Ученый может предлагать свою теорию с полной убежденностью что она неопровержима
Карл Поппер. Цитаты. №71
Поппер К. Р. Открытое общество и его враги
Две особенности метода естественных наук представляются в связи с этим достойными внимания.
Вместе они составляют то, что я называю «общественным, или публичным (public), характером научного метода».
Первая из них — это нечто вроде свободного критицизма.
Ученый может предлагать свою теорию с полной убежденностью, что она неопровержима. Однако его вера в свою теорию не является аргументом для его ученых товарищей и противников.
Скорее эта убежденность ученого бросает им вызов.
Они знают, что научное отношение предполагает критику всего и не особенно сдерживаются даже перед авторитетами.
Вторая особенность метода естественных наук состоит в том, что ученые, предлагая свои теории, стараются избегать разговоров о возможных противоположных научных концепциях.
Я напоминаю читателям, что говорю о естественных науках, впрочем, это можно отнести и к части современных экономических учений.
Ученые пытаются говорить на одном языке, даже если родные языки у них разные.
В естественных науках это достигается признанием опыта в качестве беспристрастного арбитра в их спорах.
Говоря об «опыте», я имею в виду опыт «общественного» характера, подобный наблюдениям и экспериментам, в противоположность опыту в смысле более «приватном», т.е. опыту эстетическому или религиозному. Опыт является общественным, если каждый сомневающийся может его воспроизвести.
Чтобы избежать разговоров о возможных противоположных замыслах научного исследования, ученые стараются придавать своим теориям такую форму, в которой те могут быть проверены, то есть отвергнуты (или подтверждены) в общественном, или публичном, опыте.
Вот в чем состоит научная объективность.
Каждый, кто изучал технику понимания и проверки научных теорий, может повторить эксперимент и сделать выводы для себя.
▼ Читайте последнии статьи ▼
Что есть критерием научности.
Излишняя точность терминологии не имеет смысла.
Об определяющей зависимости воззрений от социальной среды.
Ученый может предлагать свою теорию с полной убежденностью что она неопровержима
Насколько мало представители социологии знания преуспели в социотерапии, вернее сказать — в искоренении их собственной тотальной идеологии, станет до некоторой степени очевидным, если мы рассмотрим их отношение к Гегелю. Они не понимают, что просто повторяют Гегеля. Напротив, они уверены, что не только переросли его, но и видят его насквозь, подвергнув социоанализу, что они могут рассматривать его не из какой-либо отдельной социальной среды, а объективно, с недосягаемой высоты. Эта явная неудача социологистов в самоанализе говорит нам о многом.
Однако шутки в сторону. В адрес социологистов следует высказать и более серьезные возражения. Социология знания не только разрушает сама себя, не только представляет собой весьма благодатный объект социоанализа. Она также демонстрирует поразительную неспособность отчетливо понять собственный предмет — социальные аспекты знания, точнее — научного метода. Социология науки исследует науку о познании как процесс, происходящий в мозгу или в «сознании» отдельного ученого, может быть, как продукт этого процесса. Если рассматривать науку таким образом, тогда то, что мы называем научной объективностью, оказывается чем-то совершенно непонятным или даже невозможным. Это относится не только к социальным или политическим наукам, где классовые интересы и прочие скрытые мотивы играют важную роль, но точно так же и к естественным наукам. Каждый, кто имеет хоть слабое представление об истории естественных наук, осведомлен о страстной настойчивости, которой в них характеризуются многие споры. Никакая политическая партийность не способна оказать на политические теории такого сильного влияния, как пристрастность, проявляемая некоторыми учеными-естественниками при поддержке своего интеллектуального детища. Если бы научная объективность была основана, как наивно полагает социологическая теория знания, на личной беспристрастности или объективности ученого, мы должны были бы сказать ей «прощай».
Две особенности метода естественных наук представляются в связи с этим достойными внимания. Вместе они составляют то, что я называю «общественным, или публичным (public), характером научного метода». Первая из них — это нечто вроде свободного критицизма. Ученый может предлагать свою теорию с полной убежденностью, что она неопровержима. Однако его вера в свою теорию не является аргументом для его ученых товарищей и противников. Скорее эта убежденность ученого бросает им вызов. Они знают, что научное отношение предполагает критику всего и не особенно сдерживаются даже перед авторитетами. Вторая особенность метода естественных наук состоит в том, что ученые, предлагая свои теории, стараются избегать разговоров о возможных противоположных научных концепциях. (Я напоминаю читателям, что говорю о естественных науках, впрочем, это можно отнести и к части современных экономических учений.) Ученые пытаются говорить на одном языке, даже если родные языки у них разные. В естественных науках это достигается признанием опыта в качестве беспристрастного арбитра в их спорах. Говоря об «опыте», я имею в виду опыт «общественного» характера, подобный наблюдениям и экспериментам, в противоположность опыту в смысле более «приватном», т.е. опыту эстетическому или религиозному. Опыт является общественным, если каждый сомневающийся может его воспроизвести. Чтобы избежать разговоров о возможных противоположных замыслах научного исследования, ученые стараются придавать своим теориям такую форму, в которой те могут быть проверены, то есть отвергнуты (или подтверждены) в общественном, или публичном, опыте.
Вот в чем состоит научная объективность. Каждый, кто изучал технику понимания и проверки научных теорий, может повторить эксперимент и сделать выводы для себя. Вместе с тем всегда находится кто-то, кто приходит к особому или даже
Ученый может предлагать свою теорию с полной убежденностью что она неопровержима
Две особенности метода естественных наук представляются в связи с этим достойными внимания. Вместе они составляют то, что я называю «общественным, или публичным (public), характером научного метода». Первая из них — это нечто вроде свободного критицизма. Ученый может предлагать свою теорию с полной убежденностью, что она неопровержима. Однако его вера в свою теорию не является аргументом для его ученых товарищей и противников. Скорее эта убежденность ученого бросает им вызов. Они знают, что научное отношение предполагает критику всего и не особенно сдерживаются даже перед авторитетами. Вторая особенность метода естественных наук состоит в том, что ученые, предлагая свои теории, стараются избегать разговоров о возможных противоположных научных концепциях. (Я напоминаю читателям, что говорю о естественных науках, впрочем, это можно отнести и к части современных экономических учений.) Ученые пытаются говорить на одном языке, даже если родные языки у них разные. В естественных науках это достигается признанием опыта в качестве беспристрастного арбитра в их спорах. Говоря об «опыте», я имею в виду опыт «общественного» характера, подобный наблюдениям и экспериментам, в противоположность опыту в смысле более «приватном», т.е. опыту эстетическому или религиозному. Опыт является общественным, если каждый сомневающийся может его воспроизвести. Чтобы избежать разговоров о возможных противоположных замыслах научного исследования, ученые стараются придавать своим теориям такую форму, в которой те могут быть проверены, то есть отвергнуты (или подтверждены) в общественном, или публичном, опыте.
Вот в чем состоит научная объективность. Каждый, кто изучал технику понимания и проверки научных теорий, может повторить эксперимент и сделать выводы для себя. Вместе с тем всегда находится кто-то, кто приходит к особому или даже причудливому мнению. Это вполне естественно. Впрочем, такое положение не создает серьезных помех работе различных социальных институтов — лабораторий, научной периодики, конгрессов и т. п., которые предназначены для расширения возможностей научной критики и проверки на объективность предложенных научных теорий. Эта особенность научного метода показывает, чего могут достичь институты, призванные обеспечить общественный контроль над научными результатами посредством открытого выражения общественного мнения, даже если оно ограничено узким кругом специалистов. Повредить функционированию таких институтов, от которых в конечном счете зависит любой прогресс — научный, технологический или политический — может только политическая власть, когда она используется для подавления свободной критики или когда она неуклюже пытается ее защитить.
Для того, чтобы пролить больше света на эту, к сожалению, плохо признаваемую особенность научного знания, нам следует рассмотреть концепцию, согласно которой науку в большей степени характеризуют не столько полученные ею результаты, сколько ее методы.
Однако прежде позвольте предположить, что некий ясновидец пытается создать книгу, используя видения или, скажем, автоматическое письмо. Предположим также, что только с течением времени в результате революционных научных открытий некий великий ученый (никогда не видевший этой книги) способен создать точно такую же книгу. Иначе говоря, наш ясновидец «видит» научную книгу, которая не может быть создана учеными его времени просто потому, что многие содержащиеся в ней открытия в то время еще неизвестны. Теперь зададимся вопросом: можно ли говорить, что ясновидцем создана научная книга? Естественно предположить, что будучи подвергнута суду компетентных ученых того времени, когда жил ясновидец, его книга была бы охарактеризована отчасти как невразумительная, отчасти как фантастическая. Таким образом, мы должны признать, что книга ясновидца, когда она писалась, не была научной, поскольку она не была результатом применения научного метода. Такой продукт человеческой деятельности, который хотя и находится в согласии с теми или иными научными положениями, но не является результатом применения научного метода, я буду называть «богооткровенной наукой».
Для того, чтобы применить эти рассуждения к проблеме общественного характера научного метода, позвольте теперь предположить, будто Робинзон Крузо преуспел в строительстве на своем острове физических и химических лабораторий, астрономических обсерваторий и т.п., а также в написании множества трудов, обоснованных наблюдениями и экспериментами. Давайте даже предположим, что он имел в своем распоряжении неограниченное время и что он преуспел в создании и описании научных систем, которые в действительности совпадают с результатами, признанными в настоящее время нашими учеными. Рассматривая характер крузонианской науки, некоторые люди, на первый взгляд, склонны будут утверждать, что это и есть подлинная, а не «богооткровенная наука». Без сомнения, крузонианская наука имеет гораздо больше сходства с наукой, чем та научная книга, которая была создана ясновидцем, поскольку Робинзон Крузо в значительной мере использовал научный метод. Тем не менее, я утверждаю, что эта крузонианская наука все же относится к разряду «откровений», ибо в ней отсутствует один важный элемент научного метода, а то, что Крузо пришел к результатам, к которым пришли мы — это нечто случайное или чудесное, как это было в случае с ясновидцем. Действительно, ведь кроме Крузо некому было проверять его результаты, кроме него некому было корректировать его предубеждения, которые являются неизбежным следствием его личной ментальной истории. Никто не помогал ему избавиться от той удивительной слепоты в отношении возможностей, присущих собственным результатам, которая возникает под воздействием того, что большинство таких результатов получено с помощью сравнительно неудачных подходов. Что же касается научных трудов, созданных по нашему предположению Крузо, то лишь в попытках объяснить свои работы кому-либо, кто их не делал, он мог бы выработать у себя способность к внятному и рассудительному общению, которая является важной частью научного метода. В одном же пункте — правда, сравнительно незначительном — «богооткровенный» характер крузонианской науки особенно очевиден. Я имею в виду сделанное Крузо открытие «поправок на личные качества наблюдателя» (предположим, что он сделал такое открытие), то есть открытие характерного для него самого времени реакции, оказывающего влияние на его астрономические наблюдения. Предположим, что он действительно открыл изменение времени реакции и это привело его к необходимости ввести поправки на это изменение. Если теперь мы сравним этот способ открытия времени реакции с тем, которым оно было открыто в «общественной» науке — через противоречия между результатами различных наблюдателей, — тогда «богооткровенный» характер науки Робинзона Крузо действительно станет совершенно очевидным.
Цитаты о теории
Ученый может предлагать свою теорию с полной убежденностью, что она неопровержима. Однако его вера в свою теорию не является аргументом для его ученых товарищей и противников.
Карл Раймунд Поппер
Если нет причин, по которым что-либо не может существовать, значит, оно должно существовать.
Не может быть никакой фальсификации прежде, чем появится лучшая теория.
Теории подобны мышам: они проходят через девять дыр и застревают в десятой.
Ты ешь и пьешь без теории пищеварения.
Александр Федорович Лосев
Гораздо важнее, чтобы гипотеза была интересной, чем чтобы она была истинной.
Теории не следует менять до тех пор, пока к этому нет принудительных оснований, а единственным принудительным основанием для смены теории является ее расхождение с фактами.
Пол Карл Фейерабенд
Познание не движется от наблюдения к теории, а всегда включает в себя оба элемента.
Пол Карл Фейерабенд
Одна из главных целей теоретического исследования – найти точку зрения, с которой предмет представляется наиболее простым.
Джозайя Уиллард Гиббс
Громадное заблуждение теоретиков заключается в том, что они полагают, будто их место на вершине, а не в обозе великих событий.
Все научные модели неверны, но некоторые полезны.
Решая математическую задачу, я не думаю о красоте, – я думаю только о том, как решить задачу. Но если найденное решение некрасиво, значит, оно и неверно.
Теория может быть ближе к истине, чем другая теория, и все же быть ложной.
Карл Раймунд Поппер
Любую теорию можно согласовать с любым фактом, если принять некоторые дополнительные допущения.
Слова «иметь систему» заключают в себе что-то такое, что меня всегда смущало.
Габриэль Оноре Марсель
Теория — это математическая истина, которая еще не нашла своей полной реализации.
Красота – это первый критерий: в мире нет постоянного места для уродливой математики.
Бывают исследования, которые при правильном наблюдении фактов приводят к неправильным результатам, – и бывают такие, которые при неправильном наблюдении фактов приводят к правильным результатам.
Поиски прекрасного приводят нас к тому же выбору, что и поиски полезного.
Исходя из ложного понятия, можно выстроить подчас целую теорию.
Интерпретативная теория может быть столь же высокого уровня, что и объяснительная теория.
Теория определяет, какой факт вы увидите.
Истории человечества известно множество случаев, когда применяемая теория сама по себе была ложной и все же способствовала достижению правильных результатов.
Нам следует стараться критиковать свои теории.
Карл Раймунд Поппер
Не следует портить хорошую теорию, пытаясь ее объяснить.
Все теории не только равно необоснованны, но и равно невероятны.
Новые теории часто предсказывают новые явления, однако почти всегда за счет ранее известных явлений.
Пол Карл Фейерабенд
Наиболее многообещающее в каждой системе — не вошедшее в нее.
Отвлечься при построении теории от смысла ее терминов — совсем не одно и то же, что отрицать всякий смысл за этими терминами.
Ни одна теория никогда не согласуется со всеми известными в своей области фактами.
Пол Карл Фейерабенд
Без революционной теории не может быть и революционного движения.
Владимир Ильич Ленин
Ненавижу людей, быстренько выстраивающих системы, и послежу за тем, чтобы моя никогда не завершилась окончательно.
Лучшим опровержением всякой теории является возможность воплотить ее в жизнь.
Высшая музыкальность в области мысли.
Можно подтвердить едва ли не любую теорию, если искать подтверждений. Истинная проверка теории есть попытка ее опровергнуть.
Карл Раймунд Поппер
Мы никогда не отвергнем какую-то теорию просто потому, что она не выполнила чьих-то указов.
Любое классифицирование имеет превосходство над хаосом.
Убеждение — необходимое основание деятельности, если теория неправильна, практика не может быть верной.
Теория безупречна, когда не поддается проверке практикой.
Ценность принципа определяется количеством фактов, которые он объясняет.
Ралф Уолдо Эмерсон
…теории не отображают реальность как таковую, они просто делают её привычной, а значит, менее пугающей.
Наши лучшие теории не только истиннее здравого смысла, но в них гораздо больше смысла, чем в здравом смысле.
Чем фундаментальнее закономерность, тем проще её можно сформулировать.
Можно хоть сто лет на словах проповедовать соединение теории с практикой, но если не связывать теорию с практикой на деле, то от такой проповеди никакой пользы не будет.
Эта теория настолько безумна, что, скорее всего, верна.
Верховным судьей всякой физической теории является опыт. Без экспериментаторов теоретики скисают.
Любая физическая теория всегда носит временный характер, в том смысле, что является всего лишь гипотезой: вы никогда не сможете её доказать. Сколько бы раз ни констатировалось согласие теории с экспериментальными данными, вы никогда не можете быть уверены, что в следующий раз не получите результат, противоречащий ей. Всякий раз, когда новые эксперименты подтверждают предсказания теории, теория демонстрирует свою жизненность, и наша вера в неё крепнет. Но если хоть одно новое наблюдение не согласуется с теорией, нам приходится либо отказаться от неё, либо модифицировать. — пояснение фальсифицируемости (критерия научности эмпирической теории Карла Поппера)
Бывают роковые моменты в жизни государства, когда государственная необходимость стоит выше права и когда надлежит выбирать между целостью теорий и целостью отечества.
Вначале любая оригинальная теория признается абсурдной, потом — верной, потом — самоочевидной и незначительной, и, наконец, столь важной и самобытной, что бывшие критики присваивают её себе.
Совершил столько ошибок, что самое время подвести под них какую-нибудь теорию.
Теоретик занимается подсчётом мерзавцев, практик — подсчётом уличных фонарей.
Не на практике, не в теории, Просто так! — я попал в историю, Задним ходом, — как рак.
Если теория всё объясняет — она никуда не годится.
Сначала всегда обнаруживают факты, а не теории.
Теории могут быть очень красивыми. Но художник должен сочинять музыку не по теориям. Он должен ощущать музыкально прекрасное в своём сердце, он должен глубоко прочувствовать то, что он сочиняет.
Душевный опыт и история, Коль не закроешь ты очей, Тебя научат, что теория Не так важна, как жизнь людей.
Большинство теорий — лишь перевод старых мыслей на новую терминологию.
Метафизик от теории идет к фактам, ученый от фактов — к теории.
Теория, мой друг, суха, Но зеленеет жизни древо.
Иоганн Вольфганг Гёте
Лично я не уверен, что теория — такое уж благо для искусства.
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Открытое общество и его враги
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
Открытое общество и его враги
Karl Raimund Popper
The Open Society and Its Enemies
Том 1. Чары Платона
Volume 1. The Spell of Plato
Письмо моим русским читателям
Эту книгу об открытом обществе я написал в период между 1938 и 1943 годами в Новой Зеландии. Я защищаю в ней скромную форму демократического («буржуазного») общества, в котором рядовые граждане могут мирно жить, в котором высоко ценится свобода и в котором можно мыслить и действовать ответственно, радостно принимая эту ответственность. Во многом оно походит на общество, ныне существующее на Западе. Это открытое общество, столь высоко ценящее мир и свободу, возникло в результате ряда глубоких и радикальных революций. Со времен моего детства оно сильно изменилось, и хотя некоторые марксисты, и не только они, все еще называют его «капитализмом», оно имеет очень мало общего с тем обществом, современником которого был Маркс, и еще меньше — с тем, которое было описано Марксом и которое он назвал «капитализмом».
Мне уже почти девяносто лет. Решение написать эту книгу я принял в тот день, когда узнал о вторжении Гитлера в мою родную Австрию, а окончил работу над ней ровно пятьдесят лет назад. После того, как несколько издательств отвергли мою книгу, она была отпечатана в Лондоне под обстрелом гитлеровского «секретного оружия» Фау-1 (управляемых беспилотных бомбардировщиков) и Фау-2 (чрезвычайно мощных для того времени ракет). Опубликована она была в 1945 году, когда война в Европе уже окончилась, но работу над ней я считал своим вкладом в победу. Она была направлена против нацизма и коммунизма, против Гитлера и Сталина, которых пакт 1939 года сделал на время союзниками.
Моя неприязнь к этим именам была столь велика, что я ни разу не упомянул их в «Открытом обществе». В этой книге я решил проследить историю, приведшую к возникновению гитлеризма, и обратился к учению великого философа Платона — первого политического идеолога, мыслившего в терминах классов и придумавшего концентрационные лагеря. А фигура Сталина побудила меня обратиться к изучению философии Карла Маркса. Критикуя марксизм, я до некоторой степени критиковал и самого себя, поскольку в ранней молодости был марксистом и даже коммунистом. (Мне не было и 17 лет, когда я отверг это учение.)
Для настоящего издания этой книги я написал «Послесловие вместо предисловия к русскому изданию», которое хотя и достаточно пространно, все же не вмещает всего того, что мне хотелось бы высказать. Однако здесь, предваряя это «Послесловие», я хочу поделиться с моими русскими читателями некоторыми мыслями о главной идее открытого общества — идее власти закона. Мне кажется, что именно эта идея сейчас очень важна для читателей в России, пусть даже воплотить ее в жизнь чрезвычайно трудно.
Власть закона: самая насущная потребность России
В России не хватает продовольствия, а эффективно производить его может только рыночное хозяйство. Действительно, именно эффективность рыночной экономики сделала богатыми страны Запада. Однако это было достигнуто усилиями бесчисленного множества тружеников и многих мыслителей на протяжении столетий.
Благодаря их усилиям (а также свободному рынку) современные открытые общества Запада, на мой взгляд (а я многое повидал и прочитал немало книг), — значительно лучше, свободнее, гораздо честнее и справедливее всех обществ, когда-либо существовавших в истории человечества. И хотя они еще далеки от совершенства, будучи не во всем честными и справедливыми, они неустанно трудятся, чтобы приблизиться к идеалам свободы, справедливости и честности. Среди серьезных недостатков западных обществ можно упомянуть преступность, проявляющуюся во многих формах — например, в злоупотреблениях свободой рынка. Эти злоупотребления значительно участились после Второй мировой войны и в настоящее время представляют собой серьезную проблему для нашего общества.
Поэтому нам, к сожалению, необходим уголовный кодекс. Однако я здесь не буду больше обсуждать эту проблему, а лишь отмечу следующее. Мы на Западе считаем важнейшим принципом уголовного законодательства презумпцию невиновности: никто не должен считаться преступником, пока не будут представлены доказательства, устраняющие все обоснованные сомнения по этому поводу. Если же сомнения остаются, то с обвиняемым следует обращаться как с невиновным.