая из них на какой-то момент становится для Гвидо музой, его мимолётной – подчас мнимой – спутницей жизни: женщиной-загадкой, женщиной-сказкой, женщиной-кошмаром или женщиной-видением. Впрочем, эротическое в представительницах прекрасного пола у Феллини сочетается с трагическим и даже с комедийным. Например, в фантасмагорическом персонаже Эддры Гэйл, являющейся Гвидо в чарующих сновидениях-мечтаниях, угадывается объект юношеских фантазий, но также она – источник глубинных страхов будущего режиссера: трепет перед чем-то незнакомым, потенциально опасным, но влекущим и соблазнительным.
Такая двойственность добавляет истории глубины. Она возникает в момент адюльтера, когда, лёжа в постели с любовницей, режиссёр не перестаёт быть режиссёром – он невольно превращает их свидание в сцену из фильма. Обнаруживается в действиях давнего друга Гвидо, фокусника, чьи манипуляции неожиданно для всех (прежде всего – для главного героя) – не трюк, но настоящее искусство. Мелькает в эпизодах диалога постановщика и кардинала, оказывающегося не то Господом Богом, не то простым смертным с самыми банальными желаниями и потребностями. Наконец, проявляется в исповедальных словах главного героя: «Я опять смятен, но это смятение — я сам. Я совсем не такой, каким бы мне хотелось быть, и это меня больше пугает. Говорить правду – то, что я не знаю, то, что я ищу, но что я не нашел, – только так я чувствую себя живым».
«Восемь с половиной» — Признания кинорежиссера
В прокате «Восемь с половиной» Федерико Феллини. Если вы уже купили наш феллиниевский журнал и прочитали статью, написанную о фильме Алексеем Васильевым, самое время обратиться к критике родом из 1960-х. Публикуем перевод едкого классического текста Полин Кейл о том, как Феллини путает самолюбование и креативность.
Несколько лет назад красивый и самовлюбленный актер развлекал меня историями о своих романах с разными девушками и юношами — и в конце концов заявил, соблазнительно улыбаясь: «Иногда у меня столько идей, что я не знаю, которую выбрать». Подталкивая его к дверям, я подумала: какие-то у него странные представления о том, что такое идея.
Герой «Восьми с половиной» — режиссер и центр киновселенной, создатель, чьему слову внемлет каждая тварь, человек, который всем нужен и которому открыты все двери. Гвидо может все, и такое количество возможностей его ошеломляет. Он — как знаменитый кинокутюрье, который никак не может решить, что сшить для весенней коллекции. («Мне страшно нужна идея. Я с ума сойду, если ее не будет. Все зависят от меня».) Боюсь, в своих представлениях о том, что такое идея, Гвидо ушел ненамного дальше, чем мой глупышка-актер. В свою очередь, они до ужаса похожи на представления всех этих кошмарных простофиль, из которых якобы выйдет отличный писатель, — ведь у них уже есть классная история, и ее нужно просто облечь в слова. Режиссер действительно соответствует популярному образу успешного гения, а в наших женских журналах регулярно мелькают рассказы об «утонченном» писателе или режиссере, который ищет идею и находит ее в собственной жизни или любви. «Прими меня таким, какой я есть» — вот финальное и успешное воззвание Гвидо к фигуре жены (хотя именно это она все два часа отказывалась делать).
«Сладкая жизнь» укрепила публику в мысли, что богатые и одаренные люди порочны, а «Восемь с половиной» воспроизводит популярную канву «большого» режиссера: он покорит весь мир, как только найдет свою важную идею (настолько важную, что простофили никогда ей не делятся, чтобы не «украли», — и чем меньше у них идей, тем больше они боятся плагиата). Возможно, несвязанность того, что мы видим на экране (главным образом конфликта между любовью к жене, удовольствием от любовницы, мечтой о невинности и грезами о гареме), с процессом создания произведения искусства можно проиллюстрировать следующим сравнением: легко ли представить, что Достоевский, Гойя, Берлиоз, Гриффит и так далее уладили свою личную жизнь прежде, чем приступать к работе, — или что их проблемы были так уж неразрывно связаны с текущими проектами? Зато мысль, что художник должен «принять себя» или «взять себя в руки» — и только тогда он сможет творить, хорошо знакома нам по популярным биографиям фрейдистского толка.
Возможно, образованной публике проще увидеть в фильме «шаг вперед», когда герой справляется с «творческим кризисом» или «творческим блоком». К этой теме часто обращаются в современных текстах — но применимо ли подобное к фильмам? Какой фильм за полувековую историю кино буксовал на месте из-за «творческого блока» у режиссера? Никакой — если у него были бюджет, съемочная группа, сценаристы и декорации. Разумеется, отсутствие связи между тем, что мы видим на экране, и процессом кинопроизводства можно объяснить фразой «У него срыв, и всё это — мир его фантазий». Фантазии — замечательный киноматериал при условии, что сам фильм — необычный и увлекательный или если фантазии как-нибудь интересно подсвечивают реальную жизнь персонажа. Ничего этого про «Восемь с половиной» сказать нельзя: он удивительно похож на сладкую вату из мечтаний голливудских героинь. Эту вату нанизали на нить фрейдистских понятий «тревога» и «исполнение желаний» в шарлатанской интерпретации. «Восемь с половиной» — невероятно «внешняя» версия «внутренней» жизни художника. Этот роскошный цирк на несколько арен имеет крайне мало отношения к напряженной работе, которую даже кинорежиссер выполняет в одиночку. Это скорее фантазии человека, который хочет быть кинорежиссером и впитал в себя все эти киноверсии жизни художника, где герой вдруг ловит вдохновение в разгар бала или карнавала — и бросается прочь, претворять жизнь в искусство. «О чем твой фильм? О чем ты думаешь?» — спрашивает жена Гвидо. В «Восемь с половиной» это один и тот же вопрос.
Креативность — новый бзик: родителям советуют не бить ее палкой, учителей учат замечать ее в зародыше, ее поощряют разные фонды, а колледжи и государственные санатории пестуют ее в строгой атмосфере порядка. Правительству говорят, что креативность надо уважать. Мы все должны так перед ней благоговеть, что, когда она переживает кризис, никакие конфликты не должны сбивать с нее эту ширму. Но ширма креативности — прекрасный материал для комедии — выглядит крайне нелепо, когда к ней хотя бы наполовину подходят всерьез. Когда сама сатира на большие дорогие фильмы — большой дорогой фильм, как отличить одно от другого? Когда человек делает себя мишенью собственной шутки, смеяться над ней слишком неловко. Эксгибиционизм — сам себе награда.
«Восемь с половиной» намекает на некоторые проблемы Феллини как режиссера, но они лежат не в области фантазий и психоанализа. Одна из главных — гнилая экономика, которая особенно сильно влияет на Феллини из-за коммерческого успеха «Сладкой жизни» и порожденных им надежд на прибыль. У кинорежиссера есть два главных врага: коммерческий провал и коммерческий успех. После провала сложно собрать деньги на следующий фильм; после успеха следующий фильм должен быть больше и «лучше». В последние годы ни один крупный голливудский режиссер, за плечами которого череда крупных хитов, не сумел профинансировать небольшую и недорогую постановку — и дело не в том, что никто не пытался. С точки зрения студий и банков, полумиллионная инвестиция — гораздо больший риск, чем многомиллионные инвестиции в имя и звездный актерский состав, масштабную рекламную кампанию — и почти стопроцентно гарантированную заполняемость залов. О стоимости «Восьми с половиной» (и «Леопарда» Висконти«) Show писал: «В плане количества потраченных лир это почти итальянские „Клеопатры“. Но за эти деньги „Клеопатра“ принесла Голливуду пустые кинотеатры […] тогда как „Восемь с половиной“ принес итальянцам невероятную визуальную красоту и глубокую философию — своего рода зрелище духа, которое более чем окупилось. Шедевр всегда стоит своих денег». «Философия по версии Show» — конечно, достойная цель, как и «идеи по версии Феллини». Но «Восемь с половиной» — это действительно зрелище духа: что еще сделать с духом, когда от тебя ожидают шедевр за шедевром?
По словам Феллини, «чтобы судить об этом фильме, нужны новые критерии оценки». Ага. «В моей картине происходит все», — говорит Гвидо. Это как бы сообщает нам, что он художник-волшебник. Но человек, который верит в алхимию, подобен тому, кто надеется во сне создать шедевр и, проснувшись, обнаружить его рядом, готовеньким. Феллини вбрасывает свои хаотичные идеи — а публика должна разбираться самостоятельно. «Восемь с половиной» — большой, «прекрасный» фильм, но что это? Это правда волшебное произведение искусства? Например, у дома есть оптимальный размер; слишком большой дом превращается в особняк или достопримечательность — и мы уже не чувствуем в нем семейных связей, а комнаты не отражают характеров, привычек и вкусов своих обитателей. Когда фильм превращается в зрелище, мы теряем вовлеченность в его сюжет. Мы можем восхищаться действием и великолепием — или, в случае «Восьми с половиной», декором, остроумной фантасмагорией, непревзойденным «профессионализмом» («А этот Феллини умеет снимать!»). Но фильм стал слишком большим и впечатляющим — и утратил связь с чувствами и жизнями. Последний фильм-«дом» Феллини — это «Ночи Кабирии»; «Восемь с половиной» — это бедлам для режиссера, который живет «Сладкой жизнью», то есть дурдом. «Какой восхитительный кастинг!» — восклицают поклонники, реагируя не на то, как актеры ведут себя в фильме, а на то, как ловко их подобрал режиссер. А больше, собственно, реагировать и не на что, потому что первое же появление «персонажей» сообщает нам о них вообще все. Они застыли — забальзамировались. Актерская игра не нужна: это моментальные живые карикатуры. «Волшебство» режиссера заключается в том, что его кресло для кастинга — весь мир. Он использует «настоящих» аристократов и «настоящих» знаменитостей, которые играют сами себя; он превращает бизнесменов в звезд, а потом признается, что путает искусство и жизнь. Именно эта путаница придает его фильмам особый «профессиональный» шик.
Некоторые филологи хвастаются тем, что их не интересуют события реального мира, а волнует только литература; некоторые критики говорят, что содержание им не важно — только структура; некоторые юные поэты сообщают, что их занимает только их собственное творчество. Вот и Гвидо заявляет: «Мне нечего сказать, но я хочу это сказать». Чем меньше сути, тем больше желания ее выразить? Или, как сказала жена пьяному мужу, «Будь у тебя мозги, ты бы их вынул и начал с ними играться»?
Как показал «Мариенбад», спа — самое место для всего этого. Те, кто отточил свой ум, гадая, что же случилось «В прошлом году в Мариенбаде», теперь трудятся над «Восемь с половиной», отделяя «воспоминания» и фантазии от «реальности». Один профессор-киновед сказал, что несколько раз ходил на «Восемь с половиной», проверяя разные теории о том, как выполнены скачки между этими тремя категориями, — и так и не нашел ответа. Когда я предположила, что он поставил себе нерешаемую задачу, потому что «Восемь с половиной» — целиком фантазия, он разозлился, упрекнул меня в извращенности и в качестве очевидного примера «реальности» привел сцену кинопроб на роли любовницы и жены (один из самых кошмарных эпизодов фильма), а в качестве примера «воспоминания» — танец Сарангины на пляже (который такое же «воспоминание», как, например, чудище на берегу в конце «Сладкой жизни»).
Это — первый (и, смею предположить, не последний) фильм, в котором режиссер озабочен главным образом возвеличиванием самоограничения. И неспособность выйти за рамки, которая традиционно считается артистическим самоубийством — преподносится как важное достижение в киноискусстве людьми, которые путают самолюбование с креативностью.
«Восемь с половиной» начался как своего рода сиквел к «Сладкой жизни», продолжая историю «ангела из Умбрии». Феллини превратил ее в Клаудию Кардинале — весьма корпулентного ангела с сомнительной улыбкой. Прозрачно порхая, она мало чем отличается от Сид Чарисс или Риты Хейуорт в газовой сорочке на очередной площадке MGM или Columbia. Она становится идеалом невинности в глазах хозяина балагана: миловидная чистота, ангелочек-муза в качестве «звезды» (фильма и фильма-в-фильме) — тупик в бесконечно затухающем отражении самого себя.
«8 с половиной»: незабываемое кино про забытое кино
Получивший исторический Гран-при 3-го Московского международного кинофестиваля, «8 с половиной» не был самым коммерчески успешным фильмом Федерико Феллини (со «Сладкой жизнью» соревноваться трудно), но стал, пожалуй, самым важным. Не только для режиссера, но и для всего мирового кино, и спустя 55 лет с момента его выхода на экраны это заметно особенно отчетливо. О том, как родилась картина, как шла к своему успеху и на кого повлияла — в материале THR.
За последние полгода киноиндустрия изменилась больше, чем с конца прошлого века. Несколько десятилетиями обожаемых режиссеров впервые или повторно, как Вуди Аллен, попали в эпицентр обсуждения не только сексуальных домогательств, но и изображения женщин на экране как такового.
Эти нескончаемые гендерные перепалки вызвали дискуссию о садистской природе отношений творца с музой, и такой разговор не был бы возможен всего полвека назад, когда музы великих — Джульетта Мазина, Моника Витти, Клаудия Кардинале, Лив Ульман, Брижит Бардо, Катрин Денев, Жанна Моро — добивались этого положения и гордились им. Сегодня, в эпоху победившего индивидуализма, понятие auteur — режиссер с неподражаемым и уникальным стилем — практически тождественно сатрапу, которому на съемочной площадке беспрекословно подчиняются все. И особенно актрисы, выполняющие его волю и произносящие его слова.
Никто в истории европейского кино не был более успешным как auteur, чем Федерико Феллини, а его «восьмой с половиной» (семь полнометражных, одна документалка и одна новелла) фильм стал воплощением чистого авторства, насколько оно вообще возможно в кино, где над созданием произведения работают десятки профессионалов. И при всем этом вряд ли бы сегодня, в эпоху движения #MeToo, он бы получил «Оскара» за общий вклад в киноискусство, как это случилось ровно 25 лет назад, за полгода до его смерти.
Главный герой «8 с половиной» — знаменитый режиссер Гвидо Ансельми — мается творческими муками и экзистенциальным кризисом. Феллини, изначально видевший в этой роли Лоуренса Оливье, пригласил в итоге Марчелло Мастроянни, который всегда выручал соотечественников-режиссеров, когда им не удавалось заполучить в фильм англоязычную звезду. Мастроянни вообще был едва ли не единственным тогдашним итальянским актером первого эшелона, который умел придать местным картинам космополитический вид, отчего их хорошо смотрели за границей. Именно он стал талисманом и выразителем идей Феллини, режиссера одновременно подчеркнуто итальянского и при этом признанного своим зрителями самых разных стран — от США до СССР.
«8 с половиной», считающийся самым автобиографическим фильмом Феллини, и правда случился из-за реально произошедшей истории. Феллини всегда снимал с приблизительным сценарием — однажды он даже в начале съемочного дня забыл, над чем планировал работать, повернулся к продюсеру Анджело Риццоли и сказал: «Сделаю кино о режиссере, который забыл, о чем его фильм». Гвидо не совсем «забыл». Просто он находится в том возрасте и положении, когда заново, на новом этапе переживает свои воспоминания детства и использует этот самоанализ в работе.
Эта дерзость — снимать личный поток сознания, который шестью годами раньше использовал Ингмар Бергман в «Земляничной поляне», — показывает, что экспериментировать с сюжетом и зрительским восприятием было позволено только признанным режиссерам на пике профессиональной формы. Но позже «8 с половиной» стал примером для всех артхаусных режиссеров, которые внятному сюжету предпочитали визуализации субъективных мыслей и образов, и картиной, послужившей водоразделом между «коммерческим» американским кино и «авторским» европейским.
Чтобы понимать, почему появился «8 с половиной», достаточно вспомнить окружавший его контекст. В начале 1960-х Голливуд был помешан на Риме. После «Римских каникул», «Римской весны миссис Стоун» и других фильмов, чьи сюжеты происходили в Италии, а также после международного успеха Роберто Росселлини, Витторио Де Сики и Феллини американцы из-за дешевизны снимали на студии «Чинечитта», а таблоиды пестрели непостановочными фотографиями Элизабет Тейлор и Одри Хепберн, даже вышедшей замуж за итальянского врача, пока те заходили в кафе или отель (а Феллини показал в своем шедевре голодных до славы старлеток, слетевшихся в Италию и готовых на все, чтобы попасть в кино).
Запросы звезд стали для терявших прибыль голливудских компаний неподъемными, и тут Европа предложила совсем другое кино — недорого стоившее в производстве, модное, умное и очаровательное. Французские критики воспели режиссера как auteur, как великого художника времен Ренессанса, и Феллини, обласканный всем миром после «Сладкой жизни», оказался в центре этих перемен. Что ему еще оставалось, как не снять кино о том, как он снимает кино?
Пресыщенный Гвидо, который, в отличие от папарацци Марчелло из «Сладкой жизни», искавшего ответы на экзистенциальные вопросы в окружающих, обращает взгляд внутрь себя и вспоминает детство, — олицетворение мужского эгоизма. Самокопание героя связано не только с его профессиональным кризисом (снедаемый творческими муками Гвидо спрашивает: «Возможно ли искусство на заказ?»), хотя Феллини наверняка мучили сомнения о том, чем можно ответить на феноменальный успех его предыдущей картины «Сладкая жизнь».
Гвидо (читай — Феллини) запутался в женщинах. Женщины Феллини, при всем традиционно итальянском восхищении ими, всегда были сведены к обслуживанию мужчины, во всяком случае, по сегодняшним меркам. Это были матери (и жены, превращавшиеся с годами в матерей), шлюхи или гипертрофированные фантомы, которых герой (и режиссер) ради собственного самоутверждения просто обязан стащить с пьедестала, чтобы вскоре в них разочароваться и пойти дальше на поиски новой музы.
Первую, жену Луизу, в «8 с половиной» играет Анук Эме, вторую — любовницу Карлу, Сандра Мило, третьих — целая галерея приглашенных на яркие небольшие роли актрис от Клаудии Кардинале до Катерины Боратто, которая жалуется Гвидо-Феллини: «Вы говорите, что я красива, но это звучит как оскорбление», и Эддры Гэйл в роли «сатаны» Сарагины, женщины мальчишеских фантазий и кошмаров одновременно. Даже героини, с которыми Гвидо не намерен вступать в сексуальные отношения, женщины-товарищи и женщины-коллеги, показаны чуть свысока, как ассистентки, чьи интересы вращаются только вокруг него, мужчины, демиурга и начальника. Сними Феллини такой фильм сейчас, его бы растоптали за показ женщины как исполнительницы мужских желаний и фантазий.
«8 с половиной» особенно важен для российских зрителей. Его мировая премьера прошла в оттепельном хрущевском СССР, на 3-м Московском международном кинофестивале. 21 июля 1963 года после закулисных интриг картина получила Гран-при. Наверное, это самый заслуженный фильм, победивший на ММКФ за всю его историю, и это доказывает, насколько релевантным и уважаемым фестиваль быстро стал в ранние годы.
Конечно, жюри пришлось обойти идеологические установки. Руководство фестиваля получило четкое распоряжение от главного по идеологической работе КПСС Михаила Суслова вручить Гран-при советской картине, проходной производственной драме «Знакомьтесь, Балуев!» Виктора Комиссаржевского, иначе ММКФ могут прикрыть совсем. После предварительного показа «8 с половиной» главный официозный кинокритик страны Ростислав Юренев встал и сказал на весь зал: «Я сделаю все, чтобы этого фильма на фестивале не было!»
Советская пресса, хвалившая ранние картины Феллини, считавшегося другом нашей страны, раскритиковала «8 с половиной» за «формализм, пропаганду индивидуализма и измену принципам неореализма».
К счастью, влиятельные коллеги Феллини — советские режиссеры — встали на защиту фильма, увидев в нем «честное признание в сложности творчества». Герой Социалистического Труда и лауреат трех Сталинских премий Сергей Герасимов поддержал «8 с половиной» и, когда Феллини приехал с женой Джульеттой Мазиной в Москву, пригласил их домой на свои фирменные уральские пельмени. Известно, что растроганный Феллини в конце обеда сказал: «Господин Герасимов, я, к сожалению, не видел ни одного вашего фильма, но в пельменях вы мастер».
Пресс-конференция Феллини на ММКФ, посвященная «8 с половиной», получилась странной. Ее вел главный редактор журнала «Техника — молодежи» Василий Захарченко, мало понимавший в кино. «Синьора Мазина, — обратился он к жене режиссера. — Феллини лучше как режиссер или как муж?» — «Как режиссер», — ответила актриса, а ее супруг закрыл лицо руками и полез под стол, воскликнув: «Что она несет?!» И все же своим Гран-при Феллини обязан председателю жюри Григорию Чухраю, которому звание лауреата Ленинской премии за «Балладу о солдате» позволило игнорировать мнение партийной элиты и не считаться с интригами.
Так Феллини стал едва ли не самым популярным западным режиссером в СССР, и именно здесь началось триумфальное шествие «8 с половиной» по миру. Фильм был номинирован на пять «Оскаров» и получил два — в категориях «Лучшая картина на иностранном языке» и «Лучшая работа художника по костюмам». Но влияние этой комедии (Феллини в начале съемок даже написал на бумажке самому себе: «Помни, что это комедия!» и приклеил ее на видном месте) на дальнейшее кино нельзя измерить в наградах.
Без «8 с половиной» не было бы таких непохожих и снятых в разное время в разных странах картин — «Американской ночи» Франсуа Трюффо, «Всего этого джаза» Боба Фосса, «Звездных воспоминаний» Вуди Аллена, «Жизни в забвении» Тома ДиЧилло, «8 1/2 женщин» Питера Гринуэя, мюзикла «Девять», по которому позже режиссер Роб Маршалл снял фильм, и много чего еще. Ведь без упоминания «8 с половиной» невозможно снять кино о природе творчества, об одиночестве творца и экзистенциальном одиночестве вообще.