31 июля день военно морского врача вмф

День-военно-морского врача

Год назад я узнал, что есть такой праздник – день военно-морского врача. Ни тогда, когда сам служил на подводной лодке и был начальником медицинской службы, ни спустя много лет, не знал о существовании такого праздника, утвержденного еще в далеком 1939 году. Причем это праздник не просто военных врачей, а именно военно-морских. А это большая разница.

На суше у любого врача есть возможность получить совет или помощь от других врачей. Если непогода, то на вездеходе может быть доставлен нужный специалист даже в отдаленный гарнизон. А если погода позволяет, то вертолетом можно отправить больного в госпиталь.

Но вначале о той подводной лодке, на которой я служил. Это была большая подводная лодка, вторая из серии субмарин, построенная с использованием данных по строительству лучших немецких подводных лодок XXI серии, построенная в Ленинграде.

Вот её история. Но вначале о подводных лодках серии 611, к которой принадлежала лодка, на которой я служил.
Подводные лодки проекта 611 — серия советских подводных лодок (по классификации НАТО — класс Zulu). Относились к подклассу больших подводных лодок, предназначались для действий на океанских коммуникациях. Всего было построено 26 единиц. Развитием проекта 611 послужил более успешный и массовый проект 641.

Строительство головной лодки проекта началось 10 января 1951 года на ленинградском судостроительном заводе № 196 (ныне — «Адмиралтейские верфи»). После завершения строительства она стала самым большим подводным кораблём в СССР. Последний корабль серии вступил в строй 15 июля 1958 г. Строительство велось на судостроительных заводах № 196 «Судомех» в г. Ленинграде (8 единиц) и № 402 в г. Молотовске (Северодвинске) (18 единиц). Лодки подобного водоизмещения считались большими океанскими, поэтому получили литер Б, или Буки, а кое-кто называл их «Букашками».

Как вы поняли, подводную лодку, которая была второй в серии из 26, построили в Ленинграде. Вот что об этом написано в официальных документах:
15.10.51 – Б-63(пр.611) зачислена в списки кораблей ВМФ СССР;
06.02.52 – Б-63(пр.611) заложена на заводе №-196 «Судомех» в Ленинграде, зав.№-632;
18.07.52 – Б-63(пр.611) спущена на воду и зачислена в состав 39-го дивизиона 93-й бригады СиУ ПЛ КВМК;
30.06.54 – подписан приёмный акт ДЭПЛ Б-63(пр.611).
июль 1954 – Б-63(пр.611) вошла в состав 93-й бригады УиС ПЛ КВМК (Кронштадт). Командиром лодки стал капитан 3 ранга Шишкин В.Н.

Как же подводная лодка оказалась на Тихом океане, могут задать вопрос дотошные читатели, тем более что она предназначалась именно для Тихоокеанского флота? А вот как.

Как-то я читал мнение одного историка, который считал строительство Беломорско-Балтийского канала зряшной тратой денег и сил тысяч заключенных, которые и строили этот канал. Мол, полгода это канал не функционирует, так как вода замерзает. Но уважаемый историк забывает, что в те годы попасть из той же Балтики в Баренцево море вокруг Скандинавии нашей стране было невозможно. А между тем Арктическое побережье требовало защиты, норвежцы хищнически вылавливали рыбу в наших территориальных водах. На севере у нас в те годы только начиналось строительство судостроительного завода в городе Молотовске (ныне Северодвинск). Вот и пригодился этот канал для того, чтобы переправить военные корабли на север. Для этого были ЭОНы – «экспедиции особого назначения (ЭОН)» — ряд длительных переходов оперативных соединений кораблей ВМФ СССР с целью их переброски с одного Флота на другой, проходивших в предвоенный период, годы Великой Отечественной войны и в послевоенные годы.

ЭОНы формировались приказами высшего военного руководства и были номерными.
Первая экспедиция, ЭОН-1, состоялась в 1933 году.
Переброска 2 эсминцев, 2 сторожевых кораблей и 2 подводных лодок из Кронштадта в Мурманск по только что построенному Беломорско-Балтийскому каналу с целью создания Северной морской флотилии — первого формирования Северного флота СССР.

К тому времени, как была построена Б-63, уже не требовалось формирование ЭОНов, лодка в надводном положении, по системе Беломорско-Балтийского канала была передислоцирована в состав 161-й бригады ПЛ 33-й дивизии ПЛ КСФ (г. Полярный). Это случилось в мае, как только на канале началась навигация.

Но лодка же должна была быть передислоцирована на Тихий океан, чтобы войти в состав Тихоокеанского флота. Для этого требовалось провести лодку Северным морским путем. Это сейчас, когда на Земле потепление, льды Северного ледовитого океана тают, ледяной покров уменьшается, сделать проще, а вот в те годы лед был толстый, и провести военный корабль было опасно. Хотя такой опыт уже был.

Перед выходом подводная лодка Б-63 была специально подготовлена. Проведено размагничивание корпуса, пополнены все запасы, установлены съемные дерево-металлические щиты вместо волнорезов торпедных аппаратов, буксирующие устройства для буксировки лодки впритык за ледоколом. В мае лодка официально вошла в состав ЭОН-65, а в июне вышла в море для отработки плавания в строю кильватера, а также в специальном ордере в 2-х кильватерной колонне. С 7 июля 1955 года начался межфлотский переход из г. Полярный в бухту Провидения на Чукотке и далее на Камчатку. Командовал лодкой в этом переходе В.Н.Шишкин.

Как видите, уважаемые читатели, именно на той подводной лодке, на которой проходил службу я, в далеком 1956 году была сделана успешная хирургическая операция. Но, честно скажу, в те годы, когда я служил, об этом никто не рассказывал. Возможно, из-за того, что я пришел служить в августе 1971 года, когда лодка проходила капитальный ремонт на заводе во Владивостоке. Естественно, никого их прежнего экипажа уже не было, и многие факты из истории своей субмарины я узнал из Интернета всего года три назад.

А сейчас я поведаю, как должен действовать врач подводной лодки, которых обычно уважительно все называют «док». Сразу скажу, мне делать операцию в море делать не приходилось, это чисто теоретические рассуждения. Самостоятельно операцию аппендицита я сделал под контролем врача-хирурга на кратковременной стажировке главном госпитале Тихоокеанского флота.

Затем над столом закрепляют специальный шатер, защищающий операционный стол от капель конденсата с потолка. Если такого шатра на лодке не оказалось или он уже побывал в употреблении, навес мастерят из чистых простыней. Операционный стол застилают клеенкой и чистыми простынями, рядом крепят стойку с флаконами физраствора и на полчаса включают кварцевую лампу.

Пока она убивает микробов в кают-компании, корабельный врач с помощником (на лодке он зовется инструктор-химик-санитар) собирают необходимые инструменты. Зажимы, щипцы и другую вспомогательную технику 30 минут кипятят в стерилизаторе. Скальпели, стеклянные ампулы с хирургической нитью и щетки для мытья рук два часа вымачивают в медицинском спирте.

Набор медикаментов для подводной операции скромен: йод и спирт для дезинфекции, кофеин, цититон и адреналин на случай остановки сердца или дыхания, обезболивающее промедол, специальный медицинский клей для закрепления повязок и нашатырь для приведения в чувство как пациента, так и чувствительного помощника.

Готовится к операции и больной. Он по возможности моется в душе, место разреза тщательно выбривается. За полчаса до перевода в кают-компанию пациенту вкалывают коктейль из промедола, расслабляющего мышцы атропина и димедрола на случай аллергических реакций.

Врач и ассистент подстригают ногти на руках и долго моют ладони: сперва 10 минут щеткой и мылом, потом держат их в двух растворах нашатырного спирта. Вытирают насухо и еще три минуты протирают спиртом обычным. Кожу под ногтями и между пальцами смазывают йодом. В качество ассистента обычно выступает самый выдержанный офицер, а роль операционной сестры выполняет санинструктор-химик.

Все, что я написал выше, было в инструкции, которую каждый врач подводной лодки должен был рассказать флагманскому врачу, прежде чем получить разрешение на самостоятельное управление медицинской службой. Однажды на УТС (учебно-тренировочное судно) я присутствовал на специальном учении по разворачиванию операционной в кают-компании подводной лодки. После ввода в состав действующих кораблей на подводную лодку были загружены все укладки, в которых были инструменты, материалы, медикаменты, которые могут потребоваться врачу во время плавания в море. Загружалось и очень большое количество медицинского спирта 96 градусов, других растворов Спирт требовался не только для операции, но и для многих других целей, часто заменял пресную воду для мытья рук и лица.

Операция по удалению аппендицита, сделанная на борту нашей лодки Б-63 доктором М.С.Сирадзе, была не единственная в советском военно-морском флоте. Делалась такая операция на борту атомной субмарины К-279 в северной Атлантике. Я читал, что там возникли какие-то осложнения, больного потребовалось эвакуировать в госпиталь. Лодка выполняла секретную операцию «Атрина», но пришлось спрашивать разрешение у англичан всплыть, чтобы прислать за пациентом вертолет. И когда наша субмарина всплыла в центре английской эскадры, для них было большой неожиданностью. Они не знали, что рядом с ними плавают советские подводные лодки. Больного забрал вертолет, лодка погрузилась и пропала… Наши моряки-подводники умели уходить от преследования самолетов и кораблей вероятного противника.

Как известно, в подплав отбирают самых крепких по здоровью парней. Даже отсутствие во рту 6 зубов является противопоказанием к службе на подводной лодке. Перед автономкой весь экипаж проходит санацию полости рта у зубного врача на береговой базе, обязательный медосмотр Все, кто работал к=на камбузе и вестовые в кают-компании, сдавали анализ кала на диз-группу. Так что мне во время выходов в море не приходилось ни делать операцию, ни даже вырывать больной зуб, хотя все возможности для этого на лодке были. Это не значит, что я не лечил всевозможные травмы, расстройства желудочно-кишечного тракта, простудные заболевания, но только в море. Если лодка находится в базе, для этого существуют лазареты и госпитали.

Еще очень важный раздел работы врача на военно-морском флоте – сохранение санитарно-эпидемиологического состояния корабля. Если на надводном корабле это можно сделать, то на подводной лодке, особенно дизельной, практически невозможно. Почти все поверхности ручек, тумблеров, рычагов, кремальер дверей покрыты тонким слоем солярки от рук матросов и старшин подводной лодки. Все мы ходим по одной палубе, и прикасаемся к одним и тем же рычагам. Руки дизелиста или трюмного машиниста априори не могут быть чистыми. Так что все годы службы я проходил в кожаных перчатках, которые снимал только в кают-компании и в каюте, когда укладывался спать.

Каждое утро во время выхода в море я делал обход всех отсеков лодки на предмет выявления жалоб личного состава на заболевание. Перед обедом и ужином делал пробу блюд, приготовленных коком. Тоже самое было и обязанностью вахтенного офицера. Перед завтраком и вечерним чаем этого не требовалось, так как подавались консервированные продукты, и делать пробу кипятка не требовалось.

От всех моряков-подводников на дизельных лодках шел неистребимый запах солярки. Конечно, когда мы приходили в базу, принимали душ и переодевались в повседневную форму, брызгали на себя парфюмом, такой запах не ощущался. Так что в отличии от врачей на суше, в лазарете или в госпитале, от которых пахло карболкой или другими дезинфицирующими средствами, в обычное время на лодке от меня шел запах солярки.

Среди моих виртуальных друзей в социальных сетях есть немало моряков, и врачей военно-морского флота. Так что этот свой опус я посвящаю им, военно-морским врачам. Будем жить.

Источник

31 июля день военно морского врача вмф

◄ВОДНОМОТОРНИК► запись закреплена

Александр Анисенков

Стремительное развитие Военно-Морского Флота, который в январе 1938 г. оформился в качестве самостоятельного вида Вооруженных Сил, потребовало совершенствования медицинского обеспечения личного состава. Положение усугублялось значительным некомплектом медицинского состава на надводных кораблях и подводных лодках. Подготовка врачей для флота проводилась в ВМА им. Кирова в «морских группах» численностью 7—15 человек. Эти группы формировались с 3-го курса, обучение проводилось по общему для Академии профилю. Это привело к тому, что на флот приходили врачи, недостаточно представлявшие специфику службы на флоте.

21 октября 1938 г. приказом НК ВМФ и НКЗ СССР было объявлено о формировании Военно-морского факультета при 1-м Ленинградском медицинском институте им. И.П. Павлова. Основным назначением факультета являлась подготовка врачей ВМФ, «знающих лечебное дело, умеющих осуществлять санитарно-профилактическое и лечебно-эвакуационное обеспечение и понимающих организацию службы на кораблях и в частях ВМФ». Для профилизации подготовки слушателей при факультете были организованы кафедры: военно-морских и морских санитарных дисциплин; военно-морской хирургии; патологии и терапии пораженных боевыми химическими и бактериальными средствами.

Большинство предметов слушатели факультета изучали вместе со студентами института. Особое внимание обращалось на хирургическую подготовку, изучение эпидемиологии, организацию и тактику медицинской службы флота, устройство корабельных помещений медицинского назначения, физиологию труда специалистов Военно-Морского Флота.

Становление военно-морского медицинского образования проходило с серьезными трудностями, не хватало профессорско-преподавательского состава, специальной учебной и методической литературы. Первый выпуск факультета не удовлетворил даже десятой части потребностей флота. 10 июня 1940 г. постановлением Совнаркома СССР было объявлено о формировании Военно-морской медицинской академии на базе 3-го Ленинградского медицинского института. В ее распоряжение передавались больница им. Нечаева и Институт санитарно-химической защиты. Факультет при 1-м ЛМИ с кафедрами передавались в ВММА. Перемещение подразделений было проведено быстро, и 31 июня 1940 г. начальник ВММА издал приказ о том, что Военно-морская медицинская академия ВМФ СССР на базе 3-го Ленинградского медицинского института развернута.

В 1-м разделе «Положения о ВММА» говорилось: «ВММА является высшим медицинским учебным заведением и имеет целью готовить кадры специалистов-врачей ВМФ, способных овладевать передовой наукой и техникой, вооруженных знаниями, готовых защищать советскую Родину. ВММА должна являться объединяющим и руководящим центром медицинской мысли на флоте». Общая продолжительность обучения в ВММА устанавливалась в 5 лет и 6 месяцев. Для специализации и усовершенствования кадров врачей флота образованы высшие курсы усовершенствования медицинской службы флота. Торжественное принятие присяги курсантами состоялось впервые в стенах Академии 13 октября 1940 г. К концу октября ВММА функционировала в полном объеме.

С началом Великой Отечественной войны, уже 25 июня 1941 г., на выпускном курсе были прерваны государственные экзамены, и 222 врача получили назначения на действующие флоты и флотилии. В августе того же года был произведен второй ускоренный выпуск военно-морских врачей без сдачи государственных экзаменов. Эвакуация Академии в г. Киров была осуществлена в конце ноября 1941 г. — январе 1942 г. Занятия на новом месте возобновились в феврале 1942 г. В 1944 г. ВММА была реэвакуирована. С 1940 и до 1947 г. Военно-морской медицинской академией руководил генерал-майор медицинской службы Алексей Михайлович Иванов. С 1943 по 1947 г. начальником факультета подготовки врачей (высшего военно-морского медицинского училища) ВММА был полковник медицинской службы Василий Михайлович Иванов.

В послевоенный период профессорско-преподавательский состав ВММА работал над обобщением опыта медицинского обеспечения сил ВМФ в Великой Отечественной войне и внедрением его в учебный процесс. Эту работу возглавлял начальник ВММА (1948—1956) генерал-майор медицинской службы Алексей Михайлович Зотов.

С назначением начальника медицинской службы Северного флота генерал-майора медицинской службы Василия Васильевича Семенова начальником факультета (1965—1975) еще более укрепились связи факультета с медицинской службой флотов. Продолжалась стажировка выпускников факультета на боевых и надводных кораблях, подводных лодках, в том числе и на атомных, проводились шлюпочные походы, в Академии построено новое здание для управления факультета и проживания курсантов и слушателей.

Состояние профессионального военно-морского медицинского образования всецело определяется теми процессами, которые происходят в стране, в Вооруженных Силах начиная с 1985 г., а особенно интенсивно — после 1991 г. Совершенствовались методика преподавания как общеармейских, так и профильных военно-морских дисциплин, организация контроля за успеваемостью курсантов и слушателей. Выпускники факультета с 1990 г. стали сдавать комплексный государственный экзамен по организации медицинского обеспечения кораблей и частей флота. Это позволило объективно оценивать уровень теоретических знаний и практической готовности молодых врачей к будущей службе на флоте. Руководил факультетом прибывший с должности начальника медицинской службы ЛенВМБ полковник медицинской службы Вадим Анатольевич Егоренков (1992—1994). Благодаря его богатому опыту, требовательности и умению работать с людьми факультет продолжил традиции своих предшественников.

С 1994 по 1998 годы факультет возглавлял полковник медицинской службы Владислав Алексеевич Голощапов, проходивший ранее службу на соединении подводных лодок Тихоокеанского флота, которого сменил полковник медицинской службы Анатолий Андреевич Городецкий, прибывший с объединения подводных лодок Северного флота.

Особенностью этого периода является то, что после перепрофилирования военно-медицинского факультета в Нижнем Новгороде, основным центром подготовки военно-морских врачей стал факультет подготовки врачей для ВМФ Военно-медицинской академии. В 1995 г. по инициативе начальника факультета возрождена корабельная практика курсантов 2-го курса и введен недельный цикл подготовки на 5-м курсе в учебном отряде подводного плавания.

С 2003 по 2008 годы факультет возглавлял начальник медицинской службы Черноморского флота генерал-майор медицинской службы Олег Дзамбулатович Демуров.

С 2008 года по 2015 год обязанности начальника факультета исполнял подполковник медицинской службы Сулица Александр Александрович.

В настоящее время факультет возглавляет подполковник медицинской службы Николаенко Игорь Олегович.

Ежегодно на факультете 21 октября проводится конференция, посвященная дню основания военно-морского факультета при 1-м ЛМИ, что способствует воспитанию курсантов и слушателей на примере службы старшего поколения, военно-морских традиций. На факультете возрождена традиция: в торжественной обстановке проводится посвящение слушателей в офицеры Флота России. Командование факультета, Академии, ветераны Военно-Морского Флота напутствуют офицеров на успешную дальнейшую служебную деятельность. Заканчивается этот ритуал возложением цветов к мемориалу «Всем погибшим медикам», торжественным прохождением и спортивным праздником факультета. Доброй традицией на факультете стали ежегодные встречи курсантов с выпускниками сталинградского курса. Это воспитывает чувство патриотизма, верности воинскому долгу, личной ответственности за выполнение воинского и врачебного долга. Укрепляются связи факультета с Морским собранием Санкт-Петербурга (неправительственным общественным добровольным благотворительным объединением моряков разных поколений, созданным для пропаганды Российского флота, возрождения славных традиций морской профессии, основанных на чести и благородстве). Советом старшин Морского собрания учреждены именные стипендии курсантам и слушателям военно-морских учебных заведений, являющимся отличниками учебы и воинской дисциплины. В течение последних лет ежегодно трое наиболее достойных курсантов факультета являются стипендиатами Морского собрания, что также способствует повышению престижа военной службы.

С 2013 года на факультете проходят курсанты по специальности «Стоматология», срок обучения по которой составляет 5 лет.

Сегодня на факультете служат опытные офицеры-организаторы, добросовестно выполняющие свой служебный долг по воспитанию курсантов в духе лучших традиций, заложенных ветеранами факультета и Военно-морской медицинской академии, преданности военной медицине и Родине.

Используя богатый опыт прошлого и учитывая требования времени, профессорско-преподавательский состав Академии продолжает творчески решать задачи по подготовке военно-морских врачей.

Источник

Записки врача подводной лодки

Мое более подробное знакомство с советским военно-морским флотом началось на 1 курсе Хабаровского медицинского института в 1965 году. Наш институт в отличие от других институтов этого профиля имел не просто военную кафедру, где готовили врачей для сухопутных войск, а военно-морскую кафедру. Таких кафедр на территории СССР было всего 3 – в Хабаровске, Томске и Горьком. И была еще военно-медицинская академия в Ленинграде, в которой наряду с подготовкой сухопутных врачей готовили и морских. Я, в школе занимаясь в судомодельном кружке, неплохо знал об устройство кораблей – всякие там шпангоуты, набор корпуса, водоизмещение, скорость в узлах и т.п. Кроме этого, я прочитал несколько художественных книг о советских военных моряках, и даже в средних классах школы мечтал стать военным моряком, но потом это желание пропало под влиянием спортивных увлечений.

Так что, начав подготовку на военной кафедре, я отличался в лучшую сторону от других студентов пониманием устройства кораблей, тем более что на 1 курсе на военной кафедре мы только этим и занимались. Сдав на «пять с плюсом» экзамен, я был даже отмечен в газете института «За медицинские кадры» как хорошо зарекомендовавший себя студент. Правда, при изучении уже специальных предметов военно-морских врачей, я не блистал какими-то особыми успехами. Но, тем не менее, при распределении выпускников института в марте 1971 года я услышал от ректора Сергеева С.И. примерно такую фразу: «А тебя, парень, распределяем на КТОФ». Я тогда не знал, что «К» – это краснознаменный, поэтому задал вопрос про эту самую «К», на что и получил исчерпывающий ответ.

Так я стал морально готовиться к службе военно-морского врача. Нас в тот год отправили служить во флот 43 человека, из них 4 – на Северный флот, 8 – на Черное море, остальных – на КТОФ. Скажу сразу, из направленных служить на СФ все уволились через 3 года, на ЧФ 4 человек остались служить, а из КТОФ примерно половина продолжила службу как кадровые врачи.

Объясню, почему так много выпускников гражданского медицинского института оказалось на военной службе. Во времена правления Хрущева Н.С. произошло резкое сокращение Советских Вооруженных Сил, в том числе и Военно-Морского Флота. И не только сокращение действующих офицеров и мичманов, но и была сокращена их подготовка в военных училищах и академиях. Хрущев считал, что ракетные войска защитят СССР. Но он рассуждал как дилетант, и с его отставкой начался рост Вооруженных Сил. Особенно с началом новой фазы «холодной войны». А кадров офицеров некоторых видов и родов войск не хватало. Катастрофически не хватало штурманов, механиков и врачей на кораблях ВМФ. Поэтому большое количество этих специалистов, которые готовили гражданские училища и институты, призывались во флот на 3 года.

Моя служба началась с 1 июля 1971 года. Мне был предоставлен отпуск на 30 суток. Так как я не планировал куда-либо выезжать в отпуске, мне было предписано Хабаровским краевым военкоматом 1 августа прибыть во Владивосток в управление кадров флота. Моим напарником в этом путешествии был Борис Шевцов, мой друг и напарник по игре в волейбол. Мы купили заранее билеты на поезд и вечером 31 июля пришли к поезду вместе с сопровождающими лицами – я с женой и родителями, Боря с матерью. Но оказалось, что поезд опаздывает часов на 8 и мы уехали домой. А когда уже вдвоем с Борей подошли к поезду, оказалось, что купейный вагон, в который у нас были билеты, прицепили к другому поезду и он благополучно отбыл из Хабаровска. После выяснения отношений и небольшого скандала нас разместили в вагоне, но уже не в купейном, а в плацкартном. Вот так, с небольшого приключения началась наша служба. Но это было не единственной накладкой.

Прибыв в управление кадров флота, и представ перед его начальником, мы получили приказ для начала пойти в парикмахерскую и привести прически в соответствии с Уставом, т.е. укоротить наши длинные волосы. Потом мы получили направление на склад имущества флота, где выдали форму военно-морского офицера с погонами лейтенантов медицинской службы. Правда, не все имущество получили, например, не было кителей нашего размера. Да и стандартные размеры не очень сидели на нас. Например, если тужурка (на гражданском языке пиджак) была как раз, то брюки от тужурки были широки в поясе. Хорошо, у Бори были знакомые во Владивостоке, а я имел навыки ушивать брюки, и мы у них смогли привести форму в приемлемое состояние, чтобы она не висела на нас как на вешалке.

Получили так же в управлении кадров направление в военно-морскую гостиницу. На вопрос дежурной, откуда мы, и узнав, что из Хабаровска, нас поселили. На следующий день уже в форме лейтенантов прибыли в управление кадров. Узнав, что я хороший спортсмен, начальник управления предложил мне выбор для службы – на подводной лодке или на надводном корабле. Я выбрал лодку. Во-первых, я был наслышан о героических подвигах советских подводников в войну, в то время как моряки надводного флота ничего подобного не совершили. Во-вторых, я знал, что подводники, придя из похода, все сходили на берег, а надводные корабли неделями могли болтаться на рейде и экипажи берег видели лишь в бинокль.

Так я получил направление в 4-ю бригаду подводных лодок, которая базировалась рядом с управлением кадров, в районе остановки «Авангард» на нынешней Светлановской улице. А Боря получил направление на эсминец, который базировался на Камчатке и должен был туда уезжать на теплоходе через пару дней. Поэтому я не поспешил на свое место службы, а составил Борису компанию в эти дни его пребывания во Владивостоке. Вечером в гостинице к нам в номер пришел какой-то капитан-лейтенант и стал нас обзывать самозванцами, которые заняли не свои места в гостинице. Выяснилось, что он прибыл из Хабаровска на соревнования с командой, и при размещении двум членам не досталось места в гостинице. Получалось, что они были предоставлены нам ошибочно. Но это уже не наши проблемы, выселить нас из гостиницы не могли. Потом у нас с капитан-лейтенантом нашлись общие знакомые спортсмены в Хабаровске, и инцидент был разрешен.

На следующий день после отплытия Бориса на Камчатку я пришел к командиру 4-й бригады 6-й эскадры подводных лодок Краснознаменного Тихоокеанского Флота и был направлен для прохождения службы на дизельную подводную лодку Б-63.

Шестая эскадра подводных лодок состояла из 2-х бригад – четвертой, которая базировалась в бухте Золотой Рог на территории судоремонтного «Дальзавода» и на акватории бухты Диомид, а также девятнадцатой, которая базировалась в бухте Малый Улисс под Владивостоком. Если в 4-й бригаде в основном числились лодки, пришедшие на ремонт (в основном дизельные ракетные), то в 19-й бригаде были действующие подводные лодки противолодочной обороны (лодки ПЛО), или как их тогда называли, торпедные лодки.

В 4-й бригаде были как торпедные, так и ракетные дизельные лодки следующих проектов:

19-я бригада подводных лодок была укомплектована подводными лодками проектов 611 и 641. Все они относились к большим дизельным торпедным лодкам и составляли ядро противолодочных сил. Нужно сказать, что в это время в заливе Петра Великого довольно часто обнаруживались американские многоцелевые атомные подводные лодки. Они старались узнать военные секреты противника. Впрочем, и наши подводные лодки занимались тем же, патрулируя в районе базы американцев на острове Гуам. Пользуясь тем, что дизельные лодки в подводном положении практически были недоступны гидрологическим службам, они регистрировали маршруты передвижения американских лодок с баллистическими ракетами, составляли графики их нахождения на позициях для стрельбы по СССР. Дело в том, что тогда баллистические ракеты имели небольшую дальность полета, и чтобы достать до объектов на территории Советского Союза, они должны были плавать недалеко от морского побережья нашей страны. Вот там их должны были караулить наши силы ПЛО. Задача не из простых, учитывая площадь Тихого океана и нашей прибрежной зоны.

В 19-й бригаде была подводная лодка Б-66. От других лодок проекта 611 она отличалась очень большой рубкой. Она в свое время модернизировалась под ракетную с установкой двух ракетных шахт. Потом шахты убрали, а рубка осталась. В 1968 году эта подводная лодка почти 9 месяцев находилась в походе в Индийском океане вместе с танкером и теплоходом «Мария Ульянова». На теплоходе находился второй экипаж, смена экипажа происходила каждые два месяца. В тот период наш флот хотел закрепиться в Индийском океане и искал базы базирования. Одну из них сделали в Бангладеш, очень бедной стране около Индии. Вторую базу планировалось создать в Сомали, в столице этой страны Могадишо. В 1972 году туда направлялась плавучая база подводных лодок и танкер. Мне предложили должность начальника медицинской службы этой базы. Пребывание там должно быть не менее года. Если больше, должна была приехать семья.

Поразмыслив, я отказался от этой командировки. Длительное нахождение в тропической стране, да еще очень бедной, не очень-то манило. Хотя мои сослуживцы меня уговаривали поехать, так как это сулило более быстрое продвижение по службе. Да и в Сомали был климат лучше, чем в Бангладешт. Но я все же отказался. Я не планировал оставаться на службе в ВМФ и карьера меня не очень прельщала. Через много лет, отдыхая под Владивостоком, я встретил в санатории того офицера, который пошел в командировку в Сомали вместо меня. К тому времени он был подполковником медицинской службы и заведовал инфекционным отделением в главном госпитале флота. О командировке он рассказал, что была она тяжелая из-за высокой заболеваемости личного состава кораблей, непривычно жаркого климата и тропических болезней.

Оказалось, что моя подводная лодка Б-63 находилась в ремонте Я пришел в казарму, где размещался офицерский и личный состав экипажа ПЛ Б-63. Представившись командиру лодки капитану 2 ранга Сергиенко В.К., рассказал о себе, и получил направление на проживание в общежитии офицерского состава береговой базы, где в тот же день мне была выделена койка в комнате на 8 человек. Я перевез из гостиницы вещи на склад общежития и таким образом зарезервировал себе место для проживания на ближайшие годы. После того, как проводил Бориса Шевцова на Камчатку, я остался один, так как никто из моих сокурсников не получил направление на службу в подводный флот. Я оказался последним выпускником гражданского медицинского ВУЗа на подводной лодке. Моим предшественником в должности начальника медицинской службы в/ч 99400 (так была зашифрована наша ПЛ Б-63) был выпускник Хабаровского медицинского института Муратов. Потом, уже после окончания службы, я встречался с ним в Хабаровской краевой больнице. Он стал врачом-травматологом.

Подводная лодка Б-63 была второй в серии из 26 лодок проекта 611. Была построена на судостроительном заводе в Ленинграде и вступила в строй в 1953 году. Начала проектироваться еще в период войны, но после знакомства союзников с немецкими подводными лодками ХХI серии в проект были внесены существенные исправления. Лодка относилась к большим океанским лодкам, по классификации НАТО называлась ZULU. Имела надводное водоизмещение 1831т, подводное водоизмещение 2350 т. Длина лодки 90,5 м, осадка по ватерлинии 5 м. Рабочая глубина погружения 170 м, предельная – 200 м. Скорость лодка надводная составляла 17 узлов, подводная – 16 узлов. Автономность плавания 75 суток. Силовая установка включала 3 дизеля по 2000 л.с., 1 электродвигатель 2700 л.с., два бортовых по 1350 л.с., которые работали на 3 гребных винта. Вооружение составляли 6 носовых и 4 кормовых торпедных аппаратов калибра 533 мм. Экипаж составлял 65 человек. Для начала 50-х годов это была очень современная лодка. Недаром именно подводные лодки этого проекта первыми модернизировались под запуски ракет морского базирования. Именно с лодки Б-67 в 17 часов 22 минуты 16 сентября 1955 года впервые в мире был осуществлен запуск баллистической ракеты. Лодка в это время находилась в надводном положении. Первый успешный запуск ракеты с этой же подводной лодки из-под воды был осуществлен 10 сентября 1960 года.

Позже я познакомился с историей своей подводной лодки. После постройки она летом 1954 года по внутренним речным путям в плавучем доке перешла из Ленинграда на Северный флот. После соответствующей подготовки в составе конвоя в июле-августе 1955 года совершила межфлотский переход Северным морским путем до бухты Провидения, а потом в бухту Крашенникова на Камчатке. В 1956 году впервые в истории ВМФ совершила 75-суточное автономное плавание, во время которого тоже впервые была сделана операция по удаления аппендицита капитаном м/с Сирадзе на глубине во время шторма. В 1967 году подводная лодка была переведена в 19 бригаду 6 эскадры подводных лодок в бухту Малый Улисс и вскоре была поставлена на ремонт и модернизацию. В 4-й бригаде она оказалась на период капитального ремонта. Именно в это время началась моя служба на этой подводной лодке.

Для того, чтобы вступить в должность, я должен был сдать экзамен на самостоятельное управление медицинской службой. Для этого давался месяц. Кроме меня, к нам на лодку были направлены еще 4 выпускника военно-морских училищ (штурман, 2 торпедиста, механик). Все они должны были так же сдавать экзамены. Для этого мне надо было знать свои функциональные обязанности, действия медицинской службы во время стоянки в базе и во время похода, оказание медицинской помощи при баротравмах и других осложнениях во время погружений под воду. Флагманским специалистам по профилю должен был рассказать устройство подводной лодки в разрезе каждого отсека, наставления по борьбе за живучесть, корабельный Устав, и еще много всяких разных наставлений и приказов. Учить все эти документы в августе, когда стоит прекрасная погода, не очень-то хотелось, но пришлось. Правда, мне помещали некоторые обстоятельства. Во-первых, в конце августа ко мне во Владивосток приехала моя жена. К сожалению, у нас было очень мало времени для общения, только после 18 часов, когда заканчивалась служба. Но мы успели погулять по городу, в котором оба были впервые, даже вместе сфотографировались. Еще такие молодые, оба черноволосые.

Второе обстоятельство было знаковое для КТОФ. Это были учения «Восток» всего флота, которые продолжались дней 10. Годом раньше были учения «Океан», в котором принимали участие все флоты СССР. А тут все проверяющие из Главного штаба ВМФ навалились на один Тихоокеанский флот. Вот командование флота и постаралось привлечь все силы для демонстрации мощи флота. Даже те, которые не часто выходили в море. Одним из таких судов была подводная лодка радиологического надзора. Это была лодка 613 проекта, среднего водоизмещения. В свое время она повредила прочный корпус и не могла погружаться. На ней сделали очень большую рубку, на которую установили такую же огромную антенну. Естественно, эта лодка, круглой формы в разрезе, имела очень большую парусность за счет огромных рубки и антенны, плохо держала бортовую качку. Вот на эту лодку я и был направлен на время учений. Так как я еще не сдал в то время экзамен на самостоятельное управление медицинской службой, мне
в качестве помощника дали курсанта военно-медицинской академии имени Кирова последнего курса. Он, до этого окончил какое-то военное училище, уже имел звание старшего лейтенанта, но подчинялся мне как старшему по должности. Вообще это обстоятельство в армии играет ключевую роль. Очень часто более старший по званию подчиняется более младшему, потому что тот занимает более высокую должность. Вот и в данном случае старший лейтенант подчинялся мне, лейтенанту.

К моему сожалению, подчиняться мне ему не пришлось. Дело в том, что почти сразу после нашего выхода из базы начался шторм и нашу лодку очень бросало. Она шла под дизелями, для работы которых требовался воздух. Поэтому верхнерубочный люк не задраивался, через него в лодку постоянно поступала вода. Насосы её еле успевали откачивать. Мой помощник очень плохо переносил качку, его постоянно рвало, он все время лежал в кают-компании, вставая только на время приема пищи офицерами. Так что все, что требовалось делать начальнику медицинской службы, я делал самостоятельно, да еще под пристальным оком проверяющих. С другой стороны, это помогло мне быстрее освоиться с обстановкой и потом успешно сдать экзамен на самостоятельное управление службой. Первому из всех офицеров бригады, пришедших на флот после училищ. А моего помощника позже моряки вытаскивали из лодки на талях, отрабатывая эвакуацию пострадавшего из подводной лодки. У него выбраться из лодки не было сил.

Я выходил в море на лодках всех проектов – средних торпедных 613, больших океанских торпедных 641, крейсерских ракетных 629 и 651. Каждая лодка имела некоторые отличия в расположении внутренних помещений, и я старался все запомнить, чтобы максимально быстро добраться до каждого боевого поста. Самое неудобное место для врача было на средних лодках. Врач оказывал медицинскую помощь и спал в офицерской кают-компании, у него не было своей койки. Отдохнуть в дневные часы было негде. На больших лодках было уже место в офицерской каюте. А вот на крейсерских лодках была своя каюта, второе верхнее место в ней предназначалось для изоляции заразного больного.

Вообще дизельные подводные лодки правильно называть ныряющими, так как часть времени они должны находиться на поверхности. В это время работают дизели и заряжаются аккумуляторные батареи. Лодка усиленно вентилируется в это время, т.к. при зарядке аккумуляторов в большом количестве выделяется водород и есть опасность взрыва. А так как обычно зарядка батарей происходит в ночное время и на поверхности моря, то огромное влияние оказывают метеоусловия и время года. Если зима, то в лодке становится очень холодно, как на улице. Если шторм, то качка болтает экипаж, что не уснешь, так как можно запросто упасть с койки.

На своей родной лодке у меня была койка на втором ярусе. Койка узкая, как и все на дизельных лодках. Чтобы не упасть с неё во время бортовой качки, я сгибал ноги в коленях и пропускал между ними вентиляционную трубу. А левым плечом упирался в машинку клапана вентиляции, которая нависала над койкой. Так вот и спал. Если это можно было назвать сном. Чаще я по полночи проводил в ограждении рубки рядом с рулевым, наблюдая, как волны накатываются на нос лодки, потом пробегают по корпусу, разбиваясь о рубку и осыпают брызгами. Но в теплой с кожаным верхом куртке-реглане (альпаке) было тепло и сухо. Вот тогда-то у меня и начались перебои со сном, которые потом усилились во время ночных дежурств в травмпункте. В боевых условиях зарядка батарей проходит при плавании на перископной глубине – 7-8 метров от поверхности. На поверхности торчит выдвижная труба РДП (работа двигателя под водой).По-немецки это устройство называется «шнорхель», они его и придумали во время Второй мировой войны. Плавать под РДП вообще очень сложно, а в шторм очень опасно. Но многие экипажи советских подводных лодок успешно освоили этот маневр.

Подводные лодки являются очень сложными в инженерном отношении объектами. Если сравнить современный самолет и атомную подводную лодку по сложности, то я бы отдал пальму первенства лодке. И такое мнение большинства инженеров и конструкторов. Необходимость придания корпусу большой прочности, обтекаемости, малошумности всех механизмов очень сложная задача, которая успешно решается. А еще должна быть сверхнадежность всех механизмов. Как спасти лодку и экипаж в 100 человек под тощей льда Северного ледовитого океана? Конечно, непросто. Летчик катапультируется, и спасен. А экипаж большой лодки? Создавались в Советском Союзе атомные лодки 705 проекта, очень автоматизированные, с небольшим числом экипажа. Они получились во всех отношениях очень хорошие – и скорость высокая, и маневренность, и вооружение. Но очень дорогие в эксплуатации и не очень долговечные.

Морская вода довольно агрессивная среда, многие детали лодок нуждались в замене через определенные промежутки времени. Если в самолете можно снять без проблем деталь фюзеляжа, то как залезть в прочный корпус субмарины? Там даже отверстия для выхода валов винтов имеют очень сложную конструкцию и многократно проверяются на надежность. Проследить за работоспособностью всех без исключения механизмов, клапанов в автоматическом режиме очень сложно. Поэтому на подводных лодках большой экипаж, особенно в американских. США пошли по пути создания больших серий однотипных лодок, постепенно усовершенствуя конструкцию и улучшая качество и надежность всех деталей и механизмов. А у нас были лодки разных серий для выполнения одних и тех же задач.

Командир попросил меня взять на себя эту довольно хлопотную обязанность. Сверив в продовольственной части числящиеся за экипажем остатки, я узнал, что за лодкой числится чуть ли не 3 тонны металлических мисок, тарелок, котлов, вилок, ножей. Все это выдавалось на лодку за долгие годы службы. Фактически же не было ничего! Что делать? Мне посоветовали все это списать как металлолом, вместо трех тонн металла дать мичману на складе металлолома пару бутылок спирта и пару банок тараньки (черноморской воблы). Получив от командира спирт и воблу, я отправился на склад металлолома и проблему решил. Получил новую посуду и загрузил на лодку. Нам дали новый холодильник «Минск» для кают-компании. Тогда это был очень престижный холодильник. Но загрузить его через отверстие в прочном корпусе, которое предназначено для загрузки аккумуляторных батарей, было невозможно. Но 2 бутылки спирта и умельцы завода чуть уменьшили глубину холодильника и он вошел в нашу кают-компанию. А ведь найти таких умельцев не так-то просто. Но я сумел это сделать. Потом в течение целого дня завозили продукты на полную автономность плавания для всего экипажа. Узнал от знающих людей, что моряки при погрузке стараются утащить по своим рундукам в основном сгущенку, шоколад, галеты, банки с компотами, и препятствовать этому невозможно. Ведь не поставишь же на всем пути от автомашины на пирсе до продовольственного склада в трюме одного из отсеков контролеров. А кто носить будет? Выход был давно найден. Перед строем на вечерней проверке объявлялось, что экипажем украдено столько-то и столько того и другого, и поэтому в течение нескольких дней экипаж не будет получать выше переименованное. А так матросы воруют в одиночку, и учета уворованного нет, все слова берут на веру и никаких возмущений со стороны матросов не бывает. Вообще вести учет всего погруженного невозможно. В то время за хороший обед в столовой из трех блюд надо было заплатить копеек 60-80. А стоимость 1 автономного пайка подводника составляла 4,5 рубля в день. Чего там только не было. Вино для офицеров, соки для матросов, сырокопченые колбасы, различные компоты (черешня, вишня и т.д.), сосиски. Я уж не говорю про сгущенку, галеты, воблу. Кстати, моряки часто путали маркировку сгущенки и тушенки, банки-то были без наклеек.

Получив все необходимое со складов береговой базы, мы смогли отойти от пирса. Выход подводной лодки требует отдельного описания, так как это непростая процедура. Наблюдая выход подводной лодки с берега, удивляешься тому, что лодка, отойдя от пирса, длительное время, стоя посредине бухты, то погружается, то всплывает. Лодка, отойдя от пирса, еще в бухте проходит дифферентовку, т.е. ставится на ровный киль. Дифферент (т.е. наклон на нос или корму) достигается перекачиванием воды в уравнительные цистерны, расположенные в носу и корме. В зависимости от загрузки корабля продуктами, топливом, пресной водой необходимо перед выходом в море дифферентоваться. Это позволяет с меньшими усилиями уходить на глубину и всплывать, маневрировать под водой. Командует этим процессом командир БЧ-5 и главный старшина трюмных. От их опыта, интуиции и чутья зависит, как быстро пройдет процесс постановки на ровный киль. Случалось, что некоторые лодки завершали это процесс, лишь погрузившись на дно. Это считалось ЧП. У нас такого не было. Обычно мы довольно быстро проходили дифферентовку и уходили в открытое море.

Почти месяц проходили ходовые испытания. Вместе с экипажем лодки на них выходили человек 15-20 рабочих завода, который проводил на лодке ремонт. Оперативно устранялись все неполадки в работе механизмов. Ажиотаж был страшнейший. Ведь сдать лодку надо было до 31 декабря 1971 года, тогда были премии и награды как рабочим, инженерам и руководству завода, так и руководству бригады, эскадры, флота. Так что на некоторые ляпы просто закрывали глаза. Так, из 10 цистерн, расположенных между прочным и легким корпусами лодки, 8 имели течь. Чтобы лодка не утонула возле пирса, эти цистерны постоянно продувались сжатым воздухом. А уж по мелочам было столько всего недоделанного! Например, что заполнить цистерну питьевой водой, её надо было предварительно прохлорировать. Это значит, что в заполненную водой цистерну добавляют определенное количество хлора, выдерживают нужное временя, потом воду выкачивают, опять заполняют свежей, снова выкачивают и только после это закачивают чистую, годную для употребления воду. Ну кто же это будет делать с такой тщательностью? Вот и плавали мы месяца полтора, употребляя пахнущую хлоркой воду. И в первых блюдах, и в чае, кофе. На жалобы командир отвечал, что здоровей будем.

Именно с плаванием на лодке рабочих завода произошло событие, которое установило между мной и командиром особые отношения. Однажды во время ходовых испытаний в море командир дал приказание привезти на лодку свежее мясо вместо надоевшей всем тушенки. На катере я поплыл на базу, но мяса мне не дали. Сказали, что надо было заранее дать радиограмму, чтобы приготовили. Я вернулся ни с чем. В центральном посту доложил командиру о неудаче. Он обрушился на меня с грубой бранью. Я молча вышел из центрального поста в свой отсек. Тут же за мной пришел заместитель командира по политчасти капитан-лейтенант Кудлаев. Спросил, почему я нарушил Устав и ушел без разрешения командира. Я ответил, что в Уставе запрещено оскорблять офицера в присутствии подчиненных. Кудлаев ушел и переговорил с командиром. Вечером в кают-компании за ужином командир извинился передо мной за инцидент. Сказал, что его очень расстроила только что служившееся перед моим приездом серьезная поломка какого-то механизма. Так я впервые зарекомендовал на службе как уважающий себя офицер.

У меня установились очень хорошие отношения со многими сослуживцами. И не только потому, что некоторых угощал дефицитами. Я был хоть и довольно требовательным к себе и к окружающим офицером, старшинам, матросам, но справедливым и внимательным. Был человеком слова. Базировались мы во Владивостоке, вначале почти в центре города, а потом в бухте «Малый Улисс». Владивосток портовый город, там много как военных, так и гражданских моряков. Как во всех портовых городах, много представительниц древнейшей профессии. И многие офицеры заражались венерическими заболеваниями. Если об этом узнавали в политических органах, то минимум, что мог получить офицер, это задержка на год присвоения очередного звания. А могли и сослать куда-нибудь на отдаленную базу или понизить в должности, звании. Так что большинство заразившихся искали возможность для анонимного лечения. Я как-то еще в первые месяцы службы познакомился с проходившим стажировку в нашей базе врачом-дерматовенерологом из Находки. Он дал мне современный способ лечения гонореи и сифилиса. Я однажды пролечил по этому способу своего сослуживца на лодке, об этом стало известно другим, нуждающимся в таком же лечении. Все это было строго конфиденциально, только при наличии рекомендаций от лично знакомого мне офицера. Попасть в поле зрения политических органов мне бы не хотелось. Так круг моих знакомых расширялся. Расплачивались офицеры за лечение тем, что приглашали меня на ужин в ресторан. Обычно это был ресторан «Зеркальный» на площади Луговой во Владивостоке. Это недалеко от моего общежития по пути с базы в Малом Улиссе. Правда, иногда это были другие рестораны в центре города. Таким образом, я экономил деньги, которые почти все отсылал в Хабаровск жене.

Хочу сказать, как у меня рассчитывалась заработная плата. Когда я поступил на службу, оплачивался должностной оклад и платили за звание. До августа 1971 года лейтенант получал за свои 2 звезды 50 рублей. Старший лейтенант получал уже 60 рублей. И так далее. С августа 1971 года стали платить лейтенанту 70 рублей. А с января 1974 года уже 90 рублей. Мой должностной оклад начальника медицинской службы большой подводной лодки (капитанская должность) был 140 рублей. На крейсерской лодке должность была уже майорская и оклад был 160 рублей. Потом, когда наша лодка завершила ремонт и стала плавать, нам стали начислять еще 30% к окладу морских и 20% подводных (мы называли их гробовыми). Так начислялись зарплаты. Когда я выходил в море в ту пору, когда наша лодка еще не была в строю, мне за каждый выход давали справку, которую я сдавал в бухгалтерию береговой базы для выплаты процентов по факту. Все офицеры штаба как бригады, так и эскадры, выходя в море, так же получали такие же справки и им так же начисляли проценты.

У нас, врачей-физиологов (а такую специальность я получил, сдав на самостоятельное управление медицинской службы подводной лодки) была еще одна возможность подзаработать. Это погружение в барокамере на глубину 100 метров. Конечно, никакого погружения не было, просто я барокамере поднимали давление до 10 атмосфер, что было равно давлению на глубине 100 метров. Мы должны были 2 раза в месяц спускаться на такую глубину, получая за это 25 рублей за каждый спуск. Правда, на такой глубине я был считанное число раз. Ведь спускались мы довольно быстро, примерно за полчаса. Зато поднимались очень долго, свыше 4-х часов, И чем больше было давление в барокамере, тем дольше мы находились в ней. Ни нам, ни персоналу, обслуживающим барокамеру, это было не нужно, поэтому мы доходили до глубины 60-70 метров и снижали давление. Правда, по документам проводилось все как надо. И лишь когда с нами спускался флагманский врач эскадры полковник Чистоклетов, мы спускались до 100 метров.

Я довольно плохо продувался (при изменении давления закладывало уши и могла порваться барабанная перепонка), поэтому я брал с собой жевательную резинку. И, кроме того, бумагу, карандаш и обычно колоду карт. Общаться друг с другом при давлении свыше 5 атмосфер можно было, только переписываясь на бумаге. Сидеть без толку 10-12 часов было тяжело, поэтому обычно мы подбирали в компанию врачей, которые играли в преферанс и за это время могли спокойно расписать пульку. Заработную плату мы получали по расчетной книжке 1 раз в месяц. Для всего Тихоокеанского флота таким святым днем было 14 число каждого месяца. А мы, моряки-подводники, получали деньги на день раньше, 13 числа. И в этот день во всех ресторанах Владивостока «гудели» лишь подводники. Потому что никакой уважающий себя офицер не имел за день до зарплаты денег на ресторан.

Очень важное значение в повышении заработной платы играет своевременное присвоение очередного воинского звания. Всем офицерам запаса после окончания ВУЗов (в том числе и женщинам) присваивается звание младшего лейтенанта. Нам, призванным на военную службу, сразу присвоили звание лейтенантов. Следующее звание старшего лейтенанта присваивается через 2 года службы. Но не календарных лет, а выслуги. На подводной лодке год идет за полтора. 2 года по календарю равны 3 годам выслуги лет. Поэтому я получил звание старшего лейтенанта (а его могли и задержать, если бы были наказания) не через 2 года, а через 1,5 года, раньше, чем многим моим однокурсникам. Встречаясь с ними в городе, видел их завистливые взгляды на мои погоны. Быстрее получали звания и мои однокурсники, которые проходили службу на Камчатке, в том числе и Борис Шевцов. Там была выслуга за отдаленность, те же год за полтора. А если бы он служил на лодке, то выслуга была бы год за два. Поэтому на подводных лодках, базирующихся на Камчатке, очень часто были офицеры в 30 и чуть более лет, имевшие звания капитанов 2 и даже 1 ранга. Только на Северном флоте были чуть меньше выслуги лет, чем на Камчатке.

Во время проведения заводских испытаний случалось всякое, и хорошее и плохое. Тем не менее, мы их завершили и 31 декабря пришли к заводской стенке во Владивостоке, пробыв в море почти 3 недели. Сойдя на берег, я стал звонить в Хабаровск. Телефона на квартире у нас не было, но знал, что жена должна была вот-вот родить. Стал звонить в родильные дома № 1 и № 2, куда могли отвезти жену. И там узнал, что у меня еще 25 декабря родился сын весом 3900 г. Конечно, к телефону жену не пригласили, но то, что у меня родился доношенный и очень крупный сын, было приятно.

Вообще при том, что подводные лодки были элитными войсками Военно-морского флота, и много делалось для поддержания их высокой боеготовности, бардака и в нашей эскадре хватало. Чтобы корабль вышел в море, на нем должен был быть экипаж строго по штату. Если какой-нибудь офицер, мичман или даже матрос был в отпуске, болел, на выход брали моряка с другой лодки. Поэтому я так часто и плавал на других лодках. Но однажды меня, как лейтенанта м/с Щербакова А.К записали одновременно на выход сразу на 3-х кораблях – на своей и чужой подводной лодке, и на плавбазе. Хорошо, что выход был недлительный и ничего не случилось. А вот на «Курске» не обошлось. Читая об этой катастрофе современной атомной подводной лодки, я узнал о том, что некоторые мичманы, матросы и даже гражданские лица (с завода, выпускающего оборудование для подводных лодок) впервые вышли в море, не имея никаких навыков. Или гибель 20 человек при заводских испытаниях атомной лодки «Нерпа» в Японском море. По неосторожности старшины-сверхсрочника, пустившего фреон в отсек погибли в основном рабочие Комсомольского судостроительного завода. Так что и мы ходили по лезвию бритвы. Именно в те годы я понял, насколько тонка линия между жизнью и смертью, и надо радоваться каждому прожитому дню.

Это тяжелый и по тому времени современный корабль водоизмещением около 12 тысяч тонн. Задача перехвата была успешно выполнена, торпеды условно попали в крейсер, но потом произошло ЧП. Торпеды после залпа должен был поднять на свой борт торпедолов, специально построенный корабль. Торпеды были секретными, они не должны были попасть в руки американцев. Две торпеды подняли, а одну не нашли. Тогда поступила команда всем лодкам и вместе с торпедоловом организовать поиск торпеды. На борту нашей лодки находился комбриг Бекетов, который пообещал 10-днейный отпуск моряку, который первый увидит торпеду. Все находящиеся на мостике сигнальщики внимательно всматривались в бинокли. В это время наступило время обеда, и основная масса моряков спустилась принять пищу. А кок, который приготовил эту пищу, вышел в рубку покурить и подышать свежим воздухом. Вот он-то первый и увидел торпеду, которая торчала из воды и мигала огоньком на конце. И получил обещанный комбригом отпуск. Заслуженно. Но дело в том, что это был его первый выход в море после его отпуска. Так что пришлось отпускать его снова в отпуск на родину.

Вообще загрузка торпед в подводную лодку довольно сложная процедура. В первый (носовой) отсек торпеды загружают через специальный торпедопогрузочный люк. Они помещаются или прямо в торпедный аппарат, или кладутся на специальные стеллажи.
Кстати, для многих членов экипажа лодки торпеды в носовом отсеке служат в качестве лежанок. На торпеды ложится тюфяк (матрац) и на него устраивается матрос. В кормовые торпедные аппараты загрузить торпеду несравненно тяжелее. Там нет специального люка, поэтому торпеду устанавливают прямо в торпедный аппарат. Но аппараты находятся ниже ватерлинии и открыть наружные крышки аппаратов, это пустить воду в лодку. Поэтому лодке придают большой дифферент на нос (заполняют носовые и продувают кормовые балластные цистерны) и корма лодки появляется из воды. Открывают крышки и взад кормой торпеды загружают её прямо в аппарат. Хорошо, что даже учебные стрельбы из кормовых торпедных аппаратов производятся очень редко, поэтому такая процедура загрузки торпед довольно редкая.

В первые месяца службы, когда я еще не успел пошить себе щегольскую форменную фуражку (а лето было осенью, когда верх должен быть белый), чтобы быть в моде, у меня на фуражке был гриб. Он получается, когда круглая пружина, придающая жесткость верхнему краю фуражки, спускается чуть ниже и белый чехол, одеваемый на фуражку, принимает форму шляпки гриба. Это является хоть и небольшим, но нарушением формы одежды. И вот однажды на мою фуражку во время утреннего построения всей бригады обратил внимание её командир, капитан 1 ранга Бекетов (известная среди военных моряков во Владивостоке личность своей строгостью и принципиальностью). Он наказал меня, приказав направить в патруль. Но я не был строевым офицером, и по Уставу в патруль меня не могли послать. Я об этом хорошо знал и поэтому категорически отказался (правда, не перед командиром бригады, а перед комендантом гарнизона береговой базы). Меня могли направить на гауптвахту, но во Владивостоке была очень маленькая гауптвахта, и, чтобы туда посадить за серьезные нарушения дисциплины, нужно было еще и бутылку спирта послать. Но кто будет давать спирт за такое незначительное нарушение формы одежды? Так что мне лишь погрозили пальчиком, и сказали, что при повторении точно попаду на «губу». Но к этому времени была объявлена зимняя форма одежды и я одел уже пошитую к этому времени пижонскую фуражку.

А вот многие мои однокурсники, служившие на надводных кораблях, ходили в патрули по Владивостоку, я с ними неоднократно встречался. Почему, вы спросите? Дело в том, что на надводном корабле есть каюты для всех членов экипажа. Это на подводной лодке, особенно дизельной, есть спальные места на 2/3 экипажа, даже не на всех офицеров. В море треть команды несет вахту и после неё ложится на место, которое только что освободил его товарищ. Лодка, придя в базу, оставляет на борту вахту, а остальные матросы идут на береговую базу, где для всех экипажей есть свои казармы. Офицеры, кроме дежурных, расходятся по домам или в общежитие, как было со мной и еще двумя молодыми офицерами из экипажа лодки. А на надводном корабле увольнение на берег получают матросы только в выходные дни, а из офицеров сход на берег дают лишь треть. В эту треть входит командир, замполит, командиры боевых частей (штурманской, артиллерийской, торпедной, радиотехнической, электромеханической). Поэтому молодой начальник медицинской службы надводного корабля, особенно без семьи, месяцами не ступает на твердую землю, даже если корабль не стоит на рейде, а возле причальной стенки. Вот и идут нестроевые офицеры медицинской службы в нарушение Устава патрулировать улицы города, чтобы поглазеть на красивых девушек и походить по твердой земле, а не по качающейся палубе. А что делать?

И я показал класс игры в волейбол. Наша команда выиграла, меня тут же заметили и пригласили играть с ними в другие дни занятий по физподготовке. Так я стал уже не просто лейтенантом медицинской службы, а знакомым лейтенантом да еще хорошим партнером по игре в волейбол. И если строевые офицеры, встречаясь со мной, на мое приветствие козыряли, то политработники здоровались со мной за руку. И это замечали другие офицеры. А тут еще случился случай, который выделил меня из массы молодых лейтенантов. На базе была объявлена форма одежды для офицеров – китель. А у меня этого самого кителя не было, не выдали при обмундировании. Ну не ходить же мне голышом, хотя меня предупреждали, чтобы вообще никуда не ходил. Но так невозможно. Вот иду я как-то по территории базы, а навстречу мне начальник штаба бригады капитан 1 ранга Людмирский. Видит офицера с нарушением формы одежды. Подозвал меня, я представился. И на вопрос, почему нарушаю, честно ответил. Людмирский вначале удивился, но узнав, что я из профсоюзников (так говорили об офицерах, призванных из запаса), только махнул рукой. Так я и ходил несколько дней белой вороной, на фоне офицеров в кителях со своей кремовой рубашкой под тужуркой именно так и выглядел. Правда, не очень долго – выдали мне китель по размеру, на вещевом складе уже не флота, а нашей бригады.

Во второй половине октября 1971 года я был направлен на Русский остров. Там, на базе части ракетных катеров, были организованы 2-х недельные курсы для офицеров, призванных из запаса. Собралось нас там около двухсот человек. И врачи, и инженеры, и штурмана, и радиотехники и еще кое-какие специалисты. Нас учили Уставам, строевой подготовке и еще чему-то. С занятий в столовую базы и обратно в аудитории ходили строем. Я получил по строевой подготовке отлично. Это не значит, что я такой уж способный. Просто я вспомнил, чему учили в нашей Херпучинской школе. В начале и середине 50- годов, когда я учился в младших классах, была строевая подготовка среди мальчиков старших классов. Там показывали, как правильно махать руками, как шагать, как поворачиваться вправо-влево и кругом. Мы, еще маленькие пацаны, ходили рядом с большими парнями и все повторяли. Вот эти навыки и пригодились мне во время учебы на Русском острове. Меня даже просили ходить перед строем врачей, чтобы учились у меня. Но не всем помогло. Помню, одному врачу из Владивостока поставили оценку «ноль». Он вообще не мог ходить, руками махал одновременно вперед и назад. Не знаю, может, дурачился.

В начале своей службы я познакомился с ребятами шестого курса Владивостокского медицинского факультета, которые проходили практику на береговой базе 4-й бригады. Такую же практику годом раньше я проходил в Советской Гавани на базе подводных лодок. С одним из них мы сдружились, и потом я присутствовал даже на его свадьбе. Его отец был капитаном 1 ранга в отставке. Вот тогда я столкнулся с одним обстоятельством, которое было характерно для очень многих офицеров как морских, так и сухопутных. На свадьбе я обратил внимание, что отец жениха имел довольно поношенный, лоснящийся в некоторых местах черный костюм. Потом выяснилось, что это был его единственный гражданский костюм, купленный еще в молодости. Вся остальная одежда ему доставалась бесплатно, так как это была форменная одежда. Носки, трусы, рубашки, тужурки, кителя, брюки, шинели, ботинки. Все выдавалось с вещевых складов, через определенное время выдавали новое. Так что офицеры были на полном государственном обеспечении. И они не привыкли тратить свои деньги, были очень экономные, если не сказать, жадные. Не все, но очень многие. А вот тратить деньги на выпивку не жалели. Во Владивостоке я столкнулся с тем, что таксисты не любят возить морских офицеров, презрительно называя их селедками. Потому что они никогда не дают на чай таксистам (т.е. сверх показателя на счетчике). А одетый по гражданке, я спокойно останавливал любое такси.

А я успел прочитать мемуары почти всех известных военноначальников Германии периода Второй мировой войны. Конечно, их было интересно читать. Жаль, что в тот период не было мемуаров советских маршалов, чтобы можно было сравнить оценку одних и тех же событий с разных сторон. Но все равно мне лично было интересно читать эти воспоминания. Особенно гросс-адмирала Денница, который командовал подводными силами Германии. Потом, через много лет, когда эта литература стала доступной для всех, я перечитал мемуары Денница, и они не показались мне такими уж захватывающими, как при прочтении в первый раз. Впрочем, такое же впечатление на меня производила второе прочтение воспоминаний и наших военных. Просто накопились какие-то знания, сведения и не только с одной стороны, но и из других источников. И теперь я точно знаю, что никаким выдающимся военноначальником тот же маршал Жуков не был. Так же как очень многие его коллеги по высшему начальствующего составу Красной Армии в период войны. Войну выиграли простые солдаты и матросы, которых тысячами гнали на неподавленные огневые точки. В отличии от американцев и англичан, наши командиры не жалели солдат.

Об адмиралах я не говорю, наши адмиралы воевали только в штабах, самыми крупными кораблями, с которыми они воевали, были эсминцы. Лишь однажды встретились с тяжелым крейсером-рейдером, обстрелявшем зимовку на Новой Земле, и второй раз с линкором «Тирпицем», который только из средств перехвата узнал, что подвергся торпедной атаке советской подводной лодки. Рисковали экипажи подводных лодок и торпедных катеров, нападавших на конвои транспортов со стратегическими грузами. Они-то и заслужили высокие награды, в том числе и звания Героев Советского Союза. Хотя в последние годы появилась информация, что многие командиры преувеличивали число потопленных кораблей. По-крайней мере, в рассекреченных архивах Германии не подтверждаются сведения об якобы потопленных транспортах. Со статистикой в Германии было строго. А все крупные надводные корабли Черного и Балтийского флотов почти всю войну простояли в базах, лишь во второй половине 1944 года выйдя в открытое море, так и не внеся существенного вклада в победу над фашистской Германией. Только участвовали в десантных операциях на побережье и вывозе личного состава из осажденных Одессы и Севастополя. Поэтому мемуары советских адмиралов я читал с большим скепсисом. Только командующий Северным флотом в период войны адмирал Головко командовал небольшими силами, а все остальные только изображали, что воюют и чем-то командуют. Но обо всем этом я узнал намного позднее, а в то время зачитывался историческими мемуарами. И всему, что читал, верил. Так же как был убежден, что мы, подводники Советского Военно-Морского флота, стоим на защите завоеваний Великой Октябрьской социалистической революции.

Приведу один пример. Я писал, что в плавучем доке наша лодка стояла рядом с траулером, который на самом деле был разведывательным судном, начиненным самой современной аппаратурой. Врач этого траулера, который вместе со мной кончал институт, рассказал, что во время их многомесячного плавания где-то в центре Тихого океана к их борту подошел американский военный корабль и поздравил одного из офицеров с рождением ребенка. Сам офицер об этом не знал, никто ему эту информацию из штаба соединения не передал. И потом, придя в базу, он узнал, что информация о рождении ребенка соответствовала истине. Вот это разведка! И это не командир судна, а простой офицер. Так что огромные затраты на сохранение секретности тратились впустую. И вообще огромные военные расходы на Вооруженные Силы были напрасны.

Закон парных случаев никто не отменял. Оказалось, что примерно в то же время на нашей базе в Малом Улиссе произошло еще одно ЧП. При загрузке учебной торпеды в подводную лодку торпеда взорвалась. Вернее, взорвался баллон с кислородом, находящийся внутри торпеды в качестве окислителя. Давление в баллоне 200 атмосфер. Как потом оказалось, имело место утечка кислорода из баллона, торпеду оставили на пирсе, чтобы потом увезти в арсенал. Но кто-то из моряков, проходя мимо, погладил рукой торпеду. Руки у всех моряков дизельных лодок в масле. Именно поэтому я все время службы на лодках носил перчатки, зимой и летом. И все равно, от меня постоянно пахло дизельным топливом. А кислород маслоопасен. Вот он и взорвался. Погиб командир БЧ-3 (торпедной) подводной лодки, еще 1 матрос и был осколком торпеды ранен офицер на соседнем пирсе. Уже через полчаса на пирсе был командующий флотом и еще много адмиралов и высших офицеров штаба флота. Как говорят, в это время обнаружилась утечка кислорода еще у одной торпеды. И все эти офицеры в светлых кремовых форменных рубашках стали прятаться кто куда мог, некоторые даже за бордюр, выставив толстые зады. Но никто не смеялся. Не до этого было. После это наше возвращение в бухту Малый Улисс, да еще с поврежденной носовой оконечностью лодки и с возможной деформацией торпед было совершенно невозможным. Поэтому нас направили в бухту Стрелок, в Павловск, где базировались атомные подводные лодки. Так я оказался на совершенно секретной базе, вблизи увидел эти огромные (правда, потом они стали еще больше) корпуса атомных лодок и порадовался, что у нашей страны есть возможность защитить себя от врага. А ведь в тот период такое столкновение между СССР и США было совершенно реальным.

Третий случай произошел при глубоководном погружении лодки. Предельная глубина лодок этого проекта составляет 200 метров, рабочая глубина 150 метров. Но со временем, в процессе эксплуатации наступает усталость металла и во время глубоководного погружения устанавливается та глубина, на которую затем лодка может погрузиться без риска утонуть. Процесс это довольно сложный и рискованный. Через каждые 10 метров глубины во всех отсеках устанавливается режим полной тишины и каждый член экипажа, размещенный по всей длине лодки, внимательно вслушивается в посторонние звуки и шумы. Самое страшное, это услышать свист поступающей под большим давлением в отсек забортной воды. Конечно, доводить до этого никто не собирался, но этот звук мог появиться в любую секунду. Именно так в 1963 году во время глубоководного погружения погибла американская атомная подводная лодка «Трешер». Об этом узнал весь мир. А вот если бы утонула Б-63, никто бы не узнал. Как не узнавали о гибели некоторых наших подводных лодок за все время «холодной войны» ни общественность, ни родные. Приходила похоронка семье со стандартными фразами «погиб при исполнении воинского долга» и все. Семье офицера-кормильца давали небольшую пенсию, а родителям матроса ничего. Кстати, нашей лодке предельную глубину погружения установили в 120 метров.

На подводных лодках были некоторые традиции, которые доставляли мне, как начальнику медицинской службы, неудобства. Одной из таких была традиции выпить моряку, который впервые погрузился под воду, плафон заборной морской воды. Плафон вмещает около 500 мл воды. Во-первых, холодной, а во-вторых соленой. Редко когда у моряков после этого не болело бы горло, и не было бы поноса. Или традиция не протираться спиртом на ватке во время длительных плаваний (вместо умывания лица), а выдавливать спирт с нескольких ваток в стакан и одному моряку выпивать. Сегодня один, завтра другой, потом третий. А гнойничковые заболевания лица в расчет не берут. А на лодке везде пары дизтоплива, да и вообще много маслянистых деталей, так что поддерживать гигиену необходимо. Но с такими традициями бороться было невозможно.

У меня на памяти есть случай гибели офицера во время автономного плавания. Я дежурил в лазарете береговой базы, когда мне позвонили из штаба и сказали, чтобы я приготовил сумку для оказания экстренной медицинской помощи и был готов к выезду. За мной заехала машина, и я вместе с 3 или 4 старшими офицерами выехал в город. Оказалось, что мы едем к родителям офицера, который погиб в море во время автономки. Будучи вахтенным офицером, и находясь на мостике во время шторма, ударился головой о репитор гирокомпаса. Накрывшей рубку волной его просто бросило на этот выступающий прибор. Обычно, чтобы не смыло волной, на мостике вахтенные привязываются к поручням. Возможно, офицер не очень хорошо привязался или был длинный конец веревки. Но факт есть факт. Лодка идет дальше в автономку к югу, труп в цинковом гробу передадут на гражданское судно, которое возвращается во Владивосток. Задача нашей группы сообщить родителям о гибели их сына. Кстати, отец был морским офицером в отставке. И вот такая нелепая гибель сына. Я был в группе для оказания медицинской помощи родителям, если потребуется. Но они очень мужественно восприняли весть о гибели сына, как будто окаменели. Видимо, всю жизнь жили под грузом возможной гибели вначале отца, потом сына.

Дежурства в лазарете береговой базы были неотъемлемой частью моих служебных обязанностей. Устанавливался график дежурств врачей подводных лодок с учетом их выходов в море. Помню фамилию начальников лазаретов как в 4-й бригаде – Дау, так и в 19-й бригаде – Теф. Вот такие очень редкие фамилии. Дау был старшим лейтенантом, устроили его на эту должность по блату. А Теф был капитаном и прошел долгий путь к этой должности, придя на неё с подводной лодки. С обоими этими офицерами у меня были не дружеские, а нормальные служебные отношения. В лазарете мы оказывали первую помощь при травмах, несложных заболеваниях, вели амбулаторный прием матросов и офицеров с подводных лодок, находящихся у причала. Иногда выезжали к заболевшим членам семей старших офицеров штаба бригад. Вместо вызова скорой помощи туда направлялись мы, хотя это и не входило в наши обязанности. Так что у меня был уже какой-то опыт работы, когда я через несколько лет стал дежурить в травмпункте городской больницы № 11 города Хабаровска.

Называя свою подводную лодку дизельной, как это было принято в литературе, я называл её неправильно. Лодка была дизель-электрической. Для надводного хода использовались дизеля, а при погружении лодка шла под электромоторами. Ток для них давали аккумуляторы, которые постоянно подзаряжались во время движения в надводном положении. Скорость у подводной лодки была не очень большой – 17 узлов в надводном положении (около 30 км/час) и 16 узлов в подводном. При этом в подводном положении лодка могла полным ходом идти не больше 2-3 часов, аккумуляторные батареи за это время полностью разряжались. И хотя как дизеля, так и электромоторы работали на одни и те же валы и винты, двигаться задним ходом лодка могла только под электромоторами. Специальный редуктор отсоединял дизеля от валов. Так что подводная лодка швартовалась к пирсу под электромоторами.

Помню фамилии некоторых офицеров нашей лодки. Старший помощник командира капитан-лейтенант Янин, заместитель по политической части Кудлаев, помощник командира Зуб, командир БЧ-4 (РТС) старший лейтенант Воронин, командир БЧ-5 (электро-механическая часть) Сайпулаев были мне старшими товарищами и давали дельные советы. Особенно близко я сошелся с Сайпулаевым и Кудлаевым. Так было приятно потом в газете Тихоокеанского флота читать заметки об этих офицерах и видеть их фотографии. Хорошим мне помощником был санинструктор Изотов. Назвать его звание не могу, т.к. как он дважды за свою службу получал звание главного старшины и оба раза был разжалован до старшего матроса. За сон на посту у трапа лодки в базе. У него был такой богатырский храп, что перекрывал гул от работы дизелей. Вот этот храп от стоящего на посту матроса слышал проходящий вдалеке дежурный офицер, и Изотов дважды был разжалован. Но потом снова становился старшиной.

Говоря о субординации на подводных лодках, могу сказать, что она не была такой уж строгой, как на надводных кораблях. Мы, лейтенанты очень редко отдавали честь капитан-лейтенантам и никогда старшим лейтенантам. Начинали приветствовать только капитанов 3 ранга и выше. И нам отдавали честь в основном матросы и старшины, мичмана не всегда. Останавливать мичмана старше тебя по возрасту и читать нотации лично у меня язык не поворачивался. На надводном корабле честь отдавали строго по уставу. Там все ходят по разным палубам, и если корабль тонет, то шансы спастись у всех разные. А на лодке мы все в одном положении. Как правило, гибнет весь экипаж лодки, особенно если она находится в подводном положении.

Хотя для спасения экипажа затонувшей подводной лодки делалось в наше время очень много. Обучение всех членов экипажа легководолазному делу было обязательным. Для этого было УТС (учебно-тренировочное судно). Оно было оборудовано всем необходимым. Бассейны с морской водой, барокамеры, отсеки, в которые подавалась вода или огонь, имитирующие затопление отсека или пожар. Недавно я прочитал в журнале «Популярная механика» об американском учебном судне (копии эсминца). Там имитируется легкий ветерок, легкий бриз, ароматы океанской воды. Всего этого не было на нашем УТС. Но вода, поступающая в отсек, горение ветоши и задымление отсека были настоящими. И действовать надо было по-настоящему. Так в условиях, приближенных к естественным, члены экипажа отрабатывали практические навыки по выходу из затонувшей подводной лодки через торпедные аппараты или шлюзовые камеры, по тушению пожара или заделке пробоины.

Для меня до сих пор самым жутким состоянием в прожитой жизни осталось воспоминание о выходе через трубу торпедного аппарата. В полном снаряжении подводника, с ИДА-59 (индивидуальный дыхательный аппарат) пролезть в трубу диаметром 533 мм человеку моей комплекции не так просто. Да еще находиться там вместе с двумя подводниками в полнейшей темноте, ждать, когда труба будет заполнена водой, а потом по сигналу вылезать из неё наружу, в бассейн с водой стало памятным на всю жизнь. Термин «мусинг» (узел на тросе, соединяющем всплывший аварийный буй и затонувшую лодку) мне как родной. Когда в кинофильме «42 метра» о затонувшей подводной лодке мичман, которого играет артист Галкин говорит впервые выходящему из лодки герою, которого играет артист Маковецкий «И по мусингам, по мусингам» у меня озноб по коже пробежал. Задержка на каждом узле (мусинге) позволяла подводнику избежать кессонной болезни (закипания азота в крови). Сколько барабанных перепонок матросов порвалось, потому что они неправильно себя вели при всплытии с глубины 30 метров
методом свободного всплытия. А нервный шок у обеспечивающего персонала, когда из трубы торпедного аппарат вышли 2 матроса, а третий нет (вздремнул в полной темноте). Стали закрывать переднюю крышку, чтобы откачать воду, вытащить через заднюю, а он проснулся и стал вылезать, его прищемили крышкой. Так что было много разных нервных ситуаций во время этих тренировок на учебно-тренировочном судне.

Не знаю, насколько сейчас серьезно подходят к обучению экипажей подводных лодок, в наше время все это было поставлено на очень высокий уровень. И врачи подводных лодок очень профессионально изучали физиологию человека при глубоководном погружении. Ведь уже с глубины в 70 метров вместо обычной кислородно-азотной смеси подавалась кислородно-гелиевая смесь. Мы изучали, как она действует на организм подводника, как действует повышенное давление, какую медицинскую помощь надо оказывать при этом.

И уж потом внизу в центральном посту, застегивал штаны, ширинку и ремень. Почему надо было брать с собой какой-то жетон? Это пришло еще с войны. Когда лодка всплывала, в отсеках, как правило было нечем дышать. Да и надо было справить естественные потребности и покурить. Давалась команда «Выход наверх по секторам». Из каждого отсека мог выйти лишь один человек. Он брал жетон, выходил на мостик в рубке лодки и вешал жетон на крючок. Помимо удовлетворения своих потребностей он выполнял и обязанности – наблюдал за воздухом.
Для подводной лодки враг № 1 – самолет, который мог появиться из облаков очень быстро. Вот воздушное наблюдение и организовывалось таким нехитрым способом. Спускаясь вниз, офицер или матрос брал жетон и отдавал другому моряку в своем отсеке, который выходил наверх и так же наблюдал за воздушным пространством. В случае срочного погружения командир или вахтенный офицер смотрел крючки с жетонами, не остался ли кто-нибудь на мостике, и только после этого задраивал верхний рубочный люк. Так что медлить с одеванием штанов на мостике подводной лодки было нельзя. Внутренними туалетами разрешалось пользоваться только во время автономных плаваний, когда соблюдалась полная скрытность и лодка всплывала только по ночам, чтобы проветрить отсеки и зарядить аккумуляторные батареи. Вообще моряки употребляли ограниченное количество жидкости и не очень часто ходили в туалет.

21 мая 1972 года Краснознаменному Тихоокеанскому флоту исполнилось 40 лет. Эту дату отмечали довольно широко во Владивостоке. Впервые был открыт доступ на корабли, стоящие у причала, жителям и гостям города. Наряду с крейсером, большим противолодочным кораблем, эсминцем, сторожевым кораблем, десантными кораблями была выставлена для показа и подводная лодка. Этой чести была удостоена наша субмарина. Мы только что вышли из ремонта и все было выкрашено свежей краской. В ту пору знаменитого мемориала подводной лодки С-56 на набережной Владивостока не было, поэтому желающих посетить подводную лодку было очень много. Да и пропускная способность её намного меньше, чем большого надводного корабля. Запускали посетителей через торпедопогрузочный люк в первом отсеке, а выходили они через аварийный люк последнего, седьмого отсека. Моряков, желающих подать руку посетителям, было очень много. Некоторые с большим удовольствием заглядывали под юбки женщин во время их спуска в лодку и выхода по вертикальному трапу, ведь тогда брюки женщины не носили. А я воспользовался моментом и устроил себе экскурсию по всем надводным кораблям, стоящим рядом с нашей лодкой у причала. Конечно, она была довольно поверхностной, кораблей было много и все хотелось посмотреть. Но все равно, я составил себе впечатление о нашем надводном флоте.

Мы прекрасно понимали, что в случае боевого применения торпеды со спецзарядом шансов выжить у нас практически нет. Это как одноразовый шприц, уколол и выбросил. Применять спецзаряд можно было только по американским ракетным подводным лодками, или по авианосному соединению, где авианосец охраняют многочисленные корабли. И если мы не погибнем от взрыва собственной торпеды, то уйти от кораблей охранения будет невозможно. Это показал опыт Второй мировой войны. Поход был тяжелый не только с психологической точки зрения. Океанская волна отличается от морской большим перепадом, качка другая и многие матросы её плохо переносили, многих рвало. Хорошо, что мы выходили в море не в период ураганов и в настоящий шторм не попали. Но зато были в районах с теплыми водами (течение Курасиво) и в летнее время. Жара в лодке стояла выше 40 градусов, кондиционеры только на время снижали температуру. Обезвоживание личного состава было очень большим.

Ночью, когда всплывали и производили зарядку аккумуляторов, лодка усиленно вентилировалась и жаркий наружный воздух заполнял все пространство лодки. В жаркую погоду запах солярки, прочно въедавшийся в одежду и душу каждого подводника, который плавал на дизельных лодках, вместе с запахом рвотных масс создавал непередаваемую атмосферу. Ограничения употребления пресной воды в некоторой степени компенсировались выдачей соков, но они плохо снимали жажду. Аппетит у многих членов команды значительно снизился, коки готовили намного меньше горячей пищи, чем тогда, когда мы выходили в море в зимнее время. Вообще эта автономка на меня произвела неизгладимое впечатление. Вот настоящий экзамен всего экипажа подводной лодки…

Служба шла своим чередом. Комсомольцы избрали меня секретарем комсомольской организации экипажа. Я довольно часто ходил с матросами на всякие экскурсии по городу. Мы посетили и краеведческий музей, и другие достопримечательности этого полюбившегося мне города. Но это было летом, когда тепло.

А вот зимой было совсем не так уютно. Постоянные ветра заставляли кутаться в шинель, которую я специально оставил длинной. На утренних построениях на береговой базе все мерзли и мне даже больше нравились выходы в море, где нет ни суеты, ни построений, ничего того, что омрачает службу. Меня скоро сделали пропагандистом для проведения политических занятий среди матросов. С одной стороны, это заставляло следить за событиями в стране и за рубежом. А с другой – было дополнительной нагрузкой, к занятиям надо было готовиться, чтобы проводить их на хорошем уровне.

Память о моей службе на подводных лодка и противостоянии между СССР и США всплыла в 1991 году. В ту пору я был первым заместителем заведующего отделом здравоохранения Хабаровского крайисполкома. К нам в отдел позвонила женщина и сказала, что в Хабаровске находится член наблюдательного совета онкологического центра в американском городе Сиэтле и хотел бы встретиться с руководством края. В этот период мы активно прорабатывали вопрос с Министерством здравоохранения РСФСР о строительстве в Хабаровске современного онкологического центра, поэтому решить вопрос о встрече американца в нашем Белом Доме было просто. Мне поручили провожать американского представителя к председателю крайисполкома Данилюку Н.Н. Встретились с ним на пороге Белого Дома. С американцем, высоким пожилым человеком была такая же пожилая женщина в качестве переводчика. Оказалась русской, жена советского генерала в отставке и американец приехал к ним гости. Будучи членом наблюдательного совета онкологического центра, получил задание проработать вопрос о взаимодействии с русскими оснащение будущего центра современным оборудованием.

Поднимаясь в лифте, переводчица сказала, что американец в прошлом был адмиралом ВМС США, сейчас в отставке. Я сказал, что тоже служил во флоте на подводных лодках в начале 70-х годов на Тихоокеанском флоте. Услышав перевод, американец очень оживился и сказал, что в этот период он был командующим противолодочными силами 7-го американского флота, т.е. моим непосредственным противником. Потом, после встречи с председателем крайисполкома, наш разговор о флоте продолжился. Но у меня были запланированы мероприятия, поговорить с американцем времени не было. Но чувствовалось, что американцу хотелось продолжить эту тему и я получил приглашение на вечер в квартиру отставного советского генерала, где остановился отставной американский адмирал. Купив бутылку хорошего коньяка и цветы, вечером я подъехал по указанному адресу.

Открыла дверь уже знакомая переводчица. Пройдя в квартиру, я увидел еще одну женщину примерно такого же возраста и еще одного мужчину в генеральской форме. И американец тоже был в военной форме адмирала. Мы представились. Из последующего разговора выяснилось, что две женщины были подругами и очень давно, перед Второй мировой войной, жили с родителями в Харбине. Потом их пути разошлись. Одна приехала в СССР и вышла замуж за офицера, который потом стал генералом. А другая поехала в США, тоже вышла замуж за офицера, который потом стал американским адмиралом. С началом «перестройки» в СССР и открытия границ подруги установили связь и по приглашению русской семьи американцы приехали к ним в гости в Хабаровск. Вот такая очень интересная история.

Потом разговор перешел на морскую тематику, мы очень долго вспоминали советско-американское противостояние в период войны во Вьетнаме. На прощание бывшие враги, я и американский адмирал, крепко обнялись и расцеловались. А потом я получил посылку из Америки, в которой оказались мемуары того самого американского адмирала. К сожалению, на английском языке. Но фотографии о боевом пути адмирала вполне можно было понять. Там были встречи и рукопожатия с американским президентом Никсоном, другими известными политическими деятелями. Вот такая встреча через 20 лет произошла у меня. К сожалению, при отъезде из Хабаровска я сдал мемуары американца в городскую библиотеку.

Немного о том, почему я не остался служить на флоте, хотя у меня были хорошие отношения с командиром лодки капитаном 2 ранга Сергиенко Василием Кирилловичем. Коммунисты первичной партийной организации приняло меня кандидатом в члены КПСС. Неплохое мнение обо мне и у командования бригады и флагманского врача эскадры Чистоклетова. Тому было несколько причин.

Во-первых, я пришел служить на флот после окончания гражданского ВУЗа и мои 6 лет учебы не входили в стаж воинской службы, в отличии от выпускников военных училищ. Поэтому, чтобы иметь хотя бы к 45 годам выслугу 25 лет, мне требовалось послужить много лет в северных гарнизонах, где год службы идет за полтора, а то и два, как на Новой Земле. Значит, со мной в этих суровых местах должны были жить и моя семья, жена и трое детей. Это не устраивало ни меня, ни жену.

Во-вторых, чтобы получить хорошую пенсию, надо было к 45 годам иметь звание минимум подполковника м/с. На подводных лодках потолок – майор. Надо искать должность на берегу. А там таких желающих служить намного больше, чем молодых врачей с кораблей. Когда меня уговаривали остаться в кадрах, максимум, что мне могли предложить – майорскую должность начальника санчасти в Хабаровском учебном отряде.

Третье, и, пожалуй, самое определяющее. Служба врачом на подводной лодке при всей кажущейся простоте тяжелая и рискованная. Ужасные условия обитания на дизельных подводных лодках, теснота, качка во время плавания на поверхности моря, а такое плавание ежедневно для зарядки аккумуляторов. Экстремальные условия, в которых находятся члены экипажа зимой и в самые жаркие месяцы требуют максимального внимания к каждому моряку, чтобы не пропустить начинающееся воспаление или обезвоживание. И риск при каждом погружении под воду. Недаром среди подводников бытует поговорка – чтобы количество погружений было равно количеству всплытий. Красивая форма морских офицеров и внимание к ним со стороны женского пола – самая минимальная компенсация за тяжелые условия службы.

Мне был положен еще отпуск на 30 дней и бесплатный проезд. Мы с женой решили, чтобы не пропал бесплатный проезд, что она с дочерью Наташей, которой только что исполнился годик, поедет к родителям. Сговорились, что те из Сибири приедут на Кавказ к своим родителям, т.е. к Наташиной прабабушке с прадедушкой. Люда летала туда самолетом, очень намучилась, так как самолет ТУ-104 делал во время полета на Кавказ 3 промежуточных посадки. А я оставался дома с двумя старшими сыновьями. Но мне помогала баба Ага, а потом приехали мои родители. Перед увольнением мне подарили на память очень дорогие шахматы. Доска была с перламутровыми вставками, а фигуры вырезаны из слоновой кости. Были вырезаны слова «А.К.Щербакову от моряков» Эти шахматы переехали со мной и в Тюмень, но при последнем отъезде с улицы Щербакова в поселок Молодежный я их оставил соседям по лестничной площадке, у которых сын хотел научиться играть в шахматы.

Так с шахматами ушла память о моей службе в Военно-морском флоте Советского Союза. Парадную форму я еще несколько раз одевал во время работы в больнице № 11 города Хабаровска и отделе здравоохранения Хабаровского крайисполкома и во время празднования дня Военно-Морского флота, который отмечается в последнее воскресенье июля. Ходил с сыновьями, пока они были маленькими. Они смотрели на военные катера, стоящие на рейде, наблюдали за прохождением катеров и стрельбой холостыми снарядами. Ели солдатскую кашу из котелков, которую раздавали зрителям из полевых кухонь. А вот мои кремовые форменные рубашки очень понравились моему отцу, который постоянно носил их на работу. Фуражка и пилотка еще довольно долго были у нас дома. Так же как и кортик, который пропал из дома в Хабаровске. На память остались лишь фотографии со времен службы во флоте. И то, что написано, не изгладится из памяти, пока бьется мое сердце.

В последние годы на страницах сайта «Одноклассники» я узнал о судьбе многих моих однокурсников, которые были призваны во флот. В первую очередь тех, кто служил на Черноморском флоте. Мой партнер по выступлениям за сборную института по легкой атлетике Борис Тимоненко служил на подводных лодках в Балаклаве, был флагманским врачом. Очень рано умер, ему не исполнилось и 50 лет. Владимир Перфильев служил на кораблях разведки, потом на многих должностях на берегу. Сергей Куракин не остался служить и сделал очень неплохую карьеру на «гражданке». Долгие годы был главным врачом санатория «Уссури» под Хабаровском. Борис Шевцов, с которым мы поехали вместе во Владивосток, до сих пор заведует инфарктным отделением в Хабаровске, к.м.н., заслуженный врач России, главный кардиолог Дальневосточного Федерального округа. Нашел живущий в Риге командир лодки Б-63 Сергиенко Василий Кириллович, которому же 80 лет. Мы с ним обменялись парой писем в социальных сетях. А вот другие мои сослуживцы не нашлись. К моему большому сожалению. Все же годы службы не забываются. Они сделали из студента мужчину.

Источник