Фанфик скажи мне то что я хочу услышать
Я знаю, что сказать
Я знаю, что сказать.
Гермиона ковыляет вилкой в несимпатичном на вид салате. Хотя салатом эту еду можно было назвать с натяжкой. Профессор Спраут отдавала на кухню какие-то растения из теплиц для приготовления еды. И в лучшем случае это были безобидные цветы. Чаще — что-нибудь малоприятное и невкусное, как, например, вот эта смесь из дикого клевера и листьев Магической Маммилярии. Девушка подносит ко рту часть «салата» и пробует его на вкус — похоже на Боботовую Гниль. Преодолевая отвращение, она прожевывает и проглатывает еду. Не желая больше экспериментировать, девушка отодвигает от себя тарелку.
— Гермиона, можно я доем салат? — спрашивает Рон. Гермиона косится на его тарелку, которая стала девственно чистой. Она кивает, и юноша с радостью выхватывает её тарелку и в мгновение ока съедает всё.
— Как ты только можешь есть это? — хмурясь, спрашивает гриффиндорка.
— Я просто закрываю глаза и представляю что-нибудь вкусное. Ну, например, средиземноморский салат. Или картошку фри с рыбой. Или макароны под соусом с котлетами. Или торт.
Гермиона чувствует, как в животе тут же стала вырабатываться кислота — это звучало слишком вкусно. Слишком нереально, чтобы быть правдой.
— Честное слово, Рон, я тебя стала понимать только сейчас, — говорит Гермиона тихим голосом. — То, почему ты так любишь еду и предпочитаешь провести вечер, похрустев чипсами, чем провести вечер с девушкой.
Рон краснеет и шепчет:
— Когда мы выберемся отсюда, я тебя свожу в самый лучший ресторан в Хогсмите, и мы с тобой наедимся до отвала. Когда закончится осада.
Осада. Именно из-за неё они едят эту ужасную еду. Именно из-за неё они голодают. Из-за неё вся жизнь встала с ног на голову. Она началась несколько недель назад — Упивающиеся Смертью во главе с Вольдемортом окружили Хогвартс. Некоторые успели сбежать — много учеников, некоторые профессора. Эльфы покинули школу, прихватив с собой все палочки. С тех пор Гермиона возненавидела их всей душой. И сожгла все значки ГАВНЭ в камине Общей Гостиной Гриффиндора.
Девушка хмуро сдвигает брови и кивает головой.
-… И ещё — иногда я всё же предпочитаю провести вечер с девушкой, чем поесть, — многозначительно продолжает Рон, глядя в её глаза.
Гермиона удивлённо смотрит на юношу, который тем временем положил свою руку на её и сжал её пальцы — не сильно, не больно, так, как-будто держит мотылёк. Хрупкий мотылёк. Ведь она так худа. Как и он сам — пухлые щёки Рона словно сдулись, скулы заострились, всегда живые волосы потускнели. Юноша тоже потерял много веса, хотя не так много, как она. Гермиона опускает глаза и выдёргивает руку из пальцев Рона.
Парень отворачивается от неё. Пальцы девушки тянуться к книге, раскрывают её и, Гермиона с головой погружается в чтение. Хотя это кажется так только со стороны. На самом деле в голове старосты творится настоящий сумбур. Рон постоянно намекает ей на это. Конечно, его легко понять — он не хочет умирать девственником. Гермиона пугается этого. Она не хочет, чтобы у неё произошло всё при таких обстоятельствах.
— Мисс Грейнджер, вы опять не поели, — слышит девушка рядом с собой. Люпин. Он смотрит на неё добрым и осуждающим взглядом. — Не стоит — вы должны есть.
— Я не могу, профессор, — отвечает Гермиона, и содрогается от мысли о таком обеде. — Я не могу переступить через себя.
— Вы обязаны. Кому станет легче, если вы упадете в обморок и умрете от голода? Вам? Мне? Упивающимся Смертью? Или Гарри с Роном? — отчитывает её оборотень.
В такие моменты Гермиона ненавидит его. Она ненавидела любого, кто посягает на её собственное мнение, и который ей указывает, что делать. Это её выбор, хотят этого другие или нет. Либо они принимают её выбор, либо не лезут к ней с советами.
Профессор Люпин убийственно внимателен и дружественен ко всем. Его оптимизм, вера в лучшее, добрые убеждения — всё это заставляет чувствовать свою вину и ненавидеть его ещё больше. За это и себя ненавидишь ещё больше, презираешь, чувствуешь отвращение к своей озлобленности. Ну почему же он такой хороший, почему? Ведь все ему только и делают, что всегда пакостят, подставляют, предают.
— Когда-нибудь это всё закончится, профессор Люпин. И я поблагодарю вас за заботу, — Гермиона пытается улыбнуться, но попытка выходит жалкой.
— Это обязательно закончится, мисс Грейнджер, — уверяет Ремус и уходит к преподавательском столу, где с презрительным выражением лица восседает Снейп, рядом с ним сидит погрустневший Флитвик, а с краю стола с наигранным трагическим выражением лица, то и дело вздыхая, чахнет Трелони.
Гермиона кутается в прохудившуюся мантию посильнее — холодно — и снова прячется за учебник по Трансфигурации. «Процесс Автоанитрансфигурации. 1. Начальный этап. Выявление образа животного. Выбор животного не зависит от собственного желания, человек становится анимагом исходя из своих внутренних качеств, характера и т.п. Но что это будет за животное можно предугадать. Это начальный этап, который поможет получить начальные знания о своем звере. Для этого используются специальные заклинания или зелья. Германский ученый Карл Морган создал великолепную таблицу с классификациями для зелий. На основе результатов можно довольно точно найти по схемам к какому семейству, виду относится зверь. 2. Средний этап. Соединение с образом животного. Погружения в транс (это еще называют медитацией, но с использованием заклинаний) должны продолжаться постоянно, и…» — читает девушка. Постепенно её мысли опять переключаются на другое.
Просто невозможно просто сидеть и читать, в то время как вокруг творится нечто невообразимое. В школе осталось мало учеников — всего около ста из почти четырёхсот. И несколько преподавателей. Некоторые погибли в бою — Дамблдор, МакГонагалл, Вектор, Хуч, Синистра, а так же завхоз Филч. Другие слишком заняты другими делами — Спраут и Хагрид контролирует приготовление еды. Люпин и Трелони выполняют обязанности завхоза, хотя эта мошенница даже пальцем не шевелит, всё за неё выполняет оборотень. Флитвик следит за порядком в гостиных. Снейп целыми днями пропадает в лабораториях, придумывая зелье, которое бы создавало иллюзию сытости, иллюзию «полного желудка».
Все они не теряли веры, по крайней мере, старались не терять или делали вид уверенных в себе людей. Конечно, всё рано или поздно закончится, говорили они. Безусловно, всё так и будет. Но наверняка каждый из них, оставаясь наедине с самим собой, опускает плечи и не верит в эти пустые слова. Мы все здесь умрём, все сгнием в этом аду, думают они. Все безнадёжно, всё уже решено.
— А где Гарри? — спрашивает Рон.
Гермиона пожимает плечами:
— Опять в библиотеке, наверное. То есть — в штабе. — Отвечает она.
Штаб Сопротивления, состоящий из одного человека — Гарри Поттера, — находился в библиотеке. По уверованию всей школы, Гарри должен был составить какой-нибудь Супер-план спасения всех людей из школы и покончить с Вольдемортом раз и навсегда. Почему-то все подразумевали только о Тёмном Лорде, но ведь кроме него ещё было с пол-тысячи Упивающихся Смертью. А с ними что потом делать? Разорвать каждому по отдельности глотку?
Бедный Гарри, размышляет Гермиона, опять все надежды на него, опять он должен за всех выкручиваться.
— Я пойду, пожалуй, — говорит девушка вслух и выходит из зала.
Рон провожает её тревожным взглядом.
Как же хочется сейчас просто пойти и сдаться. Просто пойти и сдаться, чтобы покончить с этим раз и навсегда. Знаете, такое приходит в голову каждому в замке: в каждом есть нотка трусости. Но все мы отгоняем её побыстрее. Но противный червь всё равно остаётся и время от времени начинает грызть — сдайся, сдайся, сдайся. Всё так просто — либо тебя убьют сразу, как только ты выйдешь из школы, либо… Мысль остается недодуманной, поскольку в голове проступает страшная картина.
— А, вот ты где, — Сьюзан Боунс заглядывает в кабинет по Трансфигурации и направляется к Гермионе, сидящей за второй партой, прямо около окна. — Я тебя искала.
— Да? Могу я чем-то помочь тебе? — отвечает староста Гриффиндора.
— Профессор Люпин и профессор Флитвик составили новые графики для готовки на кухне и уборке гостиных. Итак, ты сегодня попадаешь на ужин — готовишь в паре с Джинни и Чоу Чанг. И потом через два дня на обед. И убираешься завтра в Гриффиндорской башне — гостиная и…
— Ладно, хорошо, Сьюзи, просто дай мне пергамент с планом. — Устало говорит Гермиона.
Сьюзан садится рядом с ней, протягивая ей бумагу, и смотрит в окно.
— Они опять там, да? — спрашивает блондинка, с тоской глядя наружу.
Всего в двух сотнях ярдах от школы сосредоточены Упивающиеся Смертью. Их достаточно хорошо видно, несмотря на такую даль. Черные вытянутые точки, копошащиеся уже которую неделю там, и пытающиеся прорваться к школе. Наверно, Гарри из библиотеки их видно гораздо лучше, думала Гермиона.
— Опять там. Целыми днями, целыми сутками. Такое чувство, что у Сама-Знаешь-Кого целая армия людей. И что они даже не отдыхают, не едят, а только находятся там, и ждут, пока мы окончательно падём. И сдадимся все вместе.
— Да, они этого и ждут. Но мы постараемся выстоять, ты знаешь.
Сьюзан потупила взгляд:
— Это всё зависит от Гарри Поттера. — Гермиона вздрагивает, но хаффлпаффка этого не замечает, и продолжает. — Они ведь из-за него тут. Почему он тянет со всем? Он не знает что делать, да? Тогда почему если не знает, то не сдастся Сама-Знаешь-Кому? Это будет лучшим выходом. Почему из-за него все должны страдать? Ведь мы ни в чём не виноваты?
Гермиона зло смотрит на девушку:
— Ты думаешь, это так легко, да? Ты думаешь, если Гарри выйдет и сдастся, то это решит все наши проблемы? Ты ошибаешься, Боунс. Если Гарри пойдет и отдаст себя в руки Вольдеморту, то это избавит тебя от всех горестей? Это не так: Лорд будет убивать всех нечистокровных и тех, кто противостоит ему. Тебя, меня, Рона, Симуса, Джинни, твеоего Эрни Макмиллана. Он доберется до твоих и моих родственников-магглов, он уничтожит весь мир. Ты об этом не думала? Гарри не виноват в том, что именно он выбран судьбой быть Мальчиком, Который Выжил. На его месте мог бы быть Невилл или Рон, или даже ты сама.
Глаза Бонус удивлённо распахиваются в тусклом свете помещения.
— Гермиона, я думаю, что ты необъективна.
— Да, потому что Сама-Знаешь-Кто обещал нас не трогать, ему нужен только Гарри Поттер.
— Ты знаешь, что его обещания не стоят и ломанного кната? Он не сдержит свое слово, просто лживый подкуп словами.
Сьюзан проводит костлявыми плечами, словно не соглашаясь и, вставая, говорит:
— Мы все уверенны, что это решило бы все проблемы. Не забудь о плане.
Хаффлпаффка уходит. Гермиона из-под бровей смотрит ей вслед, задумываясь над её словами. Конечно, Вольдеморт всех дурачит. Дай ему только волю и он уничтожит всех в один час. Не будет спасения никому. Как же всё сложно.
Гермиона встает и, забрав с собой учебник, выходит из класса. Шаги даются с большим трудом — сил было немного. С тяжёлым сердцем гриффиндорка думала об обязанности повара и уборщицы. И как же трудится в таком состоянии? Не лучше ли так и оставить всё пылиться? Никто особо не обращает внимания на грязь, да её почти и нет — ведь наружу никто не выходит. Да и кому нужна чистота, когда ты каждую секунду размышляешь, как же остаться в живых? К чему напрасная трата энергии и силы, когда их и так очень мало?
Девушка добирается до входа в башню факультета и говорит пароль Толстой Даме.
Уж скорее, безнадёжность львов, думает она с внезапной усталостью. Гермиона молчаливо проходит мимо занимающихся сексом на диване Дина Томаса и Джинни Уизли. Она уже устала всех предупреждать о предохранении, о приличиях, или о том, чтобы они скрывали своих отношений и бурной страсти, и выплёскивали их где-нибудь в других местах, а так же снимать баллы за несоблюдение правил. Она просто прошла наверх, в свою комнату.
В комнате всегда был сущий бардак. Никто особо не заботился о чистоте и порядке — всем было давно на всё наплевать. Чертовы эльфы, ругается Гермиона каждый раз при виде запустения школы. Эльфы и вправду поступили ужасно, хотя, сейчас в этой войне каждый сам за себя.
Девушка ложится на свою кровать и засыпает.
— Гермиона, подержи пока эту кастрюлю — я добавлю соль и укреплю стойку. — Говорит Чоу, не глядя на старосту Гриффиндора. Конечно, она в курсе на счёт разговора Гермионы и Боунс. Кажется, об этом наслышана уже вся школа. Грейнджер кивает, поджав губы и думая, какого чёрта все обсуждают всё за спиной, и берёт кастрюлю двумя руками.
Как же трудно без волшебных палочек. Без них — как без рук. Руки уже онемели, пока Чоу устанавливала несколько веток для поддержки большого котла и насыпала соль внутрь. Ужин обещал быть неаппетитным. Впрочем, как и всегда. Когда Чоу заканчивает, Гермиона с облегчением опускает котел на ветки и трясёт руками. От мойки посуды на руках появляются трещинки и мозоли — попробуй-ка отмыть более сотни тарелок, вилок, ложек, стаканов и несколько огромных котлов. От моющего раствора руки шелушатся и страшно чешутся. Чоу так же осматривает свои пострадавшие руки с испорченным маникюром. Гермиона кривится — зачем нужен маникюр? Чтобы понравится кому-то? Да в сложившейся ситуации даже Элоиза Мошкар, с лица которой до сих пор не прошли прыщи (что очень странно), покажется прекрасной принцессой.
Гермиона подходит к разделочному столу и начинает крошить плюй-траву для супа. Она бросает в один из котлов нашинкованный дикий плющ и плюй-траву, всматриваясь в малопривлекательную жидкость внутри. По её сугубо личному мнению, даже от свалки пахнет приличнее.
— Ну, не на конкурс же готовим, — мрачно изрекает Джинни, устало разводя руками. Она выглядит ужасно — посеревшее лицо, единственное оставшееся платье уже грозило развалиться на глазах, оно было латано-перелатано. Младшая Уизли и так не могла похвастаться гардеробом, так ещё вскоре останется всего с парой мантий.
Гермиона отворачивается от девушки, чтобы не расплакаться. Вскоре у них ещё и еды не останется — этот день уже близок. Подавив спазмы рыданий в горле, она берёт поварёшку и мешает суп в котле.
Когда всё готово, Чоу зовёт Люпина, чтобы он помог им с перевозом котлов в Зал. Для этого были сделаны некие тележки, которые надо было тянуть и подталкивать. Из котлов валил густой синеватый пар — он просачивался даже через крышки, — и Джинни обожгла руку. Чтобы залечить её, она должна была пойти в медпункт. Гермиона провожает её взглядом и садится на шаткий стул, ожидая Чоу и Люпина.
Вместе они вкатывают тележки с котлами в Зал, сделав несколько заходов. Там уже толпятся ученики, смотря на них голодными взглядами, в которых светится надежда. Чоу качает головой, пытаясь не смотреть на школьников. Те не скрывают своего разочарования при виде еды, но всё же стоят в очереди, чтобы получить свою порцию ужина.
Гермиона отыскивает глазами Рона и пытается дать ему побольше, отчего получает неодобрительный взгляд Ремуса.
— Что за суп? — с преувеличенной бодростью спрашивает гриффиндорец.
— Сама толком не знаю: суп из того, что есть, — отвечает девушка
Рон приподнимает бровь и молча берёт тарелку. Разворачивается, чтобы уйти, но Гермиона задерживает. Она смотрит на его воистину львиную шевелюру, залегшие тени под глазами, худые длинные руки и молится богам, чтобы всё закончилось как можно быстрее.
— Рон, — говорит она, отводя взгляд, — я… ты… что ты будешь делать сегодня вечером? Я имею в виду…
— Уж точно не читать Трансфигурацию, — смеется он, — я подожду тебя в гостиной.
— Хорошо, — переводит дух гриффиндорка, — я надеюсь, что не задержусь надолго. Иди.
Рон уходит, и время от времени кидает на Гермиону странные взгляды. Девушка старательно избегает встречи с его глазами, её сердце бьется где-то в горле и ей тяжело дышать. Во что она впутывается, во что, Мод подери? Это ей надо? Надо, отвечает она внутри себя, надо. Ведь мы вскоре все умрём.
Гарри не видно в зале. Его не видно уже четыре дня подряд, и Гермиона задается вопросом, куда он мог подеваться и что он ест. То, что он делает, это не правильно. В конце концов, всё, что делают другие, ещё более неправильно. Мир жесток и нечестен. Это так забавно.
Ужин подходит к концу, и ученики разбредаются по своим укромным любимым местечкам. По крайней мере, хоть этого у них не отняли. Рон бросает на Гермиону многозначительный взгляд и скрывается за дверями. Девушка вместе с Чоу и Джинни оттаскивают пустые котлы на кухню и возвращаются за посудой. Ремус Люпин ободряюще кивает им, дав задание всё вымыть, и уходит в свои покои. Гермиона начинает сметать грязь со столов. Она еле сдерживает слёзы. Только не заплакать, только не заплакать.
Она заканчивает своё дело и идёт помогать другим двум девушкам. Гермиона моет посуду, на ней грязный фартук, на руках перчатки, на голове косынка. На кухне стоит густой пар от горячей воды. Вода — почти кипяток. Руки опускаются в раковину, где намыливают тарелки мыльным раствором. Перчатки — лишь фикция — и вскоре они наполняются водой. В каждой перчатке по несколько дырок. Вода обжигает руки, раствор въедается в кожу и проходит под незажившие трещинки, из-за чего руки немедленно начинают жутко чесаться.
Волосы взмокли и растрепались, по телу струится пот, лицо раскраснелось. Слёзы струятся по щекам.
Гермиона не знала, почему она плачет. Она почти никогда не плакала, а теперь предательские слёзы начинают бежать их глаз, затуманивая взор. Слёзы горячие и солёные, и, почему-то, невероятно вкусные.
Гриффиндорка домывает посуду и почти бегом уходит из кухни. По дороге в гриффиндорскую башню слёзы успевают высохнуть, последняя влажность стерта с лица с помощью полусухих рукавов рубашки. Гермиона вздыхает.
— Будущее львов, — говорит она Толстой Даме и портрет отодвигается, обнаружив большой проход в гостиную.
Девушка заходит внутрь и видит Рона, стоящего к ней спиной.
— На улице холодно, — шепчет он, когда она подходит к нему. Он не смотрит на неё — его взгляд обращён на озеро, виднеющееся из окна — оно такое спокойное, поверхность серебрится при свете луны. — В такую погоду лучше сидеть внутри замка.
Гермиона недоумённо смотрит на него, и он разворачивается к ней и внимательно осматривает её лицо.
— Какого чёрта ты плакала?
— Я не плакала, — обижено отвечает девушка. И повторяет: — Я не плакала.
— Хорошо, — соглашается Рон, — ты не плакала. — Он смотрит на её скулы, лоб, глаза — он смотрит в них так долго, что Гермиона начинается задыхаться — и потом на губы. — Ты красивая.
И целует её. Поцелуй получается хаотичным, неумелым, Гермиона кусает юношу, он обсасывает её губы, проводит изнутри своим языком. Девушка не сопротивляется — она удивлена — язык Рона был горячим, чуть шершеватым, но вскоре их рты становятся до невозможности влажными. Рон выдыхает и что-то бессвязно шепчет. От него пахнет карамелью и жвачкой — Бог, откуда у него могут быть конфеты и жвачки? — и чем-то тягучим, название которому невозможно придумать. Гермиона прислушивается к своим ощущениям — ничего, как-будто делаешь обыкновенные каждодневные процедуры: никакой головокружительности, звезд перед глазами. Рон обнимает её, проведя рукой по спине. От этого у девушки возникает ощущение, что мурашки бегают под платьем. Он ещё раз проводит рукой — на этот раз вдоль линии позвоночника, словно опаляя её огнём. Удивительно. Гермиона цепляется за свитер Рона, костяшки её пальцев белеют. Он отрывается от неё, чтобы поцеловать куда-то в ухо, от чего у Гермионы на шее волоски становятся дыбом. Мягкие губы юноши двигаются ниже — по шее; ниже — к ключицам; ниже — к груди. Это отрезвляет Гермиону.
— Остановись, — говорит она неожиданно севшим голосом, — остановись… пожалуйста.
— Но, что? — спрашивает Рон, глядя на неё затуманенными от страсти глазами. — Тебе не нравится?
— Нет. То есть, да, но… Мы не должны делать этого.
Рон убирает от неё руки и его взгляд становится обычным. Только теперь в нём видно немного раздражения.
— Разве ты не этого хотела? Ты спросила меня, что я делаю сегодня вечером.
— Да, я… — Голос Гермионы стихает. Она сдаётся: — Не здесь.
Рон приподнимает одну бровь вверх и смотрит на неё недоумённым взглядом.
— В… хорошо, в ванной для старост. — Гермиона от волнения прикусывает нижнюю губу.
— Ты уверена? — спрашивает юноша, видя её колебание.
— Да, — уверенно кивает она.
— Только, — говорит Рон, — не обламывай меня… опять.
Он берёт её за руку и ведёт к выходу. Они выходят из башни и идут по коридору. С каждым шагом Гермиона понимает, что ей с трудом даются шаги. И сердце безумно скачет в груди, готовое вырваться. Что я делаю, что мы делаем? крутится в голове. На полпути Рон останавливается и притягивает её к себе. Они целуются. Гермиона чувствует бедром его эрекцию; её обуревают противоречивые чувства — страх, желание, интерес. Ей удается освободиться от объятий Рона:
— Прекрати, нас могут увидеть.
— Пусть видят, — отвечает Рон и вновь ведёт за руку в сторону ванной. Он сжимает её хрупкую руку сильнее, как-будто боясь, что она вырвется и убежит от него.
Слишком поздно, думала Гермиона.
Наконец, они доходят до нужного места. Рон обходит статую Бориса Бессмысленного и подводит девушку к коричневой двери.
— Душистое мыло, — говорит он и дверь открывается. — После дамы. — Обращается он к спутнице.
Гермиона первой входит в ванную. Тут же свечи, стоящие повсюду в комнате, вспыхивают огнём. Дверь позади неё закрывается и Гермиона чувствует, как её талию обвивают руки Рона. Всё, назад пути уж точно нет.
— Расслабься, — говорит он, — всё будет хорошо, просто расслабься.
Девушка вздыхает и делает шаг вперёд — по направлению к уголку, где находятся три диванчика. Рон идёт следом за ней, не глядя в воду в бассейне. Это напрягает. Девушка садится на диван, Рон остается стоять.
— Знаешь, у меня кое-что есть для тебя. Каким-то образом мне удалось сохранить это, — говорит он, рыская в своих карманах.
Ему удается разыскать «кое-что» в кармане брюк и он вытаскивает оттуда какой-то небольшой предмет. Он кладёт его в руку девушке, и это движение почти обжигает её.
— Это, — с большим удивлением в голосе шепчет Гермиона, — это… о, Мерлин, это шоколад. Рон, где его достал?!
— Мои старые припасы, — пожимает он плечами, — сам не знал, что у меня есть шоколад. Иногда полезно проверять свои вещи в сундуке.
Гермиона не слушает его: она трясущимися руками разворачивает обёртку и начинает есть шоколад. Восхитительный вкус… Она смакует каждый грамм во рту и старается есть подольше. Съев половину, девушка с сожалением протягивает оставшуюся часть Рону. Тот берёт тёмную плитку и с непониманием держит в руках. Проходит несколько секунд, и он протягивает ей шоколад обратно. Гермиона вскидывает на него потрясённый взгляд.
— Нет, это тебе — я не буду. — Отвечает Рон.
Гермиона пытается не подпрыгнуть от радости. Удержав себя на месте, она протягивает руку обратно к Рону, но замечает, что шоколад наполовину растаял. Она с огорчением смотрит на юношу, но он лишь улыбается ей. До Гермионы доходит смысл его улыбки. Она наклоняется к руке Рона и один раз слизывает темную густую патоку. Вкусно. Ещё, и ещё. И ещё… Она вылизывает руку и пальцы юноши, будто это мороженное или леденец. Рон тяжело дышит, глядя на её лицо; глаза девушки почти закрыты, густые ресницы отбрасывают тень, щёки раскраснелись. Господи, как вкусно… Наконец, Гермиона заканчивает и безумным взглядом смотрит на Рона.
Он садится рядом с ней и целует её. Вкус шоколада. Его рука бродит по её телу, гладя и находя изгибы. Фигура Гермионы идеальна. Она вообще во всём идеальна. Рон приподнимает её рубашку и стаскивает с неё одним движением. Их губы разъединяются на мгновение и вновь встречаются. Рон замечает, что на ней есть бюстгальтер и желает снять и его. Его руки путаются в застёжках. Девушка хихикает, и сама снимает петельки. Юноша переводит губы на шею Гермионы и проводит языком по белой коже. Гермиона ахает. Она улыбается и цепляется пальцами за талию юноши, царапая его и оставляя на нём розовые полосы от ногтей. Рон отодвигается от неё и смотрит в её глаза.
— Что? — с неловкостью спрашивает Гермиона.
— Ты, — отвечает юноша, целуя её руку.
Он одним движением снимает с себя футболку и отбрасывает её куда-то за один из диванов. Сердце девушки делает скачок куда-то в район горла и, застывая там на секунду, падает вниз. Тело Рона белое. Очень белое, это из-за его типа — он рыжий. Девушка замечает дорожку светлых волос, которая исчезает в брюках. Все мысли улетучиваются из головы, увидев эту линию; Гермиона наклоняется и целует живот Рона. Он напрягается и делает рефлекторное движение на встречу к её губам. Девушка лижет его пупок. С его губ срываются бессвязные слова. Гермиона различает своё имя. //Гермиона…// Желудок сжимается, и она чувствует, как между ног стало мокро. Рон даже не подозревает, как сексуально звучит его возбуждённый голос. Девушка сцеловывает своё имя с его губ — неумело, быстро и с яростью.
Рон приподнимается и оказывается над ней.
— Нет, — говорит Гермиона. Юноша одаривает её сердитым взглядом, — я имею в виду, что вначале… я вначале должна…
Гермиона теряется, впервые в жизни не зная, как правильно сформулировать свою мысль. Она собирает по частям разбредшиеся мысли и говорит:
— Я думаю, что если мы сразу начнём заниматься… эээ… сексом, то у нас получится быстро и неумело. Я должна вначале… взять тебя в рот.
Рон недоверчиво смотрит на неё.
— Это ты вычитала из своих толстых энциклопедий?
— В общем-то, да, — уходит от ответа Гермиона. — Потому что мы с тобой девственники, всё получится не слишком хорошо и ты…
— … я могу быстро кончить? — Рон хмурится, пытаясь скрыть покрасневшее лицо, хотя у девушки лицо ещё пунцовее, чем у него. — Хорошо. Гермиона, откуда ты знаешь, девственник я или нет? Это так заметно?
— Я просто знаю, — отвечает она, возвращаясь к его губам.
На этот раз она старается не торопиться. Она медленно целует его, словно изучая, словно запоминая. Она проводит с внутренней стороны губ языком и обсасывает нижнюю губу Рона. Их языки снова встречаются и начинают свой безумный танец. Гермиона кладёт руку на брюки Рона и проводит пальцами по поверхности ткани. Рон возбуждённо выдыхает и делает нетерпеливое движение бедрами вверх. Девушка сжимает его плоть через ткань и слышит одобрительный вздох со стороны парня.
Немного трясущимися руками она расстегивает ширинку и пуговицу на брюках. Рон приподнимает бедра, помогая ей снять эту деталь одежды. Брюки падают на пол, и от шума Гермиона вздрагивает.
— Ты боишься, — шепчет Рон ей в волосы, — не бойся. Пока ничего не происходит. Если хочешь, я остановлюсь.
Гермиона качает головой и спускается с дивана на пол, встав на колени. Она смотрит на боксеры Рона: они серого цвета с вышитыми наверху инициалами юноши. Гкрмиона улыбается этому. Теперь его эрекция видна сильнее — бугорок внушительных размеров выпирает из боксеров. Девушка подносит руку к бедрам Рона, берет за резинку боксеры и стаскивает их. На мгновение их глаза встречаются — в его глазах бушует огонь, желание, страсть и что-то ещё. Боль?!
Но мысль остается недодуманной, когда взгляд девушки опускается на бедра Рона. Её рот слегка приоткрывается от удивления, и губы принимают форму буквы «о». У него стоит во весь рост. Гермиона не отрываясь смотрит на член Рона. Она приближает голову к бедрам юноши и берёт его в рот. Рон с готовностью сдается.
Он горячий, плотный, твёрдый. В то же время кожа мягкая, нежная. Гермиона проходит языком по всей длине члена и погружает его вновь в рот. Она чуть сжимает губами его плоть и проходит ртом по его красноватому органу ещё раз. Его яички немного сжимаются, и девушка проводит по ним пальцами, теребя их. Рон глубоко вздыхает и выдыхает, из его рта вырывается поток бессвязных слов, среди которых различимы «ещё», «да» и «пожалуйста». Девушка вылизывает внутреннюю поверхность бедёр с таким усердием, словно учит правила к экзамену. Как-будто находишься на уроке, а это задание.
Их глаза встречаются. Карие глаза Рона стали чернее ночи, зрачки лихорадочно блестят.
— Ты великолепна, — шепчет он хриплым голосом.
Гермиона удовлетворенно улыбается, глотая его сперму. Десять баллов Гриффиндору. Она вытирает пальцы руками и слизывает беловатую жидкость с рук. Рон смотрит на неё взглядом, не поддающимся расшифровке. Гермиона усмехается и вылизывает его член от спермы. К концу её действий у Рона снова стояк.
Юноша немного виновато улыбается и притягивает её к себе. Он целует её, чувствуя вкус шоколада, зубной пасты и своего семени.
— Ты изумительна, — говорит он ей, отрываясь от поцелуя. — Где ты этому научилась? — смеется Рон.
Гермиона подхватывает его смех, и её напряжение немного улетучивается.
— Тебе скажи! — отвечает она, зарываясь в его волосы.
Она кладёт руку на его член и двигает рукой. Она смущается тем, что её руки так легко это делают. Девушка смотрит в лицо Рона и видит возбуждение, написанное на лице — его глаза затуманены и он прикрывает их, из губ выходит тяжелое дыхание. Гермиона содрогается от мысли, что у неё может быть такое же выражение лица.
— Теперь моя очередь, — хриплым голосом говорит юноша и медленно начинает снимать с неё юбку. — Ты всё ещё не раздета, в отличии от меня… Это надо восполнить, милая.
От последнего слова Рона у девушки засосало под ложечкой.
— Гермиона, — выдыхает Рон и целует её.
Его губы опускаются ниже, проходя по шее, груди, — там он останавливается на маленьких темно-розовых сосках, целуя их — соски сразу же становятся твёрдыми, блестящими от слюны — по животу, и опускаются к треугольникам трусов. Его губы оставляют следы пламени, и девушка чувствует на коже каждый его поцелуй. Она цепляется за его плечи. Рон стягивает с ней стринги и смотрит на треугольник темных волос. Он переводит на неё взгляд и видит, как Гермиона кусает губы.
Он возбуждённо вздыхает и, не отрывая от неё взгляда, опускает руку между ног девушки.
— Раздвинь ноги, — просит он.
Гермиона подчиняется. Она чувствует его палец, лёгший между складок плоти. Рон чуть раскрывает её бордовую плоть и проникает в неё пальцем. Девушка вскрикивает и пытается зажать рот рукой, Рон отодвигает её руку в сторону. Он продолжает своё исследование, мягко водя пальцем внутри неё.
— Больно? — Спрашивает юноша.
Гермиона отрицательно качает головой. Рон, наконец-то находит, что искал и сжимает пальцами маленький комочек плоти — Гермиону сводит судорога, и она вскрикивает. Юноша, не сводя с неё глаз, трет её клитор одной рукой, а другой — сосок левой груди. Гермиона откидывает голову и её грудь вздрагивает от наслаждения. И когда девушка близка к тому, чтобы взорваться в руке Рона, он отнимает свои пальцы и наваливается телом на неё, вдавливая Гермиону в диван.
Он входит в нее, и она кричит. Господи, как больно-то, господи, господи, господиииии! Рон медленно входит в неё до самого основания, наполняя её, и замедляется, давая Гермионе придти в себя. Это так тяжело — внутри она такая мягкая и горячая, что это немного пугает — ему тяжело сдерживать себя, чтобы не начать раскачиваться в ней. Он видит, как её глаза увлажнились и ресницы прикрыли глаза. Но предательская слеза повисла на кончике ресницы и капнула на щеку, сделав дорожку на коже лица. Вторая слеза так же прошла свой путь.
— Всё в порядке? — шепчет он, сцеловывая с её лица влагу. — Всё нормально?
Гермиона кивает и открывает глаза.
— Всё нормально, продолжай, — говорит она.
— Мерлин, я в тебе, — удивляется Рон, — я в тебе…
И делает осторожное движение бедрами. Гермиона чуть бледнеет, не в силах пошевелится и стонет. Но Рон вновь входит в неё, извлекая из девушки вздох. И ещё. И ещё раз — дюйм за дюймом. Внутрь, внутрь, в эту невероятную теплоту и тесноту. Их руки сплетаются, а губы встречаются, вновь начиная безумный танец языков.
Гермиона постанывает, когда юноша каждый раз входит в неё, уничтожая свои и её крохи девственности. Когда тупая боль внутри неё затихает, она начинает так же двигаться навстречу Рону, впуская его настолько глубоко, насколько можно. Она обвивает ноги за спиной юноши, поскольку так гораздо удобнее.
Рон чувствует, как в нём начинают гореть нервные окончания. Он изо всех сил сдерживает себя, стараясь подарить Гермионе наслаждение. Рон целует её — глубоко, нежно, страстно, так же, как и входя в неё каждый раз. Он чувствует, как тело горит, его нервные окончания пламенеют в нём со всей силой, и замедляется, удерживая огонь.
Наслаждение огнём охватывает девушку, начиная с рук и ног, скапливается где-то в груди, превращаясь в шар, который растёт с каждой секундой, с каждым движением Рона. Гермиона стонет, бессвязно шепча что-то, закрыв глаза, соски трутся о тело юноши, а её липкое и мокрое от пота тело вжимается в диван всё больше и больше. Тело сводит судорогой и…
— Оооааах! — кричит она, не заботясь о громкости голоса или о том, что кто-то может услышать её. — Ах-аааах. …
Рон смотрит в её полузакрытые глаза, на которые падает пот с её лба и чёлки, и что-то шепчет, из чего девушка опять слышит свое имя. //Гермиона// Она содрогается от удовольствия и сжимает член юноши ещё больше. Она снова слышит своё имя на губах Рона — это так нереально, странно и немного пугает… Последние волны наслаждения накатывают на неё волнами, когда Рон вбивается в неё и, задрожав телом, обессилено падает на её тело, стараясь не раздавить своим весом. Он удерживается на локтях всё то время, пока изливается в неё до конца, и судороги от оргазма не проходят полностью.
Рон привстает и выходит из Гермионы, откидываясь рядом с ней. Обессилено смотрит на неё из-за мокрых прядей волос. Девушка дышала, её грудь мерно приподнималась и опускалась, глаза закрыты. Она открывает их и смотрит на юношу. Щеки становятся пунцовыми, но глаза счастливо блестят. Первый счастливый взгляд с того самого дня.
— Не надо, — говорит Рон, — уже поздно краснеть.
— Спасибо, — отвечает Гермиона, — это здорово. Здорово, когда кто-то есть рядом.
Она потягивается к нему, и он пускает её в свои объятья. Девушка находит его руку и переплетает пальцы. Рон целует её руку.
— Здорово, когда есть кто-то, кто смотрит на тебя так, — говорит он и медленно засыпает.
Русалка на картине притворно ахает, подмигивая глазом девушке, и трясет плавником, показывая пальцем на Рона. Гермиона счастливо улыбается, думая про себя о словах юноши, о том, что надо будет попозже выпить зелье, и о том, что всё произошло куда лучше, чем она ожидала.
И вправду, как здорово, когда у тебя есть кто-то.
— Не ешь, Гарри, — советует Гермиона, глядя на друга. — Думаю, оно может быть ядовитым.
Девушка возвращается к книге, которую не может осилить вот уже три дня. Она искоса глядит на Гарри и угадывает его мысли — он считает её чтение бесполезной тратой времени. Гарри явно хочет что-то спросить, но не отваживается. Гермиона хмыкает под нос, удивляясь, как он только попал в Гриффиндор. Гарри ковыряется вилкой в тарелке и глядит по сторонам — Рон припаздывает. Гермиона тоже думает об этом. Последнее время младший Уизли стал просто одержим идеей найти подземный ход из замка.
— А что, сперма и вправду питательна? — спрашивает Гарри у Гермионы.
Девушка спрашивает себя, зачем задал вопрос Гарри, и, не смущаясь, смотрит в глаза друга. Она морщит носик и отвечает:
— Не особо. Около пяти калорий в столовой ложке. А что?
— Да так, — отвечает Гарри, рассеянно глядя по сторонам.
— Ну, знаешь, Гарри, нет смысла употреблять свою — занимаясь этим, в итоге ты потеряешь больше калорий, чем получишь, — Гермиона дружески хлопает его по руке: — Мы все голодаем. Но ты спасёшь нас, Гарри. Я знаю.
Взгляд девушки привлекает действо в тарелке юноши — то сваренное существо, которое им подали на обед, почему-то выбрасывает щупальца. Гарри ожесточённо тыкает в него вилкой. Гермиона подбодряет его:
Девушка чуть не роняет книгу — многие в зале с неодобрением смотрят на Гарри, как-будто он виноват во всех бедах. Ей вспоминается разговор с Боунс в кабинете Трансфигурации. Девушка поджимает губы и переводит взгляд на Гарри. Кажется, он тоже заметил отрицательные флюиды учеников.
Словно из-под земли рядом вырастает Рон. Он весь перепачкан землёй и выглядит не очень аккуратно. От него воняет отходами. Гермиона морщит нос, а он в ответ посылает ей улыбку. Его глаза радостно загораются, когда он видит содержимое своей тарелки.
— Отлично, — жизнерадостно восклицает Рон, тыкая вилкой фиолетовое существо. — Кальмары!
Гермиона качает головой.
— Ты неисправим, — говорит она, пытаясь не выдать своих чувств.
Всё под контролем, всё под контролем.
Рон принимается за то самое существо, аппетитно жуя его. Почему-то девушке противно — иногда Рон выставляет себя хуже свиньи. Она переводит взгляд на Гарри. Он молчит, его лицо бледнее обычного, глаза лихорадочно блестят — они направлены куда-то вдаль. О чем думает юноша — не понятно. Гермиона хочет сказать ему что-то, но он трясёт головой и встает с места.
— Я пойду, пожалуй, — говорит он и уходит.
Когда он уходит, Рон кладёт свою руку на её пальцы и сжимает их. Она горячая. Гермиона прикусывает губу. Девушка не смотрит на него.
Сердце Гермионы громко стучит, мысли бродят где-то далеко-далеко, челка падает ей на глаза и она нетерпеливо сдувает её. Руки цепляются за подоконник и царапают мягкое дерево. Взгляд её затуманен, но она слышит, как сзади пыхтит Рон.
С каждым толчком он входит в неё глубже и глубже, его пальцы теребят её соски, а губы бродят где-то позади её шеи. Его тело плотно прижато к спине девушки, и она может чувствовать, как он дрожит. Одна его рука спускается вниз и трёт её мокрый лобок.
Девушка распахивает глаза. Пот струится по лбу, щекам, он лезет в глаза.
— Почему ты всегда молчишь? — спрашивает Рон. — Совершенно не разговариваешь, когда мы занимаемся сексом.
Рон никогда не говорит «занимаемся любовью» или же «трахаемся», или «ебёмся», «спим», всегда именно так выражается: «занимаемся сексом».
— Не знаю, — говорит Гермиона. — Разве это важно?
— Наверное, нет. Я не знаю, — качает головой Рон, садясь на подоконник.
Гермиона выпивает зелье Бесплодия, чуть морщась от вкуса и смотрит на Рона.
— Ты могла бы говорить, что любишь меня, — говорит он и с напряжением смотрит на него.
— Просто, — отвечает она, — я тебя не люблю.
Рон бледнеет и сжимает руки. Гермиона отворачивается и начинает одеваться.
Я тебя не люблю. Я тебя не люблю. Я ведь тебя не люблю?
В голове не укладывалось то, что случилось. Многие друг за другом стали выходить из замка и сдаваться Темной Стороне. Сказать, что это обстоятельство огорчало — ничего не сказать, более выразительно — угнетало, злило и ещё больше обессиливало. Предательство. Тот разговор с Гарри, а последующий — из-за Терри Бута и Драко Малфоя не выходил из головы Гермиона.
Каждый раз, когда она поворачивала голову и смотрела на стол Слизерина, она словно застывала изнутри. Мерлин, как нелепо. Малфой сидит один, с презрительным выражением лица, с усмешкой смотрит на всех, но когда видит Гарри, то его выражение лица неописуемо меняется. Поначалу Гермиона не хотела верить в это; да и ситуация не складывалась в голове. Малфой, похожий на серую тень, изменяется настолько, что это пугает. Почему Гарри не видит этого.
Но все мысли улетучиваются из головы, когда большие и сильные руки Рона обнимают её.
Гермиона дрожит, падая назад. Наверное, в ад. В эти безумные мгновение она почти говорит, что любит Рона. Но это «почти» виснет в воздухе и через секунду всё пропадает. Гермиона всхлипывает, но уже не от наслаждения — из-за боли в душе. Она всхлипывает ещё раз и отдает волю слезам.
— Не надо, — говорит он, гладя её по волосам, — не надо…
Она знает, что не надо, но не может сдерживаться. Рон гладит её настолько нежно и ласково, что это кажется нереальным. Это кажется на последний раз. Гермиона обнимает его крепко-крепко и старается не думать о будущем.
Она думает только о руках, которых гладят её.
Об этих нежных прикосновениях.
Обо всём, что у неё есть.
— Давно? — спрашивает Гарри.
— Пять дней, — отвечает Гермиона.
— Чего ты хочешь от меня? — говорит Гарри.
— Скорее всего, я хочу, чтобы тебе было не наплевать, — говорит Гермиона и садится, поджав под себя ноги. — Но знаю, что это невозможно.
Ей хочется встать и ударить Гарри. За то, что он так бессердечен. За то, что не понимает её. За то, что не ищет Рона; за то, что ему именно наплевать. Ведь они всё ещё друзья. И теперь Рон пропал, а Гарри вот так просто стоит и даже не знает что сказать. Ему настолько всё равно. Но она не может, ведь она — не Гарри, и она не может ударить его, не может обвинить его. Потому что знает, что он её лучший друг, и Гарри сам понимает все обстоятельства. Но, Бог, почему он так равнодушен.
— Мне очень жаль, — отвечает Гарри.
И только. Она знает, в чем причина. И она спрашивает его:
— Ты влюблен в Малфоя?
— Ммм, — отвечает Гарри. — Не совсем.
— А я и не знала, что ты гей.
— Я бы не волновалась, даже если это и так, Гарри, — уверяет Гермиона. — Ты можешь мне сказать.
— Я знаю, — соглашается он. — Ты создала бы Союз по Защите Магов Нетрадиционной Ориентации и сделала бы восемь миллионов значков. Думаю, у тебя появилось бы хоть какое-то дело.
— Возможно, та фраза про войну верна. «Нет натуралов в военных окопах».
— Атеистов, Гермиона, — отвечает Гарри. — «Нет атеистов в военных окопах».
— Малфой в тебя влюблён, ты знаешь? — сообщает Гермиона, стараясь не хмыкать.
Его лицо почти не меняется, только его тело словно чуть напрягается.
— Да, — отвечает Гарри, — я знаю.
— И что ты будешь делать?
— Скорее всего — ничего. Приятно знать, что хоть кто-то не хочет, чтобы я вышел и сдался Упивающимся.
— Я не хочу, чтобы ты сдался Упивающимся, — с волнением говорит Гермиона, — и никто не хочет.
— Рон бы с тобой не согласился, — возражает ей Гарри.
Но это не так, кричит её мозг. Это не так! Рон бы никогда не подумал об этом. Он всегда обожал Гарри. Ей почему-то вспомнился четвёртый год обучения. Тогда Гарри не разговаривал с Роном. Рон его отталкивал постоянно. И после той ошибки он больше никогда не ошибался, и тем более — сейчас. Собравшись с духом, она с напряжением шепчет:
— Так ты собираешься пойти? Ты на самом деле собираешься это сделать?
— Думаю, время пришло.
У Гермионы дрожат губы:
— А если я займусь с тобой сексом, ты останешься?
— Я не смог бы этого сделать, — отвечает Гарри. — Я не испытываю к тебе ненависти.
Гермиона моргает сквозь слёзы. Ей нехорошо, но она старается не выдать себя.
— У тебя и впрямь не всё в порядке с головой, Гарри Поттер, — с горечью говорит она.
— Да, — соглашается Гарри. — Я знаю.
И потом Гермиона сидит одна, у окна, и смотрит куда-то вдаль. Как же она ненавидит их. Как же ей бы хотелось выйти наружу, но не для того, чтобы сдаться, а чтобы придушить их голыми руками.
Он не мог предать их. Не мог. Возможно, он тоже хотел реализовать идею и придушении пары Упивающихся. Наверно, так и есть. Во всяком случае, она верила в это. Она верила ему.
Всё было словно в тумане, дни проходили словно в тумане — ведь его рядом нет. Нет того, кто так бы гладил её по спине, кто держал бы её руку в своей, кто дышал бы с ней в унисон.
Ведь она уже привыкла к этому.
Ведь она уже привыкла к нему.
Она не могла без него.
Поначалу она не поверила. Это было так неожиданно. Это было похоже на чудо. И вот — она держит свою палочку в руках. Проклятье, а казалось, что из неё больше не выйдут слёзы — сколько она уже проплакала, но нет, они есть. И вот теперь она держит свою палочку в руках — сосна, десять с половиной дюймов, волос единорога. Гибкая, управляемая, красивая.
Она взмахивает палочкой:
Ничего. Она хмурится.
— Инсендио! — говорит она.
Пустота. Ни искорки.
Просто говори и не волнуйся. Громко, четко, ударения, представление…
— Диффиндо! Орхидеус! Экспекто Патронус!
Просто голос дрожит, просто она перенервничала. Она сглатывает комок в горле и повторяет. Снова и снова. Безрезультатно. Магии нет, она ушла. Гермиона стала сквибом. Ноги подкашиваются. Или с палочкой что-то не то. Да, именно так, всё дело в том, что просто…
Она обрывает себя. Взгляни правде в глаза — ты лишилась магии. Ты больше не можешь говорить заклинания.
Надо отвлечься, надо просто не думать об этом. Она отгоняет мысль о магии подальше в лабиринты своего сознания, впервые в жизни «я подумаю об этом завтра». Ведь, по крайней мере, она жива.
Она находит его с Малфоем в дико смешном положении — они явно занимались сексом, а теперь почему-то дрались. Она рассказала им о случившемся — осаде конец. Они свободны. Им доставляют еду и палочки. Теперь можно выходить из тюрьмы, в которой они были заперты столько месяцев.
Они выходят наружу, где все ведут себя не вполне адекватно.
Почему-то вспыхивает в сознании мысль о том, что она всё ещё староста. Надо запретить есть клевер Симусу… Неожиданно с неба падает что-то. Письмо. От него. Гермиона отыскивает глазами в толпе Гарри, который тоже вертит в руке пергамент.
Она разворачивает свое письмо трясущимися руками. Строчки скачут и расплываются перед глазами.
«Милая Гермиона! Я писал тебе несколько раз, но не получал ответа. Ты получала мои письма? Я нашёл ход через озеро — я не знал, куда он ведет, и решил направиться один к выходу. Он привело меня во Францию. Оттуда я поехал в Амстердам. Я жду тебя и Гарри здесь, веселюсь и надеюсь, что эти тупоголовые министерские чиновники вытащат вас из Хогвартса. Не думаю, что я захочу больше туда ехать. Приезжайте поскорее. Рон»
Тебя и Гарри, приезжайте. Как-будто совершенно ничего не случилось между ними. Конечно, это письмо объясняет всё. Как она могла быть такой дурой?
Вокруг всё беснуются и сходят с ума. Всё счастливы, обнимают друг друга и с радостью думают о завтра. А у неё кружится голова. Именно сейчас хочется остаться одной, забыть обо всём и плакать до потери пульса. Сквиб. Брошенная одной сквиб. Она ронят конверт, и даже не замечает, как из него выпадает фотография Рона.
Она не видит Гарри. Она не видит, как он отходит от смертельно бледного Драко.
Ей не хочется думать, что не с одной с ней случилось это. Не хотелось думать ни о чём. Она разворачивается и уходит обратно в замок. В свою персональную тюрьму. В свой маленький депрессивный ад, в котором столько воспоминаний. Гермиону тошнит от мира, который вне этих мрачных серых стен. Ей нравится атмосфера готического замка, пропитанного от и до магией. Ей бы хотелось умереть здесь. Только она сама не понимает, что останавливает её от этого действия.
Она ложится в кровать и засыпает, желая умереть во сне.
Нежные руки обвивают её, трепетно и нежно — руки, словно бабочки, порхают над её телом. Но она знает, что это только сон. Рон, шепчет она, Рон. Она чувствует его теплое дыхание на шеё — совсем не щекотно, как раньше. Ведь это сон, думает она, как не хочется просыпаться в эту страшную реальность.
Голос доносится откуда-то издалека, словно эхо. Её кто-то настойчиво трясёт. Она открывает глаза и замирает. Слишком знакомая рыжая голова, слишком знакомое лицо; значит, не во сне. Это чудовищно — вот так шутить. Она убьет его сейчас. Но он делает то, что её удивляет её — целует. Это кажется таким неземным, что Гермиона обо всём забывает.
— Тебя так трудно разбудить, ты знаешь? — говорит он через минуту. — Я-то думал, мои ласки тебя разбудят, но ошибся.
Она пристально смотрит на него.
— Я не смог там оставаться. Три дня там, когда вы здесь — я просто не смог.
— Почему ты написал такое глупое письмо? — спрашивает она.
— Какое? — вопрос на вопрос. — Я послал их тебе семь штук.
Она пожимает плечами.
— Наверное, самое последнее.
Рон морщит лицо и чешет затылок.
— Я его накатал вчера ночью — даже не знал, что приеду. Оно короткое, правда? Извини, но весь свой словарный запас я истратил на первые три письма.
Она откинулась на подушку, закрыла глаза и расхохоталась. Мерлин, она точно сошла с ума. Тогда почему она говорила Гарри, что он тронулся умом, когда она сама в худшей ситуации?
— Пойдём, — говорит Гермиона, взяв Рона за руку.
Они идут к выходу из Хогвартса. Мимо движущихся картин, герои портретов уже уснули. Мимо лат рыцарей, которые блестят в лунном свете. Мимо различных кабинетов, помещений и комнат. Гермиона думает, что всё это так мелочно, по сравнению с её чувствами.
— Погоди, — просит девушка и вынимает волшебную палочку. — Люмос!
Яркий огонёк вспыхивает на конце палочки. Гермиона улыбается — теперь всё встало на свои места. Она смотрит на озадаченного Рона и неловко говорит:
— Да так… Немного темновато.
Они выходят на свежий холодный воздух — в апреле ещё прохладно по ночам. Гермиона вздрагивает от ветра, который дует на них. Рон обнимает её. Молчание. Через некоторое время она освобождается от его объятий и идёт к озеру. Он идёт за ней. Ведьма встает у кромки воды и смотрит на отражающуюся в воде луну. Рон стоит позади неё. И весь этот мир — с его озером, лесом, замком — всё это словно замерло в этот момент. Слёзы застилают её глаза. Всё так чудесно, так чудесно. Потому что она знает, что она скажет, но он опережает её:
— Знаешь, я вернулся сюда, и… Я люблю тебя. — Говорит позади Рон.
Она не оборачивается. Просто с её губ срывается: