какое бывает чувство юмора у человека прилагательные
4 типа чувства юмора и что они о тебе говорят
Если ты спросишь у человека, хорошее ли у него чувство юмора, то, скорее всего, услышишь положительный ответ, который будет не так-то просто оспорить. Дело в том, что умение шутить и воспринимать шутки индивидуально, по этой же причине отличная шутка для одного будет казаться убогой и непристойной для другого, и оба будут по-своему правы. Конечно же, есть невыносимые зануды, которых может рассмешить лишь чужая неудача. К счастью, их меньшинство, так что не будем на них заострять внимание.
Зигмунд Фрейд однажды сказал: «Порой сигара – это просто сигара, но шутка не всегда просто шутка». Он подразумевал, что существует несколько разных типов чувства юмора и что они связаны с нашей личностью.
В 2003 году исследователь психологии Род Мартин провел анкетирование, в результате которого выявил четыре типа чувства юмора:
1. Аффилиативное чувство юмора
Свойственно для людей, которые любят рассказывать анекдоты и смешные истории, не оскорбляют других людей. Назовем это юмором ради юмора. Как правило, люди с аффилиативным чувством юмора используют его для укрепления социальных связей, и все их попытки шутить идут от желания наладить общение с другими людьми.
2. Самодеструктивное чувство юмора
Этот тип юмора встречается, когда люди высмеивают свои недостатки для того, чтобы заставить других смеяться. Как правило, шутить подобным образом мы можем лишь в окружении друзей, или же выступая перед большой аудиторией, где целью является увеселение масс. Обычно это стендап.
Кто так шутит:
Те, кто избирают своим фирменным стилем такое чувство юмора, как правило, являются людьми доверчивыми. Они способны образовывать тесные социальные связи. В тот же момент эти личности склонны впадать в депрессию по любому поводу. К тому же у них наблюдаются признаки невротического поведения, отсутствие самоуверенности – это и является причиной того, что они пытаются шутить над собой, получая за счет этого одобрение других.
3. Оптимистичное чувство юмора
Этот тип юмора свойственен для тех людей, которые всегда находятся в хорошем расположении духа. Даже если Ким Чен Ын нажмет на красную кнопку, и в мире воцарится хаос, то эти парни найдут положительную сторону и в этом. Они всегда стремятся видеть во всем хорошее, и их шутки нацелены на всеобщее поднятие настроения.
4. Агрессивное чувство юмора
Агрессивное чувство юмора, иначе говоря черный юморок, характеризуется высмеиванием недостатков других людей, обличая их слабые стороны, ему характерен сарказм. Люди, которые предпочитают манипулировать и управлять другими, часто используют именно черный юмор.
Кто так шутит:
Обычно данным чувством юмора наделены мужчины, в редких случаях – женщины. Люди, предпочитающие шутить именно таким образом, любят критиковать, прикрываясь при этом шутками, зачастую это довольно-таки нервозные личности, которые испытывают некоторые проблемы в общении с людьми. Это является определенным способом ограничения своего круга общения, но важно отметить, что несмотря на весь присущий им цинизм, эти люди трепетно относятся к своим друзьям, которых обычно бывает не так много.
Психолог Ричард Уайзман в своих исследованиях утверждает, что чувство юмора у мужчин и женщин различается. Женщины в два раза больше смеются над мужскими шутками, нежели мужчины – над женскими, но кто бы сомневался. Мужчины больше любят шутить и спокойно относятся к тому, что над ними смеются, в тот же момент женщины зачастую воспринимают шутки в свой адрес очень болезненно.
Возможно, идеальным чувством юмора можно назвать гармоничное сочетание всех четырех типов. Ты должен всегда уметь посмеяться над собой, но в тот же момент чувствовать ту грань, где шутка перерастает в унижение. Хороший анекдот может задать тон общению или снизить градус напряжения. В любом случае жить в современном мире без чувств юмора будет очень непросто – слишком уж он противоречив.
Какое бывает чувство юмора у человека прилагательные
ЮМОР. Английский, безжалостный, беззаботный, беззастенчивый, беззлобный, безобидный, бешеный, благородный, блестящий, вдохновенный, веселый, грубый, грустный, деликатный, добродушный, добрый, едкий, естественный, желчный, живой, жизнеутверждающий, здоровый, злобный, злой, зубоскалистый (разг.), изощренный, изящный, искрящийся, колкий, крепкий, легкий, лукавый, меланхолический, меланхоличный, меткий, милый, мрачный, мужицкий (разг.), мягкий, насмешливый, невинный, незлобливый (устар.), незлобный, незлой, неистощимый, неисчерпаемый, немногословный, неподдельный, пленительный, простодушный, разящий, рафинированный, русский, самобытный, сдержанный, скупой, смелый, сочный, спасительный, спокойный, тонкий, тяжеловесный, убийственный, увесистый, украинский, уничтожающий, унылый, утонченный, хохлацкий (простореч.), черный, чистый, юношеский, юродливый (устар.), юродский, ядовитый, язвительный. Искрометный, убойный, увесистый, цепкий.
Смотреть больше слов в « Словаре эпитетов »
Смотреть что такое ЮМОР в других словарях:
Первоначально на латинском языке слово humor означало жидкость, сок. Другие значения оно получило в связи со средневековой медициной, по которой здоров. смотреть
(англ. humour — нравственное настроение, от лат. humor — жидкость: согласно античному учению о соотношении четырёх телесных жидкостей, определяющем чет. смотреть
юмор м. 1) а) Добродушный смех, незлобивая насмешка. б) Отношение к чему-л., проникнутое таким настроением. 2) а) Прием в произведениях литературы и искусства, основанный на изображении чего-л. в комическом, смешном виде. б) Совокупность художественных произведений, проникнутых таким отношением к действительности.
юмор м.humour чувство юмора — sense of humour
(англ. humour – юмор, нрав, настроение), особый вид комического, такое отношение к предмету изображения, когда внешне комическая трактовка сочетается с. смотреть
ЮМОР (англ. humour — причуда, нрав, настроение, от лат. humor — влага, жидкость: согласно антич. учению о соотношении четырёх «жидкостей» че. смотреть
Ю́МОР (от англ. humour юмор, нрав, настроение, склонность), особый вид комического; отношение сознания к объекту, сочетающее внешне комическую трактовку с внутренней серьезностью. В согласии с этимологией слова, Ю. заведомо «своенравен», личностно обусловлен, отмечен отпечатком «странного» умонастроения самого «юмориста». В отличие от собственно комической трактовки, Ю., рефлектируя, настраивает на более вдумчивое («серьезное») отношение к предмету смеха, на постижение его «правды», несмотря на смешные странности, а потому в противоположность осмеивающим, разрушительным видам смеха на оправдание «чудака».
В целом Ю. стремится в оценке к жизненно сложной, хотя с виду причудливой тотальности, к адекватной личному существу предмета целостности, свободной от односторонностей общепринятых стереотипов. В более глубоком, серьезном аспекте Ю. диалектика фантазии приоткрывает за ничтожным возвышенное, за безумным мудрость, за своенравными странностями подлинную природу вещей, за смешным грустное «сквозь видный миру смех незримые ему слезы» (по словам Н. В. Гоголя). С другой стороны, комически снижая свой предмет, Ю. низводит возвышенное с котурнов.
В зависимости от эмоционального тона и культурного уровня Ю. может быть добродушным, жестоким («черным»), дружеским, тонким, грубым, печальным, трогательным и т. п. «Текучая» природа Ю., «протеическая» (Жан Поль) способность принимать любые формы и тональности, в т. ч. и отвечающие умонастроению любой эпохи, ее историческому «нраву», выражается также в способности сочетаться с любыми иными видами смеха: переходные разновидности иронического, остроумного, сатирического, забавного Ю. Сопоставление с основными непереходными видами комического многое уясняет в своеобразии чистого Ю.
С иронией, не менее сложным видом комического, Ю. сходен и по составу элементов, и по их противоположности, но отличается «правилами» комической игры (тональностью «личины» и «лица»), а также целью, эффектом. В иронии смешное скрывается под маской серьезности с преобладанием отрицательного (насмешливого) отношения к предмету; в Ю. серьезное под маской смешного, обычно с преобладанием положительного («смеющегося») отношения. Сложность иронии, т. о., лишь формальная, ее серьезность мнимая, ее природа чисто артистическая (искусное исполнение). Напротив, сложность Ю. содержательная, его серьезность подлинная, его природа даже в игре скорее «философическая», мировоззренческая. Ю. нередко «играет» на двух равно действительных аспектах человеческой натуры физическом и духовном. Различен поэтому эффект иронии и Ю., когда игра закончена и обнажается внутренний аспект, подлинная цель игры: ирония, порой близкая смеху язвительному, задевает, ранит, оскорбляет не только открывшимся неприглядным содержанием, но и самой формой игры; тогда как Ю. в конечном счете заступается за свой предмет, а его смехом иногда, например в «дружеском» Ю., «стыдливо» прикрывается восхищение, даже прославление. Колоритом Ю. художники нового времени часто пользуются во избежание ходульности или односторонности для изображения наиболее благородных героев, а также идеальных натур «простых людей», национально или социально характерных (В. Скотт, А. С. Пушкин).
Остроумие комическое в интеллектуальной сфере основано на игре слов, понятий, фактов, по сути своей далеких, но по ассоциации либо по словесному звучанию сближенных. Остроумие это «играющее суждение»; роль аргументации при этом играет комический эффект от неожиданного сближения вопреки общепринятым представлениям понятий, которые сами по себе необязательно смешны. В Ю. же, напротив, за внешним, самим по себе комичным, интуитивно постигается внутреннее того же самого предмета, два его аспекта, например чувственный, зримый и духовный, умопостигаемый. В романе М. де Сервантеса долговязый, тощий Дон Кихот, мчащийся на костлявом Россинанте, а за ним плетущийся на осле коренастый, толстопузый Санчо каждый образ в обоих аспектах сам по себе и как взаимно связанная, целостная «донкихотская» пара, и как странствующая («за идеалом») пара на фоне косной, «неподвижной» действительности Испании, во всех этих планах два аспекта все того же целостного образа, все та же ситуация непрактичного духа и бездуховной практики. Остроумие стилистически часто вырастает из сравнения (сопоставления различного), а Ю. из метафоры, нередко даже «реализованной метафоры» (материализация духовного). В остроумии пленяет оригинальность и меткость соединения далекого и разнородного, в Ю. загадочная странность самого предмета, причудливость органического единства противоположного и все же нерасторжимого.
Отношение Ю. к сатире определяется уже тем, что источником сатирического смеха служат пороки, недостатки как таковые, а Ю. исходит из той истины, что наши недостатки и слабости это чаще всего продолжение, утрировка или изнанка наших же достоинств. Сатира, в отличие от близкой ей по существу иронии, открыто разоблачая объект, откровенна в своих целях, тенденциозна, тогда как серьезная цель Ю., глубже залегая в структуре образа, более или менее скрыта за смеховым аспектом. Бескомпромиссно требовательная позиция сатирика ставит его во внешнее, отчужденное, враждебное положение к объекту; более интимное, фамильярно близкое отношение юмориста (который «входит в положение» предмета его смеха) тяготеет к снисходительности, вплоть до резиньяции перед природой вещей, перед необходимостью. Но именно великим сатирикам (Ф. Кеведо-и-Вильегос, Дж. Свифт, М. Е. Салтыков-Щедрин), пребывающим в глубоком, нередко близком к трагизму разладе с состоянием жизни, часто свойственно причудливо перемешивать гневную серьезность (социально и культурно значительное) с абсурдно-«игровым», как бы шутливо незначительным (персонаж с «фаршированной головой» у Салтыкова-Щедрина): восстанавливающая бодрость «анестезия» смехом и игрой, некое «ряжение» сатиры под забавный Ю., широко представленное и в современной литературе (Г. Грасс, Ф. Рот, Н. Уэст).
Это возможно потому, что, подобно иронии, остроумию, сатире, Ю. принимает в обиходных («непринципиальных») проявлениях форму благодушно забавного смеха, в котором вместе с измельчанием содержания различия между основными видами комического, как и между двумя аспектами Ю., сглаживаются. Но именно в этом скромном, низшем виде комического, благожелательного к предмету смеха и терпимом к чужому нраву, к чужим слабостям, в этом непретенциозном и важном для культурного обихода добродушном Ю. выступает общая (синкретичная) природа смеха во всех его видах, смутно (в незначительном виде) проступают единые, извечные его корни.
Исторически Ю. выступает как личностный преемник безличного древнейшего типа комического всенародного обрядово-игрового и праздничного смеха (см. Карнавализация). Жизнь преломляется в Ю. через «личное усмотрение», центробежно («эксцентрично») уклоняясь от официальных или обезличенных стереотипов представлений и поведения. Сфера Ю., в отличие от архаичного смеха, это личностное начало в субъекте смеха, предмете смеха, критериях оценки. Если коллективное празднество поглощает, уподобляет каждого всем, интегрирует (клич карнавала: «делайте, как мы, как все»), то Ю. дифференцирует, выделяет «я» из всех, даже когда оригинал «чудак» (например, Дон Кихот) подвизается для всех, вплоть до самопожертвования ради всех. В Ю. «мнение» перестает быть мнимым, недействительным, несерьезным взглядом на вещи, каким оно представляется сознанию безличному (традиционно-патриархальному или «омассовленному»), и, напротив, выступает единственно живой, единственно реальной и убедительной формой собственного (самостоятельного) постижения жизни человеком. Трактуя вещи серьезно, но с виду аргументируя комически, «своенравно», апеллируя не отдельно к разуму или чувству, а к целостному сознанию, Ю. как бы исходит из того постулата, что в отвлеченной от субъекта, в безличной форме убеждение никого другого не убеждает: идея без «лица» не живет, «не доходит», не эффективна. Личностной природой Ю. объясняется то, что, в отличие от других форм комического, теоретическая разработка которых восходит еще к Древнему Востоку и античности, Ю. привлек внимание эстетиков поздно с XVIII в.
Для культур до нового времени Ю., как правило, не характерен и встречается, знаменуя формирование личности, лишь на периферии морального и религиозного сознания как оппозиция нигилистическая, иррационалистическая, мистическая или шутовская господствующим канонам: античные анекдоты о киниках (особенно о Диогене), позднесредневековые легенды «о нищих духом», «безумно мудрые» и смелые выходки юродивых в Древней Руси, поэзия деклассированных кругов (лирика Ф. Вийона). Первые литературные образцы универсального смеха, близкого Ю., принадлежат эпохе Возрождения в связи с новым пониманием личности и природы, причем генетическая связь с архаичным смехом в них еще достаточно наглядна («Похвала Глупости» Эразма Роттердамского, «Гаргантюа и Пантагрюэль» Ф. Рабле, комедии У. Шекспира, образ Фальстафа и «фальстафовский фон» его исторических драм). Первый законченный образец Ю. «Дон Кихот» Сервантеса, отправная точка для последующей эволюции Ю. в литературах нового времени.
Отстаивание «естественных» личных прав и «поэтизация прозы» частной жизни в век Просвещения ознаменованы расцветом Ю.: «философский роман» Вольтера и Д. Дидро, «Годы учения Вильгельма Майстера» И. В. Гёте, романы Жан Поля и вершина Ю. в XVIII в. проза Л. Стерна. Своеобразной разновидностью субъективного Ю. оказывается «романтическая ирония» (особенно в двойном плане повествования Э. Т. А. Гофмана). Наиболее влиятельным оказался и в XIX в. Ю. английского романа: объективный Ю. исторического колорита национальных характеров и страстей у В. Скотта, социально заостренный Ю. величайшего юмориста, но и сатирика Ч. Диккенса.
Многочисленны разновидности Ю. в литературе XX в. от традиционных, восходящих к литературе Возрождения и национально характерных (санчопансовский образ «бравого солдата Швейка» Я. Гашека, раблезианский «Кола Брюньон» Р. Роллана) до «авангардистских» (в сюрреализме, «комедии абсурда» см. Абсурда драма).
В русской литературе XIX в. многообразен и в высшей степени самобытен юмор Гоголя (от народно-праздничного смеха «Вечеров на хуторе » И «героического» Ю. «Тараса Бульбы» до причудливого гротеска «Носа», идиллического Ю. «Старосветских помещиков» и грустного Ю. «Шинели»). Ю. в различных функциях и оттенках присущ Ф. М. Достоевскому, А. Н. Островскому. Ю. пронизаны рассказы и пьесы А. П. Чехова. Замечательные образцы различных видов юмористического смеха в советской литературе: у А. Т. Твардовского и М. А. Шолохова комическое восходит к обрядово-игровому, народно-праздничному смеху, Ю. же в более строгом значении присущ М. М. Зощенко, А. П. Платонову, М. А. Булгакову; В. М. Шукшину.
(от лат. humor влага, жидкость) разновидность переживания, предполагающего смешение серьезного и комического, при особом преобладании положительного момента последнего. В отличие от иронии, сатиры или остроты, интеллектуальных по своей сущности, Ю. является проявлением всего душевного склада человека. Особенностью Ю. в противоположность другим разновидностям комического, склонным к усмотрению и высмеиванию несоответствия между претензией явления и его действительным содержанием, низводящим его к ничтожному, Ю. может демонстрировать видение возвышенного в малом или нисхождение к несовершенному. Действие иронии или сатиры направлено на вскрытие ничтожного за мнимой претенциозностью; действие Ю. обратное: оно раскрывает правомерность того, что на первый взгляд представляется смешным. В этом обнаруживается его пафос принятия мира во всей полноте, в то время как в иронии происходит отторжение мира. Классическое представление о Ю. складывается в XVIII в. Тогда же происходит и обретение им категориального статуса. Первую детальную разработку понятие Ю. получает в эпоху романтизма у Ж. П. Рихтера, который увидел в нем такую форму комического, в которой отражается связь бесконечного мира идей и конечной действительности явлений, т. о., что в юмористической улыбке или смехе содержится и скорбь и величие. Ю. в эстетике Гегеля связан с разложением заключительной, *романтической* формы искусства. Он различает *субъективный юмор* и *объективный юмор*. Первый представляет собой ассоциативную игру художественной фантазии и сопоставим с критикуемой им иронией. Второй противоположен ему и соответствует внутреннему движению духа, всецело отдающегося своему предмету. Согласно Шопенгауэру, причина Ю. лежит в вечном столкновении возвышенного умонастроения с чуждым ему низменным миром. При рассмотрении одного через другое открывается двойное несоответствие, которое порождает Ю. как впечатление намеренно смешного, через которое просматривает серьезное. По Кьеркегору, Ю. возникает в момент преодоления трагического, на переходе личности от *этической* к *религиозной* стадии существования. Ю. способен примирить человека с *болью*, от которой на этической стадии пыталось абстрагироваться *отчаяние*. Согласно датскому философу, *непосредственный* человек человек, лишенный всякой рефлексии, оказавшись в состоянии отчаяния, может быть беспредельно комичен. Ибо, попав в это состояние, он не желает быть собою или еще хуже желает быть другим. Непосредственность в основе своей не осознает себя и не имеет никакого Я. *Как же тогда она могла бы узнать себя?* Поэтому ее стремления оборачиваются бурлеском. Человек непосредственности, отчаиваясь, *помогает* себе особым образом желая быть другим. В час отчаяния его первое желание оказаться в прошлом или стать другим. Такой человек беспредельно комичен. Когда же непосредственное смешано с некоторой долей рефлексии о самом себе, отчаяние несколько видоизменяется. Продвижение вперед по сравнению с чисто непосредственным здесь состоит в том, что отчаяние уже не является просто пассивным подчинением внешним причинам, но в определенной степени личным усилием. Здесь действительно имеется некоторая степень внутренней рефлексии, а стало быть, и возращения к Я. Психоанализ рассматривает Ю. с позиции экономической и защитной функций человеческой психики. Вначале Фрейд раскрывал Ю. только с психоэкономической т. зр. (1905 г.). Он выявил источник удовольствия от Ю. и показал, что его привлекательность вытекает из сокращения затрат на эмоции. Сущность Ю. состоит в ослаблении аффектов, к которым человека как бы подталкивает ситуация, и он шуткой отделывается от возможности проявления чувств. Позднее, в 1925 г., Фрейд формулирует еще одну особенность Ю., находя в нем не только нечто освобождающее, но и нечто грандиозное и воодушевляющее. Грандиозное состоит в торжестве нарциссизма, в котором утверждается неприкосновенность личности. Я отказывается нести урон под влиянием реальности, принуждающей к страданию, при этом оно настаивает, что потрясения внешнего мира не в состоянии затронуть его, более того, демонстрирует, что они всего лишь повод получить удовольствие. Согласно Фрейду, это Я не элементарно, а включает как в свое ядро особую инстанцию Сверх-Я, с которым иногда сливается, так что мы не в состоянии различить их. Сверх-Я, по своему происхождению, наследник родительской инстанции, часто держит Я в строгой зависимости, на самом деле обращается с ним, как некогда родители. Т. о. получается динамическое объяснение юмористической установки. Ее суть предполагается в том, что личность юмориста сняла психический акцент со своего Я и перенесла его на свое Сверх-Я. Этому весьма увеличившемуся Сверх-Я Я может теперь показаться крошечным, любые его интересы ничтожными, а при таком новом распределении энергии Сверх-Я должно легко удасться подавление возможных реакций Я. Неклассический способ описания Ю. мы находим у Батая и Деррида. Они усматривают комический эффект в гегелевской диалектике господина и раба, а вслед за нею смысла, дискурса и истории в целом. Батай обращает внимание на абсолютную привилегию раба, ибо истина господина заключена в рабе, а раб, ставший господином, остается *вытесненным* рабом. Только через опосредование рабским сознанием в движении признания господин соответствует себе и образуется самосознание; но в то же время оно образуется через опосредование вещью. Для раба вещь есть прежде всего сущность, которую он может отрицать только *обрабатывая* ее; так он стопорит свое вожделение и откладывает исчезновение вещи. Сохранять жизнь, удерживаться в ней, трудиться и отсрочивать наслаждение таково рабское условие господства и всей истории, которую оно делает возможной. Независимость самосознания становится смешной в тот момент, когда она освобождается, закабаляя себя, когда она вступает в работу, т. е. диалектику. Только смех не укладывается в диалектику. Он раздается лишь в миг отказа от смысла. Действие смеха раскрывает различие между господством и суверенностью. Смех, конституирующий суверенность, не является отрицающим, ибо суверенность также нуждается в жизни. Смешно именно закабаление очевидностью смысла. Абсолютная комичность, согласно Деррида, это тоска перед лицом безвозмездной растраты, перед лицом абсолютного жертвования смыслом. Согласно Делезу, Ю. совершается на уровне чистого события или *поверхности* в соразмерном действии друг на друга нонсенса и смысла. Он противопоставляет Ю. разным видам иронии сократической, классической и романтической. Ирония осуществляет себя или в соразмерности бытия и индивидуальности, или в соразмерности Я и представления. В Ю. происходит *сниз-хождение* до мира и его принятие. Это жест *теплоты*, тогда как ирония своим отрицающим действием интеллектуальной *высоты* являет жест *холода*. Первым, кто испытал действие Ю., его двойное устранение высоты и глубины ради *поверхности*, полагает Делез, был мудрец-стоик. Действуя на *поверхности*, мудрец открывает объекты-события, коммуницирующие в пустоте, образующей их субстанцию. Событий здесь возможно как тождество формы и пустоты, где оно не объект обозначения, а скорее, объект выражения. Оно не настоящее, а всегда либо то, что уже в прошлом, либо то, что вот-вот произойдет. (Как говорил Хрисипп: *Чего ты не потерял, то ты имеешь. Рогов ты не потерял, стало быть ты рогат*.) Отсутствие и отрицание уже не выражают ничего негативного, но высвобождают чистое выражаемое с его двумя неравными половинами. Одной половине всегда недостает другой, поскольку она перевешивает именно в силу собственной ущербности. Пронизывая отмененные значения и утраченные положения вещей, пустота становится местом смысла события, гармонично уравновешенного своим нонсенсом, местом, где место только и имеет место. Здесь начинает говорить уже не индивидуальное или личность, но само основание, сводящее на нет первые два. С. А. Азаренко. смотреть
ЮМОР — латинское humor, немецкое humór, французское l’humeur обозначало жидкость и в старинной медицине обозначало четыре главных влажности организ. смотреть
ЮМОР(англ. humor). 1) с XVI-XVIII столетья, означало темперамент. 2) с конца XVIII стол., означает направление в литературе, которое состоит в добродуш. смотреть
англ. humour – юмор, нрав, настроение), особый вид комического, такое отношение к предмету изображения, когда внешне комическая трактовка сочетается с внутренней серьезностью. Например, юмористический рассказ А. П. Чехова «Смерть чиновника» содержит не только насмешку над Червяковым, над его опасениями и попытками извиниться, но и подводит читателя к мысли о трагизме судьбы этого человека, о его жалкости и ничтожности, в которых виноваты и окружающее его общество, и он сам. Юмор открывает истинную природу вещей, сущность явлений оказывается противоположна внешнему выражению: безумное оборачивается мудрым, ничтожное становится возвышенным. Своеобразие юмора выявляется в сопоставлении его с другими видами комического. В отличие от иронии, юмор скрывает не смешное под маской серьезного, а серьезное под маской смешного. Цель иронии – высмеять, она обидна, задевает того, на кого направлена; юмор более сложен. Так, в романе А. С. Пушкина «Евгений Онегин» есть и юмор, и ирония. Образец иронии – насмешка над устоями светского общества: Блажен, кто смолоду был молод, Блажен, кто вовремя созрел, Кто постепенно жизни холод С летами вытерпеть сумел; Кто странным снам не предавался, Кто черни светской не чуждался, Кто в двадцать лет был франт иль хват, А в тридцать выгодно женат; Кто в пятьдесят освободился От частных и других долгов, Кто славы, счастья и чинов Спокойно в очередь добился, О ком твердили целый век: N.N. прекрасный человек. Более мягкий и дружественный, юмор проявляется там, где автор говорит о любимых им героях: Онегине, Ленском, Татьяне: В свою деревню в ту же пору Помещик новый прискакал И столь же строгому разбору В соседстве повод подавал. По имени Владимир Ленский, С душою прямо геттингенской, Красавец, в полном цвете лет, Поклонник Канта и поэт. Он из Германии туманной Привез учености плоды: Вольнолюбивые мечты, Дух пылкий и довольно странный, Всегда восторженную речь И кудри черные до плеч. Остроумие как вид комического основано на игре слов, неожиданном сближении понятий. Образец остроумия – известный анекдот о А. С. Пушкине, которому на одном из вечеров какой-то юноша, решив, что Пушкин пьян, заметил: «Что, Александр Сергеевич, у вас, кажется, мальчики в глазах?» – «И самые глупые», – ответил Пушкин. Юмор, в отличие от остроумия, не предполагает наличия двух сущностей, он изначально обращается к одному объекту, но видит в нем две противоположные и нерасторжимо связанные стороны: так, одновременно и смешон и трогателен Максим Максимыч в «Герое нашего времени» М. Ю. Лермонтова. Сатира описывает пороки и недостатки, стараясь их исправить, а юмор видит в недостатках продолжение достоинств, а в достоинствах – продолжение недостатков. Например, обличение Н. В. Гоголем российской действительности в пьесе «Ревизор» и поэме «Мертвые души» – сатирическое, т. к. автор безжалостно высмеивает глупость и продажность чиновников, их страх перед вышестоящим начальством, косность помещиков и т. д. Но в его повести «Старосветские помещики» описание привычек, пристрастий, распорядка дня Афанасия Ивановича и Пульхерии Ивановны дано с мягким юмором, представляет смешную и в то же время идиллическую картину. Юмор не жесток, он терпим к чужим порокам и слабостям, в отличие от сатиры. Юмор сложен для исследования, т. к. он часто соединяется с другими видами комического. Кроме того, в обиходном употреблении термин «юмор» означает «смешное» вообще. Образцами чистого юмора в литературе считаются, например, романы М. де Сервантеса «Дон Кихот» и Я. Гашека «Похождения бравого солдата Швейка»: их главные герои вызывают смех, постоянно попадают в нелепые ситуации, но вызывают уважение своим отношением к жизни, внутренним миром. Возникновение юмора связывают с обрядово-игровым, праздничным смехом – на празднике всем весело, всем смешно, и никто не обижается, если над ним посмеются. Довольно долго юмор стоял в оппозиции к обществу и официальной культуре. Общество признавало сатиру на врага и каламбурное остроумие, но не юмор. Юмор зарождался в выходках Диогена: например, когда Александр Македонский сказал ему: «Я могу сделать для тебя все, чего ты ни пожелаешь», Диоген ответил: «Отойди и не закрывай мне солнце». Стихия юмора растет и ширится вместе с подъемом личностного начала, т. к. юмор всегда индивидуален, он предполагает субъективное мнение того, кто смеется, его собственную оценку событий. Стихия юмора выделяется в литературе достаточно поздно. смотреть
(англ. humour причуда, нрав, настроение, от лат. humor влага, жидкость: согласно антич. учению о соотношении четырёх «жидкостей» человеч. тела, определяющем четыре темперамента, или характера), особый вид комического, переживание противоречивости явлений, соединяющее серьёзное и смешное и характеризующееся преобладанием позитивного момента в смешном. Как форма переживания Ю., в отличие от иронии и остроумия, интеллектуальных по своей природе, относится не только к сфере сознания, но ко всему душевному строю человека, выступает как свойство его характера. Своеобразие Ю. связано с тем, что в противоположность др. формам комического, исходящим из интеллектуально постигаемого несоответствия между претензией явления и его действит. сущностью, сводящим мнимо значительное к ничтожному, Ю. предполагает умение увидеть возвышенное в ограниченном и малом, значительное в смешном и несовершенном. Если ирония обнаруживает за видимой серьёзностью ничтожное или смешное, то Ю., наоборот, раскрывает серьёзность и значительность того, что кажется смешным. В истории эстетики неоднократно отмечался «субъективный» характер Ю. в противоположность «объективному» характеру др. форм комического. Действительно, в Ю. смеющийся не отделяет себя от смешного как чего-то чуждого и враждебного ему (как в иронии, сатире, остроте и т. п.), но скорее отождествляет себя с ним. Внутр. участие в том, что представляется смешным, специфич. черта Ю. В нём нет той конвульсивной напряжённости отталкивания, к-рая характеризует др. виды смеха: внеш. выражением Ю. является скорее улыбка, чем собственно смех. Смех в Ю. не носит уничтожающего или амбивалентного характера: это не осмеяние, свойственное сатире, не релятивистич. парение иронии, а примиряющая улыбка, часто улыбка «сквозь слезы» (Жан Поль Рихтер), выражающая внутр. принятие мира, несмотря на все его несовершенства. Значение филос.-эстетич. категории Ю. получил в 18 в. Теория Ю. была подробно разработана в зстетике романтизма, прежде всего Жан Поль Рихтером, к-рый видел в Ю. специфически «романтич.» форму комического, выражающую контраст между бесконечной идеей и конечным миром явлений. Согласно Жан Полю, Ю. это возвышенное «наизнанку», он соразмеряет и связывает бесконечное с малым; в юмористич. смехе содержится и скорбь, и величие. Ю. универсален это взгляд на мир в целом, а не отд. его явления, и субъективен это рефлексия субъекта, способного поставить себя на место комич. объекта и приложить к себе мерку идеала. Зольгер рассматривает Ю. как двойственное чувство величия и несовершенства бытия, отмечая взаимную связь трагического и комического в юморе. Шопенгауэр видит источник Ю. в конфликте возвышенного умонастроения с чужеродным ему низменным миром: при попытке мыслить одно через другое обнаруживается двойное несоответствие и возникает Ю. впечатление намеренно смешного, через к-рое просвечивает серьёзное. Кьеркегор связывает Ю. с преодолением трагического и переходом личности от «этической» к «религиозной» стадии: Ю. примиряет с «болью», от к-рой на этич. стадии пыталось абстрагироваться «отчаяние». В эстетике Гегеля Ю. связывается с заключит. стадией художеств. развития (разложением последней, «романтич.» формы иск-ва). Характеризуя «субъективный Ю.» как произвольную ассоциативную игру художеств.фантазии, Гегель но существу отождествляет его с критикуемой им романтич. иронией и противопоставляет ему «объективный Ю.» как внутр. движение духа, всецело отдающегося своему предмету. Гегельянец Ф. Т. Фишер, подчёркивая «примиряющую» функцию Ю., видит в нём «абсолютную» форму комического. Для эстетики 2-й пол. 19 нач. 20 вв. характерно это гипостазирование Ю. как «эстетич. формы метафизического» (Ю. Банзен), как «самой глубокой» формы комического, приближающейся к трагическому (И. Фолькельт), или даже как единственно эстетической формы смешного (К. Грос и особенно Т. Липпс) и т. д. В сов. эстетике Ю. рассматривается в его общественноисторич. обусловленности: вычленение Ю. из безличного древнейшего типа комического, становление и развитие его в культуре нового времени начиная с эпохи Возрождения и т. д. смотреть
ю́мор сущ., м., употр. сравн. часто Морфология: (нет) чего? ю́мора, чему? ю́мору, (вижу) что? ю́мор, чем? ю́мором, о чём? о ю́море 1. Юмор — это спо. смотреть
(англ. humour — причуда, нрав, настроение) — особый вид комического; специфическое переживание противоречивости воспринимаемого объекта, в эстетической оценке к-рого сочетается серьезное и смешное при преобладании позитивного момента в смешном. Как форма эстетического переживания (Чувство эстетическое), Ю., в отличие от иронии и остроумия, интеллектуальных по своей природе, относится ко всему душевному строю человека, выступает как свойство его характера. Своеобразие Ю. связано с тем, что в противоположность др. формам комического, исходящим из интеллектуально постигаемого несоответствия между притязаниями к.-л. явления на значительность и его действительной ничтожной сущностью, Ю. предполагает умение увидеть возвышенное в ограниченном и малом, значительное в смешном и несовершенном. Если ирония обнаруживает за видимой серьезностью ничтожное или смешное, то Ю., наоборот, раскрывает серьезность и значительность того, что кажется смешным. В истории эстетики отмечались «субъективный» характер Ю., его личностная обусловленность, когда смеющийся не отделяет себя от смешного как чего-то чуждого и враждебного (в этом смысле Ю. противостоит иронии, сатире, остроте и т. п.). Внутреннее участие в том, что представляется смешным,— специфика Ю. В нем нет такой конвульсивной напряженности отталкивания, к-рая характеризует др. виды смеха: внешним выражением Ю. является скорее улыбка, чем собственно смех. Это не осмеяние, свойственное сатире, не релятивистское парение иронии, а примиряющая улыбка, часто улыбка «сквозь слезы», выражающая внутреннее принятие мира, несмотря на все его несовершенства. Значение философско-эстетической категории Юполучил в XVIII в. Теория Ю. была подробно разработана в эстетике романтизма. прежде всего Жан Полем, к-рый видел в Ю. специфически «романтическую» форму комического. Согласно Жан Полю, Ю.— это возвышенное «наизнанку», он соразмеряет и связывает бесконечное с малым; в юмористическом смехе содержится и скорбь, и величие. Ю. универсален — это взгляд на мир в целом, а не на отдельные его явления — и субъективен — это рефлексия субъекта, способного поставить себя на место комического объекта и приложить к себе мерку идеала. К. В. Золь-гер рассматривает Ю. как двойственное чувство величия и несовершенства бытия, отмечая взаимную связь трагического и комического в Ю. В эстетике Гегеля Ю. связывается с заключительной стадией худож. развития; «субъективный Ю.» как произвольная ассоциативная игра худож. фантазии, по существу, отождествляется Гегелем с критикуемой им романтической иронией. Суммируя эти и др.трактовки и определения Ю., можно их выразить в краткой формуле: Ю.— это субъективная копия объективного комизма. Как форма эстетического чувства, духовная способность человека понимать комическое, в нетеоретической форме схватывать противоречия бытия, Ю. предполагает высокие эстетические идеалы, иначе неизбежно он девальвируется, теряет свой очищающий эффект (Катарсис), превращаясь в цинизм, пошлость, скабрезность. Не случайно классики мирового иск-ва — У. Шекспир, Ч. Диккенс, А. П. Чехов, К. Чапек, Ч. Чаплин и др.— нередко использовали свойственный Ю. дружелюбный смех для выражения сущности положительных героев, раскрытия за внешней комедийностью прекрасного, гуманистического начала в человеке. смотреть