Успенский выпрямила о чем
Краткое содержание Глеб Успенский Выпрямила
Повествование начинается с образа Венеры Милосской и тех слов, что сказал о ней герой произведения Тургенева Потугин. Затем рассказчик говорит о том, что побывав на днях в одном губернском городе, с горечью осознал, что люди, живущие в нем, лишены каких-либо убеждений. На обратной дороге поезд ненадолго остановился, чтобы в него могли сесть новобранцы. Этот момент произвел сильное впечатление на автора, поскольку являл собой ярчайший пример семейного несчастья, по воле судьбы лишившего родителей собственного сына.
Оказавшись дома, рассказчик погрузился в мысли о прошлом и понял, что жизнь его – это совокупность плохих воспоминаний, чередой пролетевших у него сейчас в голове. Ночью, оказавшись во власти сна, герой почувствовал необъяснимый наплыв счастья, однако, проснувшись, не мог вспомнить, что именно могло вызвать столь приятные ощущения. И вдруг перед глазами героя возник образ Венеры Милосской из Лувра.
Навеянный образ повлек за собой цепочку воспоминаний, когда герой, будучи в Париже 12 лет назад, преподавал уроки детям Ивана Ивановича Полумракова. Рассказчика в то время причисляли к нигилистам, однако допускали к преподаванию, поскольку считалось, что люди с подобным мировоззрением неспособны научить ребенка ничему плохому.
В тот период столица Франции оправлялась от последствий войны и Коммуны. По мнению автора, главное различие нашей страны и Франции заключается в том, что француз сохраняет человеческое достоинство, даже находясь в роли прислуги, а у русского лакейство заложено в крови. Герой рассказывает, что присутствовал на судебных заседаниях, где всем коммунарам был положен конец – жестоко, но искренне и по-настоящему.
Среди государственных служащих Версаля тоже всё по-настоящему. В Лондоне также отсутствует фальшь, есть лишь одна голая «правда», которую можно наблюдать, например, в ресторане, где подают обычные еду без изысков. В Гринвиче героям довелось отведать фирменное блюдо, так называемую «маленькую рыбку», сделанное полностью из рыбных продуктов без каких-либо излишеств. Они видели весьма противоречивые картины – от нищеты до невероятного богатства, что, безусловно, делало акцент на той самой правдивости, которая свойственна английской столице.
В Париже герои ходили по выставкам, но те не вызывали в них абсолютно никакого интереса. Утром рассказчик был не в настроении, но решил все же немного прогуляться. Прогулка его была ничем не примечательно до тех пор, пока герой не набрел на Лувр. Там он и увидел знаменитую статую Венеры Милосской. И вдруг рассказчик почувствовал невероятное оживление, словно его душу озарило провидение. Его состояние было похоже на то, когда смятую перчатку наполняют воздухом, и она вновь обретает свою форму, выпрямляется. С тех пор рассказчик стал часто приходить в музей и лицезреть статую Венеры. Он никак не мог уяснить для себя, каким же образом данное произведение искусства оказалось способным «выпрямить» душу человека.
Основная задумка данного рассказа, по моему мнению, заключается в том, что сила искусства настолько велика и настолько важна для человека, что произведения его необходимо ценить и беречь. Искусство способно сделать человека счастливым, вдохновить его на лучшие деяния, подарить ему радость и любовь к жизни, вселить в него веру в лучшее.
Можете использовать этот текст для читательского дневника
Сейчас читают
В данном рассказе речь идет о маленькой девочке Римме, которая переехала в другой город из-за войны. Там она пошла в школу, но училась плохо из-за того, что тетушка постоянно напоминала ей о том, что у неё нервы и она ещё не может учиться.
Жил был на свете Иван, он всегда хотел стать ученым. Но война спутала все планы юноши, вместо учебы, отправился Иван на фронт, Родину защищать
В произведении «Коллекционер», написанном английским писателем Джоном Фаулзом, повествуется о молодом человеке. Он был охвачен двумя страстями — к Миранде Грей и коллекционированию прекрасных бабочек.
Тимофей Макарович Новоскольцев, пенсионер, 73 летний старик, всю жизнь проработавший сельским плотником. Жил он со своим сыном и его семьей. Дружил он со своим внуком, Петькой, повсюду они ходили вместе
В небольшом произведении под названием Фенька Л. Пантелеев повествует об одном из обычных вечеров, когда он, увлекшись на диване чтением, вдруг обращает внимание на странные звуки. Шум нарастал со стороны окна
Краткое содержание Выпрямила Глеб Успенский для читательского дневника
Рассказчиком в произведении является сельский учитель Тяпушкин, достаток которого был так низок, что у него была возможность проживать лишь в небольшой избе с сырыми дровами в печке и укрываться рваным полушубком. Он вспоминает события предыдущего дня, когда, посетив губернский город, становится свидетелем расставания новобранцев с родными на платформе вокзала. Вернувшись домой, он ощущает себя несчастным до глубины души.
Оказавшись в столице Франции, он сопровождал компанию Полумракова и его друзей. Они застали то время, когда в стране царили последствия окончания войны и коммуны. Тяпушкин нашел отличие местного француза, который был «человеческой личностью», без раболепства зарабатывая на кусок хлеба в ресторане, от русского мужчины, который даже «вспотел от умиления», прислуживая. Этот список он дополняет наблюдениями за женщинами легкого поведения.
Жизнь в Лондоне путешественники увидели настоящей, без преувеличений. Даже обед в виде обычных рыбных блюд, которые он отведал в Гринвуде, не давал ему покоя своей неподдельной правдивостью.
Сопоставляя картины Парижской нищеты и богатства, рассказчик видел в них ничем не прикрытую правду. Со временем спутникам наскучило посещение театров, ресторанов и судов.
Наутро главный герой случайно приходит в Лувр. Остановившись перед Венерой Милосской, он чувствует необъяснимый внутренний надлом. Это был искренний порыв радости. Мужчина будто проснулся после долгого сна. С этого дня он ходил в Лувр только «с чистой совестью». Каждый день он пытался разгадать тайну, как каменная скульптура повлияла на его сознание, душу, смогла ее «выпрямить».
В памяти всплыло стихотворение А. А. Фета «Венера Милосская», в котором известный поэт уделил внимание ее неувядаемой красоте, которая привлекла » сияя наготой». Однако у учителя она вызвала другой интерес. На нее он смотрел так, чтобы душу «выпрямить». После этого рассказчик размышлял о человеческом достоинстве, которое с легкостью теряли одни и поддерживали другие.
Оказавшись в Париже спустя четыре года, сельский учитель принял решение обойти стороной Лувр. Он посчитал свою душу больше не способной «развернуться». Однако в деревне воспоминания о ней совершило чудо. В нем вновь проснулось ощущение радости, гармонии и счастья.
Очерк Г. Успенского «Выпрямила» учит тому, что истинные шедевры искусства играют огромную в становлении души человеческой. Поэтому нужно чаще к ним обращаться.
Другие пересказы и отзывы для читательского дневника
Повесть талантливого киргизского писателя рассказывает интересную жизненную историю времен зарождения СССР. Очень часто ее воспринимают, как пропаганду коммунистических идей, но думающему читателю стоит смотреть глубже, чтобы понять главную мысль
Одно из самых первых произведений про декабристом. В начале произведения меленький мальчик находит в доме интересную старую фотографии. На ней изображен молодой человек в военной форме
Коняга – замученная кляча с выпяченными ребрами, свалявшейся гривой, отвислой верхней губой, разбитыми ногами. Каторжной работой замучен Коняга
Борис, работающий на секретном заводе и имеющий право на бронь, уходит добровольцем на фронт. Это происходит в канун дня рождения его любимой девушки, Вероники. Вероника не успевает попрощаться с Борисом
В мае 1922 года в Америке вышел в свет рассказ Загадочная история Бенджамина Баттона. Этот замечательный образец прозы создал непревзойденный мастер магического гротеска Фрэнсис Фицджеральд.
Выпрямила
В «Дыме» Тургенева Потугин сказал: «Венера Милосская несомненнее принципов восемьдесят девятого года». Что значит это слово «несомненнее»? На самом деле все стоят на одной линии: и принципы, и Венера Милосская, и я, сельский учитель Тяпушкин. Вчера я ездил в губернский город и был удручён тем, что тамошнее общество совершенно не имеет никаких убеждений. Когда я ехал назад, поезд был остановлен на две минуты, чтобы посадить на него новобранцев. Меня поразила эта сцена, которая подчёркивала несчастье каждой семьи, лишённой сына. Дома я стал думать о прошлом и понял, что моя жизнь — череда неприятных воспоминаний. Во сне вдруг я почувствовал счастье, но, проснувшись, не мог понять, какое воспоминание стало тому причиной. И тут предо мной предстал образ Венеры Милосской из Лувра.
Двенадцать лет назад я был в Париже учителем детей Ивана Ивановича Полумракова. Меня считали нигилистом, но позволяли учить детей, потому как считали нигилистов не способными привить детям ничего плохого. В это время Париж отходил после войны и Коммуны. Мы сделали вывод, что основное различие России и Франции в том, что «их» человек остаётся человеком, даже поднося тарелки, а у нас лакейство — это черта. То же и с женщинами развязного поведения. Присутствовали мы и на судах, где со всеми коммунарами разделывались без сожаления, но и без фальши. В чиновничестве Версаля тоже нет фальши. В Лондоне мы тоже видели «правду», когда в ресторане подавали мясо без всяких изысков. В Гринвиче мы попробовали знаменитый обед — «маленькую рыбку», состоящий из рыбных блюд также без украшений. Мы видели ужасающую нищету и ослепляющее богатство, и все это только подчёркивало правдивость Лондона.
В Париже нам стало скучно, мы без интереса ходили по выставкам. Насмотревшись на английскую «правду» и на трупы коммунаров, олицетворявшие «правду» французскую, я утром пошёл гулять в самом ужасном расположении духа и набрёл на Лувр. Там я остановился у Венеры Милосской. Раньше я был похож на скомканную перчатку, а теперь меня будто бы наполнили воздухом. С того дня я часто стал приходить в Лувр, но никак не мог понять, как же скульптура способна «выпрямить» человеческую душу. Теперь я по-другому смотрел на предыдущие выводы. Какое может быть человеческое достоинство у лакея? Прислуживать — это оскорбление человека в принципе. Это не «правда», это «неправда». Нет ничего естественного в каторжном труде. Человек этим изуродован. Я вспоминал стихи Фета «Венера Милосская». Фет не понял Венеры, воспевая в ней просто женскую красоту. Но скульптор не хотел демонстрировать красоту женского тела. Он не думал о поле, возрасте. Цель его была — выпрямлять скомканные души.
Я, Тяпушкин, рад, что произведение искусства поддерживает меня в моем стремлении работать для народа. Я не буду унижаться до той «правды», что увидел в Европе. Сохранить достоинство, будучи лакеем, банкиром, нищим, «кокоткой» — это все равно унизить себя до необходимости терпеть эти уродства.
Через четыре года я снова был в Париже, но не пошёл смотреть на Венеру Милосскую, потому как душа моя снова скомкалась, и я не думал, что она выпрямится. А вот теперь здесь в глуши воспоминание о ней вернуло мне счастье. Я повешу себе ее фотографию, чтобы она меня ободряла.
Понравился ли пересказ?
Ваши оценки помогают понять, какие пересказы написаны хорошо, а какие надо улучшить. Пожалуйста, оцените пересказ:
Что скажете о пересказе?
Что было непонятно? Нашли ошибку в тексте? Есть идеи, как лучше пересказать эту книгу? Пожалуйста, пишите. Сделаем пересказы более понятными, грамотными и интересными.
Краткое содержание очерка Успенского «Выпрямила»
В глухой деревушке
В забытом богом и людьми медвежьем углу учительствует несчастный Тяпушкин. Живет он в холодной, щелистой избушке, которую топит сырыми угарными дровами. Спит на самодельной кровати, укрывшись рваным тулупом. Постельного белья у него нет. А вот блохи – пожалуйста!
Вчера он был в городе и убедился, что жизнь образованного общества насквозь фальшива и лицемерна. Это совсем умертвило его измученную душу. Лишь на перроне она ожила, столкнувшись с живой жизнью; огромную толпу новобранцев быстро, не дав попрощаться, затолкали в вагоны. Все кричали и плакали. Молодых мужчин оторвали грубо и бесцеремонно от их привычной родной жизни. Все кончилось. Все разошлись залечивать раны. И вот это столкновение городского притворства и реальной боли резануло сердце Тяпушкина.
Так начинает свой рассказ Успенский. «Выпрямила» (краткое содержание рассказа будет состоять в рассуждении о смысле существования) — в фокусе нашего внимания. В своей холодной нетопленой избушке Тяпушкин еще сильнее ощутил и чужие, и собственные беды и горести. Затопив печку, он, наконец, заснул с острым ощущением непреходящего несчастья. Даже сквозь сон он чувствовал его. Вдруг во сне вспыхнуло что-то хорошее и радостное. Подсознание Тяпушкина непрерывно работает, как показывает Успенский («Выпрямила»). Краткое содержание рассказа позволяет надеяться на счастье. Глаза Тяпушкина открылись, пошли воспоминания.
Образы
Герою припомнился жаркий сенокос. Ладная деревенская баба ворошит сено. Как гармонична она была! Она слилась и с солнцем, и с ветерком, который ей помогал ворошить, и с сеном, и с простором поля и неба. А вот уже другой, строгий образ молодой, печальной, замкнутой в себе девушки. Но ее горе не только собственное, а словно собрало печаль мира, и в нем тоже разлита гармония. Её можно найти во всем, если пристально вглядеться, уверяет Успенский («Выпрямила»). Краткое содержание рассказывает о высшей гармонии, которую древние умели и увидеть, и воплотить. А что может быть выше и гармоничнее Венеры Милосской, которую Тяпушкин видел двенадцать лет назад в Лувре?
Краткое содержание Выпрямила Успенский
Выпрямила
В «Дыме» Тургенева Потугин сказал: «Венера Милосская несомненнее принципов восемьдесят девятого года». Что значит это слово «несомненнее»? На самом деле все стоят на одной линии: и принципы, и Венера Милосская, и я, сельский учитель Тяпушкин. Вчера я ездил в губернский город и был удручен тем, что тамошнее общество совершенно не имеет никаких убеждений. Когда я ехал назад, поезд был остановлен на две минуты, чтобы посадить на него новобранцев. Меня поразила эта сцена, которая подчеркивала несчастье каждой семьи, лишенной сына. Дома я стал думать о прошлом и понял, что моя жизнь — череда неприятных воспоминаний. Во сне вдруг я почувствовал счастье, но, проснувшись, не мог понять, какое воспоминание стало тому причиной. И тут предо мной предстал образ Венеры Милосской из Лувра.
Двенадцать лет назад я был в Париже учителем детей Ивана Ивановича Полумракова. Меня считали нигилистом, но позволяли учить детей, потому как считали нигилистов не способными привить детям ничего плохого. В это время Париж отходил после войны и Коммуны. Мы сделали вывод, что основное различие России и Франции в том, что «их» человек остается человеком, даже поднося тарелки, а у нас лакейство — это черта. То же и с женщинами развязного поведения. Присутствовали мы и на судах, где со всеми коммунарами разделывались без сожаления, но и без фальши. В чиновничестве Версаля тоже нет фальши. В Лондоне мы тоже видели «правду», когда в ресторане подавали мясо без всяких изысков. В Гринвиче мы попробовали знаменитый обед — «маленькую рыбку», состоящий из рыбных блюд также без украшений. Мы видели ужасающую нищету и ослепляющее богатство, и все это только подчеркивало правдивость Лондона.
В Париже нам стало скучно, мы без интереса ходили по выставкам. Насмотревшись на английскую «правду» и на трупы коммунаров, олицетворявшие «правду» французскую, я утром пошел гулять в самом ужасном расположении духа и набрел на Лувр. Там я остановился у Венеры Милосской. Раньше я был похож на скомканную перчатку, а теперь меня будто бы наполнили воздухом. С того дня я часто стал приходить в Лувр, но никак не мог понять, как же скульптура способна «выпрямить» человеческую душу. Теперь я по-другому смотрел на предыдущие выводы. Какое может быть человеческое достоинство у лакея? Прислуживать — это оскорбление человека в принципе. Это не «правда», это «неправда». Нет ничего естественного в каторжном труде. Человек этим изуродован. Я вспоминал стихи Фета «Венера Милосская». Фет не понял Венеры, воспевая в ней просто женскую красоту. Но скульптор не хотел демонстрировать красоту женского тела. Он не думал о поле, возрасте. Цель его была — выпрямлять скомканные души.
Я, Тяпушкин, рад, что произведение искусства поддерживает меня в моем стремлении работать для народа. Я не буду унижаться до той «правды», что увидел в Европе. Сохранить достоинство, будучи лакеем, банкиром, нищим, «кокоткой» — это все равно унизить себя до необходимости терпеть эти уродства.
Через четыре года я снова был в Париже, но не пошел смотреть на Венеру Милосскую, потому как душа моя снова скомкалась, и я не думал, что она выпрямится. А вот теперь здесь в глуши воспоминание о ней вернуло мне счастье. Я повешу себе ее фотографию, чтобы она меня ободряла.
Вариант 2
Тяпушкин работает сельским учителем. Однажды, поехав в город, героя удивили поведение и убеждения местного общества. На обратной дороге Тяпушкин стал свидетелем сцены с новобранцами, которые садились в поезд. Каждую семью посетило горе и несчастье потери сына. Тяпушкин пребывал в смутном настроении.
Ночью герою приснился дивный сон и проснулся он в отличном расположении духа, но не мог вспомнить, что стало причиной радости. Мысленно перед ним предстала Венера Милосская из Лувра.
Когда-то Тяпушкин работал в Париже в школе. Это был послевоенный период для страны. Герой, изучая зарубежный мир, сравнивал и видел явные отличия в отношении к повседневной жизни здешних людей с русскими.
Здесь в Париже учитель столкнулся со скульптурой известной Венеры Милосской. Она произвела на героя необъяснимо радушное впечатление. Стало вдруг тепло и весело на сердце. Ее красоту часто воспевали поэты, передавая истинный смысл создания Венеры.
После Тяпушкин стал часто навещать каменный образ. Его мысли и выводы постепенно изменились. Ранее человеческое лакейство герой рассматривал с пренебрежительной точки зрения, а теперь он находил объяснение каждому виду труда. Его отношение к людям стало более снисходительным. Венера помогает оздоровить изуродованные души, имея не только внешнюю красоту, но внутреннюю силу.
Тряпушкин, ценитель великого искусства, способен работать среди народа и воспитывать в детях любовь к прекрасному. Не важно, кто ты: лакей, банкир или нищий. Важно сохранить достоинство и порядочность в любой ситуации.
Через некоторое время учитель снова ездил во Францию, но не захотел увидеть вновь волшебную Венеру Милосскую, решив, что его душа не сможет стать чистой и ровной. А здесь в селе, воспоминания о ней подарили герою минуты счастья, и вернули его разум в светлую стихию. Повесив в комнате фотографию Венеры, Тяпушкин вернет прежнее состояние души.
Париж
Его приставили наблюдать, приглядывать за детьми и отвечать на их вопросы, на которые сами родители не могли найти достойного ответа. Но совершенно случайно Тяпушкин один забрел в Лувр. Глеб Успенский показывает его полную дремучесть и отупение от увиденных экспонатов.
Тяпушкин устал, шумело в голове, и ровным счетом ему ни до чего не было дела. И вдруг радость хлынула в душу – он увидел Венеру Милосскую. Он был как сдувшийся воздушный шарик, как смятая перчатка. И вдруг, как и отчего, Тяпушкин не понимал, он воспрянул, ожил, выпрямил спину, расправил плечи и застыл, глядя на извечную гармонию, которой было полно все существо Венеры. Глеб Успенский рассказывает о чудесном мгновенном преображения унылого существа в Человека. Не раз и не два приходил потом Тяпушкин в Лувр, чтобы понять, что именно с ним происходит. Почему так наполняется он спокойствием и свежестью? Но таинство так и осталось непостижимым. Только сам он на время стал другим человеком, умеющим в большом и малом видеть красоту, сострадать и быть милосердным. Об этом повествует рассказ «Выпрямила».
Полемика с Фетом
Афанасий Фет с восторгом истинного поэта видит эту скульптуру. Она вдохновила его на проникновенные строки. Его эмоции очень ярки и не идут ни в какое сравнение с холодными рассудочными рассуждениями о том, что есть человек. Фет просто преклоняется перед красотой, созданной неизвестным мастером. Его переполняет чистый восторг перед совершенной гармонией, воплощенной в мраморе. Он тонко фиксирует минутное настроение и внушает читателю настроение от увиденного. Рассудочность — не его стихия.
Успенскому важно совсем другое — то, как произведение искусства преображает человека. До каких высот духа оно его поднимает. Персонаж Успенского в обрывках вспоминает стихотворение Фета, но не соглашается с ним. Он находит в Венере андрогинность, если говорить в современных терминах. То есть каждый человек, и мужчина, и женщина, увидит в ней свое, близкое, нравственное, возвышенное.
Таков рассказ «Выпрямила». Анализ говорит, что эти два различных суждения дополняют друг друга, хотя между ними идет полемика.
Глеб Успенский — Выпрямила
В Тургенева Потугин сказал. «ВенераМилосская несомненнее принципов восемьдесят девятого года». Что значит это слово«несомненнее». На самом деле все стоят на одной линии. И принципы, и ВенераМилосская, и я, сельский учитель Тяпушкин. Вчера я ездил в губернский город и былудручен тем, что тамошнее общество совершенно не имеет никаких убеждений. Когда я ехал назад,поезд был остановлен на две минуты, чтобы посадить на него новобранцев. Меня поразила этасцена, которая подчеркивала несчастье каждой семьи, лишенной сына. Дома я стал думатьо прошлом и понял, что моя жизнь — череда неприятных воспоминаний. Во сне вдругя почувствовал счастье, но, проснувшись, не мог понять, какое воспоминание стало томупричиной. И тут предо мной предстал образ Венеры Милосской из Лувра.
Двенадцать лет назад я был в Париже учителем детей Ивана Ивановича Полумракова. Менясчитали нигилистом, но позволяли учить детей, потому как считали нигилистов не способнымипривить детям ничего плохого. В это время Париж отходил после войны и Коммуны. Мы сделаливывод, что основное различие России и Франции в том, что «их» человек остаетсячеловеком, даже поднося тарелки, а у нас лакейство — это черта. То жеи с женщинами развязного поведения. Присутствовали мы и на судах, где со всемикоммунарами разделывались без сожаления, но и без фальши. В чиновничестве Версаля тоженет фальши. В Лондоне мы тоже видели «правду», когда в ресторане подавали мясо безвсяких изысков. В Гринвиче мы попробовали знаменитый обед — «маленькую рыбку»,состоящий из рыбных блюд также без украшений.
Мы видели ужасающую нищету и ослепляющеебогатство, и все это только подчеркивало правдивость Лондона. В Париже нам стало скучно, мы без интереса ходили по выставкам. Насмотревшисьна английскую «правду» и на трупы коммунаров, олицетворявшие «правду»французскую, я утром пошел гулять в самом ужасном расположении духа и набрел на Лувр.Там я остановился у Венеры Милосской. Раньше я был похож на скомканную перчатку,а теперь меня будто бы наполнили воздухом. С того дня я часто стал приходить в Лувр,но никак не мог понять, как же скульптура способна «выпрямить» человеческую душу.Теперь я по-другому смотрел на предыдущие выводы. Какое может быть человеческое достоинствоу лакея. Прислуживать — это оскорбление человека в принципе.
Это не «правда»,это «неправда». Нет ничего естественного в каторжном труде. Человек этим изуродован.Я вспоминал стихи Фета «Венера Милосская». Фет не понял Венеры, воспевая в ней простоженскую красоту. Но скульптор не хотел демонстрировать красоту женского тела.Он не думал о поле, возрасте. Цель его была — выпрямлять скомканные души. Я, Тяпушкин, рад, что произведение искусства поддерживает меня в моем стремлении работать длянарода. Я не буду унижаться до той «правды», что увидел в Европе. Сохранитьдостоинство, будучи лакеем, банкиром, нищим, «кокоткой» — это все равно унизить себядо необходимости терпеть эти уродства.Через четыре года я снова был в Париже, но не пошел смотреть на Венеру Милосскую,потому как душа моя снова скомкалась, и я не думал, что она выпрямится.
А вот теперьздесь в глуши воспоминание о ней вернуло мне счастье. Я повешу себе ее фотографию, чтобыона меня ободряла..
Успенский, «Выпрямила»: краткое содержание рассказа
В глухой деревушке
В забытом богом и людьми медвежьем углу учительствует несчастный Тяпушкин. Живет он в холодной, щелистой избушке, которую топит сырыми угарными дровами. Спит на самодельной кровати, укрывшись рваным тулупом. Постельного белья у него нет. А вот блохи – пожалуйста!
Вчера он был в городе и убедился, что жизнь образованного общества насквозь фальшива и лицемерна. Это совсем умертвило его измученную душу. Лишь на перроне она ожила, столкнувшись с живой жизнью; огромную толпу новобранцев быстро, не дав попрощаться, затолкали в вагоны. Все кричали и плакали. Молодых мужчин оторвали грубо и бесцеремонно от их привычной родной жизни. Все кончилось. Все разошлись залечивать раны. И вот это столкновение городского притворства и реальной боли резануло сердце Тяпушкина.
Так начинает свой рассказ Успенский. «Выпрямила» (краткое содержание рассказа будет состоять в рассуждении о смысле существования) — в фокусе нашего внимания. В своей холодной нетопленой избушке Тяпушкин еще сильнее ощутил и чужие, и собственные беды и горести. Затопив печку, он, наконец, заснул с острым ощущением непреходящего несчастья. Даже сквозь сон он чувствовал его. Вдруг во сне вспыхнуло что-то хорошее и радостное. Подсознание Тяпушкина непрерывно работает, как показывает Успенский («Выпрямила»). Краткое содержание рассказа позволяет надеяться на счастье. Глаза Тяпушкина открылись, пошли воспоминания.
Читать онлайн «Выпрямила» автора Успенский Глеб — RuLit — Страница 1
(Отрывок из записок Тяпушкина.)
…Кажется, в «Дыме» устами Потугина И. С. Тургенев сказал такие слова: «Венера Милосская несомненнее принципов восемьдесят девятого года». Что же значит это загадочное слово «несомненнее» Венера Милосская несомненна, а принципы сомненны? И есть ли наконец что-нибудь общего между этими двумя сомненными и несомненными явлениями?
Не знаю, как понимают дело «знатоки», но мне кажется, что не только «принципы» стоят на той самой линии, которая заканчивается «несомненным», но что даже я, Тяпушкин, ныне сельский учитель, даже я, ничтожное земское существо, также нахожусь на той самой линии, где и принципы, где и другие удивительные проявления жаждущей совершенства человеческой души, на той линии, в конце которой, по нынешним временам, я, Тяпушкин, вполне согласен поставить фигуру Венеры Милосской. Да, мы все на одной линии, и если я, Тяпушкин, стою, быть может, на самом отдаленнейшем конце этой линии, если я совершенно неприметен по своим размерам, то это вовсе не значит, чтобы я был сомненнее «принципов» или чтобы принципы были сомненнее Венеры Милосской; все мы — я, Тяпушкин, принципы и Венера — все мы одинаково несомненны, то есть моя, тяпушкинская, душа, проявляя себя в настоящее время в утомительной школьной работе, в массе ничтожнейших, хотя и ежедневных, волнений и терзаний, наносимых на меня народною жизнью, действует и живет в том же самом несомненном направлении и смысле, которые лежат и в несомненных принципах и широко выражаются в несомненности Венеры Милосской.
А то скажите, пожалуйста, что выдумали: Венера Милосская несомненна, «принципы» уже сомненны, а я, Тяпушкин, сидящий почему-то в глуши деревни, измученный ее настоящим, опечаленный и поглощенный ее будущим, — человек, толкующий о лаптях, деревенских кулаках и т. д., — я-то будто бы уж до того ничтожен, что и места на свете мне нет!
Все это я пишу по следующему, весьма неожиданному для меня обстоятельству: был я вчера благодаря масленице в губернском городе, частью по делам, частью за книжками, частью посмотреть, что там делается вообще. И за исключением нескольких дельно занятых минут, проведенных в лаборатории учителя гимназии, — минут, посвященных науке, разговору «не от мира сего», напоминавшему монашеский разговор в монашеской келье, — все, что я видел за пределами этой кельи, поистине меня растерзало; я никого не осуждаю, не порицаю, не могу даже выражать согласия или несогласия с убеждениями тех лиц «губернии», губернской интеллигенции, которую я видел, нет! Я изныл душой в каких-нибудь пять, шесть часов пребывания среди губернского общества именно потому, что не видел и признаков этих убеждений, что вместо них есть какая-то печальная, плачевная необходимость уверять себя, всех и каждого в невозможности быть сознающим себя человеком, в необходимости делать огромные усилия ума и совести, чтобы построить свою жизнь на явной лжи, фальши и риторике.
Я уехал из города, ощущая огромный кусок льду в моей груди; ничего не нужно было сердцу, и ум отказывался от всякой работы. И в такую-то мертвую минуту я был неожиданно взволнован следующей сценой:
— Поезд стоит две минуты! — второпях пробегая по вагонам, возвестил кондуктор.
Скоро я узнал, отчего кондуктор должен был так поспешно пробежать по вагонам, как он пробежал: оказалось, что в эти две минуты нужно было посадить в вагоны третьего класса огромную толпу новобранцев последнего призыва из нескольких волостей.
Поезд остановился; был пятый час вечера; сумрак уже густыми тенями лег на землю; снег большими хлопьями падал с темного неба на огромную массу народа, наполнявшую платформу: тут были жены, матери, отцы, невесты, сыновья, братья, дядья — словом, масса народа. Все это плакало, было пьяно, рыдало, кричало, прощалось. Какие-то энергические кулаки, какие-то поднятые локти, жесты пихающих рук, дружно направленные на массу и среди массы, сделали то, что народ валил на вагоны, как испуганное стадо, валился между буферами, бормоча пьяные слова, валялся на платформе, на тормозе вагона, лез и падал, и плакал, и кричал. Послышался треск стекол, разбиваемых в вагонах, битком набитых народом; в разбитые окна высунулись головы, растрепанные, разрезанные стеклом, пьяные, заплаканные, хриплыми голосами кричавшие что-то, вопиявшие о чем-то.
Все это продолжалось буквально две-три минуты; и это потрясающее «мгновение» воистину потрясло меня; точно огромный пласт сырой земли был отодран неведомою силой, оторван каким-то гигантским плугом от своего исконного места, оторван так, что затрещали и оборвались живые корни, которыми этот пласт земли прирос к почве, оторван и унесен неведомо куда… Тысячи изб, семей представились мне как бы ранеными, с оторванными членами, предоставленными собственными средствами залечивать эти раны, «справляться», заращивать раненые места.
Умышленное «заговаривание» хорошими словами душевной неправды, умышленное стремление не жить, а только соблюсти обличье жизни, впечатление, привезенное мною из города, — слившись с этой «сущей правдой» деревенской жизни, мелькнувшей мне в двухминутной сцене, отразились во мне ощущением какого-то беспредельного несчастия, ощущением, не поддающимся описанию.
Воротившись в свой угол, неприветливый, холодный, с промерзлыми подоконниками, с холодной печью, я был так подавлен сознанием этого несчастия вообще, что невольно и сам почувствовал себя самым несчастнейшим из несчастнейших существ. «Вот что вышло!» — подумалось мне, и, припомнив както сразу всю мою жизнь, я невольно глубоко закручинился над нею: вся она представилась мне как ряд неприветливейших впечатлений, тяжелых сердечных ощущений, беспрестанных терзаний, без просвета, без малейшей тени тепла, холодная, истомленная, а сию минуту не дающая возможности видеть и впереди ровно ничего ласкового.
Затопив печку сырыми дровами, я закутался в рваный полушубок и улегся на самодельную деревянную кровать, лицом в набитую соломой подушку. Я заснул, но спал, чувствуя каждую минуту, что «несчастие» сверлит мой мозг, что горе моей жизни точит меня всего каждую секунду. Мне ничего неприятного не снилось, но что-то заставляло глубоко вздыхать во сне, непрестанно угнетало мой мозг и сердце. И вдруг, во сне же, я по чувствовал что-то другое; это другое было так непохоже на то, что я чувствовал до сих пор, что я хотя и спал, а понял, что со мной происходит что-то хорошее; еще секунда — ив сердце у меня шевельнулась какая-то горячая капля, еще секунда — что-то горячее вспыхнуло таким сильным и радостным пламенем, что я вздрогнул всем телом, как вздрагивают дети, когда они растут, и открыл глаза.
Сознания несчастия как не бывало; я чувствовал себя свежо и возбужденно, и все мои мысли тотчас же, как только я вздрогнул и открыл глаза, сосредоточились на одном вопросе:
— Что это такое? Откуда это счастие? Что именно мне вспомнилось? Чему я так обрадовался?
Я так был несчастлив вообще и так был несчастен в последние часы, что мне непременно нужно было восстановить это воспоминание, обрадовавшее меня во сне, мне стало страшно даже думать, что я не вспомню, что для меня опять останется все только то, что было вчера и сегодня, включительно до этого полушубка, холодной печки, неуютной комнаты и этой буквально «мертвой тишины» деревенской ночи.
Не замечая ни холода моей комнаты, ни ее неприветливости, я курил папиросу за папиросой, широко открытыми глазами всматриваясь в тьму и вызывая в моей памяти все, что в моей жизни было в этом роде.
Образы
Герою припомнился жаркий сенокос. Ладная деревенская баба ворошит сено. Как гармонична она была! Она слилась и с солнцем, и с ветерком, который ей помогал ворошить, и с сеном, и с простором поля и неба. А вот уже другой, строгий образ молодой, печальной, замкнутой в себе девушки. Но ее горе не только собственное, а словно собрало печаль мира, и в нем тоже разлита гармония. Её можно найти во всем, если пристально вглядеться, уверяет Успенский («Выпрямила»). Краткое содержание рассказывает о высшей гармонии, которую древние умели и увидеть, и воплотить. А что может быть выше и гармоничнее Венеры Милосской, которую Тяпушкин видел двенадцать лет назад в Лувре?
Выпрямила
В «Дыме» Тургенева Потугин сказал: «Венера Милосская несомненнее принципов восемьдесят девятого года». Что значит это слово «несомненнее»? На самом деле все стоят на одной линии: и принципы, и Венера Милосская, и я, сельский учитель Тяпушкин. Вчера я ездил в губернский город и был удручён тем, что тамошнее общество совершенно не имеет никаких убеждений. Когда я ехал назад, поезд был остановлен на две минуты, чтобы посадить на него новобранцев. Меня поразила эта сцена, которая подчёркивала несчастье каждой семьи, лишённой сына. Дома я стал думать о прошлом и понял, что моя жизнь — череда неприятных воспоминаний. Во сне вдруг я почувствовал счастье, но, проснувшись, не мог понять, какое воспоминание стало тому причиной. И тут предо мной предстал образ Венеры Милосской из Лувра.
Продолжение после рекламы:
Двенадцать лет назад я был в Париже учителем детей Ивана Ивановича Полумракова. Меня считали нигилистом, но позволяли учить детей, потому как считали нигилистов не способными привить детям ничего плохого. В это время Париж отходил после войны и Коммуны. Мы сделали вывод, что основное различие России и Франции в том, что «их» человек остаётся человеком, даже поднося тарелки, а у нас лакейство — это черта. То же и с женщинами развязного поведения. Присутствовали мы и на судах, где со всеми коммунарами разделывались без сожаления, но и без фальши. В чиновничестве Версаля тоже нет фальши. В Лондоне мы тоже видели «правду», когда в ресторане подавали мясо без всяких изысков. В Гринвиче мы попробовали знаменитый обед — «маленькую рыбку», состоящий из рыбных блюд также без украшений. Мы видели ужасающую нищету и ослепляющее богатство, и все это только подчёркивало правдивость Лондона.
Брифли существует благодаря рекламе:
В Париже нам стало скучно, мы без интереса ходили по выставкам. Насмотревшись на английскую «правду» и на трупы коммунаров, олицетворявшие «правду» французскую, я утром пошёл гулять в самом ужасном расположении духа и набрёл на Лувр. Там я остановился у Венеры Милосской. Раньше я был похож на скомканную перчатку, а теперь меня будто бы наполнили воздухом. С того дня я часто стал приходить в Лувр, но никак не мог понять, как же скульптура способна «выпрямить» человеческую душу. Теперь я по-другому смотрел на предыдущие выводы. Какое может быть человеческое достоинство у лакея? Прислуживать — это оскорбление человека в принципе. Это не «правда», это «неправда». Нет ничего естественного в каторжном труде. Человек этим изуродован. Я вспоминал стихи Фета «Венера Милосская». Фет не понял Венеры, воспевая в ней просто женскую красоту. Но скульптор не хотел демонстрировать красоту женского тела. Он не думал о поле, возрасте. Цель его была — выпрямлять скомканные души.
Я, Тяпушкин, рад, что произведение искусства поддерживает меня в моем стремлении работать для народа. Я не буду унижаться до той «правды», что увидел в Европе. Сохранить достоинство, будучи лакеем, банкиром, нищим, «кокоткой» — это все равно унизить себя до необходимости терпеть эти уродства.
Через четыре года я снова был в Париже, но не пошёл смотреть на Венеру Милосскую, потому как душа моя снова скомкалась, и я не думал, что она выпрямится. А вот теперь здесь в глуши воспоминание о ней вернуло мне счастье. Я повешу себе ее фотографию, чтобы она меня ободряла.
Париж
Его приставили наблюдать, приглядывать за детьми и отвечать на их вопросы, на которые сами родители не могли найти достойного ответа. Но совершенно случайно Тяпушкин один забрел в Лувр. Глеб Успенский показывает его полную дремучесть и отупение от увиденных экспонатов.
Тяпушкин устал, шумело в голове, и ровным счетом ему ни до чего не было дела. И вдруг радость хлынула в душу – он увидел Венеру Милосскую. Он был как сдувшийся воздушный шарик, как смятая перчатка. И вдруг, как и отчего, Тяпушкин не понимал, он воспрянул, ожил, выпрямил спину, расправил плечи и застыл, глядя на извечную гармонию, которой было полно все существо Венеры. Глеб Успенский рассказывает о чудесном мгновенном преображения унылого существа в Человека. Не раз и не два приходил потом Тяпушкин в Лувр, чтобы понять, что именно с ним происходит. Почему так наполняется он спокойствием и свежестью? Но таинство так и осталось непостижимым. Только сам он на время стал другим человеком, умеющим в большом и малом видеть красоту, сострадать и быть милосердным. Об этом повествует рассказ «Выпрямила».
Сборник идеальных эссе по обществознанию
(3)Я стоял перед ней. смотрел на неё и непрестанно спрашивал самого себя: (4)«Что такое со мной случилось?» (5)Я спрашивал себя об этом с первого момента, как только увидел статую, потому что с этого же момента я почувствовал, что со мною случилась большая радость… (6)До сих пор я был похож (я так ощутил вдруг) вот на эту скомканную в руке перчатку. (7)Похожа ли она видом на руку человеческую? (8)Нет, это просто какой-то кожаный комок. (9)Но вот я дунул в неё, и она стала похожа на человеческую руку. (10)Что-то, чего я понять не мог, дунуло в глубину моего скомканного, искалеченного, измученного существа и выпрямило меня, мурашками оживающего тела пробежало там, где уже, казалось, не было чувствительности, заставило всего «хрустнуть» именно так, когда человек растёт, заставило также бодро проснуться, не ощущая даже признаков недавнего сна, и наполнило расширившуюся грудь, весь выросший организм свежестью и светом.
(11)Я в оба глаза глядел на эту каменную загадку, допытываясь, отчего это так вышло? (12)Что это такое? (13)Где и в чём тайна этого твёрдого, покойного, радостного состояния всего моего существа, неведомо как влившегося в меня? (14)И решительно не мог ответить себе ни на один вопрос; я чувствовал, что нет на человеческом языке такого слова, которое могло бы определить животворящую тайну этого каменного существа. (15)Но я ни минуты не сомневался в том, что сторож, толкователь луврских чудес, говорит сущую правду, утверждая, что вот на этом узеньком диванчике, обитом красным бархатом, приходил сидеть Гейне, что здесь он сидел по целым часам и плакал.
(16)С этого дня я почувствовал не то что потребность, а прямо необходимость, неизбежность самого, так сказать, безукоризненного поведения: сказать что-нибудь не то, что должно, хотя бы даже для того, чтобы не обидеть человека, смолчать о чём-нибудь нехорошем, затаив его в себе, сказать пустую, ничего не значащую фразу единственно из приличия теперь, с этого памятного дня, сделалось немыслимым. (17)Это значило потерять счастие ощущать себя человеком, которое мне стало знакомо и которое я не смел желать убавить даже на волосок. (18)Дорожа моей душевной радостью, я не решался часто ходить в Лувр и шёл туда только в таком случае, если чувствовал, что могу с чистою совестью принять в себя животворную тайну. (19)Обыкновенно я в такие дни просыпался рано, уходил из дому без разговоров с кем бы то ни было и входил в Лувр первым, когда ещё никого там не было. (20) И тогда я так боялся потерять вследствиекакой-нибудь случайности способность во всей полноте ощущать то, что я ощутил здесь, что я при малейшей душевной нескладице не решался подходить к статуе близко, а придёшь, заглянешь издали, увидишь, что она тут, та же самая, скажешь сам себе: (21)«Ну, слава богу, ещё можно жить на белом свете!» — и уйдёшь. (22)И всё-таки я не мог бы определить, в чём заключается тайна этого художественного произведения и что именно, какие черты, какие линии животворят, выпрямляют и расширяют скомканную человеческую душу.
(23)В самом деле, всякий раз, когда я чувствовал неодолимую потребность выпрямить мою душу и идти в Лувр взглянуть, всё ли там благополучно, я никогда так ясно не понимал, как худо, плохо и горько жить человеку на белом свете сию минуту. (24)Никакая умная книга, живописующая современное человеческое общество, не даёт мне возможности так сильно, так сжато и притом совершенно ясно понять горе человеческой души, горе всего человеческого общества, всех человеческих порядков, как один только взгляд на эту каменную загадку. (25)И обо всём этом думалось благодаря каменной загадке, она выпрямляла во мне скомканную теперешнею жизнью душу человеческую, знакомила, неведомо как и в чём, с радостью и широтою этого ощущения.
(26)Художник брал то, что для него было нужно, и в мужской красоте и в женской, ловя во всём этом только человеческое; из этого многообразного материала он создавал то истинное в человеке, что есть в каждом человеческом существе, в настоящее время похожем на перчатку скомканную, а не на распрямлённую.
(27)И мысль о том, когда, как, каким образом человеческое существо будет распрямлено до тех пределов, которые сулит каменная загадка, не разрешая вопроса, тем не менее рисует в вашем воображении бесконечные перспективы человеческого совершенствования, человеческой будущности и зарождает в сердце живую скорбь о несовершенстве теперешнего человека. (28)Художник создал вам образчик человеческого существа. (29)И мысль ваша, печалясь о бесконечной «юдоли» настоящего, не может не уноситься мечтою в какое-то бесконечно светлое будущее. (30)И желание выпрямить, высвободить искалеченного теперешнего человека для этого светлого будущего, даже и очертаний уже определённых не имеющего, радостно возникает в душе.
Глеб Иванович Успенский (1843—1902) — русский писатель. Литературную деятельность начал летом 1862 года в педагогическом журнале Л. Н. Толстого «Ясная Поляна». Первые произведения Успенского, серии очерков «Нравы Растеряевой улицы (1866) и «Разорение» (1869), были посвящены изображению жизни городской бедноты. В 1868—1884 гг. Успенский постоянно сотрудничал с журналом «Отечественные записки». В 1871 году Успенский поехал за границу, побывал в Германии и во Франции. Много путешествовал по России (на Кавказ, в Сибирь), собирая материал для своих произведений.
Полемика с Фетом
Афанасий Фет с восторгом истинного поэта видит эту скульптуру. Она вдохновила его на проникновенные строки. Его эмоции очень ярки и не идут ни в какое сравнение с холодными рассудочными рассуждениями о том, что есть человек. Фет просто преклоняется перед красотой, созданной неизвестным мастером. Его переполняет чистый восторг перед совершенной гармонией, воплощенной в мраморе. Он тонко фиксирует минутное настроение и внушает читателю настроение от увиденного. Рассудочность — не его стихия.
Успенскому важно совсем другое — то, как произведение искусства преображает человека. До каких высот духа оно его поднимает. Персонаж Успенского в обрывках вспоминает стихотворение Фета, но не соглашается с ним. Он находит в Венере андрогинность, если говорить в современных терминах. То есть каждый человек, и мужчина, и женщина, увидит в ней свое, близкое, нравственное, возвышенное.
Таков рассказ «Выпрямила». Анализ говорит, что эти два различных суждения дополняют друг друга, хотя между ними идет полемика.
“Выпрямила” Успенского в кратком содержании
В ” Дыме ” Тургенева Потугин сказал: “Венера Милосская несомненнее принципов восемьдесят девятого года”. Что значит это слово “несомненнее”? На самом деле все стоят на одной линии: и принципы, и Венера Милосская, и я, сельский учитель Тяпушкин. Вчера я ездил в губернский город и был удручен тем, что тамошнее общество совершенно не имеет никаких убеждений.
Когда я ехал назад, поезд был остановлен на две минуты, чтобы посадить на него новобранцев. Меня поразила эта сцена, которая подчеркивала несчастье каждой семьи, лишенной
сына. Дома я стал думать о прошлом и понял, что моя жизнь – череда неприятных воспоминаний.
Во сне вдруг я почувствовал счастье, но, проснувшись, не мог понять, какое воспоминание стало тому причиной. И тут предо мной предстал образ Венеры Милосской из Лувра.
Двенадцать лет назад я был в Париже учителем детей Ивана Ивановича Полумракова. Меня считали нигилистом, но позволяли учить детей, потому как считали нигилистов не способными привить детям ничего плохого. В это время Париж отходил после войны и Коммуны. Мы сделали вывод, что основное различие России и Франции в том, что “их” человек остается
человеком, даже поднося тарелки, а у нас лакейство – это черта. То же и с женщинами развязного поведения.
Присутствовали мы и на судах, где со всеми коммунарами разделывались без сожаления, но и без фальши. В чиновничестве Версаля тоже нет фальши. В Лондоне мы тоже видели “правду”, когда в ресторане подавали мясо без всяких изысков.
В Париже нам стало скучно, мы без интереса ходили по выставкам. Насмотревшись на английскую “правду” и на трупы коммунаров, олицетворявшие “правду” французскую, я утром пошел гулять в самом ужасном расположении духа и набрел на Лувр. Там я остановился у Венеры Милосской. Раньше я был похож на скомканную перчатку, а теперь меня будто бы наполнили воздухом.
С того дня я часто стал приходить в Лувр, но никак не мог понять, как же скульптура способна “выпрямить” человеческую душу. Теперь я по-другому смотрел на предыдущие выводы. Какое может быть человеческое достоинство у лакея?
Прислуживать – это оскорбление человека в принципе. Это не “правда”, это “неправда”. Нет ничего естественного в каторжном труде. Человек этим изуродован. Я вспоминал стихи Фета “Венера Милосская”.
Фет не понял Венеры, воспевая в ней просто женскую красоту. Но скульптор не хотел демонстрировать красоту женского тела. Он не думал о поле, возрасте.
Цель его была – выпрямлять скомканные души.
Я, Тяпушкин, рад, что произведение искусства поддерживает меня в моем стремлении работать для народа. Я не буду унижаться до той “правды”, что увидел в Европе. Сохранить достоинство, будучи лакеем, банкиром, нищим, “кокоткой” – это все равно унизить себя до необходимости терпеть эти уродства.
Через четыре года я снова был в Париже, но не пошел смотреть на Венеру Милосскую, потому как душа моя снова скомкалась, и я не думал, что она выпрямится. А вот теперь здесь в глуши воспоминание о ней вернуло мне счастье. Я повешу себе ее фотографию, чтобы она меня ободряла.