1047 год в истории россии
Нашествие Русских на Константинополь и Варяги 1047 года
Василий Григорьевич Васильевский (1838 — 1899). «Варяго-русская и варяго-английская дружина в Константинополе XI и XII веков». Глава IX. Нашествие Русских на Константинополь и Варяги 1047 года.
Поход Владимира Ярославича на Константинополь имеет не прямое отношение к нашему вопросу. Мы поэтому и не будем излагать того, что о нем известно из давно изданных источников. Но, исполняя данное обещание, мы приводим здесь рассказ Пселла (стр. 143–147), только недавно обнародованный и представляющий некоторые очень важные черты.
«За низложением тирании (Маниака) последовала варварская война: русские ладьи (σκάϕη ‘Ρωσικά), превышающие, так сказать, всякое число, прибыли в Пропонтиду, или тайком пробравшись мимо тех, которые должны были запирать (путь в неё), или, проложив себе дорогу силою; густое облако, поднявшееся с моря, наполнило столицу мраком. Дошедший в своём рассказе до этого места, я хочу объяснить причины, вследствие которых они произвели это морское движение и наступление, тогда как император ни в чем не показал себя их противником.
«Это варварское племя всегда питало яростную и бешеную ненависть против греческой игемонии (ἐπὶ τὴν ῾Ρωμαίων ἡγεμονίαν); при каждом удобном случае изобретая то или другое обвинение, они создавали из него предлог для войны с нами. Когда умер наводивший на них страх император Василий, когда брат его Константин совершил предназначенную ему часть века, и зять его принял власть, они тотчас возобновили против нас старую вражду и вскоре начали готовиться к будущим войнам. Но и царствование Романа показалось им блистательным и славным, а сами они не были в порядке со своими приготовлениями (не успели довершить приготовлений). Когда же и Роман, прожив короткое время, оставил царство, и власть досталась какому-то неизвестному Михаилу, то они стали вооружать против него собственные силы и, решив напасть на нас с моря, нарубили вверху лесу, выстроили из него малые и большие ладьи, тайком в короткое время сделали достаточные приготовления и уже готовы были плыть на Михаила большим флотом. Когда всё было у них устроено, и война уже должна была начаться, сам император предупредил их нашествие, расставшись с земною жизнью. Умер и преемник его, едва оставив след во дворце, а власть перешла к Константину. Хотя варвары и не имели против него никаких обвинений, могущих служить предлогом для войны, но чтоб их приготовления не оказались бесполезными, они подняли против него войну беспричинную: такова безвинная вина их устремления против самодержца. Когда ж они, тайно пробравшись, очутились внутри Пропонтиды, то сначала полагали на нашу волю — заключить мир, если бы мы захотели заплатить им большую цену за этот мир; они определяли и число — именно тысячу статиров на каждую ладью, так чтоб условлено было, что не иначе отсчитаны будут эти статиры, как на одну известную ладью их. Они предъявляли такие желания или потому, что предполагали у нас какие-то золотые источники, или потому, что, решившись во всяком случае сражаться, (нарочно) выставляли неисполнимые условия, дабы война с их стороны имела благовидный предлог. Когда их послы не были даже удостоены ответа, то (варвары) так были дружно настроены и так надеялись на свою многочисленность, как будто они рассчитывали сейчас же взять город со всеми его жителями.
«Итак, расположение с той и другой стороны имело вышеуказанный вид; однако никто не двигался вперед с целью битвы, но с той и другой стороны оба (морские) лагеря, сплотившись, стояли неподвижно. Когда прошло уже много дня, тогда император, подав знак двум из больших кораблей, приказал понемногу двигаться вперед против варварских лодий. Когда они ровно и стройно вышли вперед, то сверху копьеносцы и камнеметатели подняли военный крик, а метатели огня построились в порядке, удобном для бросания его: тогда большая часть из неприятельских лодок, высланных (на встречу), быстро гребя устремилась на наши корабли, а потом разделившись, окружив и (как бы) опоясав каждую из отдельных триир, старались пробить их снизу балками (κοντοῖς), а другие (то есть, Греки), бросали сверху каменьями и веслами. Когда же против них (то есть, Русских) огонь начал быть метаем, и в глазах их потемнело, то одни из них стали кидаться в море, как бы желая проплыть к своим, а другие совсем не знали, что делать, и в отчаянии отказались от всякого средства (к спасению). Затем подан был второй сигнал, и уже большее число триер двинулось вверх, за ними другие корабли, или следуя сзади, или плывя рядом; наша сторона уж ободрилась, а противная (неподвижно) стояла, пораженная страхом. Когда же, разрезая воду, триеры очутились подле самых неприятельских лодок, то связь их (последних) была разорвана, и строй рушился, и одни из них осмелились остаться на месте, а большая часть повернули назад. Между тем солнце, уже высоко поднявшись над горизонтом, внезапно стянуло к себе облако снизу и изменило погоду; сильный ветер двинулся с востока на запад; взмутив море вихрем, он устремил волны на варвара и потопил одни из его лодок тут же, так как море поднялось в средину им (?), а другие загнав далеко в море, разбросал по скалам и утесистым берегам; одни из них были настигнуты триерами, которые и предали их пучине со всем экипажем, а другие, будучи рассечены пополам военными людьми на них, были вытянуты на ближайшие берега. Произошло большое избиение варваров, и море было окрашено по истине убийственным потоком, как бы идущим сверху из рек».
К этому рассказу Пселла мы должны прибавить следующие замечания. То, что Василий II держал Русских в страхе, это может иметь некоторое фактическое основание в событиях 988 года. И другой Византиец употребляет подобное выражение: «Варда склонился под жезлом властителя; его трепетали Грузины и страшились Тавроскифы» (ἔϕριξαν τοῦτον «Ιβηρες, ἔπτηξαν Ταυροσκύθαι, Manasses, Compendium chron. p. 253, v. 5967). Но едва ли Пселл хорошо знал то, что делалось, и особенно что замышлялось на берегах Днепра; его известия о постоянном враждебном настроении Русских, о неоднократных их сборах к походу на Константинополь возбуждают недоумение и сомнение. Другое говорит Кедрин или, что то же, Иоанн Фракисийский.
По его словам, Русские находились до июня 1043 года в совершенно мирных отношениях к Византийцам; обе стороны безбоязненно вели между собой торговлю, вступали в торговые сделки. О том, что русские во время Константина Мономаха жили в Цареграде, свидетельствует сказание о двух чудесах Николая Чудотворца (о ковре и об оправдании невинно обвиняемого), сочиненное очевидно в Константинополе Русским, бывшим тогда там.
В первом сказании говорится «мне же хоудому хотящю начати писати чюдо стаго Николы створившееся при моей худости тгда в Цриграде». Во втором сказании говорится о царе Константине: «от цря Константина тогда соушаго». (См. Андр. Попова «Описание рукопис. библиот. А. И. Хлудова», стр. 451. 453. Ср. «Москвитянин» 1845 г., ч. VI, № 12, стр. 140–142.) В Минее за декабрь, рукопись Троицкой Лавры № 90, лист 223 recto, прямо говорится о купцах русских в Константинополе: «идеже Русстии купци приходяще челядь продают».
Самый повод к войне возник «среди скифских купцов», находившихся в Константинополе и поссорившихся с местными Греками; при столкновении, обратившемся в рукопашную схватку, был убит один важный Скиф, то есть, Русский. Владимир Ярославич, которого Кедрин считает повелителем Русских, отличаясь раздражительным характером, тотчас же стал собираться в поход. Во всяком случае — каковы бы ни были отношения между русскими князьями, родственниками Василия II и Константина VIII, и византийскими императорами, мужьями Зои, не всегда к ней почтительными, — эти отношения не мешали Византийским государям держать при себе большой союзный русский корпус. Как бы ни мало развито было национальное сознание и представление о народном или государственном единстве в те времена среди Русских, все-таки, по-видимому, нельзя было вверять ни безопасности императора, ни охранения империи единоплеменникам враждебного народа.
Когда Русские действительно стали грозить нашествием, то, по свидетельству Кедрина (р. 552), византийское правительство нашло необходимым удалить из столицы, как русских купцов, так и русских военных людей:
«Скифы, находящиеся в столице в виде союзников, были рассеяны в провинциях» — καὶ τοὺς μὲν ένδημουντας τῇ βασιλίδι ἐμπόρους τῶν Σκυθῶν, ἔτι δὲ καὶ τοὺς κατὰ συμμαχίαν παρόντας διασκορπίσας ἐν τοῖς θέμασι.
Это было сделано для того, чтоб уничтожить возможность какого-либо покушения или движения изнутри (ἵνα μὴ καὶ ἀπὸ τῶν ἔνδον ἐπιβουλή τις ἀνεγερθῆ: Cedren. II, 552). Кроме указания на присутствие русских союзников, русского союзного корпуса в Византии, для нас важна ещё одна черта, отмеченная Кедриным-Скилицей (р. 551).
В Константинополе знали, что Русские шли не одни, что и они имели много союзников, и что этими союзниками были народы, обитающие на северных островах океана: προσεταιρισάμενος δὲ καὶ συμααχικόν οὐκ ὀλίγον ἀπὸ τῶν κατοἱκουντων ἐν ταῖς προσαρκτίοις τοῦ Ὠκεανοῦ νήσοις ἐθνῶν. Нет никакой причины сомневаться, что здесь разумеются жители Скандинавии и Исландии, которых Греки, а по следам их — и Византийцы, одинаково считали за островитян. Следовательно, Византийцы умели отличать Русских от Нордманнов и в случае нужды не затруднялись найти соответствующие слова и выражения для обозначения последних. Сумели бы они указать и на скандинавский характер варяжского корпуса, если б этого требовало самое существо дела.
Отсылая для дальнейших подробностей и для сличения новых данных Пселла с прежде известными к статье А. А. Куника об этом походе, напечатанной в одном из академических изданий, мы теперь можем идти далее.
Непосредственно за рассказом о нашествии Русских на Константинополь следует у Пселла повествование о новом восстании против Константина Мономаха, виновником которого был родовитый магнат, Лев Торникий, по своему происхождению армянин, но по месту своего жительства — богатый Адрианопольский землевладелец: здесь, среди Македонян, то есть, Греков, он имел наибольшее число приверженцев и свою главную опору. По другим источникам мы имеем возможность точно определить хронологические границы события, что для наших дальнейших соображений окажется очень полезным. Начало восстания относится к концу сентября 1047 года, а его печальная, трагическая для соучастников развязка — к последним числам декабря того же года (Attaliot. pp. 22. 29 в конце).
Торникий подошёл к Константинополю, и положение Мономаха было тем опаснее, что он мог рассчитывать только на крепость городских стен да на сомнительную преданность непостоянного Цареградского населения. Военных сил почти совсем не было у него под рукою. Факт этот, указанный прямо всеми источниками, очень естественно может быть поставлен в связь с известным нам удалением из столицы и рассеянием русского или, что то же, варяжского корпуса. Само собою разумеется, что связь эта может быть признана настолько, насколько беззащитность Константинополя зависела от отсутствия чужеземных сил, помимо местных, имперских. Но послушаем, что говорит Пселл (р. 153):
«Не было собрано ни собственного войска, ни союзного, исключая небольшой части наёмников, которая обыкновенно следует (позади) при императорских (церемониальных) выходах. А что касается войска, находившегося на востоке, то отдельные части его даже не были собраны в каком-нибудь одном лагере, так чтобы могли по данному сигналу скоро собраться и подать помощь императору, находящемуся в опасности, но они отправились в поход в самую глубину Иверии, отражая нашествие одного варвара».
οὔτε γὰρ οἱκεῖον στράτευμα, οὔτε συμμαχικὸν αὐτοῦ που συνείλκετο, εἰ μή τις ὀλίγη μερῖς ξενική, ὁπόση τις εἴωθεν ἐϕέπεσθαι ταῖς βασιλείοις πομπαῖς. ὁ γέ τοι τῆς ἑῴας στρατὸς — ἐς τὰ βαθύτερα τῆς Ἰβηρίας ἐστρατοπεδεύκεισαν…
Пселл рассказывает о том же самом возмущении Торникия и в похвальном слове патриарху Михаилу Кируларию (Sathas, Bibliotheca graeca, t. IV, 346). Бунтовщик поощрялся в своей дерзости двумя соображениями: он рассчитывал на многочисленность собственного войска и знал, что у императора нет никакой армии, которую он мог бы ему противопоставить. Только стены спасли нас в своей ограде от всесовершенного пленения. У императора, содержимого в осаде, осталась только небольшая часть целого строя: Χαταλέλειπτο γὰρ βραχεῖα μερὶς τοῦ ὅλου συντάγματος. Мы привели этот отрывок для оправдания своего перевода, для доказательства его точности. Слова μερίς ξενικὴ не обозначают здесь самостоятельного рода войска, но именно часть союзного корпуса. Мы, впрочем, уже ранее видели, что Пселл слова «союзники, союзный корпус» (συμμαχικόν) и «наемники, наемная сила» употребляет совершенно, как синонимы. Так, русский союзный отряд назван у него «наемной силой» при первом известии об его прибытии в Византию (988 г., см. глава III). Так, император Роман, собрав наёмные силы, нагрянул на врагов с громадой своих и союзников (см. глава IV). Так, в истории низвержения Калафата у императора не было союзной силы, потому что наёмники были ему неверны (см. глава VII). Отсюда следует, что та часть наёмников, которая сопровождала императора при церемониях, то есть, Варяги, составляла только часть союзников, союзного корпуса, Варягов в обширном смысле. А до сих пор союзный корпус составляли исключительно Русские, как это было прямо сказано у Пселла: «союзники и наемники, я разумею Тавроскифов» (гл. VII).
Впрочем, допустим на время другое объяснение для того, чтоб его тем решительнее опровергнуть. В Константинополе при нашествии Торникия не было союзных сил, но был другой род войска, хотя и немногочисленный, была лейб-гвардия, были Варяги. Это царские телохранители, не имеющие ничего общего с «союзниками». Все они в полном составе своего корпуса находятся теперь, в 1047 году, подле императора. Выражения Пселла для всякого, знакомого с греческим языком, ясно показывают, что именно весь отряд наёмнический, то есть, варяжский, находится в Цареграде (μερὶς ξενικὴ ὁπόση τις). Другими словами: Варанги — только лейб-гвардия; вся лейб-гвардия теперь в столице империи.
А с нашей точки зрения помимо тех Варангов, которые оставались при императоре, в греческих провинциях должны находиться другие Варанги, соответствующие союзным силам Пселла, отсутствующим из Константинополя — притом они должны находиться и на востоке, и на западе.
Приводим теперь места южно-итальянских летописей за 1046, 1047 и 1048 сентябрьские годы:
1046. Ind. XIV. Perrexit imp. Palatino in Taranto et fecit proelium cum Normani et ciderunt Graeci et multi Antopii per gladio et in mare. Et reversu Ip. Catap in Bari. Et fecit Bari cum Umfreida comite. Et descendit Rafayl Catap. cum Guaranci et compraehenderet… stum.
1047. Ind. XV. Venit Johannes catapanus qui et Rafayl cum ipsis Guarangi in Bari. Intravit in curte Domnica et mansit ibi hunum diem; et deinde ibit et seditin ipsa Pinna dies 11 cum ip. Guarangi. (Chronic. Anonymi Barensis, Muratori V, 151).
1047. Comprehensum est oppidum Stira a Guaragnis in mense Octobris, et in mense Decembris depopulaverunt Liccem. (Lupi Protospath, MG. SS. V, 59).
1048. Ind. I. Bebellavit Tornibey (= Торникий) cum Makedonis et Botazzi consocruneo suo perrexit Constantinopolim, ut faceret se imperatorem. Argiro magistro exivit sub nocte cum aliquanti Franci et Graeci et. fecit ei damnum maximum. — Et compraehensa est Licce ab ipsi Guarangi (Chronic. Anonym. Barens., Muratori V, 151).
Итак, нет ни малейшего сомнения, что современно с восстанием Льва Торникия Варяги действовали в южной Италии; они были там именно в октябре и декабре 1047 года, или же по сентябрьскому счёту — 1048 года. Они оставались в Италии в то время, как магистр Аргир, хорошо известный в истории греко-норманнской и упоминаемый также Византийцами по поводу своего пребывания в Константинополе (Cedren. II, 563), принимал участие в обороне от Торникия и Ватацци, двух бунтовщиков. Несколько Франков, то есть, Норманнов, прибывших, вероятно, с Аргиром, не могут идти в расчёт при наших соображениях. Из Атталиоты (р. 24 sq.) мы видим, что кроме «царских копьеносцев» (βασιλικὴ δορυϕορία = Варанги?) были все-таки при начале осады, хотя в самом малом количестве, и другие роды войска, между прочим Агаряне (Ἀγαρηνῶν τις ξυμμορία τῶν ἐπὶ τῆς ϕρουρᾶς). Ни Франков, ни этих последних не имел в виду Пселл.
Обратимся теперь на восток. Из византийских, армянских и грузинских источников мы знаем о политических и военных действиях Константина Мономаха в Армении за период времени от 1045 до 1047 года. Кедрин (II, 560) пишет, что византийская армия, под командою Константина (родом из Сарацин), начальника великой этерии (τῆς μεγάλης εταιρίας ἄρχων), осаждала одну армянскую крепость, и осажденные уже находились в большой крайности, когда пришли с запада известия о восстании Льва Торникия.
Дела армянские находились в тесной связи с грузинскими. Эмир Тевина, крепость которого осаждал этериарх Константин, был женат на сестре Какига II Анийского, у которого Греки отняли царство, заманив его самого в Константинополь, и потому был претендентом на велико-армянский престол; но Аристакес Ластивертский (перев. Prud’homme в Revue de l’Orient et de I’Algérie. Nouv. série, vol. XVI p. 69) объясняет нам, что была другая партия, которая хотела передать столицу государства (то есть, город Ани) Баграту IV, царю Картлии и Абхазии. Этому другому сопернику политика Константина Мономаха противопоставила некоего князя Липарита, имевшего большие владения на юге реки Кура (из фамилии Орбелиани). Кедрин в числе событий первого индикта (гг. 1047–1048), рассказывает, что Липарит разбил Баграта, загнал его в Кавказские горы и во внутреннюю Абхазию (р. 572 в конце) и овладел всею Иверией; а потом он послал письмо к Константину Мономаху, предлагая свой союз и дружбу (р. 573). Византийский монарх принял это предложение. Из Кедрина видно, что заключение союза предшествовало первому турецкому нашествию (1048 года), в котором Липарит, сражавшийся на стороне Греков, попался в плен. По свидетельству грузинской хроники, Липарит вёл войну с правителем города Тевина, Абул-Севаром, в интересах византийского императора, ещё за год до появления Турок в пределах Армении (Aprés une année revolue, les Turcs s’étant montrés au pays de Basian… — Brosset, Histoire de Géorgie, p. 332). А так как Турки там явились около сентября 1048 года, то действия Липарита, на которые здесь указывается, будут почти одновременны с действиями византийских воевод против Абул-Севара.
Теперь мы можем выписать из грузинской хроники то, что немного предшествует походу Липарита на Тевин — то есть, октябрю (или ноябрю) 1047 года. Мы сейчас встретим союзный корпус Пселла, находящийся в Грузии.
«Зимой (1046–1047 гг.) Липарит поднял восстание. Он вызвал из Греции Димитрия, брата царя Баграта, который пришёл (в Грузию), сопровождаемый греческим войском и снабженный греческими деньгами. Липарит, опираясь на Димитрия и его средства, посеял раздор и разделение в царстве своего монарха. Одни склонялись в пользу Димитрия, другие оставались верными царю Баграту. Кахетинцы были на стороне Липарита, и обе партии употребляли все усилия, чтоб одержать верх».
Затем грузинская хроника, из которой почти буквально заимствован сейчас сообщенный отрывок, продолжает следующим образом:
«Когда три тысячи Варягов пришли на помощь Баграту, то он расположил их при Бахе и взял из них только семьсот человек; потом двинулся вперед с силами Хида-Картлии, присоединенными к Варягам, не ожидая Месхов. Битва произошла при входе в рощу Сасирет; армия Хида-Картлии дала тыл; Абусер опять попался в плен, и с ним другие дидебулы. Так как Варяги не могли принимать участия в сражении, то Липарит велел дать решета, которыми приготовили хлеб, чтобы представить им, так что они провели весело время». (Trois mille Varangues étant venus ausecours de Bagrat, il les posta à Bach, en prit senlement sept cents, et s’avanca avec les forces du Chida-Karthli, réunies à ces Varangues, sans attendre les Meskhes. L’on se battit à l’entrée de la forét de Sasireth; l’armée du Chida-Karthli tourna le dos; Abouser fut de nouveau fait captif, et avec lui d’autres didebouls. Les Varangues n’ayant pu prendre part au combat, Liparit fit donner des cribles, aves lesquels on prepara du pain, pour leur étre présenté, de sorte qu’ils passèrent gaiment le temps).
Войско, приведенное Димитрием из Греции, и 3000 Варягов, пришедших на помощь Баграту, конечно, одно и то же. Странное поведение этих Варягов, которые пришли к Баграту, но не считают возможным для себя принимать участие в сражении и заставляют Липарита кормить себя, объясняется, по нашему мнению, очень просто, если обратить внимание на некоторую бестолковость изложения, присущую грузинской летописи. Только после известия о победе, одержанной над Багратом партией Димитрия, она сообщает о смерти этого последнего, нисколько не скрывая своей несообразительности: «Прежде этого Димитрий, брат царя Баграта, умер»… (I, р. 322 в начале). Но если Димитрий умер прежде сражения, то положение греческих Варягов, приведенных Димитрием, было весьма неопределенно и двусмысленно. Того, за кого они должны были сражаться, не было более в живых, и царь, которому можно было служить, теперь налицо был только один, то есть, Баграт IV. Но с другой стороны, бунтовщик Липарит был союзник умершего и друг византийских властей. Здесь и заключается разгадка поведения Варягов.
Таким образом, слова Пселла нашли себе полное, можно сказать — блистательное подтверждение. Кроме той части союзного корпуса, который служил для императора лейб-гвардией, Варяги в 1047 году, осенью, сражались в Италии и были в походе на востоке. Помимо заключений, которые вытекают отсюда сами собою, обратим внимание на численный состав варяжского, или, что-то же, союзного (русского) корпуса. В одной Грузии мы находим три тысячи Варягов. Положим, что их было почти столько же в южной Италии, так как слишком мало предполагать их здесь нельзя уже потому, что на них лежит вся тяжесть войны, длящейся в Апулии, и они все-таки берут города. Тогда мы получим шеститысячную цифру, первоначальный состав русского отряда, отправленного из Киева или Крыма в 988 году.
Способ доказательства, которого мы держались в этой главе, следующий:
Συμμαχικόν (союзный корпус) = Тавроскифы, то есть, Русские.
Συμμαχικόν = Варяги (в Грузии и южной Италии). Следовательно, Русские = Варяги.
Неудовлетворительность перевода, данного Броссе для той части грузинской хроники, о которой идет речь на стр. 313 сл., В. Г. Васильевский ясно чувствовал уже во время своей работы и еще сильнее отметил впоследствии на полях одного экземпляра своего исследования. Сообщаем здесь перевод, исполненный по нашей просьбе Η. Я. Марром и им же снабженный примечаниями.
Грузинские летописи, изд. Brosset, I, стр. 225, 9-20, ср. франц. перевод Brosset, Hist, de la Géorgie, I, стр. 321, 6 сл.
«Липарит вновь вывел из Греции Димитрия, брата царя Баграта. Греческий царь помогал ему деньгами и войском. Липарит вызвал раскол в жителях этого царства: (Абхазо-грузинского царства) некоторых он представил Димитрию, а некоторые пребыли в верности Баграту. Иоанн, сын Липарита, оставался заложником в руках Баграта: Липарит выпросил его у Баграта, а в замен отпустил с миром Абусера, возвратив ему крепость. Липарита поддерживали кахи (кахетинцы) с их силами и армянский царь Давид (Давид, царь армянского царства в Ташире в южной Карталинии) с его силами. Благодаря этим силам они начали усиливаться на этой стороне Грузии, и дело (Липарита) велось искусно в обеих частях. (т.е. и на востоке, и на западе, где действовал сам Липарит)
Пришли Варанги, три тысячи человек, и он (Липарит) поставил их в Баше; («Баша» в версии царицы Марии: «Шуа», что на грузинском имеет и нарицательное значение «середина») с собою взял (Липарит) семь сот человек. Баграт явился с войском внутренним (с востока, из внутренней Карталинии). Варанги (описка «ашит варангита» вместо «амат варангта») (бывшие с Липаритом) не смогли дождаться Месхов, (В этот момент Месхи были союзниками Липарита. Ацкурский владетель прибыл с Месхами на помощь сначала к Баграту, но вскоре бежал от него и вошел в соглашение с Липаритом, как рассказано раньше в тех же Груз.) пришли и завязали бой (с Багратом) на рубеже Сасиретской долины: внутреннее (приведенное Багратом из внутренней Карталинии) войско бежало. В этой битве (войска Липарита) опять захватили Абусера и с ним также других знатных, которые не оказались в силах бороться с Варангами. Им (захваченным в плен князьям) Липарит дал сита, и те просевали муку (буквально: «готовили хлеб») в присутствии их (Липарита с Варангами): так потешились (победители) («так перешли через (гору) Лих»)»