2 танка пожалели история видео
Все за сегодня
Политика
Экономика
Наука
Война и ВПК
Общество
ИноБлоги
Подкасты
Мультимедиа
Военное дело
Страх и смерть: члены экипажей рассказывают об ужасах жизни в танке во время Второй мировой войны (АВС, Испания)
Жара, постоянный шум и страх быть уничтоженными были обычными попутчиками экипажей боевых танков
То утро 1944 года началось для Лафайета Пула (Lafayette G. Pool) с улыбки. Спустя три года на фронте это был его последний день в Европе. «Вы и ваш экипаж — герои, я хочу, чтобы вы вернулись домой к своим матерям живыми и здоровыми», — объяснил ему полковник Ричардсон (Richardson). И вместо того, чтобы возглавить атаку, как он обычно делал, американский танкист-ас (он уничтожил дюжину «Пантер» и более двух сотен машин) отправился на фланг соединения, позицию, казавшуюся спокойной.
Пул выжил, но никогда не смог забыть тот момент. Ему повезло больше, чем экипажам более четырех тысяч «Шерманов», основы американских танковых дивизий, погибшим за время Второй мировой войны. Многие из них погибли от выстрелов устрашающих 88-миллимитровых противотанковых орудий.
Командир танка Дуглас Амбридж (Douglas Ambridge) почувствовал такой же ужас, когда понял, что в них целится «Тигр 1», еще один ночной кошмар американских танкистов. Он приказал водителю спрятаться за домом, но это им не помогло. «Выстрел прошел через пять стен здания, пробил нашу броню и попал в топливный бак», — писал он после окончания войны. Он сумел выскочить из танка, прежде чем пламя объяло его.
Суть в том, что жизнь танкистов обеих сторон была намного сложнее, чем показывают в голливудских фильмах. В битве они были настолько же уязвимы, как и остальные. Как и в случае с неизвестными солдатами, которым приказывали с одними лишь винтовками занять то или иное место, всего один выстрел мог унести жизни танкистов.
Разница лишь в том, что пехота ощущала ужас, услышав звук немецких пулеметов MG-42 или британских «Виккерс», а те несчастные, сражавшиеся, сидя внутри танков Второй мировой войны, боялись грохота противотанковых орудий. Единственным спасением было стать маленькой семьей, где все основано на взаимном доверии. Это подтверждает и советский [танкист-]водитель Александр Сахаров: «Члены экипажа ближе друг другу, чем братья».
Клаустрофобия и метал
Такая семья состояла из пяти человек, выполнявших в танке определенные роли (хотя в начале войны русские экипажи состояли из четырех человек). Все они находились в замкнутом помещении размером меньше комнаты, именно так и было в случае с самыми распространенными танками: немецкими «Пантера IV», американскими «Шерман» и советскими Т-34/76.
Контекст
Forbes: это не танк, это российская гаубица! Как отличить танк от других броневиков
Al Arabiya: этот советский танк вселял в немцев ужас
АВС: странный подземный танк в битве за Сталинград
Обычно водитель и пулеметчик (он же радист) располагались сидя в передней части машины. Может показаться, что так удобней, но во время сражения они должны были всё время оставаться в этом положении, иначе бы бились головой о верх. Справа и слева от башни располагались артиллерист и заряжающий. Позади находился командир, он должен был сохранять бдительность и отвечать за благополучие подчиненных. «Мы должны были всt время быть внимательными, когда наблюдали за сражением во время позиционной войны», — вспоминает Отто Кариус, легендарный немецкий ас.
Хотя должность командира была наиболее ответственной, страдали больше всего водители. Джек Роллинсон (Jack Rollinson), сам служивший в этой должности, считает, что они стояли «на нижней ступени иерархии». По его словам, им приходилось вставать раньше всех, чтобы проверить танк, а остальной экипаж продолжал спать под брезентом, натянутым на манер палатки. Спать они ложились тоже позже всех, так как нужно было проверить гусеницы и двигатель. Во время перемещений поспать им также не удавалось. Кариус разделял такое мнение: «Для этой должности требовалось дополнительное мужество».
Несмотря на это перед смертью все были равны. «Когда броню пробивали, иногда взрывались головы и внутри все было в крови, мясе и мозгах», — вспоминал после битвы лейтенант Белтон Купер (Belton Cooper) из батальона обслуживания.
Каждый день вне лагеря был тяжелым. Во время долгих перемещений из одной области в другую, такие обычные вещи как опорожнение мочевого пузыря и прием пищи превращались в целое приключение. Проблему похода в туалет можно было решить с помощью гильзы снаряда (во время сражения нужно было быть осторожней, они горячие), пехотного шлема или пустой банки.
Для восстановления энергии у них были особые пайки, хотя, некоторые военные, например, немец Германн Хекардт (Hermann Heckardt), считали их «скучными». Этот сержант любил вступать в бой, потому что так мог достать британское консервированное мясо. Отсеки могли превращаться в кладовые, это было обычным делом. Хуже всего было месяцами не возвращаться на базу. «В такие периоды мы вели нищенскую жизнь, о мытье и подумать не могли. С такими бородами и друзей было сложно узнать», — вспоминал Ханс Беккер (Hans Becker).
Проверка чувств
Жестокость сражений шокировала. По воспоминаниям рядового Дж. В. Хоуса (J. W. Howes) были звуки и пострашнее грохота вражеских снарядов по броне — «услышать по радио щелчок выключения радио другой машины». «Ужас сражения» усиливался, ведь это значило, что товарищи, с которыми они месяцами жили в лагере, погибли. «Если кто-то сообщал, что в такую-то машину попали, все знали, кто это был. Лица погибших пролетали перед взором за несколько секунд».
Обоняние было еще одним чувством, подвергавшимся проверке внутри этих металлических глыб. Начать даже с запаха самих членов экипажа, которые могли помыться только в лагере или, если были достаточно прозорливы, из ведра воды. Самым грязным обычно был заряжающий, он потел больше остальных, загружая снаряды в пушку.
Страдало и зрение. Во время сражения только у командира был панорамный обзор происходящего снаружи. Обычно он вел бой наполовину высунувшись из люка, хотя мог и спрятаться, чтобы избежать пуль. Тут наиболее самоотверженными были немцы. Отто Кариус всегда настаивал на том, что эта опасная практика может помочь увидеть противника на несколько жизненно важных секунд раньше. «Те командиры танков, что хлопают люком в начале атаки и не открывают его до самого конца, никуда не годятся».
Остальным членам экипажа, однако, приходилось напрягать зрение, чтобы понять, что происходит вокруг, потому что для обзора у них было только маленькое окошко размером с почтовый ящик. Само собой, внутри этих металлических зверей рассмотреть что-либо было невозможно.
Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ.
28 танков
Танковый полк, совещание, вечер, часов 18-20, за окном темно.
Командир полка: Значит так, товарищи офицеры, к нам на доукомплектование прибыло 28 танков, их необходимо распределить, 1-й батальон у нас сейчас недоукомплектован, необходимо в первый батальон дать танки.
Подключается лейтенант, помощник командира: Товарищи офицеры,нам необходимо распределить 28 танков, в 7 рот, по 13 штук.
Офицеры сидят, молча, записывают полученную информацию.
Вдруг один самый умный лейтенант поднимает руку и говорит: Товарищ полковник, докладываю, я тут столбиком посчитал, 28 танков, по 13 штук мы не разделим на 7 рот.
Командир полка: Ладно салага, так как ты после училища, тебе прощаю на первый раз, гляди сюда.
Командир полка достает тетрадь, пишет на ней и одновременно поясняет:
28 танков делим на 7 рот, так? Значит 8 делим на 7, получается 1и 1 в остатке, значит 1 берем, а один в остатке. Получается 21, число 21 делимна 7 получается сколько?
Командир полка: правильно 3, добавляем единицу, что была в остатке, получается 13!
Вот и заткнись теперь, сиди слушай и не мешай мля…!
Танки пришли, требуется освободить платформы для разгрузки, безпроволочек всё должно пройти, всему личному составу необходимо оперативно сработать
Лейтенант перебивает командира полка: Товарищ полковник, я дико извиняюсь, вот у меня калькулятор, я вот на нём разделил, ну не получается ни как…
Командир полка: Да чтоб тебя! Ну хорошо, давай зайдем с другой стороны, давай умножать. Гляди сюда!
Командир полка достает тетрадь, пишет на ней и одновременно поясняет: 3 умножаем на 7, сколько будет?
Лейтенант: Будет 21, товарищ полковник!
Командир полка: Пишем 21, а 1 умножить на 7 сколько будет?
Лейтенант: Будет 7 товарищ полковник!
Командир полка: Пишем 7, значит 21+7=28. Всё отстань от меня, умник мля!
Лейтенант стоит чешет репу, командир продолжает совещание.
Командир полка: Значит, после того как танки пригоним их необходимо сразу же распределить по боксам…
Лейтенант снова перебивает: Товарищ полковник, я просто очень сильно извиняюсь но не получается никак разделить…
Командир полка: В последний раз для тупых поясняю! Какой самый простой способ посчитать, наверное сложение, смотри сюда. 13 танков складываем 7раз.
Лейтенант загрузился, сел грустный, задумался
Командир полка: Поехали дальше, после того, как разгрузили танки, загнали их в боксы, вот тогда уже будем…
Лейтенант не унимается, снова поднимает руку: Товарищ полковник,прошу прощения, разрешите вопрос.
Командир полка: че те надо опять?
Лейтенант: Да я как бы понял в целом, что мы 28 танков распределяем в 7 рот, по 13 штук, я со всем согласен, но разрешите уточнить,как 13 танков уже в самой роте распределить если у меня в роте 3 взвода? 13 на 3 не делится.
Поднимает руку старый подполковник, такой же старый, как и командир полка и говорит: Тов. Полковник, разрешите пояснить?
Командир полка: Ну объясни, у меня уже терпения не хватает на него.
Подполковник: Вот у тебя 13 танков на роту пришло так?
Лейтенант: Так точно!
Подполковник: Так ты 3 танка во взвода отдай, а 1 себе оставь!
Дубликаты не найдены
Блять, 41 год назад про это уже кино сняли.
Ералаш, 1977 г, серия 12, эпизод «АриХметика»
Ну дык, не баян, а классика 🙂
Баян, конечно. Но плюсану. Хотя, мне кажется, плюсов ты получишь 7 раз по 13 штук.
А сколько в танковом полку баянов?
Коротко о срочке \(О_О)/
Курсантский трюк с биноклем на экзамене по математике
Хороший бинокль в умелых руках способен творить чудеса даже в высшей математике. Хотите узнать как? Сейчас расскажу.
Весь первый курс нашей учёбы в военном училище был посвящен общевойсковым и сугубо гражданским дисциплинам. Высшую математику нам преподавал очень добродушный пожилой преподаватель, относившийся к курсантам чуть ли не с отеческой заботой. Не помню, чтобы кто-то получал у него двойку. Наверное, для этого нужно было очень уж постараться. В первую зимнюю сессию экзамен по математике прошел на ура. Подошла летняя сессия, никаких неожиданностей с этой стороны не предвиделось. Однако тут нас ожидал конкретный облом.
За несколько недель до начала летней сессии сменился начальник кафедры высшей математики. Вместо нормального и вменяемого мужика на кафедральный олимп взошла мадам, которую иначе как истовой фанатичкой математики нельзя было и назвать. Поначалу все эти кафедральные пертурбации мы пропустили мимо себя, считая, что на нас они не влияют. Как оказалось, зря так считали.
Одновременно с нашей сессией шли приёмные экзамены у абитуриентов. В их числе был и устный экзамен по математике. На эти-то экзамены и направили нового начальника кафедры. Дама впряглась в эту работу так усердно, что от бедных абитуриентов полетели пух и перья, словно экзамены по математике проводились на мехмате МГУ или МИФИ. Создавалось впечатление, что новоиспечённая заведующая видит достойных для поступления в училище не ниже выпускника математической школы с золотой медалью в кармане. Двойки из её рук сыпались таким щедрым потоком, что учебный отдел, зорко отслеживающий ситуацию, понял со всей очевидностью, что если дело и дальше будет идти так же весело, то принимать в училище будет просто некого даже при традиционно высоком конкурсе. Даме тонко намекнули на толстые обстоятельства, но всё это оказалось бесполезным. И тогда учебный отдел принял соломоново решение. Неуступчивую заведующую кафедрой попросту заменили на нашего вменяемого и лояльного к абитуриентам математика-преподавателя. А заведующая кафедрой возглавила экзаменационную комиссию у курсантов-первокурсников. Здесь двойки не так страшны уже тем, что их можно было пересдать. Известие об этой замене повергло всех в уныние, так как подвиги «кафедральной дамы» на вступительных экзаменах уже долетели до нас, и полученная информация никого не могла вдохновить.
Курсантская масса поделилась на оптимистов и пессимистов. Первые надеялись, что их минует чаша сия, как-нибудь да проскочат. Вторые схватились за учебники, надеясь усвоить хоть что-то в последний момент. Третья же категория, реалисты, сели готовить шпаргалки. Готовили их, конечно, все, но только в нашем взводе, сдававшем математику последним, это дело было поставлено на научную основу.
Первый взвод, взошедший на голгофу, вернулся с неё в состоянии полного разгрома. Такого количества двоек до этого ни по одному предмету наша рота ещё не видела. Ухищрения в виде шпаргалок не помогли. Попытки умаслить даму в виде шикарных цветов и коробок с конфетами попросту остались ею незамеченными.
Экзамен следующего по очереди взвода дал немногим лучшие результаты, а ряды двоечников, уже лишившихся части своего законного летнего отпуска существенно пополнились. Понемногу стала прорисовываться коварная экзаменационная тактика и стратегия экзаменатора. Все столы в аудитории перед началом экзамена она заставляла расставлять не ровными рядами, как это положено, а клином таким образом, что со своей стороны ей было видно всех и каждого. Спрятаться за спиной сидящего впереди уже было никак не возможно.
Считалось, что у неё имеется три варианта экзаменационных билетов. В каждом билете имелось два теоретических вопроса и одна задача. Само собой перечень теоретических вопросов нам выдали задолго до экзамена, а вот компонование их по вариантам представляло собой самый главный секрет нашего экзаменатора.
К моменту нашего выхода на сцену все три варианта билетов уже засветились в идущих перед нами группах. Оставалось выяснить, какой именно вариант ждёт нас. Следует добавить, что для написания курсантами ответов на вопросы билета ушлая зав. кафедрой приносила на каждый экзамен пачку стандартных листов бумаги, проштампованных печатью учебного отдела. И каждый раз, заметьте, эта бумага была РАЗНОГО ЦВЕТА ИЛИ ОТТЕНКА. У первой группы была обычная белая, у второй розоватая, у третьей голубоватая. Цвет бумаги на предстоящем экзамене, как и вариант экзаменационных билетов, тоже составлял важную тайну нашей экзаменаторши. Видимо опыт предыдущей работы в гражданском вузе кое-чему научил её, или она догадывалась, что в наше время шпаргалки на крохотных листочках уже не актуальны, а продвинутые военные студиозусы пользуются более совершенными технологиями.
Наше ноу-хау выглядело в виде чистых стандартных листов бумаги со штампом «Учебный отдел». Отличить этот штамп от подлинного не мог бы, наверное, даже эксперт. Ещё бы, изготовлялся он не абы кем, и строго по нашему образцу. Словом, к своему экзамену мы готовились серьёзно и основательно.
Большие надежды возлагались на разведку в лице нашего однокурсника, срочно познакомившегося в преддверии экзамена с молодой лаборанткой кафедры математики. Парень наш был видный, поэтому мы питали надежды на то, что он, пользуясь своим обаянием, сумеет выведать у всезнающей лаборантки цвет бумаги предстоящей экзекуции и вариант билетов. И буквально накануне экзамена он принёс нам долгожданную весть: бумага будет голубоватая, вариант билетов № 2. Вся группа обложилась учебниками и села срочно готовить «медведей» на нужной бумаге, так называли мы шпаргалки, выполненные столь наглым способом.
Кафедра математики училища располагалась в старинном здании учебного корпуса, где практически все аудитории имели по две двери, верхняя неподвижная часть которых была застеклена. Стёкла были прозрачными и позволяли, встав на какую-то возвышенность, свободно обозревать аудиторию. Одна дверь, расположенная напротив стола преподавателя, использовалась для входа в аудиторию, вторая находилась уже в задней части аудитории и была всегда заперта. Этим мы и воспользовались. Из пустующего класса был притащен стол и приставлен в коридоре у запертой двери экзаменационной аудитории, на кафедру тактики был срочно откомандирован гонец за полевым или морским биноклем. А в лаборантскую кафедры математики побежал наш обманутый разведчик с твёрдым приказом реабилитироваться и без бумаги нужного оттенка не возвращаться. Вскоре у нас в руках была пачка бумаги нужного цвета со штампом учебного отдела и мощный полевой бинокль.
Слепленная нами на коленке система была проста как мычание. Очередной экзаменуемый курсант получает свой билет, садится за стол и кладёт его рядом с собой, не закрывая своим корпусом, давая возможность прочитать теоретические вопросы и условия задачи тому, кто, вооружившись мощнейшим биноклем у задней застеклённой двери снаружи аудитории, считывает их. Далее освободившимися курсантами в режиме ошпаренной кошки на проштампованной бумаге нужного цвета в четыре руки пишутся ответы. Всем идущим на экзамен было строго указано брать у экзаменатора по два листа чистой бумаги для подготовки ответов. Ну а передать два листа «медведя» очередным входящим ожидающему их было не так уж и сложно. Так что, начиная с седьмого или восьмого курсанта, дело было поставлено на поток и шло как по маслу без сбоев весь экзамен.
Надо ли говорить, что общие результаты нашей группы существенно отличались от результатов наших однокурсников в лучшую сторону. Эту удачную тактику с биноклем и «медведями» мы применили за всю нашу учёбу только один раз. Не слышали мы и о том, чтобы кто-нибудь после нас смог повторить наш подвиг.
Как сумели выжить 2 танкиста, которые 2 недели держали оборону в увязшем в болоте Т-34
Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.
Сражения под Псковом и ставка на танки
Одной из сложнейших операций того периода стало наступление красноармейцев в Северо-Западном направлении, в частности, в Псковской области. Наши подошли к Невелю суровой зимой 1943-го, где по приказу командования была поставлена задача отбить у фашистов деревню Демешково. Была сделана ставка на танковый батальон под номером 328, который и вступил в бой с не желавшими отступать гитлеровцами.
Застрявший в болоте Т-34 и экипаж из одного сержанта
Бой за Демешково выдался не из легких. Оттеснять врага выдвинулись семь танков, шесть из которых были сразу подбиты и лишены боеспособности. Последний танк лейтенанта Ткаченко пытался лавировать до последнего, пока в ходе очередной контратаки не угодил в припорошенное снегом болото. От попадания пули почти сразу после остановки погиб механик-водитель Безукладников.
Увязший в трясине Т-34 превратился в неподвижную мишень для немцев, хотя и поддерживался с тыла плотным огнем на подавление вражеской артиллерии. Возможность полного уничтожения танка вместе с экипажем была более чем очевидной. Но имелись в таком положении и некоторые преимущества. «Тридцатьчетверка» прямой наводкой простреливала гитлеровские позиции, вопрос стоял только в ограниченном количестве боеприпасов.
После ночных боев советские пехотинцы отступали. Башенному стрелку Кавлюгину удалось вынести к основным силам тяжело раненого в голову лейтенанта Ткаченко – командира увязшего танка. Последний пострадал, когда решил покинуть боевую машину с целью осмотреться и наметить план вывода исправного танка из трясины. Вернуться в «тридцатьчетверку» Кавлюгину не позволили, посадив его в другой танк. В нем он и сгорел заживо в бою следующего дня. Так в увязшем Т-34 остался один сержант Чернышенко – 18-летний стрелок-радист.
Танк-бункер и нечеловеческая оборона
Несмотря на юный возраст, Витя Чернышенко к исходу 1943-го успел заслужить орден Красной звезды, хотя и пробыл на фронте всего пару месяцев. Оставшись в превратившейся в бункер «тридцатьчетверке» один на один с врагом, сержант готовился защищать боевую машину до последнего. Командованием батальона в помощь танкисту был отправлен опытный мехвод Соколов. Напарники делали все возможное для вызволения танка из болота, но все попытки оказывались тщетными. Параллельно они подпускали атакующих машину немцев поближе и расстреливали из пулемета. Полный боекомплект позволял успешно обороняться от вражеской пехоты. Куда печальнее обстояли дела с продовольствием. На двоих у танкистов было пару банок тушенки, горсть сухарей да шмат сала.
Один день сменял другой в непрерывной обороне «тридцатьчетверки». Как позже вспоминал Чернышенко, он потерял счет времени. Спали танкисты по очереди, мучились голодом и холодом, отогреваясь только у работающего пулемета. Соколов получил ранение и практически утратил способность двигаться. Его сил хватало лишь на то, чтоб периодически подавать напарнику снаряды.
На 12-й день снаряды закончились, оставались только гранаты, которые Чернышенко бросал в подступавшие с разных сторон группы противника. Одну гранату решено было оставить для себя, потому как перспективы не выглядели радужными, а сдаваться планов не было. Когда 30 декабря красноармейцы прорвали фашистскую оборону и заняли Демешково, они извлекли из танка двух изможденных и истекающих кровью танкистов. Соколов был без сознания, вскоре «отключился» и Чернышенко. Земля вокруг Т-34 была усеяна телами ликвидированных напарниками нацистов.
Цена обороны и возвращение к жизни
Танкистов доставили в ближайший медсанбат. Механик-водитель Соколов скончался на следующие сутки от множественных ран и продолжительного голодания. Чернышенко, пребывавший в крайне тяжелом состоянии, все же выжил. Фронтовые хирурги направили все свои знания и опыт на сохранение жизни 18-летнему Виктору, борясь за его обмороженные конечности. Но гангрена не оставляла шансов для полного выздоровления. Стрелок-радист Чернышенко, пройдя ряд госпиталей и ампутацию частей обеих ног, демобилизовался инвалидом 2 группы.
Еще на больничной койке ему сообщили о высокой награде, которой советское государство отметило подвиг танкистов Соколова и Чернышенко. Оба военнослужащих получили звание Героя Советского Союза, Соколов – посмертно. С возвращением в мирную жизнь Виктор Чернышенко окончил в Свердловске юридическую школу и занял кресло районного судьи. Позже работал помощником судьи в прокуратуре. После получения диплома Свердловского юридического института занимал должности народного судьи, члена областного суда, председателя в районном суде.
За выдающиеся заслуги перед родиной Виктор Семенович Чернышенко удостоен орденов Ленина, Отечественной войны 1-й степени, Красной Звезды и множества медалей. На месте отважной обороны у деревни Демешково стоит обелиск с именами танкистов.
Танковая тема была очень популярна в советском кинематографе. Потому эти отличные фильмы про танки и войну обязательно стоит посмотреть.
Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:
У Штирлица было два танка — он на них катался по очереди. Очередь возмущалась, но не расходилась
Найдены возможные дубликаты
Фото Мир
4.1K поста 5.1K подписчика
Правила сообщества
Ведем себя прилично, никакой политики, просто фото, можно свои фото, интересные фото и тд.
Мюллер заходит в свой кабинет и видит Штирлица, роющегося у него в сейфе с секретными документами.
— Трамваи здесь не ходят.
Мюллер вышел из кабинета покурить и обдумать сложившуюся ситуацию. А когда он вернулся, Штирлица не было в кабинете.
Штирлиц вышел на поляну и увидел голубые ели. Приглядевшись Штирлиц понял, что голубые не только ели, но и пили.
Стрит-арт
Собака-пастух породы саги дахмарда, по кличке Полвон в горах Таджикистана
Продолжаем тему собак-пастухов и сейчас обратимся в места, где без таких собак жизнь и пастьба овец невозможна.Например, горы Таджикистана
Именно здесь живут собаки, которые не знают цепей и будок.Знакомьтесь Полвон, этот красавец- рабочий пес-пастух Полвон.
Он в своих любимых горах, с хозяевами.рассмотри его поближе
На первый взгляд он кажется небольшим.
Но ему есть чем ответить местным хищникам, зубки у него весьма серьезные.
Но для своих он не опасен.Хозяев он слушает беспрекословно, на важно. будут это взрослые или подростки.
Домашним любителям собак он может показаться худым и недокормленным.Но это не так.Это рабочая собака, ее летом практически не кормят,Она сама должна охотиться на сусликов. сурков и мышей.При этом Полвон не отказывается от угощения.Пусть это будет простой хлеб.
конечно, только после разрешения хозяев он готов брать угощение от незнакомых людей.
Этот хороший защитник стада и людей от хищников.Кстати, ближе к осенит у него отрастет шерсть. так как в горах очень суровые зимы и надо как то защищаться от морозов и ветра.
Метаморфоза. Глава 9
В конце мая, когда погода сделалась подходящей, братья на груженных вещами лошадях вели свою отару на летние высокогорные пастбища, чтобы за лето откормить скот. Несколько дней поднимались в горы и скоро молчаливый кедровый лес и угрюмые тесные скалы сменились просторными лугами. Со всех сторон – ровный зелёный ковёр и ни единого деревца, совсем редко местами встречался низкий кустарник. Чистое небо, кристальный воздух. Всё вокруг было наполнено магическим спокойствием и необычайной лёгкостью. Могучие горные пейзажи и заснеженные вершины умиротворяли.
В этих местах у братьев имелась верхняя стоянка, где располагались загон и небольшая, но уютная треугольная избушка с дырой в крыше для отвода дыма от очага. Здесь им предстояло прожить всё лето, вплоть до двадцатых чисел августа, когда на вершины придут морозы. Ранним утром овец выгоняли на пастбище неподалёку – в альпийский пояс, богатый на разнообразные травы. К полудню отару загоняли ближе к бурлящей речке, а потом снова возвращали наверх, где и пасли остаток дня.
Пастухи всё это время находились невдалеке – караулили. Впрочем, не особо внимательно они и присматривались к отаре – занимались своими делами. Если наступали периоды безделья, то Бануш читал книги, а Серемей смотрел вдаль, думал о чем-то своём или заливался в горловом пении, подыгрывая себе на топшууре.
Подобная беспечность объяснялась тем, что отару сторожила семья добротных пастушьих собак. Самой природой в них было заложено умение охранять овец. Псы не давали скоту разбредаться, держали их в одной куче, бродили вокруг, словно часовые, и даже чётко распределяли свои обязанности: кобели охраняли снаружи стада, а суки – изнутри. Сторонний наблюдатель, впервые наблюдавший такую работу псов, мог бы даже удивиться, насколько слаженно собаки действуют – прямо как по-настоящему разумные существа! И трудно различить волку, где овца, а где собака, ведь псы имели почти такой же окрас – специально для того и выведены. Если хищнику и удавалось пробиться через кольцо кобелей – целым он обратно уже не выходил.
Однако и волки зачастую поражали своей сообразительностью. Волк мог претвориться раненым и заманить за собой пса к засаде, где его и поджидала остальная стая. Случалось это редко и чаще всего при длительном перегоне отары, когда псы могли разбежаться на местности. На стоянках же если дозорный пёс замечал врагов, то заливался лаем, и к нему на подмогу сбегалась свора. На шум выходили пастухи со своими ружьями, отстреливали или отпугивали незваных гостей.
Самих пастухов уже давно не пугали ни волчьи стаи, ни медведи – столкновения с ними стали обыденностью, чуть ли не рутиной. Но одной из ночей братьям пришлось столкнуться с чем-то более серьёзным, чем волки или медведь.
Братья проснулись от сумасшедшего свирепого лая, вперемешку с жалобливым скулежом. Судя по звукам – снаружи затеялась настоящая битва. Кто-то продрался необычайно близко к избе. Первая мысль – волки набегают большой стаей. Но чтобы волки решились атаковать напрямую, внаглую – прямо до стен избы. Пастухи схватились за ружья и выскочили из домика. Однако едва они очутились снаружи – ночной гость, по-видимому, пустился в бегство и скрылся во тьме – даже разглядеть не успели, а за ним кинулись и собаки, что можно было определить по стремительно удаляющемуся гавканью.
Около избы лучи фонариков сразу же выловили несколько разодранных мёртвых псов. Некоторые собаки просто лежали на земле обездвиженные и поскуливали – безо всяких видимых ран. Таких оказалось, к счастью, больше, чем разодранных.
Уцелевшие собаки продолжали погоню – видеть далеко в тёмную ночь было нельзя, но лай всё уносился и уносился вдаль. Как бы пастухи не кричали вслед – собак это не останавливало. Скоро лай совсем затих. Собаки убежали в сторону небольшого перевала и скрылись за ним. Идти следом было бы опрометчиво – сам человек в темноте ничего не увидит, здоровых собак рядом не было, а те, что ещё были живыми – ни на что не реагировали. К тому же овцы остались бы без присмотра, и пастухи держались рядом с загоном.
Братья предположили, что это был медведь и удивились, почему это псы бездумно кинулись на него, вместо того, чтобы просто облаивать, не сближаясь и не рискуя собственной шкурой. Вряд ли это были волки, они не смогут разорвать псов так жестоко. Тут замешан крупный хищник…
Ночной гость разодрал всех щенков. И непонятно, что случилось с обездвиженными суками. С виду они оказались совершенно целы, ни ран, ни переломов. Скоро они перестали даже скулить и впали в глубокий сон, что заставило пастухов смириться с их погибелью.
С погони к утру вернулись только четыре кобеля. Когда стало светло – Серемей сел на коня и отправился за перевал, чтобы осмотреть горы и найти потерявшихся псов. По пути он находил всё новые и новые трупы собак, тучами кружили мухи. Между окровавленными местами схваток растягивались приличные расстояния. Гость, видимо, убивал их с неохотой, скорее только лишь потому, что у него не оставалось выбора – собаки нагоняли его, набрасывались и тут же получали отпор. Тогда-то Серемей заметил неладное, подумал, что характер смертельных ранений чрезмерно жестокий даже для медведя. Но мысль эта посетила голову пастуха по касательной, тут же растворившись в других думах, временно ушла, не наделённая значимостью. Медведь – так медведь. Никого сильнее в этих местах всё равно не водится. Но обвинить во всём волков у Серемея язык уж точно не повернулся бы… Никто из убежавших собак больше не уцелел, все погибли, устлав внутренностями луга.
Пастухи увели отару на кормёжку в горы. С четырьмя оставшимися псами работать было тяжелей и напряжённей. Где-то за полдень, когда овец спускали к водопою – к стаду прибежали оклемавшиеся от комы суки. Они виляли хвостиками, радовались, будто ничего не случилось, присоединились к работе, абсолютно бодрые и здоровые. Братья обсуждали ночное происшествие и ничего не могли понять, всё было очень странно. Медведь напал на собак, не задрал ни одной овцы… а что он сделал такого с псинами, что те уснули?
День прошёл в работе, вечером пастухи спустили отару к стоянке, отужинали бараниной из коптильни, решили дежурить на всякий случай по очереди, хотя бы первое время. Опасались, что зверь может вернуться и угробить оставшихся собак. Однако ночь прошла спокойно, только во втором часу один из кобелей залаял куда-то в сторону перевала. Серемей дважды выстрелил из ружья в воздух, чтобы спугнуть незваных гостей, Бануш выбежал из хижины, понял, что ничего не случилось и поругался с братом, что тот зазря разводит панику.
— Да нет там никого! Если б кто-то был, они бы все лай подняли и побежали следом, как вчера.
— Зверя пугать надо, чтобы знал своё место.
— «Пугать надо»… Ты тут никого, кроме меня не напугал! А что в следующий раз будет? Начнёшь палить, а я подумаю, что опять патроны зря тратишь. Вот тогда-то медведь и вернётся. Как в сказке про того мальчика, которому перестали верить…
— Тогда я сам убью медведя. И делиться мясом и шкурой с тобой не стану.
— Удачи. Если всё получится наоборот – медведь со мной тоже не поделится.
Утром пастухи снова отвели отару на высотные луга. Гость, казалось, возвращаться не собирался, поэтому братья вспоминали о нём только когда глядели на уменьшившуюся свору, когда подмечали, что не хватает под боком самых игривых и преданных псов. Собак было очень жаль.
День прошёл в сосредоточенном труде, братьям приходилось самим компенсировать недостаток псов-пастухов и следить за тем, чтобы огромное стадо не разбегалось.
— Из-за чего это может быть? – спросил Бануш, когда братья закончили осмотр псов. – Впервые вижу такое у собак. Лишай что ли?
Заболевшие собаки к вечеру сделались вялыми, работники из таких были неважные. Пастухи опасались, что скоро собак станет ещё меньше, больных накормили до отвала, чтобы те набирались сил для борьбы с недугом. Жрали собаки с особым аппетитом, увеличенный паёк им будто показался маленьким. Братья ловили себя на мысли, что уже не воспринимают уродливых собак, как часть своей семьи. Кобели поначалу тоже сторонились сук, но за день привыкли к чуждому запаху и к вечеру перестали рычать на бедняг. Отталкивали тоненькие плешивые хвосты, обезображенные морды и постоянно стекающая на землю растягивающимися желтушными каплями вонючая слизь. Ветер приносил к избе не дающие покоя запахи, но не станешь же постоянно отгонять собак подальше от жилища…
Серемей проснулся посреди ночи от пугливого блеяния овец. Уголья в костре посреди хижины тлели и давали ровное тепло. Серемей вышел наружу, местность заволокла тёмная и ледяная безлунная ночь. Не видно даже звёзд – небо затянули сплошные облака. Со стороны лежанки из кучи сена доносилось лёгкое похрапывание – дежурный Бануш уснул крепким сном, и непонятный шум внутри загона его не тревожил.
— Просыпайся, болван! – принялся тормошить его рассердившийся Серемей. – Всего хозяйства из-за тебя, олух, лишимся!
— Я вижу! В загоне творится неладное. Бери ружьё и пошли!
— Что там могло произойти… Делать тебе нехрен… Собаки залаяли бы…
— Поднимайся! На собак не надейся. Их всего четыре осталось, нормальных.
Овцы испуганно блеяли. Круги от фонарей вылавливали край загона, скотины носились, топтались, ударялись о забор и толкались, пытаясь держаться от чего-то подальше. Собаки не лаяли, значит не волки. Но что тогда обеспокоило овец?
Здоровые собаки подбежали к пастухам, хотели играться, больные лежали в траве, беспомощно понурив головы.
Серемей ничего с края не увидел, овцы сжались в слишком плотную кучу, потому он перелез через забор и пошёл к центру, а Банушу сказал обойти загон по кругу.
Сквозь блеянье пробивались и какие-то посторонние шумы, не принадлежавшие животным из отары. Чужеродный запах становился всё сильней. Луч фонаря терялся в темноте, но в тусклом свете уже можно было различить мелькание некоего тёмного силуэта. Когда Серемей подошёл достаточно близко, то увидел, как изломанное, искалеченное нечто поочерёдно хватает и сваливает овец. Мешок-кокон за спиной твари покачивался, каждый раз опускаясь верхним заострённым концом на захваченное в узловатые конечности брыкающееся животное. И с еле слышимым чавканьем тварь впрыскивала гадкое содержимое мешка под шерсть и кожу.
Серемей остолбенел, в ужасе наблюдая происходящее, и так бы стоял на месте дальше, если бы тварь не заметила его. Оно отпустило вдруг обмякшую овцу и кинулось на пастуха, безо всякого рыка, возгласа, в холодной тишине, только заклацали вразнобой несимметричные конечности.
Серемей мгновенно вскинул ружьё и принялся быстро палить, как только мог. Бануш вовремя присоединился к обстрелу – он тоже увидел подсвеченное фонариком чудовище. Тварь, поймав приличную порцию свинца, захрипела, развернулась и бросилась бежать. Тогда у Серемея закончились патроны, а больше с собой он ничего не прихватил.
Затрещали старые палки вдалеке – существо перебралось через забор и растворилось в ночи… Повезло, что оно вовремя струсило.
— Ты это видел?! – причитал ошарашенный Бануш, когда пастухи сошлись посреди загона. – Ты это видел?!
— Чудовище! Это оно разодрало наших собак!
— Что это такое было? Местный злой дух?
— Кто его знает. Но мне показалось, что было в нём и нечто человеческое…
Обеспокоенные пастухи быстрым шагом вернулись к хижине и взяли больше патронов. А затем вернулись и обошли вместе с псами ближайшие окрестности.
— Почему псы не среагировали? – спросил Бануш.
— Мне откуда знать? Раньше они не просто реагировали – они побежали всей сворой за тварью.
— Вот-вот! Оно договорилось с ними? Или запугало?
— Не удивлюсь, если запугало. Но они могли бы и просто лаять.
— От твари воняло так же, как от облысевших собак. Может, псы уже привыкли к этим запахам. И приняли тварь за своего.
Существо скрылось. Следовать за ним по ночи было опасно, поэтому пастухи принялись осматривать сваленных овец. Ночной гость снова выбрал только самок. К баранам он даже не притронулся. Овцы лежали в глубоком сне, но были живы. Рука, поднесённая к носу, улавливала тепло тихого дыхания. Пострадали шестнадцать овец.
— И что теперь? – спросил Бануш. – Эти овцы тоже облысеют?
— Мы так всей отары лишимся. Нужно менять пастбище. Уйти в другие места.
— Новое место найти… У нас там ни избы, ни загона не будет. На приготовления уйдёт недели две, а то и месяц. Слишком много времени потеряем.
— Но ведь тварь всех пожрёт!
— А ведь нужно просто бдительно охранять отару, Бануш. И не спать в куче сена!
— Тогда мы будем спать по четыре часа в сутки – и так до самого конца августа? Да мы сами облысеем и покроемся дырами! Собаки не лают на него! А мучиться и не спать, когда ты устал и хоть спички в глаза вставляй… Такой труд не будет стоить своих денег! Ещё и жизнями рисковать.
— Ыть! Соберись… А если это местный дух, которого мы потревожили?
— Мы столько лет пасли овец в этих местах и ничего подобного не встречали.
— Это потому, что мы ему ничего за всё это время не принесли взамен.
— Ну и зачем ты оскорбляешь духа?
— Да брось ты свои россказни, Бануш. Какие ещё духи?
— А ты сам не видел эту тварь?
И Серемей видел. Вывернутое, поломанное, неестественное. Что это, если не злой дух? Серемей не верил в подобное, но чем же тогда являлась та ужасная тварь?
После некоторых размышлений братья всё-таки надумали остаться в горах, усилив бдительность. Проблемы с напряжённым трудом и недостатком отдыха действительно ощущались даже спустя эти несколько дней. Потому спать решили прямо во время выпаса скота. Пока один сторожил и удерживал овец – второй отсыпался бы лёжа в траве.
Утром Серемей сел на лошадь и объехал местность, в поисках существа. Оно могло истечь кровью и залечь где-нибудь. Но крови после себя тварь не оставила. Ни посреди загона, ни с той стороны, где оно надломило забор, поэтому выйти по следу не получилось и объезд пришлось совершать наобум. Все окрестности обошёл Серемей, каждый тёмный закуток, глянул в каждую глубокую расщелину, в заросли кустарника. Но нигде он не нашёл мёртвой твари. Выходит, она либо выжила, либо сгинула, но перед этим забралась очень далеко от их летней стоянки.
Серемей вернулся обратно. С Банушем они отвели овец на пастбища. Ожидался напряжённый трудовой день – с ними отправились только четыре кобеля. Суки остались у избы, слишком они сделались больными и бессильными. Собаки просто лежали в траве и тоскливо скулили. Братья их пристрелили бы, да жалко очень…
Выспаться на пастбище толком не получилось. Когда братья вернулись вечером на стоянку, то с ужасом для себя обнаружили, как больные суки исказились за несколько часов до неузнаваемости. Помимо желтушной кожи и кластерных отверстий – их теперь словно разворотило новыми конечностями. Будто нечто не от этого мира вылезло из собак лишь наполовину, но при этом надёжно срослось с телом, безо всяких видимых глазу швов. Пастухам стало по-настоящему страшно. Разум отказывался принимать то, что видели глаза. Первобытный ужас неизведанного охватил братьев. Собаки постепенно принимали облик ночного гостя, но на свой, собачий манер, тогда как гость больше походил на непостижимым образом искажённую женщину… Больные псины отрастили опасно заострённые костяные конечности, но шевелить ими не могли. Эти новые части тела безвольно болтались и волочились по земле.
И очень даже зря. Чутьё подсказывало пастухам, что скоро начнётся что-то очень плохое. Ночью Бануш обратил внимание на очень странное поведение своры. Суки вдруг ожили. От вялости, кажется, не осталось и следа – только вот передвигались они как-то неуклюже, имелось в их движениях что-то рваное, механическое. Они заманили кобелей и начали с ними спариваться. Бануш подумал бы, что снова спит, но и это не было верхом представления – после всего процесса самки внезапно напали на самцов и в считанные секунды разодрали их на части своими острыми костяными наростами. После чего тут же принялись пожирать.
Им едва удалось выжить и перестрелять всех обезумевших псин.
После перестрелки пастухи спустились с крыши, с опаской осмотрели местность. Благо, твари разодрали только двух кобелей. Остались ещё двое, вполне здоровые. Когда всё только началось – им посчастливилось оказаться в дальней части загона.
Затем Серемей и Бануш пристрелили всех не «выздоровевших» самок, ещё не успевших трансформироваться до конца. Пастухи были настолько ошеломлены произошедшим, что решили взяться за топоры и разрубить чудовищ на части, чтоб уж наверняка. Ведь это теперь не их верные собачки. Это опасные чудовища.
Обрубки братья скидали в кучу и предали огню, собрав большой костёр. Полыхнуло высокое пламя, взметнулись искры, затрещали дрова и кости. Заразу следовало утилизировать. Управились к самому рассвету. Гнать стадо на пастбища не решились. Слишком дорога была жизнь. Да и псов осталось всего двое. Необходимо спускаться вниз, возвращаться в деревню ни с чем, с пустыми руками. Лишь бы живыми добраться, ибо путь не мал…
Когда Серемей пробрался в загон, то увидел, как некоторые овцы облезли и покрылись кластерными отверстиями. Пастух перевёл взгляд на ружьё. Нет, патроны надо поберечь, они ещё понадобятся. С заражёнными овцами они расправятся вручную…
Спасибо за очень мотивирующие донаты))
Ольга Ярославовна 500 р
И почемут неопределившийся сбером перевод 500 р