85 лет со дня рождения русского поэта николая михайловича рубцова
«Тихая моя Родина…»
Николай Рубцов родился в селе Емецк Архангельской области. Его отец, Михаил Рубцов, был начальником отдела рабочего снабжения и отвечал за поставку продуктов в местные магазины. Мать, Александра Рубцова, следила за хозяйством и воспитывала шестерых детей. В 1937 году из-за службы отца семья переехала в город Няндому.
Работал на флоте кочегаром, разнорабочим на Кировском заводе в Ленинграде. В начале 60-х поступил в Литературный институт им. А.М. Горького.
Мне лично рассказывали, что в ЛИТе его называли «Коля-шарфик». По бедности не имея рубашки, он носил под пиджаком шарф. Возможно, это апокриф.
Но все эти апокрифы мало что значат по сравнению с выдающимся поэтическим талантом Рубцова.
Ведь это чудо какое-то!
Мать моя здесь похоронена
В детские годы мои.
— Где тут погост? Вы не видели?
Сам я найти не могу.
— Тихо ответили жители:
Тихо ответили жители,
Купол церковной обители
Яркой травою зарос.
Там, где я плавал за рыбами,
Сено гребут в сеновал:
Между речными изгибами
Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил.
Новый забор перед школою,
Тот же зеленый простор.
Словно ворона веселая,
Сяду опять на забор!
Школа моя деревянная.
Время придет уезжать
Речка за мною туманная
Будет бежать и бежать.
С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
После Есенина, возможно, никто, как он, не чувствовал со своей Родиной вот эту «жгучую», «смертную» связь.
Остается добавить, что некоторые очень популярные песни написаны на стихи Рубцова, и мы даже не помним об этом.
85 лет со дня рождения русского поэта николая михайловича рубцова
Звезда Рубцова светит над Россией,
И с каждым годом, с каждым днём сильней.
И радостное счастье – с ностальгией
В стихах о жизни,с вереницей дней.
3 января 2021 года стартует год 85-летия Николая Рубцова. Ему могло бы исполниться 84 года, но поэт дожил лишь до 35. Его жизнь, похожая на вспышку кометы, оборвалась неожиданно и странно. Но Рубцов успел сделать главное – признаться в любви к России. Поэзию и биографию поэта сравнивают с творческой судьбой Сергея Есенина. Такая же короткая, трагически оборванная жизнь. Такие же пронзительные и полные потаенной боли стихи.
Россия, Русь –
Куда я ни взгляну!
За все твои страдания и битвы
Люблю твою, Россия, старину,
Твои леса, погосты и молитвы,
Люблю твои избушки и цветы,
И небеса, горящие от зноя,
И шёпот ив у омутной воды,
Люблю навек, до вечного покоя…
Потеряв во время войны мать и младшую сестру, Николай написал свое первое стихотворение в 6 лет. Со старшим братом его определили в детский дом, с тех пор Николай в анкете указывал, что он сирота. Вернувшийся с фронта отец не смог найти детей из-за потери архивных документов.
Литературный дебют Н. Рубцова состоялся в 1957 году, когда его произведения напечатали в газете Заполярья. В 1962 году выходит самиздатом его первый сборник стихов «Волны и скалы». Далее выходят сборники «Лирика» и «звезда полей».
В 1969 году выходит сборник «Душа хранит», в 1970 – «Сосен шум». После смерти поэта публикуются его последние сборники: «Зеленые цветы», «Последний пароход», «Избранная лирика», «Подорожники» и «Стихотворения».
Поэзия Рубцова напоминает нам о вечных ценностях, учит видеть красоту природы, ценить свою малую Родину, с любовью относиться ко всему живому. Рубцов оказался, большей частью уже посмертно, лидером направления русской поэзии конца 1960-х-1970-х годов, получившего условное название «тихая лирика».
Для поэтов этого направления характерны традиционные образы Руси, былинных героев, обращение к православным символам. Они отказываются от экспериментов в построении стиха, предпочитая подчеркнуто простой традиционный стих.
Рубцов нередко исполнял свои стихи под гитару или гармонь. Позднее ряд стихотворений Рубцова стал известными песнями, которые исполняли, как эстрадные певцы, так и рок-музыканты.
Сегодня 85-летний юбилей Николая Рубцова
85 лет назад, 3 января 1936 года родился Николай Рубцов, русский национальный поэт. Также к 50-летию со дня смерти (умер 19 января 1971 г.).
Приведу пару фраз моего доброго, крайне замечательного друга и писателя Александра Кирова из Каргополя. Кандидата филологических наук, автора диссертации «Лирический роман в поэзии Н.М.Рубцова». В собственном, так сказать, переложении маленького отрывка из повести Кирова «Полночь во льдах».
Так вот. Однажды к знакомым семьи Кировых — в дом Иннокентия Гошева из села Красноборский на Северной Двине — заявился Колька Рубцов с одним из односельчан, — естественно, поэтом. (Кто ж ещё мог прийти с Рубцовым, окромя поэта. ) И по совместительству редактором газеты «Труд». Было тогда Николаю в районе 25-27 лет отроду. Только что после армии.
Поскольку их товарища, самого Валентина Гошева, не было, попросили лодку у отца. Хозяин давать наотрез отказался: понял, что на гулянку собрались. Но, внимательно присмотревшись к Рубцову, спросил: «Безотцовщина?» — «Да», — опустил голову тот.
Сам фронтовик, чуть не попавший в штрафбат по «политической», старший Гошев выдал им вёсла. И ещё кусок сала в придачу: «К утру вернитесь», — напутствовал путешественников.
Они тогда несильно разгулялись, — пишет автор повести. — Имея в виду, вероятно, и прочие случаи, похлеще да повеселей. Не суть.
Выплыли на середину реки, бутылку-другую — красненького — выпили-причастились. Попели песен. Подекламировали ночной реке негромких виршей: «…лодка на речной мели скоро догниёт совсем». Спозаранку на удочку половили рыбки. Да и возвратились, как обещали. Такая вот нехитрая история. Без изысков.
Я поблагодарил Сашу Кирова за рассказ. Который ему поведал приятель Рубцова — Валентин Гошев, — ставший в дальнейшем художником, известным далеко за пределами родной Коряжмы.
— Не за что, — ответил Киров.
— А знаешь, дядька, — это такая его приговорка фирменная: дядька. — Помнишь ли рубцовское «Я буду скакать по холмам»?
— Да, — соврал я. (Ну невозможно изучить всё на свете.)
— Так вот, — продолжил Киров. — Думаю, что данное стихотворение… написано по детским впечатлениям от дороги Няндома-Каргополь, выезд из Няндомы (где семья Рубцовых жила в конце 1930-х, — авт.) — и холмы, холмы, холмы.
Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,
Неведомый сын удивительных вольных племён!
Как прежде скакали на голос удачи капризный,
Я буду скакать по следам миновавших времён…
Давно ли, гуляя, гармонь оглашала окрестность
И сам председатель плясал, выбиваясь из сил,
И требовал выпить за доблесть в труде и за честность,
И лучшую жницу, как знамя, в руках проносил!
— …Очень красивое место. 3-4 годика было тогда Рубцову, мог запомнить на подсознательном уровне. Психологи литературы сразу скажут, что я типа везу Рубцова к себе в Каргополь, но грех невелик.
Без сомнения невелик, дорогой Саша! Кто ж тебе запретит, как и всем нам, любящим его, присвоить частичку Рубцова и увезти к себе домой. Бог в помощь! И огромное тебе спасибо за редкий факт и ценностное литературоведческое предположение, не ведомые рубцововедам.
Кстати добавлю, что холмы эти приписывают и холмам Бродского. Также «Слову о полку Игорева»: «скача, славию, по мыслену древу». И пушкинским реминисценциям перескоков, невероятным временны́м — и чувственным, плотским. И древнерусской онтологии молитвословия.
Вообще же, господа, я часто и честно спрашиваю себя: что сохраняет в нас, людях старшего поколения, жизненные, точнее, духовные соки? Ведь окрест отнюдь не благоденствие. Особенно для пожилых, пенсионеров, ветеранов: «…я оглянулся окрест — душа моя страданиями уязвлена стала», — будто вчера писал Радищев. Хотя знамение и гордость 1960—70-х: советский Волжско-Камский каскад ГЭС ничем не уступает глобальностью замысла исполнения нынешнему проекту гигантского моста через Керченский пролив. Правда, речь вовсе об ином.
Ответ, в принципе, прост и очевиден. Как проста и очевидна, на первый взгляд, лирика Рубцова: «…широко на Руси машут птицам согласные руки».
И в социалистической, и в капиталистической России нас держал и держит усталыми руками образ, неисчерпаемый звукоряд окружающего мира: дань предкам, милой земле, учителям. Дань, въяве отображённая в лике бабушкиных иконок в полотняно-ситцевом уголке — богословии в красках, — в лике церквей, куполов, предвестий скорбей и празднеств на погостах: поминовение, память, уважение и любовь.
Спи со Ангелами,
Со Архангелами,
Херувимы, серафимы
Вьются, вьются над тобой,
Над твоею головой…
Это и впитанные с детства необыкновенные и нестандартные архитектурные формы храмов, деревенских монастырей. Пусть опустошённых, с давно разрушенными алтарями, — но на подсознательном уровне, совместно с мамиными песнями-прибаутками (мать Рубцова пела в церковном хоре) и отцовскими побасенками создающими нашу пресловутую, непересказываемую и необъяснимую русскую идентичность.
Думается, замосковская теперешняя Русь — увы и ах! — не что иное, как большая деревня, к сожалению. Порушенная и сожжённая, вытравленная и вытоптанная, словно в Батыевы годины. Сквозь ветры войн: «…без претензий и льгот, без газа, без ванной». Еле живая, живущая, подобно временам воинствующего атеизма, от зарплаты до зарплаты, — спасаясь молитвами, мыслями о Боге, земле и детях.
С моста идёт дорога в гору,
А на горе — какая грусть,
Стоят развалины собора,
Как будто спит былая Русь.
85 лет со дня рождения русского поэта николая михайловича рубцова
Николай Рубцов родился в селе Емецк Архангельской области. Его отец, Михаил Рубцов, был начальником отдела рабочего снабжения. Мать, Александра Рубцова, следила за хозяйством и воспитывала шестерых детей. В 1937 году из-за службы отца семья переехала в город Няндому.
Николая Рубцова называли «поэтом Русского Севера»: он часто вдохновлялся в творчестве пейзажами Вологодской и Архангельской областей. Возможно, никто так, как он, после Сергея Есенина, не чувствовал и не выражал так трепетно эту жгучую», «смертную» связь со своей Родиной.
Тихая моя родина!
Ивы, река, соловьи.
мать моя здесь похоронена
в детские годы мои.
— Где тут погост? Вы не видели?
Сам я найти не могу.-
Тихо ответили жители:
— Это на том берегу.
Тихо ответили жители,
Тихо проехал обоз.
Купол церковной обители
Яркой травою зарос…
Тина теперь и болотина
Там, где купаться любил…,
Тихая моя родина,
Я ничего не забыл…
Школа моя деревянная.
Время придет уезжать —
Речка за мною туманная
Будет бежать и бежать.
С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь».
Остается добавить, что некоторые очень популярные песни написаны на стихи Рубцова, но мы редко вспоминаем об этом.
«Я буду долго гнать велосипед.
В глухих лугах его остановлю.
Нарву цветов. И подарю букет
Той девушке, которую люблю».
«В горнице моей светло,
Это от ночной звезды.
Матушка возьмёт ведро,
Молча принесёт воды…».
Николай Рубцов говорил, что « стихи сильны и долговечны тогда, когда они идут через личное, через частное». Можно с уверенностью сказать, что в стихах оживает его душа, и поэтому они обречены жить вечно!
Свой взгляд на творчество Николая Рубцова предлагает также наш земляк Владимир Авенирович Алферов: О творчестве Николая Рубцова
Наши контакты:
613982, Кировская область, г. Луза
пл. Труда, д.6, тел/факс: 8 (83346) 2-02-86
Николай Рубцов: «Ты в Господа-то веришь?» К 85-летию
85 лет назад, 3 января 1936 года родился Николай Рубцов, русский национальный поэт. Также к 50-летию со дня смерти (умер 19 января 1971 г.).
«Был бы я скотником на деревне, мне бы цены не было…» Н.Рубцов
Я плачу по Коле Рубцову,////По этим расхристанным дням,////Когда втихаря за «перцовой»////В литинституской столовой////Меня он слегка приобнял.////И, чёрные глазки прищурив,////Задумчиво глядя в окно,////Спросил: «У тебя заночую?»////Ах, как это было давно! С. Шмитько
Неподвижно стояли деревья,////И ромашки белели во мгле,////И казалась мне эта деревня////Чем-то самым святым на земле… Н. Рубцов
Решать вам, дорогие друзья, правильно ли я поступлю, начав текст с рубцовских стихов, переложенных на музыку А. Морозова. В исполнении нашей замечательной певицы Марины Капуро:
Песню эту вынесло из далёких фольклорных корней семьи и предков Рубцова, глубоко православных. Из молитв, причитаний и народных куплетов, спетых матерью:
Неси-ка ты, матушка,////Мою скруту добрую,////Платьецо разноцветное,////Да неси во светлицу,////Во светлую горницу…
В 7 лет Коля сочинил о своей семье:
Вспомню, как жили мы////С мамой родною —////Всегда в веселье и в тепле.////Но вот наше счастье////Распалось на части —////Война наступила в стране.////Уехал отец////Защищать землю нашу,////Осталась с нами мама одна.////Но вот наступило////Большое несчастье —////Мама у нас умерла…
Конечно, Рубцова лучше бы не исполнять, а слушать. Но тем не менее, поскольку сам он пел в свою пору довольно неплохо, причём в стилистической манере старинных тюремных песен-романсов (повлиял «разбойничий» детдом: «я остался сиротою, счастья-доли мне нет»). Отчего не был принят московской богемой 60-х.
Но представьте, если некий страждущий высоких порывов молодой человек выйдет через современные обработки рубцовских произведений на самого автора — будет очень и очень хорошо. Песни приблизят его к чтению Рубцова. А это — главное.
Приведу пару фраз моего доброго, крайне замечательного друга и писателя Александра Кирова из Каргополя. Кандидата филологических наук, автора диссертации «Лирический роман в поэзии Н. М. Рубцова». В собственном, так сказать, переложении маленького отрывка из повести Кирова «Полночь во льдах».
Так вот. Однажды к знакомым семьи Кировых — в дом Иннокентия Гошева из села Красноборский на Северной Двине — заявился Колька Рубцов с одним из односельчан, — естественно, поэтом. (Кто ж ещё мог прийти с Рубцовым, окромя поэта. ) И по совместительству редактором газеты «Труд». Было тогда Николаю в районе 25-27 лет отроду. Только что после армии.
Поскольку их товарища, самого Валентина Гошева, не было, попросили лодку у отца. Хозяин давать наотрез отказался: понял, что на гулянку собрались. Но, внимательно присмотревшись к Рубцову, спросил: «Безотцовщина?» — «Да», — опустил голову тот.
Сам фронтовик, чуть не попавший в штрафбат по «политической», старший Гошев выдал им вёсла. И ещё кусок сала в придачу: «К утру вернитесь», — напутствовал путешественников.
Они тогда несильно разгулялись, — пишет автор повести. — Имея в виду, вероятно, и прочие случаи, похлеще да повеселей. Не суть.
Выплыли на середину реки, бутылку-другую — красненького — выпили-причастились. Попели песен. Подекламировали ночной реке негромких виршей: «…лодка на речной мели скоро догниёт совсем». Спозаранку на удочку половили рыбки. Да и возвратились, как обещали. Такая вот нехитрая история. Без изысков.
Я поблагодарил Сашу Кирова за рассказ. Который ему поведал приятель Рубцова — Валентин Гошев, — ставший в дальнейшем художником, известным далеко за пределами родной Коряжмы.
— Не за что, — ответил Киров.
— А знаешь, дядька, — это такая его приговорка фирменная: «дядька». — Помнишь ли рубцовское «Я буду скакать по холмам»?
— Да, — соврал я. (Ну невозможно изучить всё на свете.)
— Так вот, — продолжил Киров. — Думаю, что данное стихотворение… написано по детским впечатлениям от дороги Няндома-Каргополь, выезд из Няндомы (где семья Рубцовых жила в конце 1930-х, — авт.) — и холмы, холмы, холмы.
Я буду скакать по холмам задремавшей отчизны,////Неведомый сын удивительных вольных племён!////Как прежде скакали на голос удачи капризный,////Я буду скакать по следам миновавших времён…////////Давно ли, гуляя, гармонь оглашала окрестность////И сам председатель плясал, выбиваясь из сил,////И требовал выпить за доблесть в труде и за честность,////И лучшую жницу, как знамя, в руках проносил!
— …Очень красивое место. 3-4 годика было тогда Рубцову, мог запомнить на подсознательном уровне. Психологи литературы сразу скажут, что я типа «везу» Рубцова к себе в Каргополь, но грех невелик.
Без сомнения невелик, дорогой Саша! Кто ж тебе запретит, как и всем нам, любящим его, присвоить частичку Рубцова и увезти к себе домой. Бог в помощь! И огромное тебе спасибо за редкий факт и ценностное литературоведческое предположение, не ведомые рубцововедам.
Кстати добавлю, что «холмы» эти приписывают и холмам Бродского. Также «Слову о полку Игорева»: «скача, славию, по мыслену древу». И пушкинским реминисценциям «перескоков», невероятным временны́м — и чувственным, плотским. И древнерусской онтологии молитвословия.
Вообще же, господа, я часто и честно спрашиваю себя: что сохраняет в нас, людях старшего поколения, жизненные, точнее, духовные соки? Ведь окрест отнюдь не благоденствие. Особенно для пожилых, пенсионеров, ветеранов: «…я оглянулся окрест — душа моя страданиями уязвлена стала», — будто вчера писал Радищев. Хотя знамение и гордость 1960—70-х: советский Волжско-Камский каскад ГЭС ничем не уступает глобальностью замысла исполнения нынешнему проекту гигантского моста через Керченский пролив. Правда, речь вовсе об ином.
Ответ, в принципе, прост и очевиден. Как проста и очевидна, на первый взгляд, лирика Рубцова: «…широко на Руси машут птицам согласные руки».
И в социалистической, и в капиталистической России нас держал и держит «усталыми руками» образ, неисчерпаемый звукоряд окружающего мира: дань предкам, милой земле, учителям. Дань, въяве отображённая в лике бабушкиных иконок в полотняно-ситцевом уголке — «богословии в красках», — в лике церквей, куполов, предвестий скорбей и празднеств на погостах: поминовение, память, уважение и любовь.
Спи со Ангелами,////Со Архангелами,////Херувимы, серафимы////Вьются, вьются над тобой,////Над твоею головой…
Это и впитанные с детства необыкновенные и нестандартные архитектурные формы храмов, деревенских монастырей. Пусть опустошённых, с давно разрушенными алтарями, — но на подсознательном уровне, совместно с мамиными песнями-прибаутками (мать Рубцова пела в церковном хоре) и отцовскими побасенками создающими нашу пресловутую, непересказываемую и необъяснимую «русскую идентичность».
Думается, «замосковская» теперешняя Русь — увы и ах! — не что иное, как большая деревня, к сожалению. Порушенная и сожжённая, вытравленная и вытоптанная, словно в Батыевы годины. Сквозь ветры войн: «…без претензий и льгот, без газа, без ванной». Еле живая, живущая, подобно временам воинствующего атеизма, от зарплаты до зарплаты, — спасаясь молитвами, мыслями о Боге, земле и детях.
С моста идёт дорога в гору, А на горе — какая грусть, Стоят развалины собора, Как будто спит былая Русь.
Знаете, уважаемый читатель, я часто бываю в районах, езжу по сёлам, полям и весям — приходится по бизнесу, связанного с поставками медицинского оборудования.
А скажем, детство и юность так и подавно провёл в деревнях и на окраине — у родни, в школьных походах; да и студенческая практика была районного масштаба. И вот что хочу донести до вас, дорогие друзья.
Катастрофически мало изменилось с тех пор! А к примеру, какие-то имеющиеся достижения и новаторские изыскания в фермерских хозяйствах, успешных семейных угодьях — счастливые исключения: — только лишь подтверждающие правило: деревня, село в упадке.
И Николай Рубцов, более полувека назад, эти «горестные тени» помрачений ощущал как никто — и описывал. Точнее, живописал.
С младых ногтей впитав православные картины вологодских храмов — Софийского Кремля, Спасо-Прилукского монастыря, — куда его семья переехала в начале 1941-го. И далее в школьные интернатские годы наслаждался видами холмов под Тотьмой с великолепием раскиданных по берегам Сухони церквей св. Троицы, Входоиерусалимской, Рождества Христова, полуразрушенной Николаевской Толшменской в Никольском.
Лесной техникум, где он учился в 1950—1952-м, также располагался на территории красивейшего древнего Спасо-Суморина монастыря, белостенная колокольня которого была лишь чуточку ниже московского Ивана Великого.
Учебный корпус и общежитие лестеха ютились в двух и одноэтажных кельях крепостной стены Преображенской церкви и Вознесенского собора при монастыре. Малогабаритных, неуютных и без куполов, безжалостно снесённых коммунистами.
«…и жаль мне, и жаль мне разрушенных белых церквей»: «Преображение» в жизни и духовное «Вознесение» в смерти — насколько это по-рубцовски! — восклицаю я вместе с литературоведом Ю. Кириенко-Малюгиным — руководителем музея и Читального зала им. Н. М. Рубцова в Москве, куратором «Рубцовских чтений» в Никольском. Неутомимым подвижником, пропагандистом и хранителем творческого наследия Николая Михайловича Рубцова. Радеющим за восстановление Николаевской Толмашенской церкви на малой родине поэта.
Да, несмотря на запустение села, храмы восстанавливают. Да, строятся новые церкви. В основном, бесспорно, в городах. Назло, вопреки! — держались и держатся на плаву люди, держится искусство, литература, поэзия. Благодаря также и таким божьим искрам прошлого века, как Горбовский, Слуцкий, Рубцов, Евтушенко, Галич — независимо от отношения к ним власти, цензуры и наоборот, — что, конечно же, отдельная тема для публициста.
Преображение и вознесение… — признаюсь, меня до глубины души, чрезвычайно задела эта мысль — в связи с нелёгкой судьбой Н. Рубцова. Очерченной новомодными мифами, скандалами. К которым ни в коем разе не хочется прикладывать перо.
…Преображение и вознесение. Земля и небо — деревня и «мир иной» — своё и чужое — повседневное и запредельное — проза и стихи — стихи и мелодия: тут же выстраивается мнемонический ряд аллюзий. И тотчас же вдруг представляется, скольким писателям — прозаикам и поэтам, публицистам-журналистам — Николай Михайлович протянул руку и перевёл их через этот шаткий ассоциативный боровок в прекрасную страну собственных исканий. В «свою пещеру» всеобъемлющего творчества — под крышей неизбывной старухи-осени. Под скрипкой дремучих сосен…
Уверен, рубцовских последователей и учеников не счесть! Уверен — их сонмы. Уверен — все они наверняка низко кланяются Рубцову каждый день его рождения.
Помянем же, друзья, былые годы: «…куда от бури, от непогоды себя я спрячу?» …и я плачу. Я плачу по Коле Рубцову.
Однажды в Никольский детский дом, где жил десятилетний Колька, приехала разъездная агитационная бригада.
Концерт был замечательным! — и всем неимоверно понравился.
Когда артисты собрались в путь, Колька, провожавший бригаду за калитку, крикнул им вослед: «Я тоже отсюда уеду!» — что великолепно и обнадёживающе отразилось потом в его строках:
Бывает, что пыльный мальчишка////За гостем приезжим по следу////В дорогу торопится слишком:////— Я тоже отсюда уеду!
Тотьма, Архангельск, Кировск, Ленинград, Вологда, Москва. «Земля и небо»… Грехопадение и Христос.
Событийное, тщетное, низменное: «Когда ж повзрослеет в столице, посмотрит на жизнь за границей…»
И высокое — воздушно-небесное. Иллюзорный волшебный мир: «…это выразят всё, как сказанье, небесные звуки, далеко разгласит улетающий плач журавлей».
Земную и небесную «простоту» Рубцова интерпретируют, начиная с ритуальности, мистицизма — через потустороннее, сверхъестественное — вплоть до бескрайних границ двоеверия и присутствия нечистой силы. Границ-пределов некоего несуществующего инобытия — вечно живого мира усопших, — реинкарнированного… в журавлей. Не суть, впрочем.
Скажу так: лишь бы интересовалась молодёжь. Читали наши дети — надёжа и опора. Лишь бы они лицезрели Россию такой, какой она должна быть на самом деле. Покуда всамделишная, — не картонно-помпезная, — она именно и всенепременно у Рубцова. Последователя сердечности, незамысловатости Никитина, песенности Кольцова, философии Тютчева.
Пили всякую фигню,////Заглянул потом в меню,////А в меню ни то ни сё —////Выпил пива, да и всё! —
— …пусть я и утрирую немного, шучу по-рубцовски, но даже и в вышеупомянутом четверостишии знатоки-филологи находят подвох: мол, цензор заменил «натуральные» рубцовские слова на «фигню» и «пиво», хотя там были другие, покрепче.
Так и с его литературным наследием — вопросов и предположений, равно невообразимых постановок, точнее, наглых подстав и откровенной лжи — немерено… Но текст не о том, разумеется.
Видите ли, я решительно не сожалею, что Россия — большая деревня.
Пускай такой и остаётся — по-рубцовски душевной, надёжной и тёплой. Словно за бабушкиной печкой. Вот единственно чуть помочь бы ей обустроиться и по-купечески так раздобреть-прибарохлиться — разрумяниться. Да в делах поднатореть. Да в мозгах чуть подправить: «Мы сваливать не вправе вину свою на жизнь. Кто едет, тот и правит, поехал — так держись».
Около пятнадцати лет назад, в статье к 70-летию Н. Рубцова Ю. Кириенко-Малюгин посетовал:
«…В принципе и историческая Николаевская Толшменская церковь на малой родине поэта может быть восстановлена. Стоит только захотеть. Но предварительно надо построить здание сельской пекарни, которая сейчас расположена в здании церкви. (…) Надеемся на принципиальное изменение отношения к памяти не только Рубцова, но и всех русских людей, которых отлучали десятки лет от вековой культуры».
Купол церковной обители Яркой травою зарос…
До Г. А. Мартюковой, директора музея Н. Рубцова в селе Никольском, я не дозвонился. Но трубку взяла её заместитель Наталья Ивановна Корнеева:
«Здравствуйте, товарищ корреспондент. Да, музей работает. И церковь работает, — сказала она по поводу Николаевской Толшменской. — Правда, только пока один зал. Но службы идут регулярно. Восстановлено убранство, появился купол. Храм поднимаем всем миром, поэтому дело движется не шибко быстро. Да и, пекарня… — ответила она на мой вопрос, навеянный Ю. Кириенко-Малюгиным. — Пекарня уже закрыта. Но пока ещё находится в церкви».
«Жизнь! Это не то. У меня здесь — Бог. «Бог порой врачует душу». Но я заменил: так ведь не напечатают. Пусть будет — жизнь». Н. Рубцов