какое значимое финансовое событие было в 1997 1998
«Черный август» 1998-го. Почему в России произошел дефолт?
17 августа 1998 года в России грянул дефолт.
Тогда рядовым россиянам казалось, что кризис подкрался незаметно. Однако «спусковой крючок» дефолта был нажат еще в мае 1993 года, когда на бирже появились государственные краткосрочные облигации (ГКО).
Номинал ГКО составлял один миллион рублей, а срок обращения – 3, 6 и 12 месяцев. Банк России продавал облигации существенно ниже стоимости, но Минфин выкупал их по номиналу в конце срока обращения. Доход держателя облигации составляла разница между ценой покупки и продажи.
В среднем вложения по облигациям приносили 30-50% дохода. Но чем выше был спрос, тем быстрее увеличивалась доходность ГКО.
На протяжении почти двух лет правительство исправно кредитовалось за счет средств вкладчиков. Но в 1995 году действующий президент Борис Ельцин баллотировался на второй срок. В стремлении обойти коммунистов его команда дала много обещаний, средств на которые не хватало, поэтому заимствования пришлось увеличить.
Минфин повысил доходность ГКО и разрешил покупку облигаций иностранцам.В первые месяцы 1996 года доходность долговых бумаг поднялась до 100%, а за месяц до президентских выборов она возросла до 250%.
В гособлигации вкладывали все, у кого находился миллион рублей: от директоров предприятий до чиновников правительства и лидеров ОПГ. Деньги в ГКО «прокручивали» даже сотрудники ЦБ, которые их эмитировали.
«Пирамида» начала рушиться в октябре 1997 года, когда в странах Юго-Восточной Азии разгорелся экономический кризис. Инвесторы начали выводить средства из всех рисковых активов, в том числе российских облигаций. На протяжении нескольких месяцев регулятор совершал выплаты за счет средств золото-валютных резервов, но затем перестал это делать.
В мае 1998 года продажа ГКО приобрела массовый характер. Каждую среду Минфин должен был погашать ГКО и размещать новые облигации, чтобы получить средства для погашения старых. Задолженность государства по выпущенным облигациям многократно превышала всю имеющуюся денежную массу в стране.
К этому времени в Москве не было ни одного из ключевых руководителей страны. Президент Борис Ельцин улетел на Валдай ловить рыбу, а главы Центробанка и администрации Сергей Дубинин и Анатолий Чубайс уехали отдыхать за границу. Премьер-министр Сергей Кириенко отправился в Пермь и Казань, заверив, что устойчивости рубля ничто не грозит. Но паника на фондовом рынке вынудила их вернуться в столицу.
14 августа Борис Ельцин заявил: «Девальвации не будет. Это я заявляю четко и твердо. И я тут не просто фантазирую, это все просчитано».
15 августа правительство начинает обсуждать сценарии реструктуризации госдолга.
16 августа Кириенко приезжает к Ельцину и согласовывает с ним сценарий антикризисных мер, предполагающих отказ от обязательств по госдолгу и девальвацию рубля.
17 августа государство объявляет дефолт и последующий переход от плавающего курса доллара к свободному.
Примечательно, что до этого рубль считался одной из наиболее стабильных валют в мире. Курс доллара почти два года не превышал 6,2 рубля. Но после объявления дефолта он подскочил до 9–10 рублей за доллар, при этом валюта в большинстве обменных пунктов заканчивалась. В итоге за три с половиной недели доллар подорожал в три с половиной раза, до 21 рубля.
В результате дефолта за чертой бедности оказались 40% граждан, а зарплаты были урезаны на две трети.
По результатам расследования генпрокурора Юрия Скуратова выяснилось, что в сделках по ГКО участвовали 780 крупных государственных чиновников, в том числе Анатолий Чубайс, вице-премьер Валерий Серов и министр иностранных дел Андрей Козырев. Однако в феврале 1999 года Скуратова отправили в отставку.
При этом в течение года власти начали выплачивать бюджетникам долги по зарплате. А рост производства превысил 8%. Во много это связано с тем, что отечественные товары подорожали лишь на 11%, в то время как цены на импортные выросли до 400%. На этом фоне российские производители стали заполнять прилавки в магазинах, куда раньше не могли пробиться.
Многие эксперты уверены, что именно после дефолта экономика в России стала рыночной, что инициировало приток инвестиций. Так, болезненные трансформации конца девяностых годов привели к «тучным» нулевым.
Обнаружили ошибку? Выделите ее и нажмите Ctrl + Enter.
«Сегодня вы — завтра вас!» Дефолт не погрузил страну в нищету, но отнял у россиян надежду
Двадцать лет назад, 17 августа 1998 года, Россия объявила о приостановке выплат по внешнему долгу, фактически объявив дефолт. Почему это произошло? Каковы предпосылки этого события и как оно повлияло на общество? «Лента.ру» вспоминает «черный понедельник».
Что это было?
«Девальвации рубля не будет. Это твердо и четко», — безапелляционно заявлял президент России Борис Ельцин 14 августа 1998 года, комментируя финансовую ситуацию в стране. Чтобы придать своим словам больший вес, он добавил, что это не его фантазия и ситуация находится под контролем: «все просчитано», «положение полностью контролируется».
Возможно, именно тогда в сознании рядового россиянина окончательно закрепилась мысль: если что-то нехорошее происходит, а представители властей яро отрицают возможность катастрофы — беды не избежать. Так и случилось. 17 августа российское правительство фактически объявило о дефолте, которому неминуемо сопутствовала девальвация рубля.
«В один день все цены выросли — на рынках, в магазинах черт знает что творилось, — вспоминала через десять лет те события владивостокская домохозяйка Мария Николаевна. — Тех, кто после 96-го не обнищал, 98-й доконал. Устраивались на вторую работу — я пошла уборщицей, например, ночами полы мыла. Денег хватало только на еду, чтобы купить что-нибудь — и речи не шло».
Именно так себя чувствовали люди с небольшим и средним достатком. Конечно, проиграли не все. У кого-то были сбережения в долларах, и из-за падения курса рубля они смогли купить квартиру, которую раньше не могли себе позволить. Кто-то прозорливо запасся валютой до 17 августа и неплохо наварился. Но, конечно, таких было мало. Согласно данным соцопросов, 82 процента семей заявили об ухудшении своего материального положения.
Не только машины, бытовая техника или недвижимость стали в одночасье недостижимой мечтой — 21 процент семей сообщали, что им не хватает денег на получение необходимых медицинских услуг. Населению пришлось перестраивать и свои пищевые предпочтения. Потребление мяса, рыбы, фруктов и прочих относительно дорогих позиций существенно снизилось — в основном все эти товары были импортными, а значит, и цены на них взлетели сразу же после девальвации рубля.
Впрочем, дело было не только в ценах. Зарплаты и пенсии стали платить с перебоями и часто задерживать, а серьезных сбережений, которые очень помогли бы в этой ситуации, у населения практически не было. Те же, кто копил, скажем, на автомобиль, в основном хранили их в рублях и оказались в результате ни с чем.
Интересно, что в сознании граждан, еще недавно переживших крах Советского Союза, прочно закрепилась мысль, что если финансовая катастрофа случается, то расхлебывать ее последствия придется очень долго — в 1999 году 40 процентов опрошенных считали, что страна «еще долгие годы не сможет выйти из кризиса 1998 года».
«Что тогда делало государство? Государство брало в долг, чтобы отдать предыдущий долг, — рассуждал через десять лет о дефолте россиянин Михаил в интервью региональным СМИ. — Все больше, больше, больше — песенку знаете? Вот это то же самое. Такая система вечно работать не могла, это же понятно. Кризис был неизбежен».
В самом деле, а что же произошло и кто был виноват?
Кто виноват
Конечно, было бы очень просто указать какую-то единственную причину кризиса 1998 года: ГКО, падение азиатских рынков, плохая собираемость налогов, популистски левая Госдума — тем более что любая из них будет правильной.
Егор Гайдар и Анатолий Чубайс в книге «Развилки новейшей истории России» отмечают, что то время было ознаменовано сочетанием «жесткой денежной политики» (то есть поддержанием стабильного курса рубля) и «мягкой бюджетной» (то есть покрытием дефицита бюджета за счет рублевой эмиссии). Впрочем, авторы называют такую ситуацию вынужденной — мол, во всем виновата политика. Правительство зависело от левого парламента, который утверждал бюджет и требовал увеличивать финансирование социальных расходов, когда денег на это было взять неоткуда, что и выразилось в постоянном повышении госдолга. «Эта тактика была рискованной, но единственно осмысленной», — пишут авторы. В 1997 году экономика росла, и существовали надежды, что отношение госдолга и ВВП стабилизируется.
«Дефолт не был предрешен, — утверждал Алексей Кудрин в 2008 году (тогда — министр финансов России). — Проблема кризиса была предопределена низкими золотовалютными резервами, когда падает цена на нефть, а она в мае упала до 8 долларов за баррель, а средняя по году была 12 долларов. Это было решающей проблемой. Мы должны были иметь достаточно ресурсов, чтобы отвечать по своим обязательствам».
Так что будем считать, что все дело в нефти и несговорчивой коммунистической Думе, которая не хотела резать социалку? «Что такое распространенная фраза «вот нефть была дешевая, дефолт был неизбежен»? — рассуждал в эфире радио «Комсомольская правда» доктор экономических наук Михаил Делягин. — Это то же самое, что объяснять крах Советского Союза исключительно дешевой нефтью. Почему-то нефть рухнула и из всех нефтедобывающих стран только Советский Союз развалился».
Действительно, один из немаловажных факторов, приведших к дефолту 1998 года, участники тех событий предпочитают упоминать очень осторожно, неоценочно. И этот фактор — ГКО, государственные краткосрочные займы. Что это такое?
Система ГКО была основана в 1992 году и подразумевала выпуск государством краткосрочных облигаций. Грубо говоря, субъект покупает такую ценную бумагу, а потом спустя некоторое время получает свои деньги назад вместе с процентами. Предполагается, что из них могут быть составлены уставные капиталы компаний, они могут перепродаваться и так далее. С помощью полученных средств государство затыкает дыры в бюджете.
Но дело в том, что, поскольку облигации краткосрочные, выплачивать их приходится достаточно быстро. А откуда взять деньги на эти выплаты, а также на затыкание новых дыр? Правильно — выпустить новые облигации, возможно, под более высокий процент, в надежде, что их купит еще больше субъектов.
Понятно, что бесконечно это продолжаться не может. Точно так же это было понятно и создателям первых постсоветских финансовых пирамид и «великому комбинатору» Сергею Мавроди, основателю МММ. Только если от его действий пострадали миллионы граждан, то здесь — вся экономика страны в целом. Да, ГКО были вполне себе классической финансовой пирамидой, падение которой было неизбежно, рано или поздно.
Возможно, крах и удалось бы оттянуть, если бы не азиатский финансовый кризис, в результате которого инвесторы стали выводить деньги из экономик развивающихся стран. «Долг по ГКО примерно на 30 процентов состоял из долга перед иностранными инвесторами, они стали сбрасывать эти облигации, — объяснял в интервью «Банкам.ру» бывший председатель Центробанка Сергей Дубинин. — Там возникла еще и ситуация давления на валютный рынок, поскольку существовала практика заключения российскими банками сделок — опционов в валюте, связанных именно с ГКО. То есть когда расплачивались по ГКО, то российские банки, купившие для иностранных инвесторов эти облигации, брали на себя обязательства выручку трансформировать в доллары или другую иностранную валюту».
Интересно, что в 2016 году Дубинин отмечал, что объявлять дефолт можно было уже в конце 1997 года, когда начался азиатский кризис. «Тогда уже можно было объявлять дефолт, потому что было понятно, что расплатиться по долгам без новых размещений Минфин не сможет», — говорил он.
Дефолт, деноминация и банковский кризис: как это было
Восемь лет назад, в августе 1997 года, большинство россиян узнало новое слово — «деноминация». Сначала решение зачеркнуть три нуля на купюрах вызвало легкую панику, но на поверку все оказалось не страшно. Другое дело — слово «дефолт», с которым население России познакомилось год спустя, в августе 1998 года. Столь масштабный отказ от выполнения своих обязательств и последовавшая за этим резкая девальвация национальной валюты произошли в российской истории впервые. А вот еще одно побочное явление дефолта — системный банковский кризис — нам уже было знакомо по событиям августа 1995 года.
Гром грянул в конце 1995 года. 22 августа стало известно, что большинство закрыли кредитные лимиты на одного из самых активных участником рынка — банк «Лефортовский».
В августе 1995 года Россия познакомилась с новым длдя себя явлением — системным банковским кризисом. С рынком межбанковского кредитования было покончено.
Круговые пороки 1995 год обещал быть удачным для российской банковской системы. За предыдущие несколько лет банки окрепли и, казалось, прочно встали на ноги. Их услуги уже не ограничивались простым ведением счетов или валютообменными операциями, как в начале 90-х во времена зарождения банковской системы. Банки начали развивать документарные операции, оказывать услуги доверительного управления, активно работать на финансовых рынках — прежде всего на рынках государственных ценных бумаг и межбанковского кредитования (МБК).
В деньгах при этом недостатка не было. Развитый рынок МБК позволял занимать их в значительных количествах — обороты этого рынка достигали нескольких триллионов рублей в день (превышая часто обороты по госбумагам), причем в подавляющем большинстве это были однодневные кредиты.
Такое положение дел давало банкам, казалось бы, беспроигрышные стратегии ведения бизнеса. Первая — занять деньги на рынке МБК (это можно было сделать под 50—150% годовых) и вложить их в ГКО (средневзвешенная доходность которых составляла около 250% годовых).
Вторая — опять-таки занять деньги на МБК и дать их в кредит под большие проценты предприятию или вложить в недвижимость, которая в то время быстро росла в цене. При этом невозвраты кредитов никого особо не беспокоили — дыру в балансе можно заткнуть за счет заемных средств и подождать возврата кредитов от других заемщиков или реализации арестованного за долги имущества.
Беда была только в одном. Банки привлекали в основном краткосрочные деньги. Причем поставщиками средств выступали чаще всего крупные банки, обладавшие значительными остатками на счетах в силу наличия крупных клиентов или развитой корреспондентской сети. Кредиты же, как правило, выдавались долгосрочные (по тем временам) — на три-девять месяцев, примерно такими же были сроки обращения ГКО. О недвижимости в этом плане и говорить не приходится.
Поэтому понятно, что вся система могла работать только до тех пор, пока существовал ликвидный рынок относительно дешевых межбанковских кредитов.
Причем устойчивость самого рынка МБК зависела от добросовестности всех его участников: крупная непоставка средств кем-либо из них могла вызвать сложности у контрагентов неплательщика и привести к цепной реакции невозвратов кредитов. Однако до поры до времени все шло хорошо: денег было много, всем их хватало, и такая ситуация вполне устраивала российских банкиров. Не устраивала она, правда, российские власти. Изобилие рублей на фоне высокой инфляции выплескивалось в конечном итоге на валютный рынок — дорожающие доллары скупали все без исключения субъекты экономики, подстегивая и без того сильный рост американской валюты. Ставки по ГКО показывают, насколько сильны были девальвационные и инфляционные ожидания, ведь именно госбумаги являлись тогда, по сути, единственной альтернативой валютным вложениям. Согласиться же с тотальной долларизацией экономики власти никак не могли.
И с 1995 года начали бороться с этим явлением. Причем довольно простым методом — уменьшать количество рублей в экономике, главным образом за счет увеличения отчислений банков в фонд обязательных резервов. В конце 1994 — начале 1995-го были резко увеличены резервные требования по ссудам, с мая 1995-го под резервирование попали и остатки на корсчетах. По подсчетам Ассоциации российских банков, например, только майское ужесточение правил игры должно было привести к изъятию из банковской системы 9 трлн руб.
Доллар действительно удалось победить — в июне произошла 10-процентная ревальвация рубля (подробнее см. «Деньги» от 20.06.05). При этом казалось, что денег у банков все еще было хоть отбавляй, и они вроде бы хлынули туда, куда надо — на рынок госдолга. К середине июня ставки по ГКО упали по сравнению с началом года в восемь раз — почти до 30% годовых. Соответственно, резко упали и ставки МБК. Но дальше все пошло по сценарию, не предусмотренному властями. В чем была ошибка властей, точно сказать трудно. Возможно, они просто перегнули палку, ликвидируя излишек денежной массы. Возможно, не учли, что как раз в то время крупные банки начали готовиться к залоговым аукционам, что потребовало от них дополнительного отвлечения с рынка огромных объемов средств. Но так или иначе, с середины июня ставки на денежном рынке стали резко расти, к концу месяца доходность ГКО была уже около 150% годовых.
И многие банки оказались к этому явно не готовы. купил ГКО в период высоких цен и теперь мог продать бумаги только себе в убыток, вообще переключился на недвижимость, посчитав, что низкие ставки это надолго. Словом, все, кто поверил в мудрость денежной политики властей, оказались в тяжелом положении. После чего в тяжелом положении оказались те, кто ни во что особо не верил, а продолжал по старинке раздавать кредиты направо и налево, полагая, что существовавшая до 1995 года система будет работать вечно и не обращая внимания на то, что после значительного оттока средств ее надежность резко снизилась.
Гром грянул в конце августа 1995 года. 22 августа стало известно, что большинство банков закрыли кредитные лимиты на одного из самых активных участников рынка — банк «Лефортовский». При этом маркет-мейкеры рынка, подозревая, что кризис ликвидности у «Лефортовского» вызовет серьезные сложности и у его кредиторов, предпочли на время попросту уйти с рынка МБК. А дальше ситуация развивалась по принципу домино. На следующий день выяснилось, что Часпромбанк (которым руководил бывший союзный премьер Валентин Павлов) не только не смог накануне закрыть позиции на рынке МБК, но и не в состоянии рассчитаться с частными вкладчиками.
24 августа ситуация продолжала ухудшаться. Доходность ГКО выросла выше 210% годовых. Обороты на МБК упали в 8—10 раз относительно более или менее спокойных времен. А после того как Мосбизнесбанк не поставил на рынок 400 млрд руб. (по официальной, довольно, впрочем, смешной версии, причиной непоставки стала поломка модема), ставки по однодневным кредитам, по данным Межбанковского финансового дома, стали доходить до 2000% годовых. «Эффект домино» проявился в полной мере: более 150 московских коммерческих банков не смогли «закрыться» в тот вечер. Центробанк, чтобы хоть смягчить ситуацию и ликвидировать дефицит рублей, скупил в этот и следующий дни на открытом рынке госбумаг на сумму около 1,6 трлн руб. Кроме того, ЦБ с 25 августа приступил к выдаче централизованных кредитов некоторым банкам из расчета до 25% суммы обязательных резервов банка по ставке рефинасирования (180%). За полдня было выдано 300 млрд руб. Но рынок в тот день так и не заработал.
При этом рубли, выдаваемые банкам, по словам и. о. председателя ЦБ Татьяны Парамоновой, были «эмиссионными». Таким образом, с политикой сжатия денежной массы было покончено. Но было уже поздно. Хотя уже в самом начале сентября обстановка на денежном рынке более или менее стабилизировалась (доходность ГКО, к примеру, упала до 115% годовых), с рынком МБК было покончено. Банки крайне неохотно давали в долг, и то лишь тем, кому абсолютно доверяли, да и то, как правило, под ликвидный залог.
Однако главная беда была даже не в смерти рынка МБК. И даже не в том, что во время кризиса приказали долго жить несколько десятков банков. Проблема заключалась в том, что даже банки, сумевшие избежать банкротства за счет продажи своего портфеля госбумаг, оказались в безвыходной ситуации. Ликвидных доходных активов у них не осталось, и зарабатывать деньги, сохраняя платежеспособность, было трудно — после кризиса ГКО резко подорожали. Выданные же покойным банкам кредиты возвращались — и это еще было хорошо — в виде не очень-то кому нужных объектов недвижимости. Понятно, что жить в таком состоянии было можно, но недолго. Раненые банки умирали в течение нескольких лет.
Характерным примером может служить один из крупнейших розничных банков — Тверьуниверсалбанк. Благодаря развитой корреспондентской сети он имел существенные остатки на корсчетах и был одним из активных игроков на рынке МБК. Незадолго до кризиса банк позволил себе покупку огромного нового здания, во время кризиса распродал практически весь портфель ГКО, а после кризиса получил долг с Глория-банка сетью отделений. После чего его агония длилась еще почти год — до июля 1996-го. Еще один крупный участник рынка, Кредобанк, продержался на два месяца меньше.
Нулевой вариант
Несмотря на то что Татьяна Парамонова не считала происшедшее в 1995 году кризисом («Слово » кризис» я хотела бы не слышать»,— сказала она на одной из пресс-конференций), не исключено, что именно эти события стали причиной того, что Госдума так и не утвердила ее в должности главы Центробанка. И в ноябре 1995 года этот пост занял Сергей Дубинин.
До поры до времени новый председатель ЦБ занимался исключительно экономическими проблемами — отзывал лицензии у банков — жертв кризиса, поддерживал курс рубля в рамках валютного коридора, воевал с представителями Минфина и коммерческих банков по поводу законности расходования последними бюджетных средств. Однако в августе 1997 года он решил внести посильный вклад в пополнение словарного запаса широких масс россиян западной экономической терминологией.
Дело было так. 1 августа в резиденции «Волжский Утес» Бориса Ельцина навестили Виктор Черномырдин и Сергей Дубинин.
Официальной темой беседы с Черномырдиным была военная реформа. О том же, что обсуждалось с председателем ЦБ, президент журналистам говорить не стал: «Потерпите несколько дней, я по этому поводу выступлю по радио и телевидению».
Борис Ельцин выступил с обращением 4 августа. И объявил о грядущей деноминации — с рублевых купюр должны были исчезнуть три «лишних» нуля. В тот же день соответствующую пресс-конференцию дал и Сергей Дубинин.
Он пояснил, что обмена денег в привычном для России смысле не будет, а старые купюры и монеты будут постепенно изыматься Центральным банком из обращения.
Основную массу старых денег ЦБ планировал вывести из обращения за первые четыре-пять месяцев 1998 года. Весь 1998 год старым и новым деньгам было разрешено ходить на равных. Для удобства покупателей стоимость товаров и продуктов в магазинах должна была указываться одновременно в старых и в новых ценах. С 1 июля 1998 года коммерческим банкам было запрещено выдавать физическим и юридическим лицам деньги старого образца. Оставшиеся на 1 января 1999 года старые деньги можно было обменять в отделениях Сбербанка до 31 декабря 2002 года включительно. Новые деньги и визуально были очень похожи на старые, отличаясь лишь меньшим количеством нулей и новыми степенями защиты.
Отметим, что само по себе стирание нулей с купюр было для России делом не новым — подобные реформы уже проходили в 1947 и 1961 годах. Однако в народе о них остались неприятные воспоминания. Так, например, в 1947 году удалили один ноль, выдавая новые деньги взамен старых в соотношении 1:10. Но при этом со счетов в Сбербанке в соотношении 1:10 менялись только 3 тыс. руб., следующие 3 тыс. обменивали 1:2, остальное — 1:1.
А цены были снижены не в десять, а лишь в три раза. Так что реформа была конфискационной. Не осталось добрых воспоминаний у народа и о денежных реформах (советской, а потом и российской) начала 90-х. Поэтому неудивительно, что в 1997-м власти упорно избегали называть происходящее реформой, предпочитая иностранное же слово «деноминация».
Вроде все просто. Однако до конца непонятным оставалось, зачем все это понадобилось денежным властям. Одна из версий, появившихся в СМИ, сводилась к следующему. К описываемому моменту в России вовсю полыхали банковские войны.
Втянутым в них оказался и Сергей Дубинин. В результате возникшего скандала поползли слухи, что позиции председателя ЦБ зашатались и влиятельные оппоненты (в частности, из администрации президента) близки к тому, чтобы добиться его отставки.
И Дубинину срочно потребовалась громкая новость, способная изменить отношение прессы и парламента к председателю ЦБ.
Деноминация на эту роль подошла как нельзя лучше — фокус общественного интереса переместился с банковских скандалов на судьбу национальной валюты.
Кстати, в пользу чисто политического характера деноминации говорит и еще одно обстоятельство. В середине сентября 1997 года Главное государственно-правовое управление президента России направило в правительство заключение по указу о деноминации. Вывод юристов президентской администрации был таков: во исполнение указа потребуется изменить целый ряд законов, в основном — содержащих прямые указания на суммы расходов, выплат и т. п. А поскольку это очень сложно, специалисты управления рекомендовали президенту отменить деноминацию. Предложение не прошло.
Но более показательного примера чиновничьей возни вокруг несложной процедуры, пожалуй, и придумать трудно.
Официальную же версию того, зачем понадобилась деноминация, озвучил Борис Ельцин. «Мы сегодня надежно контролируем денежное обращение, контролируем инфляцию,— заявил президент в обращении к народу.— Люди знают — стремительного повышения уровня цен у нас сейчас уже не происходит. Цены на основные товары практически стабильны, и мы твердо уверены, что такими они и останутся. Поэтому и приняли это решение — провести денежную реформу. Этим мы сегодня заявляем: инфляции больше не будет. С ней покончено. Новые нули на наших купюрах больше не появятся никогда. Российский рубль уже стал одной из самых стабильных валют в Восточной Европе. Получив зарплату, сегодня не надо, как совсем еще недавно, бежать к обменному пункту
Вспомним историю России. В результате денежной реформы, проведенной сто лет назад, у России появился полновесный » золотой» рубль. Накануне первой мировой войны он был самой твердой, самой надежной валютой в Европе. Верю, недалек тот день, когда наш с вами российский рубль снова будет вызывать такое же уважение в мире».
Однако жизнь показала, что власти поспешили хоронить инфляцию. Прошел всего год, и от «одной из самых стабильных валют в Восточной Европе» остались одни воспоминания.
Живой труп
Сказать, что в августе 1998 года ситуация была критической, значит ничего не сказать. К середине месяца положение было катастрофическим.
Непомерный размер госдолга (прежде всего ГКО) парализовал сферу госфинансов. По данным правительства, общие поступления в бюджет за первое полугодие 1998 года составили примерно 21 млрд руб. в месяц, а только расходы на обслуживание внутреннего долга — 20 млрд руб. в месяц. «В июле мы не думали в первую очередь о том, по какой ставке занять. Речь шла о том, на сколько дней хватит валютных резервов в стране. Мы говорили, как правительство будет погашать через неделю свои обязательства, когда ни внешний, ни внутренний рынок недоступны для заимствования, доходы на прежнем уровне», — рассказывал в начале августа в интервью газете «Коммерсантъ» тогдашний замминистра финансов Михаил Касьянов.
В этих условиях правительству оставалось надеяться только на помощь извне. И она пришла.
Поэтому источники финансирования дефицита бюджета оставались малопонятными.
Умер и рынок МБК. Полнейшее недоверие банков друг к другу на фоне падающих котировок и индексов обезденежило рынок.
Лишь отдельные клиентские заявки нарушали спокойствие. ЦБ пытался привести рынок, точнее участников рынка, в чувство и делал «искусственное дыхание»: объем кредитов overnight, выданных коммерческим банкам, 13 августа вырос в десять раз до 680 млн руб. Не помогло.
В пятницу, 14 августа, ряд банков прекратил продажу валюты. В обменных пунктах остальных банков доллары продавались по сверхвысокому курсу — до 8 руб./$. И это несмотря на то, что ЦБ потратил на поддержку рубля еще полмиллиарда долларов.
14 августа информагентства сообщили, что полностью остановил операции банк «Империал». Клиенты СБС-Агро, Мост-банка и многих других крупных банков вдруг обнаружили: чтобы снять деньги с валютных вкладов или даже по карточке, нужно отстоять в очереди, причем только для того, чтобы записаться на получение денег «на следующей неделе». Чуть ли не о каждом крупном банке ходили самые невероятные слухи.
В выходные дни, 15 и 16 августа, участники рынка и вкладчики банков гадали, что же будет дальше и какие потрясения принесет новая неделя. А в понедельник они обнаружили, что проснулись в другой стране. В стране-банкроте.
Смертельный трюк 17 августа 1998 года граждане России пополнили свой словарный запас еще одним иностранным словом — «дефолт». Государство отказалось от выполнения взятых на себя финансовых обязательств. Наступил паралич власти. Обесценилась национальная валюта. Начали рушиться крупнейшие банки.
События развивались следующим образом. 17 августа было обнародовано совместное заявление правительства и Банка России. «В результате ухудшения внешнеэкономической конъюнктуры и неудовлетворительного положения дел с доходами бюджета резко обострилась проблема управления государственным долгом, говорилось в нем.— Расходы по погашению ранее выпущенных государственных бумаг и уплате процентных платежей по ним при низком уровне налоговых поступлений стали непомерным бременем для государственного бюджета. Продолжается сокращение валютных резервов страны, банковская система стала испытывать определенные трудности. В этой ситуации правительство и Банк России считают необходимым принять комплекс мер, направленный на нормализацию финансовой и бюджетной политики».
Меры были следующие. Верхняя граница валютного коридора до конца года была поднята до 9,50 руб., что позволяло провести хоть 50-процентную девальвацию рубля. Были заморожены все выплаты по ГКО/ОФЗ до конца года правительство объявило о намерении переоформить их в новые ценные бумаги. Одновременно правительство и ЦБ ввели 90дневный мораторий на исполнение банками своих обязательств перед иностранцами. Сюда относились и кредиты, и срочные валютные контракты, и обязательства по залоговым операциям.
Сейчас принято ругать решение о дефолте. Однако ясно, что принятые меры сами по себе не были абсолютным злом. Другое дело, что большинство из них явно запоздало, что и обусловило чрезмерную резкость решения. Так, например, разговоры о необходимости девальвации рубля шли с конца 1997 года: было очевидно, что ЦБ не в состоянии обеспечить поддержание курса рубля при низких ценах на нефть и, соответственно, низком уровне валютных поступлений в страну. «С октября 1997 года правительство и Банк России защищают главные достижения экономической политики последних лет — стабильные цены и твердый рубль, а значит, и уровень жизни народа»,— оправдывали свою политику в совместном заявлении правительство и ЦБ.
Проблема, однако, в том, что когда армия пусть отступает, но медленно и осознавая, что делает, у граждан остается надежда на благоприятный исход войны. В этой же «битве за рубль» финансовые власти просто подписали акт о безоговорочной капитуляции. Естественно, у населения это вызвало шок. Особенно если учесть, что даже профессионалы не понимали, что следует делать.
Так, например, 17 августа обменные пункты московского Сбербанка не проводили операций по продаже валюты: все они были закрыты «по техническим причинам» на неопределенное время. То же самое было в питерском Сбербанке. Одновременно Сбербанк Москвы приостановил операции по конвертации безналичных рублей в валюту, заявив, что это «временная мера». И такая политика не удивительна: курс доллара сразу же рванул к верхней границе нового валютного коридора, и что будет с ним дальше, предсказать было практически невозможно.
Дальше события развивались по нарастающей. Финансовый кризис перерос в политический. Если сразу после объявления дефолта президент Борис Ельцин, по информации СМИ, не принял отставки главы ЦБ Сергея Дубинина и министра финансов Михаила Задорнова, явно демонстрируя свою поддержку действиям финансовых властей, то уже через неделю в отставку отправился весь кабинет министров, а в начале сентября ушел в отставку Дубинин. Что вполне логично. 26 августа Россия фактически лишилась валютного рынка: нехватки валютных резервов ЦБ отказался продавать свою валюту и ушел с рынка, после чего торги долларами на ММВБ пришлось прекратить, а в обменных пунктах американская валюта подскочила до 20 руб./$. Товарный рынок отреагировал мгновенно: некоторые продовольственные товары (колбаса, сыр) в тот же день подорожали на 40%. А на следующий день наличный рынок валюты в Москве был практически парализован. В отсутствие биржевого курса банки прекратили как скупку, так и продажу долларов. Поэтому через некоторое время Центробанку пришлось вовсе отменить валютный коридор. С тех пор о нем никто не вспоминал.
Но и возвращение на пост главы правительства Виктора Черномырдина не помогло — Госдума отказалась утверждать его в должности премьера. А заодно начала готовить импичмент президента. «Почти три недели у нас не было правительства. Почти три недели бушевали политические страсти. Тем временем пустели прилавки. Вернулись слова «очередь» и» дефицит». Твердый рубль, которым мы так гордились, полетел вниз» — так описывал ситуацию в телеобращении к нации Борис Ельцин.
Компромисс (если это можно назвать компромиссом) был достигнут только после того, как 11 сентября на пост главы правительства был назначен министр иностранных дел академик Евгений Примаков — бывший член Президентского совета и Совета безопасности СССР, председатель палаты Союза Верховного Совета СССР и, наконец, бывший шеф Службы внешней разведки России. Главой Банка России в тот же день был утвержден бывший глава Госбанка СССР, а позже и российского ЦБ Виктор Геращенко. Пост первого заместителя Примакова получил бывший председатель Госплана СССР Юрий Маслюков.
Словом, ответственными за экономику страны были назначены люди, которые в общественном сознании ассоциировались скорее с социалистическими, нежели рыночными методами управления экономикой. Впрочем, справедливости ради стоит сказать, что ни Примаков, ни тем более Геращенко не предпринимали выраженно радикальных мер, направленных на восстановление советской экономической модели.
Однако некоторое восстановление равновесия в политической сфере не спасло финансовую систему страны. Умерли рынки акций и госбумаг, срочный рынок. Оставшись (по их собственной версии) с большими портфелями никому не нужных госбумаг, один за другим начали рушиться крупнейшие банки. Всего за первый год после августовского кризиса лицензии потеряли свыше 180 банков, среди которых такие известные, как Агропромбанк, Инкомбанк, «Империал», ИнтерТЭКбанк, Мосбизнесбанк, МЕНАТЕП, ОНЭКСИМбанк, Промстройбанк, Токобанк, Уникомбанк, «Юнибест». И если в большинстве случаев частным вкладчикам удалось, пусть часто не полностью и не сразу, вернуть свои деньги, огромное количество предприятий потеряли все. В результате их банкротства десятки тысяч людей остались без зарплаты, а о том, что у большинства других резко упала зарплата (в долларовом выражении), и говорить не приходится.
Именно поэтому, наверное, события августа 1998 года обычно воспринимаются как страшный сон, а не как действия правительства, направленные на оздоровление экономики
Общие поступления в бюджет за первое полугодие 1998 года составили примерно 21 млрд. руб. в месяц, а только расходы на обслуживание внутреннего долга — 20 млрд руб. в месяц.