У найссер что такое когнитивная психология
Bookitut.ru
Глава 4. Когнитивная психология. У. Найссер
Вот я и добрался до основной американской психологической школы, исследующей сознание, если верить их же словарям. Американская когнитивная психология, как вы помните, считает, что ее корни уходят еще в 50-е годы прошлого века. На деле же она как действительная научная школа возникает лишь в середине 60-х годов. К этому времени происходит первое полноценное обобщение добытых с помощью заявленных методов материалов.
Вероятно, можно считать первым классическим трудом этой школы книгу Улрика Найссера «Когнитивная психология», вышедшую в 1967 году.
Сами американцы довольно невнятно определяют в своих словарях, что такое когнитивное. Поэтому я приведу прекрасное определение русского психолога Б. Величковского из вступительной статьи к одной из книг Найссера:
«Если в «Когнитивной психологии» (как в десятках последовавших за ней монографий других авторов) ставилась задача проследить преобразования, которым подвергается информация с момента попадания на рецепторные поверхности органов чувств до ее возможного использования в процессах мышления, то в новой книге Найссера интересуют прежде всего общепсихологические, философские и социальные следствия активности познания человеком окружающего мира. Результаты проведенного им теоретико-экспериментального исследования во многом расходятся с исходными постулатами самой когнитивной психологии» (Величковский, с. 9—10).
Иными словами, я вполне могу разделить когнитивную психологию на общий поток, который полностью соответствует американскому мировоззрению, и на работы отдельных исследователей, для которых существовало понятие сознания. А для Найссера оно существовало. Это странно, но ведь он ушел за рамки обычной когнитивной психологии.
Рассказывая о нем, Величковский делает замечание, которое я не могу пропустить:
«Переходя к исследованиям внимания, Найссер останавливается на связанном с ними вопросе о природе ограниченности наших познавательных процессов. Утверждение, что внимание избирательно, звучит почти как тавтология. Но каковы психологические механизмы этой избирательности?
Обычный для когнитивной психологии ответ предполагает существование фильтров, расположенных где-то на пути из иконической памяти в кратковременную, или, что часто считают тем же самым, в сознание» (Там же, с. 11).
Кто сопоставил здесь память и сознание — когнитивная психология или русский психолог Величковский? Я оставляю свой вопрос пока без ответа, просто как заметку для памяти.
Что же касается Найссера, то он считал целью своей новой книги «Познание и реальность. Смысл и принципы когнитивной психологии» — связать когнитивную психологию с фундаментальным исследованием человеческой природы. В частности, «рассмотреть все аспекты познавательных процессов в контексте реальной жизнедеятельности» (Найссер, с. 30).
Но меня гораздо больше интересует скрытая задача, которую он поставил себе в Предисловии:
«Работая над «Когнитивной психологией» десятилетие назад, я намеренно уклонился от теоретического обсуждения сознания. Мне казалось, что психология еще не готова заниматься этой проблемой и что любая попытка такого рода приведет лишь к философски наивным и неуклюжим спекуляциям.
К сожалению, мои опасения оправдались, многие современные модели познавательной активности трактуют сознание так, как если бы оно было всего лишь одной из стадий переработки механического потока информации.
Поскольку я уверен, что эти модели неверны, мне показалось важным предложить альтернативную интерпретацию тех данных, на которые они опираются» (Там же, с. 20–21).
Как видите, Найссер вполне осознанно уходит за рамки общепринятых в американской Психологии взглядов именно через вопрос о природе сознания. Далее, в историческом очерке американской психологии, он показывает, что истоки того отношения к сознанию, которое правит сейчас, были заложены бихевиоризмом и психоанализом. Мысль Найссера об отношении к сознанию психоанализа стоит привести, потому что она определенно дополняет наше представление об этой школе.
«Фрейд старался убедить мир в том, что либидо является всемогущим источником человеческих мотивов, в то время как сознательная активность связана лишь с самой малой и слабейшей частью психики.
В этом он весьма преуспел, свидетельства чему мы можем обнаружить практически везде— от картинной галереи до зала суда» (Там же, с. 25).
Эта последняя фраза очень важна для понимания значения исследования, которое затевает Найссер. Как ожидается, он должен дать совсем иное понятие сознания по сравнению с психоанализом. И действительно, вся теория сознания Найссера в ее заключительной части направлена против понимания сознания Фрейдом. Однако начинается она с разбора вполне современных теорий, связанных с работой сознания.
Теория сознания оказывается у Найссера подразделом теории внимания. Главный вопрос, который его занимает: это «Всегда можно увидеть и узнать больше, чем видит и знает какой-то конкретный индивид. Почему же мы не видим и не знаем всего?» (Там же, с. 97).
В сущности, это вопрос об избирательности внимания. К середине семидесятых годов прошлого века в Штатах было произведено множество опытов по исследованию избирательности восприятия, во время которых испытуемые должны были делать, то есть воспринимать, два дела сразу. Стало ясно, что мы каким-то образом отбираем только то, на что направляем внимание. Но как происходит отбор нужного и отбрасывание лишнего?
Найссер разбирает две теории внимания, выросшие из этих наблюдений. Без рассказа о них последующие мысли Найссера будут не очень понятны. Поэтому я приведу выдержку из его книги:
«Возможно, наиболее разработанной из них была теория Трейсман. Она предположила, что содержательно перерабатывается только то сообщение, которое оказалось объектом внимания, так как фильтрующий механизм ослабляет информацию по другому каналу» (Там же, с. 100).
Очевидно, Трейсман подразумевала, что этот фильтр является нейро-биологическим. Во всяком случае, Найссер отдает много сил на то, чтобы доказать, что такое устройство не обнаруживается в мозге, да и вряд ли возможно. Само «устройство» таково:
«Теория Трейсман является особенно наглядным примером модели линейной переработки информации. Воспринимающий рассматривается как пассивный проводник информации, имеющий узкое место — «воронку» — где-то в самом начале последовательности блоков переработки информации» (Там же, с. 100–101).
Затем Найссер разбирает, так сказать, альтернативную теорию. Ее авторы «Д. Дойч и Дж. Дойч отвергли концепцию фильтра и предположили, что вся информация перерабатывается полностью независимо от того, является ли она объектом внимания или нет. В их гипотезе отбор осуществляется только на стадиях запоминания и осуществления действия. Испытуемые в экспериментах на избирательное слушание на самом деле воспринимают оба голоса, но забывают вторичную информацию настолько быстро, что она практически не влияет на их поведение или сознательный опыт» (Там же, с. 101).
Из этого делается вывод, что «мы перерабатываем информацию, не осознавая этого. Наши психические механизмы знают обо всем, что происходит вокруг нас, но отвергают бьльшую часть этой информации как не имеющую значения еще до того, как она достигнет сознания» (Там же).
Как видите, использование здесь слова «сознание» отчетливо связывает его с осознаванием.
Найссер, показав оба направления исследований, резко и отчетливо заявляет: «Мне кажется, что гипотезы, подобные гипотезам Трейсман и Дойчей, излишни» (Там же, с. 102).
Доказательства его не так уж просты и очевидны. Вероятно, их смысл в том, что психику нельзя рассматривать ни как пассивный, ни как неизменный механизм. «Представляется несомненным, что количество информации, воспринимаемой из одного источника, в то время как внимание направлено на другой, не лимитируется каким-либо фиксированным механизмом, и поэтому ни одна конкретная гипотеза в отношении таких механизмов не может быть корректной.
Вместо этого можно утверждать, что результаты зависят от навыка наблюдателя. Тренированные испытуемые могут делать то, что кажется одинаково невозможным как новичкам, так и теоретикам» (Там же, с. 109–110).
Вот отсюда начинается переход к собственной теории сознания, во всяком случае, он возможен, хотя сказанное и выглядит благоглупостью. То, что навык наблюдения позволяет отбросить все предположения о нейробио-логической механике внимания — это всего лишь бытовое наблюдение. Научным оно станет лишь в том случае, если поведет к вопросу о природе той среды, которая позволяет нарабатывать подобные навыки. Вопроса такого нет. По крайней мере, в явном виде. И это уже настораживает.
Тем не менее, Найссер делает предположение о том, что же работает у нас вместо фильтров при избирательном внимании. Это предположение как бы ставит для него точку в этой части исследования внимания. А поскольку оно ведет к разговору о сознании, то, надо думать, это предположение описывает работу нашего сознания.
«Тот факт, что испытуемые вообще могут выполнять такие задания, требует разъяснения. Они добиваются этого намеренным отказом от той информации, которая обычно управляет их поведением. Отфильтровывают ли они ее?
Я предпочел бы сказать, что они воздерживаются от ее собирания, хотя они и могли бы ее собирать, если бы захотели» (Там же, с. 114).
По сути, здесь Найссер выдвигает одно из важнейших требований когнитивной и гуманистической психологии считать, в противоположность бихевиоризму, человека не машиной, а существом, наделенным волей. На языке, который ожидается при разговоре о сознании, это означает, что человек воспринимает, сознательно отбирая, что ему нужно воспринимать.
Это «сознательно», безусловно, имеет другое значение по сравнению с «осознанно». Оно явно относится к жизненным установкам, целям и мировоззрению человека. Я бы, правда, использовал здесь понятие образа мира, который создается осознанно или частично осознанно, а потом выступает как то, что определяет наши выборы. Так сказать, мой представитель, от моего лица делающий осознанные действия.
Это «сознательно» есть «делегированная», переданная некоему устройству моего сознания осознанность. И она, безусловно, имеет отношение к памяти, потому что образ мира или мировоззрение «помнят за меня», что для меня важно и ради чего я живу. Соответственно, я могу заниматься не воспоминаниями, а выбором действий, по отношению к тому, что предлагает мне в этот миг мир. И вот здесь моя осознанность действительная, а не «делегированная». И не будь у меня устройств, которые забирают на себя часть работы, эта моя осознанность в выборе была бы гораздо ниже и слабей. Так что, хотя переданная осознанность и не того же качества, что и прямая, но она, безусловно, позволяет мне быть в целом гораздо осознаннее в каждом моем действии. Так что имя — сознательность тут вполне и вполне уместно.
Очевидно, в этой части своей работы Найссер отмежевывался от бихевиоризма. В следующей он переходит к отличиям от психоанализа. Эта часть исследования связана с понятием «емкости».
Исходное положение его исследования таково:
«Часто утверждается, что способность человека принимать и сохранять информацию должна иметь какой-то общий предел. Это утверждение нередко означает признание в той или иной форме теории фильтра: постулируется специальный механизм, оберегающий эту ограниченную емкость от перегрузки. Аргументы этого типа широко распространены не только в экспериментальной психологии, но и в смежных дисциплинах. Именно они побудили нейрофизиологов искать фильтрующие механизмы в нервной системе, а социологов сетовать по поводу информационной перегрузки представителей современного общества» (Там же, с. 115).
Далее Найссер делает очень определенное заявление, что представления эти неверны, на его взгляд. И тут же он прямо связывает свое понимание этой «емкости» с сознанием:
«Способности человека, разумеется, ограничены, но границы эти не являются монолитными или количественными, как думают некоторые. Само понятие «емкость» больше подходит для пассивного контейнера, в который складывают вещи, чем для активной и развивающейся структуры.
Вера в ограниченность когнитивных способностей настолько широко распространена, что заслуживает тщательного рассмотрения. У нее несколько причин. Одна тесно связана с концепцией сознания и будет рассмотрена в этой главе» (Там же, с. 115–116).
Я пока не в состоянии ничего сказать об этом, потому что не понимаю, связывает ли Найссер понятие «емкости» с сознанием или наоборот противится такой связи. Поэтому я с надеждой перехожу к той части главы, которая озаглавлена словом «Сознание».
Как это ни удивительно, но вся Найссеровская «концепция сознания» уместилась на двух страничках. И как вы можете догадываться, он не очень-то занимается в ней природой сознания. Все, что его по-настоящему занимает, — это все те же споры и разграничения с другими школами. Раздел этот начинается так, будто слово «Сознание» случайно вклинилось в текст:
«Сознание.
Осталось рассмотреть последний аргумент в пользу представления об ограниченной емкости перерабатывающего механизма. Часто утверждается, что человек способен одновременно осознавать только что-то одно. Тем самым предполагается, что где-то в голове имеется тот же самый механизм с фиксированной емкостью, причем каким-то мистическим образом его содержание доступно непосредственному наблюдению. Тем самым данный нам в интроспекции опыт ограничивается объемом этого критического вместилища, а все остальные аспекты переработки остаются подсознательными или бессознательными» (Там же, с. 120–121).
Ох уж этот научный язык, позволяющий ничего не говорить прямо. Так и хочется спросить: о чем это он?
Две вещи — название «Сознание» и последнее предложение, где говорится о подсознательном и бессознательном, заставляют меня считать, что в этом отрывке Найссером дано описание сознания. Причем, не его описание, а чье-то, потому что сказано: часто говорится, что человек может одновременно осознавать что-то одно. И дальше описывается это одно, как некое вместилище, доступное самонаблюдению.
Пусть Найссер крутит словами, как хочет, но мне нужна ясность, поэтому я запишу то, что понял, так, чтобы мне было удобно с этим работать.
Итак, существует такое представление сознания, когда оно рассматривается как некое вместилище, емкость для всего того, что можно видеть с помощью самонаблюдения. Подсознательное и бессознательное не считаются частями сознания.
«Это не новая идея. Психологи, по крайней мере, начиная с Фрейда, были склонны видеть в сознании некоторую часть психики или какой-то отдел мозга.
(Поразительно, насколько современной оказывается теория Фрейда. В «Толковании сновидений» даже имеются блок-схемы, в которых ясно показана локализация «сознательного», «бессознательного» и «предсознательного»)» (Там же, с. 121).
Теперь становится ясно, что в этой части исследования Найссер действительно отмежевывался от психоанализа.
«Мы уже рассмотрели недостатки такого подхода в качестве теории внимания. Он неадекватен так же, как и интроспективное описание непосредственного феноменального опыта.
Интроспекция совсем не обязательно показывает, что человек одновременно осознает только что-то одно. Я полагаю, что люди сообщают о единичности сознания главным образом потому, что этого требуют философские постулаты нашей культуры» (Там же).
Честное слово, я не понимаю, как Найссер перескакивает от разговора о емкости к разговору о единичности и неединичности осознания.
Иногда мне кажется, что он спорит с тем, что сознание рассматривают как «механизм с фиксированной емкостью», содержание которого доступно непосредственному наблюдению. А в следующий миг я понимаю, что с понятием емкости как некоего пространства, могущего содержать в себе нечто, он совсем не спорит. Вот только почему? Потому ли, что признает это как данность и занят лишь потоком осознавания? Или потому, что вообще не видит сознание как некое хранилище и к тому же сам не заметил и не осознал, что сказал это.
Но вот что определенно у Найссера есть — это видение сознания как некоего механизма, точнее, машины или устройства по переработке информации. Он, видимо, был очень плохим писателем и постоянно страдал оттого, что не может доступно изложить свои мысли. Ему, наверное, нужны были помощники, которые бы заполняли скачки его мысли соответствующими пояснениями. К примеру, следующая мысль Найссера может показаться совсем дикой:
«Понимание сознания как одной из стадий переработки неудовлетворительно еще в одном более принципиальном отношении» (Там же, с. 122).
Какой переработки?! Откуда это взялось? А вспомните определение когнитивной психологии, сделанное Величковским. Да из общих установок школы, которые Найссер здесь не упоминает, потому что чего же их писать, если он их уже однажды писал?!
Так вот, главная боль когнитивного психолога — это «задача проследить преобразования, которым подвергается информация с момента попадания на рецепторные поверхности органов чувств до ее возможного использования в процессах мышления».
Следовательно, Найссер всего лишь решает, можно ли считать, что сознание участвует каким-то образом в переработке информации? И что?
«Понимание сознания как одной из стадий переработки неудовлетворительно еще в одном более принципиальном отношении. Оно не учитывает ни оттенка слова «сознание» в повседневном употреблении, ни тонкости соответствующего опыта.
Более приемлемая концепция сознания, многократно предлагавшаяся в истории психологии, считает его скорее аспектом активности, чем независимым механизмом» (Там же, с. 122).
Что это значит? А то, что, исследуя внимание, Найссер приходит к выводу, от которого можно было бы и не отходить, потому что он — основа всей американской традиции — сознание не «пространство» и не «устройство», оно — действие. Иначе говоря, строго по Реберу: сознание есть осознавание. Вот и все.
А чтобы не было сомнений даже у особо тупых, что в когнитивной психологии ничего нового нет, он заканчивает весь этот раздел с названием «Сознание», словами: «напрасно искать в этой книге теорию сознания. Такие теории быстро опускаются до уровня обманчивых рассуждений обустройствах с ограниченной емкостью. Сознание — это аспект психической активности, а не пересадочная станция на интрапсихической магистрали» (Там же).
Вот вам всем! И не ищите! Хау! Когнитивная психология все сказала.
У найссер что такое когнитивная психология
Что такое когнитивная психология? (У. Найссер)
В последние несколько лет ситуация коренным образом изменилась. Психические процессы снова оказались в центре живого интереса. Возникла новая область, называемая когнитивной психологией. Она изучает восприятие, память, внимание, распознавание конфигураций, решение задач, психологические аспекты речи, когнитивное развитие и множество других проблем, в течение полувека ожидавших своей очереди. Специальные журналы, некогда перегруженные статьями о поведении животных, заполнены сейчас отчетами о когнитивных экспериментах; то и дело возникают новые журналы: «Cognitive Psychology», «Cognition», «Memory and Cognition», «Perception and Psychophysics».
Такой ход событий был обусловлен несколькими причинами, однако важнейшей из них было, видимо, появление электронно-вычислительных машин (ЭВМ). Дело не только в том, что ЭВМ облегчает проведение экспериментов и делает возможным тщательный анализ получаемых результатов. Оказалось, что операции,, выполняемые самой электронно-вычислительной машиной, в некоторых отношениях аналогичны когнитивным! процессам. ЭВМ получает информацию, манипулирует символами, сохраняет в «памяти» элементы информации и снова их извлекает, классифицирует информацию на входе, распознает конфигурации и т. д. Делает ли она все это именно так, как человек, представлялось менее важным по сравнению с тем, что она вообще способна это делать. Появление ЭВМ послужило давно уже необходимым подтверждением того, что когнитивные процессы вполне реальны, что их можно исследовать и даже, может быть, понять. Вместе с ЭВМ появился также новый словарь и новый набор понятий,, относящихся к когнитивной деятельности; такие термины, как информация, вход, переработка, кодирование » подпрограмма, стали обычным делом. Некоторые теоретики начали даже утверждать, что все психологические теории должны быть явным образом сформулированы в виде машинных программ. Другие не соглашались с этим и продолжают не соглашаться, никто, однако, не сомневается в важности аналогий с компьютером для современной психологии.
По мере развития концепции переработки информации попытка прослеживания движения потока информации в «системе» (т. е. в мозгу) стала первоочередной целью в этой новой области. (Именно так сформулировал эту цель и я в книге «Когнитивная психология».) Быстрое развитие нескольких новых экспериментальных методов, предложенных Бродбентом, Сперлингом, Стернбергом и другими, породило опьяняющее
Этот оптимизм был, видимо, преждевременным. Изучение процессов переработки информации становится все более распространенным и престижным, однако оно пока еще не связано с такой теорией человеческой природы, которая могла бы найти себе применение за пределами лаборатории. И даже в лаборатории ее основные постулаты не выходят за рамки той компьютерной модели, которой она обязана своим существованием. То, как люди действуют в реальном мире, как они взаимодействуют с ним, по-прежнему не принимается в расчет. Действительно, постулаты, лежащие в основе большинства современных работ, посвященных переработке информации, удивительно мало отличаются от постулатов интроспективной психологии XIX в., несмотря на отказ от интроспекции как таковой.
Если когнитивная психология будет и впредь столь тесно связана с этой моделью, ей придется, видимо, столкнуться с трудностями. Недостаточная экологическая валидность, безразличие к вопросам культуры, отсутствие среди изучаемых феноменов главных характеристик восприятия и памяти, как они проявляются в повседневной жизни, способны превратить такую психологию в узкую и неинтересную область специальных исследований. Уже есть признаки того, что именно это и происходит. Возникновение новых методик больше не вселяет надежд, а скорее действует угнетающе. В своей недавней работе Аллан Ньюэлл приводит ни много ни мало 59 экспериментальных процедур, используемых в настоящее время. Он явно выражает сомнение в том, что еще одно «поколение» исследований этого типа и разработка еще большего числа методов сделают нас сколько-нибудь мудрее. 57 процедур из списка Ньюэлла предполагают искусственные лабораторные ситуации; единственные методики, в которых есть какая-то доля экологической валидности, связаны с игрой в шахматы и рассматриванием Луны.
Изменить эту тенденцию можно, как я думаю, только придав когнитивным исследованиям более «реалистический» характер в нескольких смыслах этого слова. Во-первых, представители когнитивной психологии должны приложить большие усилия для понимания познавательной активности в том виде, какой она имеет в обычной среде в контексте естественной целенаправленной деятельности. Это означает не прекращение лабораторных экспериментов, а сосредоточение внимания на экологически более важных переменных, чем те, которые оказываются легкодоступными для манипулирования в эксперименте. Во-вторых, придется уделить больше внимания деталям того реального мира, в котором обитают воспринимающие и мыслящие индивиды, а также тонкой структуре информации, предоставляемой им этим миром. Возможно, мы тратим слишком много усилий на построение гипотетических моделей психики и слишком мало занимаемся анализом той среды, дЛя обеспечения взаимодействия с которой она формировалась. В-третьих, психология должна как-то учитывать тонкие и сложные когнитивные навыки, которые люди действительно способны приобретать, а также то обстоятельство, что эти навыки претерпевают систематические изменения. Удовлетворительная теория когнитивной активности человека едва ли может быть результатом таких экспериментов, где неопытным испытуемым приходится выполнять новые и бессмысленные задачи. Наконец, представители когнитивной психологии должны интересоваться тем, как связана их работа с более фундаментальными проблемами.
Резко возражая против концепции переработки информации, Джеймс Гибсон предложил такую теорию восприятия, в которой внутренние психические процессы вообще не играют никакой роли; воспринимающий непосредственно собирает информацию, предлагаемую ему окружающим миром. Концептуальная схема, разработанная Гибсоном в рамках данной теории, весьма конструктивна, и я буду широко опираться на нее. Тем не менее гибсоновская точка зрения на восприятие также представляется неадекватной, хотя бы потому, что в ней очень мало говорится о вкладе воспринимающего в перцептивный акт. В каждом воспринимающем организме должны существовать определенного рода структуры, позволяющие ему замечать одни аспекты среды больше, чем другие, или вообще что-либо замечать.
Схема
Перцептивный цикл
Функции схем можно проиллюстрировать посредством нескольких аналогий. Если рассматривать схему как систему приема информации, то ее можно в каком-то смысле уподобить тому, что на языке программирования вычислительных машин называют форматом (format). Форматы определяют, к какому виду должна быть приведена информация, чтобы можно было дать ей непротиворечивую интерпретацию. Другая информация будет либо игнорироваться, либо вести к бессмысленным результатам. Эта предварительная спецификация, однако, не должна быть чрезмерно строгой. Как уже упоминалось, схема способна работать на различных уровнях обобщенности. Вы можете быть готовыми к тому, чтобы увидеть «что-то», или «кого-то», или своего шурина Джорджа, или улыбку на лице Джорджа, или даже циничную улыбку на лице Джорджа.
Аналогия между схемами, форматами и планами не является полной. Настоящие форматы и планы предполагают резкое разграничение между формой и содержанием, которого нет в случае схем. Информация, заполоняющая формат в какой-то момент циклического процесса, становится частью формата в следующий момент, определяя то, как будет приниматься дальнейшая информация. Схема не только план, но также и исполнитель плана. Это структура действия, равно как и структура для действия.
Если прибегнуть к генетическим аналогиям, схема в любой данный момент времени напоминает скорее генотип, чем фенотип. Она делает возможным развитие по некоторым определенным направлениям, но конкретный характер такого развития определяется только взаимодействием со средой. Было бы ошибкой отождествлять схему с воспринимаемым, точно так же как ошибочно отождествлять ген с какой-то определенной частью взрослого организма. Можно сказать, что восприятие определяется схемами в том же смысле, в каком наблюдаемые свойства организма определяются соответствующими генами; восприятие является результатом взаимодействия схемы и наличной информации. В действительности восприятие и есть такое взаимодействие.
Конструируя предвосхищающую схему, воспринимающий осуществляет некий акт, включающий как информацию от среды, так и его собственные когнитивные механизмы. Он сам изменяется в результате получения новой информации. Это изменение не сводится к созданию внутренней копии там, где раньше ничего не было; речь идет об изменении перцептивной схемы, так что следующий акт потечет уже по другому руслу. Из-за таких изменений, а также из-за того, что мир открывает квалифицированному наблюдателю бесконечно богатую информационную фактуру, два перцептивных акта никогда не являются тождественными.
Обсуждая понятие схемы, нельзя обойти молчанием два важных понятия, имеющих с ним по крайней мере фамильное сходство. Первое предложено Марвином Минским и относится к области искусственного интеллекта и робототехнике, другим мы обязаны социологу Эрвину Гоффману. Любопытно, что оба воспользовались одним и тем же словом рамка (frame). Хотя на первый взгляд эти понятия имеют мало общего, оба они отражают попытку подчеркнуть решающую роль контекста и значения в когнитивной активности. Минский (в лаборатории которого главным образом были, выполнены эти работы) пришел тем не менее к выводу, что адекватное распознавание и описание ситуаций реальных сцен никогда не будут возможны на основе одних только полученных в данный момент входных сигналов. Он полагает, что для каждой новой ситуации у ЭВМ должна быть готова рамка или иерархия рамок, предвосхищающих основные моменты того, что должно появиться. Если ЭВМ осматривает комнату, она должна ожидать, что найдет стены, двери, окна, мебель и т. д.; только таким образом можно интерпретировать наличную информацию, оказывающуюся в противном случае принципиально неоднозначной. Минский считает, что в отсутствие информации такая система будет осуществлять «априорное означивание», например постулировать существование стены с правой стороны, даже если она не получила каких-либо релевантных подтверждений.
Схемы формируются по мере накопления опыта. Сбор информации сначала происходит грубо и неэффективно, как и обеспечивающая непрерывность перциптивного цикла исследовательская активность. Только благодаря перцептивному научению мы приобретаем способность к восприятию все более тонких аспектов окружения. Схемы, существующие в каждый данный момент, являются продуктом индивидуального жизненного опыта, а также самого актуально разворачивающегося цикла. Теории, которые не учитывают возможности развития, не могут всерьез считаться теориями когнитивных процессов человека.
Факт перцептивного научения предполагает, что в каждый момент времени, А1 состояние схемы каким-то образом связано с ее состоянием в предшествующий момент, А0. Согласно определению передачи информации можно было бы утверждать, что от А0 к A1 была «передана» информация. Однако гораздо понятнее будет, если мы скажем, что информация была «сохранена», или «удержана». Таким образом, схемы позволяют нам не только воспринимать текущие события, но и удерживать информацию о событиях, имевших место в прошлом.
Понятие сохранения информации играет ключевую роль в большинстве современных теорий памяти. Часто можно слышать утверждение, что функционирование мозга напоминает, в сущности, работу большой библиотечной поисковой системы. С этой точки зрения, следы, оставляемые событиями прошлой жизни индивида, накапливаются на библиотечных полках (в долговременной памяти) и время от времени извлекаются оттуда в целях сознательного просмотра. Если библиотекарь не может их обнаружить, то имеет место забывание. Каковы бы ни были достоинства такого подхода, я здесь имею в виду нечто иное. Индивида, располагающего неактивной в данный момент схемой, нельзя считать владельцем некой конкретной умственной-собственности. Он является всего лишь организмом, обладающим определенными потенциальными возможностями. Неактивные схемы суть не объекты, а лишь аспекты структуры нервной системы. Хотя они и удерживают информацию в специальном смысле слова, она. собирается не таким образом, как это происходит в случае информации, содержащейся в свете. Факт сохранения проявляется лишь в специфике предвосхищения, сопровождающего использование схемы (. )
В жизни человека нет такого периода, когда он был бы полностью лишен схем. Новорожденный, открывая глаза, видит мир, бесконечно богатый информацией; он должен быть хотя бы частично готовым к тому, чтобы начать перцептивный цикл и подготовиться к последующей информации.
Существует множество экспериментальных подтверждений сказанному. Для мланденцев характерно много различных видов поведения по сбору информации; с самого начала они вовлечены в осуществление циклической перцептивной активности: смотрят в направлении звука, следят глазами за предметами и тянутся к вещам, которые видят(. )
Перцептивное развитие происходит не автоматически, под воздействием врожденных механизмов, независимо от среды. Цикл из предвосхищения и сбора информации, связывающий воспринимающего с миром, может развиваться только по путям, предлагаемым миром(. )
воспринимаем значения слов и предложении, ход рассуждений и оттенки эмоций. Такое восприятие часто кажется прямым в том смысле, что мы осознаем значения, как. бы не замечая физические детали, из которых они строятся. По крайней мере мы часто не можем описать эти детали (как определить циничную усмешку?) и быстро забываем их, даже если потенциально на них можно указать (начиналось ли предыдущее предложение словами «Такое восприятие. » или «Это восприятие. «?).