7 дней караван историй кумиры прошлого
Анжела Хачатурьян. Стальная леди советского шоу-биза
Орлова и компания точно уловили замысел и цель проекта и смогли сотворить культовую передачу в том виде, в котором ее узнала и полюбила вся страна. Передачу, открывшую эфир группам «На-На», «Электроклуб», «Мираж», «Комбинация», «Кар-Мэн», «Технология». В эфире зазвучали песни новых композиторов — Виктора Дорохина, Виктора Чайки, Аркадия Укупника, Сергея Минаева в исполнении никому тогда еще не известных Жени Белоусова, Анжелики Варум, Наташи Королевой, Вадима Казаченко. Создавая кумиров для миллионов, «Полтинник» сам стал кумиром страны.
Издательству «Правда», в подчинении которого находилась «Смена», пришлось выделить мне служебную черную «Волгу», а также усилить пропускной режим в здание редакции. Потому что теперь уже мне не давали прохода и пытались всучить «ценный подарок» артисты, авторы песен и их директора.
За домашний номер телефона Орловой или любого нашего редактора в тусовке готовы были отдать половину стоимости «жигулей». Вот когда я поняла и оценила нервные будни редакторов «Останкино».
Показательна очень смешная история, случившаяся у нас с легендарным Юрием Айзеншписом — в те годы продюсером группы «Технология».
Съемку финала сезона 1991 года ЦК партии разрешило нам провести на Большой спортивной арене «Лужников», вмещающей семьдесят пять тысяч зрителей. Важно пояснить, что до нас эта площадка предоставлялась исключительно для выступлений западных суперзвезд и рок-музыкантов. Именитые же советские исполнители, такие как Кобзон, Магомаев, Лещенко, Пугачева, удостаивались чести выходить на Большую арену лишь как гости грандиозных театрально-спортивных мероприятий уровня Олимпийских игр. Так что трансляцию четырехчасового телешоу «5050» с Большой спортивной арены «Лужников» с участием всех звезд отечественной эстрады ожидала вся страна. Билеты были распроданы за считаные дни. Гвоздем должно было стать живое голосование.
Настырный Айзеншпис накануне концерта все-таки выловил меня возле моего дома прямо на улице. Вырос как из-под земли с вместительным саквояжем.
— Значит, так. Деньги (назвал прямо космическую сумму. — Прим. А. Х.) вот в этом чемодане. Ты его принимаешь. Ну а завтра отметим победу моей «Технологии». Сама знаешь — сегодня им нет равных!
— Юрка, зачем мне твои деньги? Если «Технология» лучшие, то и так победят! Давай дружить домами!
Он тогда жил за три дома от меня на Песчаной. Айзеншпис ушел вместе со своим чемоданом денег абсолютно счастливый!
Назавтра, представьте: семидесятипятитысячный битком забитый стадион, четыре часа в прямом эфире! Воздух напряжен до искр. По итогам голосования побеждает. «Кар-Мэн». С минимальным отрывом за ними — «Технология». Айзеншпис подбегает злой как черт. Утягивает в сторону, оттолкнув охранника, и устраивает мне натуральную разборку:
Юрий Веденеев. Баловень судьбы
Случай редкостный, если не уникальный: артист оперетты четверть века совмещает «легкий жанр» со службой в Большом театре. Диапазон его голоса таков, что именуясь официально баритоном, исполняет теноровые партии, а английская пресса во время гастролей в Лондоне вышла с заголовками «Шикарный бас из России».
— Уверена, мое наблюдение, что Юрий Веденеев совсем непохож на премьера, причем аж двух ведущих театров, вас не расстроит, а напротив — польстит. Помнится, и ваш близкий друг Елена Васильевна Образцова терпеть не могла, когда ее называли примой.
— Для того чтобы нести себя по жизни премьером, нужен особый склад характера: отсутствие самоиронии, стремление всегда быть в центре внимания. А про меня еще в школе, когда мама спросила:
— Ну как мой сын? — учитель ответил:
— Знаете, Юра хороший парень, но из тех, кто нашел — молчит и потерял — молчит.
Не очень свойственная актерской профессии закрытость, сдержанность, следование правилу «Слово — серебро, молчание — золото» у меня от отца-дипломата, служившего в Швеции и Германии.
Родился я в Новороссийске третьего февраля 1945-го, через четыре года — моя младшая сестра Тамара. После войны отец работал в военном трибунале, по службе ездил по Краснодарскому краю, Крыму, бывал в Севастополе, откуда привозил необыкновенно сочные и сладкие яблоки сорта синап: продолговатые, ярко-желтые с красными бочками. Вкус помню до сих пор.
Как ни крути, приятно, что факт моего появления на свет не остался незамеченным местными краеведами. В музее есть стенд с портретами, афишами спектаклей, где участвовал; костюм, в котором выходил на сцену в «Графе Люксембурге»: белый фрак, рубашка, ботинки. Лестно, что соседствую в экспозиции с легендарной эстрадной певицей прошлого столетия Руженой Сикорой и режиссером Всеволодом Мейерхольдом.
Несколько лет назад приехал на родину с антрепризными спектаклями — уже в звании народного артиста России — и решил заглянуть в краеведческий музей. По летнему времени был в шортах, футболке, кепке. Приветливо поздоровался с охранником, неожиданно ответившим грозным рыком:
— Да вот хочу свой стенд посмотреть.
Конечно заплатил, гуляю по залам — бежит, запыхавшись, директор музея:
— Юрий Петрович, простите — охранник вас не узнал! Сейчас вернем деньги.
— Помилуйте, — отвечаю, — ничего не надо. Спасибо вам большое за честь соседствовать с Мейерхольдом и Сикорой.
— Вот это точно лишнее! Без всякого манерничанья говорю — я против.
В 1949-м отца направили на учебу в Военную академию, готовившую военных дипломатов. В общежитии семье капитана Веденеева выделили комнату, где вместо ковров на стенах висели карты. Длинный общий коридор, кухня с двумя десятками плит.
За пять лет в академии папа в совершенстве освоил два языка — немецкий, шведский — и в 1954 году был направлен в Стокгольм в качестве атташе по культуре советского посольства. Его штатский статус никого не обманул — местные газеты тут же написали, что в страну приехал очередной «советский разведчик». Тем не менее в семье об этом никогда не говорили. Никогда! Даже после смерти отца мама хранила молчание. Единственное свидетельство, что тот был не только дипломатом, — еще один орден Красной Звезды (первым он был награжден во время войны), полученный уже в мирное время.
Совсем забыл об истории, произошедшей еще в Москве, — а она могла круто повернуть мою жизнь, не случись отъезда в Швецию.
Большинство отпрысков слушателей академии ходили в московскую школу № 703, где помимо общеобразовательных предметов преподавали пение и бальные танцы: мазурку, полонез, падеграс. В третьем классе нас с партнершей (тогда только-только ввели совместное обучение мальчиков и девочек) как лучших делегировали на конкурс во Дворец спорта «Крылья Советов». Жюри возглавляла великая балерина Ольга Лепешинская, высматривавшая детей для хореографического училища Большого театра. Я был отобран, но поучиться балету не довелось — мы уехали из страны.
В Стокгольме я прожил почти два года, изъездил его на велосипеде вдоль и поперек, хотя и получал от взрослых нагоняи за дальние путешествия в одиночку, и даже сейчас, спустя шестьдесят с лишним лет, могу провести экскурсию по городу, который называют Северной Венецией.
Мама с папой прекрасно танцевали, на вечерах в посольстве всегда открывали бальную часть. Еще отец был знатоком классической музыки. Не устаю поражаться: откуда у него, сына московского почтальона и экономки, такая любовь к классике, особенно — к опере? Папа рассказывал, что в детстве вызвался выносить мусорное ведро жившей по соседству певице Большого театра, и та расплачивалась контрамарками. Он переслушал все оперы с участием легендарных исполнителей того времени: Собинова, Лемешева, Козловского. Во время радиоконцертов по первым тактам безошибочно определял: «Это «Искатели жемчуга» Бизе, ария Зурги».
У отца был приятный тенор, и уже будучи взрослым, я однажды узнал, что он ходил прослушиваться в музыкальную студию Немировича-Данченко. Удивился до крайности:
— Пап, ты правда имел такую наглость?!
— Да, а что? Вышел и спел. Сказали: данные есть, но нужно учиться. А тут вскоре война.
Упомянул сейчас Козловского, потом Немировича-Данченко и вспомнил одну забавную историю, случившуюся не так уж и давно — всего тридцать пять лет назад. Иван Семенович пришел в Театр оперетты на «Прекрасную Галатею» и после спектакля отправился в гримерку к исполнительнице главной роли Светлане Варгузовой. Та не успела переодеться и предстала перед визитером в костюме с глубоким декольте, от которого Козловский, целуя ей руки, не отрывал глаз.
— Вы знали Немировича-Данченко? — не меняя позы и ракурса, поинтересовался он.
Светлана слегка опешила: какое личное знакомство, если появилась на свет после смерти основателя МХАТа?!
— Нет, — помотала она головой, — не знала.
— Жаль, вы в его вкусе.
С чувством юмора, как и с чувством прекрасного, а также неизбывным интересом к слабому полу у Ивана Семеновича и в возрасте под девяносто все было в порядке.
Возвращаясь к отцу, хочу заметить, что к моим успехам в оперетте он относился благосклонно, но без особого энтузиазма, зато когда пригласили в Большой, очень этим гордился. За десять лет — отец ушел в 1997-м — побывал на всех спектаклях с моим участием, просил, чтобы с зарубежных гастролей привозил газеты с отзывами.
Екатерина Образцова: «Единственный раз в жизни я козырнула фамилией»
Дедушка брал в руки гитару и пел. Вечера были невероятные! Друзья часто просили: «Катя, включи магнитофон! Запиши!» А я все откладывала. Казалось, еще успею. Теперь об этом очень жалею.
— Екатерина, вашему знаменитому деду — Сергею Владимировичу Образцову — в этом году исполнилось бы сто двадцать лет. Почему о нем необходимо рассказывать, как вы считаете?
— Человек жив, пока жива память о нем. Образцова хорошо помнят среднее и старшее поколения, знает и младшее — и в этом его собственная заслуга. Театр, который он создал в Москве девяносто лет назад, по-прежнему современен и любим публикой. До сих пор спектакли идут при полных залах. В том числе и те, которые поставил сам Сергей Владимирович: легендарный «Необыкновенный концерт», «Божественная комедия», «Волшебная лампа Аладдина», «Хитрый Ежик», «Кот в сапогах», «Наша Чукоккала».
Говорят: «Образцов — кукольник» — и это, конечно, так. Но его личность мощнее, чем может представляться обывателю на первый взгляд. Корней Чуковский написал о нем очень точно: «Это человек феноменального вкуса, изумительных творческих сил и, главное, единственный. Во всем мире нет другого Образцова. Он сам изобрел свою профессию, сам создал целую отрасль искусства, и его куклы, по-моему, талантливее многих живых артистов».
После Сергея Владимировича остались великолепные книги, переведенные на многие языки мира. Он писал и об искусстве, и о профессии, и об истории мирового театра, и даже о городах. Например первый раз оказавшись в британской столице, я ходила по улицам с его книгой в руках «О том, что я увидел, узнал и понял во время двух поездок в Лондон». К слову, оформление полностью дедушкино — и фотографии, и рисунки.
Как-то пришла к Тауэру. Читаю, что в Средние века высокопоставленных узников тюрьмы ночами выводили по подземному ходу в город, в пабы.
Анжела Хачатурьян. Стальная леди советского шоу-биза
Югославский гарнитур еще несколько месяцев стоял нераспакованным, а мы с мужем, чертыхаясь и поминая лихом Разина, протискивались между стенкой и коробками в однокомнатной квартире.
Художественным руководителем «Полтинника» я стала, когда мне было чуть за тридцать, но совсем не выглядела серьезным руководителем. Розовые брючки из ангорки, блузочка из тончайшего льна, поверх песцовая шубка — зарплату и гонорары я спускала на гардероб. На голове частенько собирала волосы в два хвостика или сооружала детские косички.
Артисты, участвовавшие у нас впервые, не знали меня в лицо.
— Вы не могли бы ноги убрать? — прошу улыбаясь, так как наслышана, что у Юрия Михайловича капризный характер. По настроению может и. послать. Знающий себе цену, скучающий маэстро ноги не подвинул, но ответом удостоил:
— Нет, не умею совсем, — отвечаю чистую правду.
— Тогда лучше обойди. убирать лень, — ласково жмурится исполнитель.
Мои охранники (да-да, я ходила уже с охраной) обалдели, смотрят на меня вопросительно. Ситуация вправду забавная. Я в этом зале, можно сказать, — главная, а мне говорят отвали.
— Извините, конечно обойду!
Обошла, спустилась вниз, вышла на сцену, взяла микрофон, представившись, объявила пятиминутную готовность к съемкам.
Спускаюсь обратно в зал — подходит Антонов.
— Ты что, действительно та самая Хачатурьян? — смотрит подозрительно. — Лом! Чума! Америка! (Это было его любимое выражение.) Чтобы человеку, который не умеет петь, доверили артистов создавать! СССР — страна чудес! Ты правда не умеешь петь?
— Ни одной ноты не знаю! Зуб даю, — отвечаю ему в тон.
После концерта Антонов принес мне лучший букет, подаренный ему поклонницами, и пригласил на ужин. Скрепя сердце отказала.
Я действительно не пою и не знаю до сих пор нот. Зато оказалась действительно хорошим организатором. Даже звезды не смели опаздывать к нам на съемки.
Родом я из Ростова-на-Дону. Каждое лето отдыхала у бабушки в Ереване. На той же улице жил Рачья Капланян — народный артист СССР, театральный режиссер, лауреат Госпремии СССР и брат по отцу известного циркового артиста Леонида Енгибарова. Позже я сняла о нем фильм для Центрального телевидения. Капланяны наши дальние родственники. Я крепко дружила с его дочерями и мечтала быть театральным критиком, но по настоянию родителей пришлось окончить юридический факультет Ростовского университета. Во время учебы начала писать о цирке, артистах, приезжающих на гастроли в Ростов. Статьи стали печатать, сначала в областной газете, потом во всесоюзном журнале «Советская эстрада и цирк». Наверное, поэтому мне удалось все-таки уговорить родителей отпустить меня в Москву поступать в ГИТИС на театроведческий. Они считали, что театром занимаются только девушки с низкой социальной ответственностью, но отпустили — уверенные, что провалюсь на экзаменах. Однако я поступила. На заочное. Устроилась простым вахтером на ЗИЛ — завод имени Лихачева. Продолжала писать статьи, теперь уже для популярного журнала «Смена». По «рабочей сетке» — было такое понятие — вступила в Коммунистическую партию.
Барбара Брыльска: «Я живу, хотя моя жизнь оборвалась вместе с жизнью дочери. »
Снимаясь в фильме «Города и годы», я была беременна Басей. Одна русская художница долго уговаривала меня ей позировать. И только потом я поняла, почему на портрете у меня такие печальные глаза! Должно быть, я предчувствовала судьбу еще не рожденного ребенка.
— Я точно помню, когда зачала дочь. В тот день мы с мужем, возвращаясь из Лодзи в Варшаву, попали в автомобильную аварию. Шел дождь. На скользкой дороге едва удалось избежать лобового столкновения. Машину бросило на обочину, и мы упали в глубокий кювет. Чудом спаслись! Вечером вдвоем с Людвигом отпраздновали свое второе счастливое рождение.
За несколько дней до гибели дочери я видела сон. Мы едем с ней в метро, а вокруг какие-то неживые лица. Мне выходить надо, а я на месте застыла! Бася резко вытолкнула меня из вагона. А накануне трагедии моей дочке приснилось, что у нее выпали два передних зуба. Потом мне сказали, что это плохой сон. Помню еще, она очень переживала из-за короткой линии жизни на руке. Бася мне ладонь показывала, а я отказывалась смотреть.
Однажды дочь сказала мне: «Не понимаю самоубийц! Лично я никогда бы этого не сделала, чтобы не причинить тебе боль». Ровно за год до ее гибели произошел случай, надолго лишивший меня покоя. Возвращаюсь домой со съемок. Во дворе меня обступили взволнованные соседи. Перебивая друг друга, они сообщили мне, что несколько дней назад ночью слышали, как Бася кричала с балкона: «Я не хочу умирать!» Ей, видимо, уже тогда стали сниться страшные сны.
. В 1972 году меня пригласили на главные роли сразу в две зарубежные картины: на киностудию ДЕФА в «Бракоразводный процесс» и на «Мосфильм» в «Города и годы». Режиссер Александр Зархи был очень знаменит, и я во что бы то ни стало решила у него сниматься. Но признаться ему, что нахожусь в интересном положении, побоялась. Несколько месяцев мне пришлось мотаться между Москвой, Варшавой и Берлином. В немецком фильме по роли мне нужно было спрыгнуть с поезда. Несмотря на четвертый месяц беременности, я отважилась. Дубль, потом второй. Как будто все обошлось. А во время обеда в ресторане внезапно открылось кровотечение. Моему отчаянию не было предела! На скорой меня немедленно отправили в больницу. Из Варшавы срочно приехал муж. На консилиуме, где решалась моя судьба, профессор сказал: «Вам могут помочь только западные препараты». И беременность удалось сохранить.