alfonsina y el mar история песни
LiveInternetLiveInternet
—Метки
—Рубрики
—Музыка
—Поиск по дневнику
—Подписка по e-mail
История песни «Alfonsina Y El Mar «.
История песни «Alfonsina Y El Mar «.
На мягком песке, омываемом морем,
Ее маленький след не возращается,
Путь лишь из боли и молчания
Идет в глубину воды,
Путь, полный немой боли, достиг морской пены.
Лишь только Бог знает, какая тоска одолевала тебя,
Какая застарелая боль заставила умолкнуть твой голос,
Чтобы убаюкать тебя
Песней морских улиток.
Песня, которую поет на темном морском дне
Улитка.
Ты уходишь, Альфонсина, вместе со своим одиночеством,
Какие новые стихи ты отправилась искать?
Древний голос ветра и песка
Встревожил твою душу и привел тебя сюда,
И ты уходишь туда, как во сне,
Спящая Альфонсина, накрытая морем.
Пять сирен будут тебя вести
По дорогам из водорослей и кораллов,
И светящиеся морские коньки
Закружатся вокруг тебя,
А морские обитатели будут играть
Вскоре рядом с тобой.
Приглуши мне немного свет,
Пусть лодка спокойно спит,
А если он позовет, скажи, что меня нет,
Скажи, что Альфонсина не вернется.
И если он позовет, никогда не говори, что я здесь,
Скажи, что я ушла.
Новое и интересное / Nuevo e interesante
Дуэт Рафаэля и Лусиано Перейра с диска «6.0»
Совсем недавно Рафаэль принимал участие в аргентинской программе «La peña de Morfi» на телеканале Telefe. Там же также приглашённым гостем был и Лусиано Перейра, молодой певец, составивший компанию Рафаэлю в чудесной песне «Alfonsina y el mar», записанной на диске «6.0».
Памятник в Мар дель Плата, 1942 год.
Песня «Alfonsina y el mar» написана в стиле аргентинской самбы, которая отличается от традиционной бразильской своей лиричностью, нежностью, романтизмом. Авторы, композитор Ариэль Рамирес и поэт Феликс Луна (Ariel Ramirez и Felix Luna), сочинили её в 1969 году, Рамирес включил песню в цикл «Аргентинские женщины», куда входило ещё 7 произведений. Но только «Альфонсина и море» стала наиболее известной. Тогда же в 1969 году её впервые исполнила Мерседес Соса (Mercedes Sosa), с которой был знаком и Рафаэль. Позже эту композицию также исполняли многие артисты, и сама Мерседес Соса переиздавала её в своих альбомах.
https://www.youtube.com/channel/My-Raphael
Alfonsina y el mar
Por la blanda arena que lame el mar
su pequeña huella no vuelve más,
un sendero solo de pena y silencio llegó
hasta el agua profunda.
Un sendero solo de penas mudas llegó
hasta la espuma.
Sabe Dios qué angustia te acompañó
qué dolores viejos calló tu voz
para recostarte arrullada en el canto
de las caracolas marinas.
La canción que canta en el fondo oscuro
del mar la caracola.
Te vas Alfonsina con tu soledad,
¿qué poemas nuevos fuiste a buscar?
Una voz antigua de viento y de sal
te requiebra el alma
y la está llevando
y te vas hacia allá como en sueños,
dormida, Alfonsina, vestida de mar.
Cinco sirenitas te llevarán
por caminos de algas y de coral
y fosforescentes caballos marinos harán
una ronda a tu lado.
Y los habitantes del agua van a jugar
pronto a tu lado.
Bájame la lámpara un poco más,
déjame que duerma, nodriza, en paz
y si llama él no le digas que estoy
dile que Alfonsina no vuelve.
Y si llama él no le digas nunca que estoy,
di que me he ido.
Te vas Alfonsina con tu soledad,
¿qué poemas nuevos fuiste a buscar?
Una voz antigua de viento y de sal
te requiebra el alma
y la está llevando
y te vas hacia allá como en sueños,
dormida, Alfonsina, vestida de mar.
Неприметный пляж в городке морском,
След твой у воды занесен песком
На тропинке боли и тайны, что молча вела
Прямо в эти глубины.
На тропинке боли немой и тоски, что вела
В волны морские.
Богу лишь известно, какая боль
Заглушила голос прекрасный твой,
Чтобы укачать-убаюкать тебя навсегда
Этой песнею моря,
Что поют ракушки тихонько у самого дна
С галькой морскою.
Унесешь с собой ты свою печаль
И свои стихи в незнакомый край.
Древний голос ветра и моря зовет,
Растревожив душу,
И ты идешь послушно,
Ты уходишь туда, как во сне.
Засыпай, Альфонсина, укрыта волной.
Поведут русалки тебя на бал,
Где морские звёзды и где коралл,
И коньки морские, мерцая, ведут хоровод
В волнах прибоя.
И все обитатели моря станут играть
Рядом с тобою.
Приглуши-ка, няня, немного свет,
Не мешай уснуть, не тревожь мой сон.
А если позовёт он, скажи – меня нет,
Не придет Альфонсина.
Если позовет он, скажи, что ее больше нет,
Что ушла, нас покинув.
Унесешь с собой ты свою печаль
И свои стихи в незнакомый край.
Древний голос ветра и моря зовет,
Растревожив душу,
И ты идешь послушно,
Ты уходишь туда, как во сне.
Засыпай, Альфонсина, укрыта волной.
Альфонсина Сторни.
Этот пост я хочу посвятить одной из известнейших поэтесс Латинской Америки Альфонсине Сторни.
Я узнала об Альфонсине, благодаря красивой и печальной песне «Alfonsina y el mar», посвященной поэтессе, и написанной уже после ее смерти.
Детство.
Альфонсина Сторни родилась в семье предпринимателей в 1892 году в Сала-Каприаска (Швейцария). Её родители, Альфонсо Сторни и Полина Мартиньони, были итальянцами. В 1880 году вместе со старшими родственниками они приехали в Аргентину из Швейцарии и в городе Сан-Хуан основали пивоваренный завод. Десять лет спустя марка пива «Альпы» от Сторни и К ° станет известной во всём регионе.
Незадолго до рождения третьей дочери Альфонсо и Полина отделяются от родственников, уезжают назад, в Швейцарию и поселяются в окрестностях города Лугано. В мае 1892 года появляется девочка, которую отец называет Альфонсиной. Возможно, отчаявшись стать отцом сына, он дал своё имя дочери.
Паулина, мать поэтессы писала, что в детском саду её запомнили, как девочку, которая задавала много вопросов, много думала и врала. Точнее, фантазировала. Она придумывала бесконечные пожары, грабежи, преступления, о которых не писали в газетах, а один раз даже пригласила воспитателей за город в гости на семейную виллу, которой у семьи Сторни, разумеется, не было.
Своё первое стихотворение она написала в 12 лет. В нём говорилось о том, как ночью на кладбище она разговаривает с умершими родственниками о своей смерти. Альфонсина записала стихотворение на листке бумаги, сложила его и оставила под лампой, чтобы мама утром могла его прочитать. Результат первого поэтического опыта был довольно болезненным. Утром опус был прочитан и оценен. Несколько увесистых материнских пощёчин должны были убедить дочь в том, что жизнь сладка. С тех пор, вспоминала поэтесса, карманы её фартуков и корсажи были полны исписанных бумажек с набросками стихов.
В 1907 году Альфонсина примкнула к странствующей театральной труппе, с которой путешествовала по всей стране. В театре она сыграла несколько ролей, в частности в спектаклях по пьесам Генрика Ибсена, Бенито Переса Гальдоса, Флоренсио Санчеса.
Вернувшись в Росарио, Альфонсина выучилась на учительницу начальных классов, а также сотрудничала с местными журналами Mundo Rosarino, Monos y Monadas и Mundo Argentino.
После краткого романа с местным журналистом, женатым мужчиной и отцом троих детей, который был на 24 года старше её, Альфонсина забеременела. Чтобы избежать скандала, молодая женщина садится на поезд, едет в Буэнос-Айрес и там начинает новую жизнь. В апреле 1912 года двадцатилетняя Альфонсина родила сына Алехандро. С этого момента и до самой своей смерти она будет жить как мать-одиночка, игнорируя лицемерные моральные предрассудки тогдашнего общества.
В 1916 году Альфонсина Сторни выпустила свою первую книгу стихов «La inquietud del rosal» («Трепет роз»), в которой описывала свою жизнь матери-одиночки и свои женские желания. Книгу удалось напечатать с большим трудом. Издатель запросил 500 песо за 500 экземпляров, которые поэтесса так и не смогла оплатить полностью. Расходилась книга плохо. В мире, где она жила, буйным цветом цвёл мачизм. На первом месте всегда были желания мужчин и их приоритеты, а женщина рассматривалась всего лишь как придаток мужчины, как его служанка и вообще нечто второсортное. Поэтому стихи Сторни сочли безнравственными. Это неслыханно! Женщина публично заявляет что родила, не будучи замужем и не видит в этом ничего плохого! Она пытается быть экономически независимой! Да ещё пишет о каких-то своих эротических желаниях!
Эти идеи сейчас кажутся вполне заурядными, но в 20-е годы в испанской Америке они были совершенно новыми и воспринимались по-разному. Не было единства даже среди женщин. Одни восхищались Альфонсиной и поддерживали её, другие считали её опасной.
В это десятилетие поэтесса много работает. Она публикует новые сборники стихов и читает лекции. Преподаёт сначала в колледже, в школе для детей со слабым здоровьем, в институте детского театра Лабардена и в педагогическом училище живых языков. С 1926 года она будет преподавать на кафедре сценического искусства в училище музыки и декламации, а по вечерам давать уроки испанского языка и арифметики в школе для взрослых «Боливар».
В это время Альфонсина совершила две поездки в Европу. Во время первой она посетила Испанию, Францию и Швейцарию, где родилась. Вторую Сторни осуществила уже вместе с подросшим сыном. Они побывали в Швейцарии и посетили развалины Помпеи в Италии.
В середине двадцатых годов из-за переутомления на работе Альфонсина чувствует себя физически и эмоционально истощённой. Начинаются нервные срывы. Врачи рекомендуют ей абсолютный покой. С этих пор она начинает ежегодно отдыхать в Мар-дель-Плате или в Кордобе. Продолжительного отдыха, однако, никогда не получалось, нужно было работать, чтобы жить и растить сына.
Благодаря своей решимости и трудолюбию в конце 20-х годов поэтессе удалось стать частью интеллектуального мира Буэнос-Айреса, где доминировали мужчины.
Признание.
В 1923 году журнал «Носоторос» («Мы»), который занимался распространением и популяризацией новой аргентинской литературы провёл опрос среди молодых литераторов. Нужно было назвать трёх или четырёх поэтов старше тридцати, которых они больше всего уважают и готовы признать своими учителями. Альфонсине Сторни был только 31 год, но многие назвали именно её.
Она участвует в создании и деятельности общества писателей Аргентины, совершает две поездки в Испанию, где знакомится с другими женщинами – поэтами и писателями. На аргентинской сцене ставят несколько её пьес, правда, без особого успеха.
В 1933 году в Буэнос-Айрес прибывает испанский поэт Ф. Гарсиа Лорка. Альфонсина знакомится с ним и посвящает ему стихотворение.
В январе 1938 года министерство общественной информации Уругвая организовало встречу трёх великих американских поэтесс. На ней Альфонсина, Хуана де Ибарбуру и Габриэла Мистраль рассказывали публике о своём творчестве и демонстрировали свои методы и творческие приёмы.
Внешность.
Характеризуя свою внешность. Альфонсина часто употребляла прилагательное fea (некрасивая, безобразная, невзрачная, уродливая). В 1932 году она жалуется на свою фотографию в журнале El Hogar: «Слишком заметно, что мне 40 лет. Глаза выглядят как каракули, а нос – как деформированный обрубок». Впрочем, с юношеских фотографий на нас смотрит вполне симпатичная девушка с хорошей фигурой. Возможно, всё дело в ракурсе…
В тридцать с небольшим она была уже совсем седой, но лицо всё ещё оставалось молодым.
Вот что вспоминает о своей первой встрече с Альфонсиной, состоявшейся в 1926 году, чилийская поэтесса Габриэла Мистраль. Перед тем, как прийти в гости, Мистраль позвонила Сторни и голос аргентинки произвёл на неё приятное впечатление. Альфонсина сказала, что она уродлива, поэтому Габриэла ожидала увидеть нечто, несоответствующее такому прекрасному голосу. Когда дверь открылась, первым её вопросом было, почему предупреждение не соответствует действительности.
«Необыкновенная голова, запоминающаяся, но не из-за неприятных черт, а из-за волос, совершенно серебряных, которые обрамляли двадцатипятилетнее лицо… Я не видела более красивых волос, они были удивительны, как свет луны в полдень». «Голубые глаза, вздёрнутый французский носик, очень милый и розовая кожа придают ей что-то детское и скрывают её проницательность и женскую зрелость». Чилийку впечатлила простота, трезвость и глубина Альфонсины и её скупость в проявлении чувств.
Смерть.
На месте гибели поэтессы в 1942 году был установлен памятник работы скульптора Луиса Перлотти (исп. Luis Perlotti), на котором выгравировано стихотворение «Dolor» (Боль,1925).
Упомянутое стихотворение «Спать иду» (перевод Елены Багдаевой) привожу в посте, мне оно кажется очень красивым, пронизанным болью и тоской.
Зубы что цветы, чепчик из росы,
руки травяные: кормилица ты милая;
постелила б ты мне простыни из земли
и перину мягкую – изо мха чистого.
Спать иду, кормилица – уложи меня.
Лампу приготовь-ка мне у изголовья –
созвездие то самое – какое тебе нравится;
все они сгодятся; притуши немного.
Одну меня оставь: слышишь, как ростки пробились…
а колыбель ногой небесной качает сверху кто-то,
и птица свой зигзаг на облаке выводит, –
Смерть Альфонсины Сторни вдохновила Ариэля Рамиреса и Феликса Луна на написание в 1969 году песни «Альфонсина и море» (исп. Alfonsina y el Mar), которую впервые исполнила аргентинская певица Мерседес Соса.
лично мне эта песня больше всего нравится в исполнении Пелагеи на слепых прослушиваниях шоу «Голос» (7 сезон).
Спасибо за внимание.
Материал взят из источников:
фотографии взяты с просторов интернета
Обновлено 16/04/20 20:01:
Сын поэтессы, Алехандро (исп. Alejandro Alfonso Storni), умер 19 декабря 2009 г. в Буэнос-Айресе в возрасте 97 лет. В интервью Алехандро рассказывал, что у него 2 детей, 4 внука и 2 правнука. Сам Алехандро проработал 40 лет в школе учителем испанского языка, затем директором. И очень-очень хорошо говорил о своей матери. В целом производил впечатление доброго семейного человека, что большая редкость среди детей «гениев с непростой судьбой» (за эту информацию спасибо сплетнице LENOCHEK).
ниже на фото Алехандро с матерью и Алехандро в преклонном возрасте.
Альфонсина Сторни
Альфонсина Сторни (1892–1938) — самый страстный голос аргентинской поэзии. Ее лирика – исповедь тонко чувствующей, ранимой, но сильной души.
У поэтессы была непростая судьба, и жизнь ее трагически оборвалась в 46 лет.
О гибели поэтессы Ариелем Рамиресом и Феликсом Луной была написана одна из красивейших аргентинских песен «Alfonsina y el mar». Вот эта песня в исполнении певицы Мерседес Сосы:
http://www.youtube.com/watch?v=nTKTMQ8C3nM
Если с пальцев моих беспричинная нежность
вдруг слетит, если с пальцев моих… то её,
эту нежность потерянную, с дуновеньем
эту нежность бесцельную, кто подберёт?
Я могла бы любить в эту ночь бесконечно,
я влюбилась бы в первого встречного, но —
никого. Одиноки цветущие тропы.
Ветер нежность всё дальше и дальше несёт…
Если вдруг поцелуют глаза твои, путник,
в эту ночь, а в дыханье ветвей — забытьё,
если пальцы твои вдруг рука мимолётно
вдруг возьмёт и отпустит, сожмёт, пропадёт,
Если руку ту, губы те ты не увидишь,
поцелуй если ветра виденье — и всё,
ты, о, путник, глаза чьи бездонны, как небо,
моей нежности в нём распознаешь полёт?
Этой ночью ты прошептал мне два слова
простых. Два слова, уставших снова
и снова быть произносимыми. Два слова,
что, старые, новыми стали.
Два слова столь нежных, что, с неба ночного,
луна, просочившись сквозь веток покровы,
замерла на устах моих. Столь нежных два слова,
что пошевелиться боюсь, не решаюсь,
стряхнуть муравья с шеи чтобы.
Столь нежных два слова,
— что говорю, не желая того — о, жизнь так прекрасна! —
столь нежных, столь кроткого зова,
что на тело льют масло душистое словно.
Столь нежных и столь прекрасных,
что нервные мои пальцы,
как ножницы, тянутся к неба тканям атласным.
О, пальцы мои срезать звёзды желают так страстно!
Я спокойно иду по тропе, и цветут вдоль неё акации,
и дурманят меня их руки снежными лепестками,
и горячий западный ветер с моими играется волосами,
и словно пеною благородства души исходят пульсации.
Добрый гений: весь день со мною — благодати твоей эманация,
один только вздох — и я вечное, и недолгое пламя.
Но душа ведь подвижна – полечу ли и я за мечтами?
На ногах моих выросли крылья и танцуют три Грации.
Ибо руки твои вчера ночью в объятьях моих горящих
кровь мою переполнили нежностью, а затем уст пьянящих
своих напоил ты уста мои мёдом душистым.
Таким свежим, что боюсь возвращаться в родное своё селенье
благоухающим этим рассветом летнего дуновенья
он слетит с моих губ цветом бабочек золотистым.
Стихи к печали Буэнос-Айреса
Прямые улицы, что серы и унылы,
порой где небо видно, как ограды,
и их асфальт, и их угрюмые фасады
мои мечты весенние лишили силы.
Как много я, не видя, кто идет навстречу,
по ним бродила — как по пасмурной темнице.
Их монотонностью душа моя томится.
И — «Альфонсина!» — не зови. Я не отвечу.
если осенью умру я,
когда пленяешь неба синеву благую,
не удивит меня тяжёлое надгробье.
Ведь я уже была погребена, пока я
по улицам бродила, что полуживая
река соединила водяною дробью.
Любя, печалью мягкою я таю.
Могу я небо опустить — другого
когда я душу со своей сплетаю.
И пуха мягче я тогда любого.
Никто, как я, так не целует руки,
не нежится в мечтах так не по делу.
Так ни одна душа другому телу
сама не отдаётся на поруки.
Я умираю на глазах — живыми
когда их ощущаю под своими
я пальцами в крылатом их обличье.
Слова я знаю, чары что наводят,
но и молчать умею я, восходит
когда луна во всём своём величье.
Опьянённая бабочка
вечером
кружила над нашими головами,
сужая свои белооблачные
круги,
стремясь к острой вершине
твоих уст,
возвышавшейся напротив моря.
Земля и небо
умирали
в зелёной музыке вод,
не знавших исхода.
Отступала,
рассыпаясь,
линия горизонта,
и собирались танцевать
чёрные камни.
И меня всё манили
круги наверху,
направляя меня к тебе,
словно к далёкому источнику,
с которого они сольются.
Но только поздно вечером
я испила, медленно,
цикуту
твоих уст.
Мой стон зажигает мякоть
божественного сердца,
и его содрогание
превращает в бархат
мох земли.
Янтарь
выжатый из
цветов лазурных
увлажняет
мои застывшие губы.
Реки крови
текут с моих рук,
чтобы пролиться
на лица людей.
К кресту времени
пригвождена я.
Шум отдалённый
мира, порыв горячий,
испаряет пот
на лбу моём.
Мои глаза, маяки горечи,
высекают таинственные знаки
в пустынных морях.
И, вечное,
пламя моего сердца
поднимается спиралью
освещать горизонт.
Из книги «Стихи о любви»
Каждый раз, когда я ухожу от тебя, я сохраняю в своих глазах сияние твоего последнего взгляда. И тогда я бегу, чтобы закрыться от всех, я выключаю свет, избегаю малейшего звука, чтобы ничто не украло у меня ни одного атома эфирного вещества твоего взгляда, его бесконечной нежности, его светлой застенчивости, его изящного восторга. Всю ночь, розовыми подушечками пальцев, я касаюсь глаз, которые видели тебя.
Когда я получила твои первые слова любви, в моей комнате было много света. Я бросилась к дверям и закрыла их. Я была священной, священной. Ничто, никто — даже свет не должен был коснуться меня.
Я говорила тебе несколько раз, в своих письмах, о моей руке, отделяющейся от моего тела и летающей ночью по городу, чтобы найти тебя. Когда ты ужинаешь дома, не замечаешь ли ты большую бабочку, которая настойчиво кружит вокруг тебя под тихим взглядом твоих родных?
Я смотрю на лица других женщин с гордостью, а на лица других мужчин с безразличием. Я отхожу от них, лелея свою грёзу. В ней твои глаза расслаблено танцуют в такт опьяняющей музыке весны.
Иногда кажется, что моя комната населена духами, потом что в темноте я слышу таинственные вздохи и их отчетливое дыхание, постоянно перемещающееся. Ты их послал? Или это ты сам, невидимый, вездесущий, окружаешь меня?
Порою ты предлагал отправиться в невозможные путешествия. Поедем, ты говорил, туда, где мы будем одни, где климат будет мягким, а люди будут добрыми. Ты бы будил меня, и мы бы завтракали вместе. Потом мы ходили бы босиком искать необычные камни и непахнущие цветы. После полудня, растянувшись в гамаке под ветвями — чёрными, острыми костями деревьев, ласковых мягкой милостью своих листьев — я бы засыпала, чтобы видеть тебя во сне. Проснувшись, я бы видела тебя рядом, еще ближе, чем во сне. А ночами ты бы ждал меня у дверей моей спальни.
Я в этот вечер
Хочу любить далекого
Божественного человека,
Кто был бы птицей, к сладости летящей,
И много женщин было у кого,
Кто знал бы о чужих краях, цвели бы
Слова чьи на губах, благоухая:
Вот участь сельвы девственной под ветром…
Хочу любить его сейчас. Спокоен
И мягок этот вечер, словно мох.
Мой рот и пальцы тонкие трепещут,
И косы расплетаются мои.
Неясный слышу шум…и вся земля
Так сладостно поет… И вдалеке
Леса, обремененные венцами,
Ручьи, из берегов своих что вышли,
Чьи воды в землю проникают так же,
Как и мои глаза в глаза другие,
Завороженно грежу о которых…
Но солнце
Уж опускается с высоких гор,
И птицы все в укрылись гнездах, вечер
умрет, а он – так далеко,
Так далеко, как это солнце, что
Со мной вовек останется, со мною –
С дрожащими устами, с истонченной
Душой, надеющейся на любовь,
Благодаря которой становлюсь я
И нежной, и прекрасной…
Это было ночью… душа моя
Трепетала от грусти…
Окна скрипели. Снег… Снег на ветвях…
Это было ночью; это ночь была моей жизнью;
Моя жизнь была потоком, остановленным изморозью.
И мне говорили: Смотри!
Он пройдёт через дом твой!
И я смотрела на него: он нёс
В руках своих тёмных пригоршни рассветов.
В глазах его – семена истины. Её ростки,
Солнечные, уже были зрелые, и потому излучали сиянье,
И были они голубями, Господи, голубями были его слова.
Я открыла настежь двери моего дома,
И сердце открыла я,
Так же, как окна.
Через окна проникло солнце, и в это мгновенье
В сердце моё проникло солнце, и белые голуби.
Он прошёл своею дорогой,
Не глядя в глаза мои, не глядя в душу мою.
Он прошёл своею дорогой…
Его благодать не была моею!
И снова закрыт был
Мой дом, и окна его
Закрыты.
Ночь изменилась: падал
Снег. И был снег на ветвях.
Предчувствие
Я предчувствую, что жить мне осталось недолго.
Голова моя словно плавильная печь,
все очищает и поглощает.
Но без единой жалобы и без всякого страха
я тихо хочу умереть безоблачным вечером,
под ясным солнцем.
И пусть белая змея родится в ветках жасмина,
и, нежная, нежно пусть в сердце меня ужалит.
***
Послушай: я была словно спящее море.
Ты разбудил меня, и разразилась буря.
Я сотрясаю свои волны, топлю свои корабли,
Я поднимаюсь к небесам и наказываю звезды,
Мне стыдно, и я прячусь в своих складках,
Я довожу до безумия и убиваю своих рыб.
Не смотри на меня со страхом. Ты сам хотел этого.
Зарезанные слова,
падают с моих губ,
не родившись;
невинные, задушены они,
солнца не увидев;
отягощенные желаньями
и переполненные ими…
Моими искаженные устами,
хотевшими явить их,
но уронившими их в омут
пустоты…
Отделенные от небесного меда,
сжавшиеся в вас
в венках цветущих.
Обескровленные в вас
– не рожденные –
сети самого дальнего и самого близкого,
полумесяцы,
истощенные рыбы,
бескрылые птицы,
свернувшиеся змеи…
Не прощай меня,
сердце.
Баллада о Буэнос-Айресе
печальный мой,
Как ты плачешь, как ты плачешь,
Что с тобой?
– Не видишь разве бурую реку?
Бока мне точит она хладнокровно.
Солнце не видишь ты за Конгрессом?
Оно бескровно.
печальный мой,
Как танцуешь, как ты танцуешь,
Что с тобой?
– Не видишь разве мёртвые очи
Ты женщин моих, моих портовых?
Молчаливы они, как речные воды,
В мечтаньях новых.
печальный мой,
Как ты дремлешь, как ты дремлешь,
Что с тобой?
– В руках торговцев моих оставляю
Дела мои, чтоб они шумели.
И дремлю я так в беспокойном шуме
Как в колыбели.
печальный мой,
Как ты даришь, то, что даришь,
Что с тобой?
– Я не знаю, что значит утро,
Едва о новом приходит весть,
Я забываюсь в моем прошедшем,
Я – то, что есть.
Когда захочет, что ты создашь,
Забрать судьба у тебя, как плату,
Что ей отдашь?
Мне не страшно, какую бы цену
Она не назначила, я ей отдать
Смогу те лёгкие, что уже пробиты
И те, которым еще страдать.
1926
(Габриэла Мистраль – чилийская поэтесса, нобелевский лауреат)