ремня бы тебе хорошего

Ремня бы тебе хорошего

Возвращалась вчера домой, а в подъезде, на лестничной площадке, стоят четверо школьников. Не знаю, как это называется, репперы или еще как-то — широкие, приспущенные на заднице штаны, куртки дутые на шесть размеров больше, чем надо и какие-то придурошные кроссовки. Пока поднималась по лестнице, услышала, как они обсуждают «стрелку» и как будут «мочить» какого-то «Маркуса».

Из разговора с коллегой.

У моего папы был широкий ремень… Со звездочкой… Так на моей заднице звезд этих было не сосчитать… Военные обзавидовались бы)))))

Итоги прошедшего года: отцовский ремень с пряжкой признан лучшим учителем года.

Из самолёта, по трапу сходит мужик, поддерживает брюки руками и орёт:
— Ну, задолбал этот аэрофлот! То застегните ремни, то расстегните!

Папа, стоял с ремнем, и строго спрашивал:
— В самом деле по физкультуре задавали клеем дышать…

Стюардесса бегает по салону и проверяет, все ли застегнули ремни. И поясняет:
— А то в прошлый раз на посадке тех, кто не пристегнулся, прямо—таки размазало по бортам!
— А кто пристегнулся?
— Ну, те сидели как живые!

— Мам, хочу татуировку! — Неси ремень, сейчас с отцом набьём.
… показать весь текст …

РЕМЕНЬ

..
Который день — ужасная мигрень,
И, кажется, не вылечусь уже я.
Зачем же я погуглил про ремень,
Хотел купить такой, как у ЭлДжея.
И с Наткой до утра уйти в загул,
Полезет — и расстёгивать не стыдно.
И я открыл без задней мысли Гугл
И написал: «Ремень. С доставкой. Тында.»
.
И наступили траурные дни,
И вовсе не из-за отказа Натки,
Меня теперь преследуют ремни,
Как рэперов — безумные фанатки:
… показать весь текст …

Ребёнок был крепко привязан к баяну отцовским ремнём

Из разговора матери с дочерью:
— Ох, и ремня бы тебе!
— Я их не ношу.
— Я говорю ремня бы тебе ДАТЬ!
— Я же сказала, что не ношу ремни.
— Я говорю ремня бы тебе ВСЫПАТЬ!
— Куда всыпать?
— Не куда, а по чем.
— Да, и почем сейчас ремни?

Больше ремень не затягиваю. Я его уже съел.

По дыркам на ремне полковника милиции можно проследить весь его карьерный рост.

Ремень иногда дает хороший пример любви к ребенку, ибо безразличный не стал бы этим заниматься.

Ремень не только воспитатель —
он и штанов ещё держатель.

Хочется чего-то… Сама не знаю чего… Наверно, ремня.

Ремень — воспитатель в руках ещё одного воспитателя.

ЗАПАХЛО ЖАРЕНЫМ

Ремни безопасности придуманы именно для безопасности.

Источник

Глава третья. Телемост по скайпу

В первых главах я познакомил читателей с девочкой Катей и Мариной, ее матерью. У Марины от безденежья резко испортился характер и свои обиды она вымещает на собственной дочери, прикрываясь воспитательными теориями. А теперь она по совету подруги решила поправить материальное положение семьи, продавая мучения собственного ребенка через скайп. Рассказ основан на реальных событиях. Все имена изменены.

«Стыд и срам учителю, который ставит двойку ученику. Ведь это ремень, который он вкладывает в руки родителей» – Сухомлинский.

***
«Что же ты делаешь? – Марина, выходя на связь с мужчиной, почувствовала укол совести. – Продаешь своего ребенка! А с другой стороны, спонсорские деньги пойдут для той же Катьки! А ей не все ли равно, будет работать веб-камера или нет?»
Марина решила, что большого греха в авантюре не будет. Мало того, в последствии из такого общения можно найти если не мужа, то хотя бы любовника. Тело Марины страдало по мужчине, точнее по его отсутствию. Но хорошего мужика не находилось.
— Связавшись в обеденный перерыв по ссылке, и поговорив через скайп с Сергеем, будущим спонсором, она задумалась.

— Ты говоришь, будешь платить сдельно-премиально? Мысль интересная, но вряд и она моей Кате понравится.
— А ты ей до поры до времени можешь ничего не говорить! — Из монитора компьютера смотрел лысеющий мужчина лет сорока. – Начнем с общения через скайп, а потом, если захочешь… Я даже рад, что ты так воспитываешь свою дочку.
– Не понимаю! А тебе зачем это надо?
– Мои дети уже выросли, внуков пока нет, а жена из больниц не вылезает.
— Понятно, неудовлетворенный комплекс воспитателя.

– Что-то вроде того!
– Ладно, хотя бы по-честному! Вечером устрою пробный телемост! Познакомишься. Потом смотришь, как я воспитываю, и положишь мне деньги на номер мобильного телефона, он у меня к кредитной карте привязан. Цифру не называю. От присланной суммы я подумаю, общаться ли нам дальше, или только через скайп, или я приглашу тебя в гости!

— Тогда жду смс, и готовлю канал связи!
На этот раз Марина даже не заметила, как прошел день. Она думала о новом интернет-знакомом и перспективах. При этом о проданной Катьке она не думала.
«Для дочери ничего не изменится! Как держала в строгости, так и буду! Как наказывала, так и буду!» Ну а в перспективе с реальным участием этого… Интернет недоделанного воспитателя! Это даже полезнее! При папе она так не капризничала!

— Катя, напоминаю, — за ужином Марина положила в тарелку сосиску и макароны, налила в чашку какао. — Если не будешь слушаться — я разложу бабушкино кресло!
Не любила дочка и какао, она предпочитала чай, но и перспектива кресла не радовала. Кресло означало одно: больно будет долго и очень унизительно.
Марина думала, что Катька сейчас начнет капризничать и тогда можно будет со спокойной совестью взять ремень, благо ноутбук уже стоит в комнате так, чтобы спонсор все увидит во всех подробностях. Но Катька, напуганная разговорами о наказании на бабушкином кресле, съела ужин довольно-таки быстро и поблагодарила маму.
«На этот раз ей повезло! — Марина улыбнулась. — Но что будет дальше? А дальше надо выходить в скайп!»

Получив от Марины разрешение выйти из-за стола, Катька решила еще помочь маме убрать со стола посуду. Она взяла пустую тарелку, положила в неё чашку от какао и понесла к раковине.
– Молодец! – Марина вздохнула, но похвалила дочку. Можешь сходить на улицу погулять!
Катька пошла в свою комнату. Она твердо решила вести себя очень хорошо. Потому что разговор с мамой о наказании сильно напугал.
— Если я буду хорошо вести и слушаться маму, то мама не будет сердиться, и не будет бить меня, — подумала Катька и повеселела. На раскрытый ноутбук девочка не обратила внимания. Он был в «спящем режиме» и только крохотная зеленая лампочка показывала, что он работает и встроенная веб-камера все фиксирует.
Катька вздохнула, потом надела приготовленное мамой платье, перешитое еще из бабушкиных нарядов.
– Вот теперь ты молодец! – Марина зашла в комнату к Катьке. – Хвалю! Знаешь, я не хотела отпускать тебя во двор, но ты вела себя хорошо и заслужила прогулку, только со двора ни на шаг. Поняла?
— Да, мамочка!

— И платье не запачкай. Чистое надела. Всё тебе ясно?
— Да, мамочка, — снова повторила Катька.
Катька ушла гулять, а Марина тут же связалась по скайпу с Сергеем.
— У тебя замечательная Катя! И еще, включай свет! Видно плохо!
— Свет включу, ну а как твое предложение? Остается в силе? Тогда я жду перевода.
И тут же пискнул мобильник.

Катя прочла СМС о переводе денег и на душе потеплело. Несколько минут переодевания дочери перед зеркалом существенно пополнила более, чем скромный бюджет!
– Пока наказывать не за что. Воспитание я обещала завтра! Тогда на сегодня все?
– Сергей вздохнул. – А я только настроился смотреть!
– Не знаю, но, согласись, наказывать без серьезного повода не педагогично, но может всякое случиться. Давай так, если что – пришлю СМС!

«Вечером угощу Катьку пирожным! Заслужила!» Марина стала убираться в квартире, помыла посуду, убралась и стала готовиться к стирке. Как вдруг раздался звонок в дверь.
— Кто это? — подумала Марина, — Катьке еще рано возвращаться домой, может кто-либо из знакомых?
Она подошла к входной двери, открыла её и ухватилась за голову. На пороге стояла её Катька в грязном порванном платье. Она плакала.
— Это что такое? — закричала Марина.
— Мамочка, прости, — заревела громко Катька. Марина затащила её в коридор и закрыла дверь. Потом сильно тряхнула дочь за плечи:

— А ну, бесстыдница, рассказывай, где ты так извазюкалась и ободралась?
Катька заревела еще громче. Она понимала, что последует за этим. Она рассказала маме, что играла во дворе, потом пошла к забору, который стройку, и стала смотреть через забор, что делают строители.
Потом повернулась и хотела идти опять во двор, по платье зацепилась за гвоздик в заборе, дернулась раз, потом другой. Потом дернулась с силой, что платье порвалось, и Катька по инерции устремилась вперед и упала прямо в лужу, которая была на пути. Поднявшись из лужи, вся в грязи, она обнаружила, что платье порвано и заплакала.

Она поняла, что дома ждет. А тут еще проходившая мимо Сонечка, Олина дочка сказала:
— Ну, мать дома тебе даст ремня? Смотри, как измазалась.
Катя, недолго думая, опрокинула Соньку в ту же лужу.
– Теперь и тебе попадет!
Сонька в драку не полезла, а заплакав, пошла домой.
Надо сказать, что о драке с Соней Катя маме не рассказала.

«Похоже, сегодня мой счет еще пополнится!» – Марина слушала рассказ, распаляясь.
А когда дочка замолчала, Марина строго сказала:
— Иди в ванную, и мойся сама. Платье замочи в ведре с порошком! Надо тебя отмыть от этой грязи, а я потом постираю и зашью.
«Неужели не накажет?» — девочка не могла поверить своему счастью. Однако она рано радовалась.

— А потом с тобой разберусь. Строго! Ты меня знаешь!
– АИИИИИИ! – Катька заревела во весь голос. Испачкавшись и порвав платье, она ни секунды не сомневалась, что мама возьмется за любимый ремень. Но девочка где-то в глубине души всё-таки надеялась, что мама нашлепает тапком. Сильно, но тапком.
И Катька обняла маму и стала сквозь слезы молить о прошении.
Марина несколько отстранила от себя Катьку:

— Ты просишь, чтобы не наказывала? А вот, пока бы была на улице, плетеный ремешок мне говорил, что очень соскучился по твоей попке и сказал, что он очень просит, чтобы я взяла его и как следует тебя настегала. Ремешок просит, и ты просишь. Кого мне слушать?
«Я не прошу!» — Катька понимала, что ремень не может разговаривать, а о том, что порку продали через скайп, мама не собиралась рассказывать.
Зато она знала, как плетеный ремешок может противно свистеть, когда мама, взяв его в руки, замахивается и с силой опускает. Катьке в таких случаях казалось, что ремешок обжигает огнем. Она вдруг вспомнила наказание на бабушкином кресле и заревела во весь голос:

— Мамочка, прости, — ревела она.
И Марина сказала:
— Бегом в ванную, грешница, пять минут тебе на помывку!
Но Марина решила, что пора активировать канал связи через скайп.
«Надо связаться с Сергеем! — Марина прислушалась к шуму воды в ванне. — Хорошая вещь интернет! Посмотрим, сколько он заплатит за шоу!»
Связавшись с Сергеем, она и поставила ноутбук на стол.
Она понимала, что совсем уже скоро плач перейдет в рев и вопли, а о том, что Сергей может заснять шоу и потом выложить в интернет, Марина не думала.

Марина, растирая дочь мыльной мочалкой, утешала себя, что все дети кричат, когда их наказывают, а о присутствии наблюдателя Катя и не догадывается.
— Катенька, меня в детстве тоже не раз, и не два пороли! – Ласково говорила она. – И тете Оле доставалось! Без ремня не обойтись!
Хорошо вымыв Катьку, Марина велела явиться в комнату в домашнем наряде.
— Мама, — девочка вошла, — прости меня, пожалуйста!
Девочка была в шортиках футболке и босиком. Впрочем, ее мама была одета практически также. Панический ужас завладел несчастной настолько, что она чуть не потеряла сознание, поняв, что сейчас произойдет.

— Прощу, когда накажу! — Она поставила Катьку на коврик сняла с крючка под портретом Лермонтова ремень, сложила его вдвое и повернулась к дочери. Катька, продолжая плакать, с испугом наблюдала за ней, и автоматически прикрыла попку ладошками.
«Боится! Ну почему так мало света?» — Сергей смотрел на изображение в мониторе. — Плохо видно! Надо будет попросить Марину включать свет.

— Чего ты ревешь? — спросила Марина Катьку: — А сейчас чего ты ревешь?
— Бо-о-ю-юсь, — плакала девочка.
— Очень хорошо. Я очень рада, что ты боишься. Послушные девочки ремня не боятся. Вот если бы ты слушалась бы маму, то ты тоже бы не боялась ремня. А раз ты ремня боишься, то значит, ты непослушная. Ну, ничего, ремешок очень хорошо из непослушных девочек делает послушных.
«Оригинальная философия. — подумал Сергей. — А что дальше?»
Марина аккуратно подняла Катьку, повернула её в воздухе и уложила себе на колени. Катька почувствовала мамина рука легла на голую попку. Марина слегка пошлепала попку, наклонилась и тихо спросила на ушко:
— Ты понимаешь, за что?

Девочка вдруг почувствовала, что за ней кто-то следит, но в комнате никого не было! Не портрет же Лермонтова стал всерьез интересоваться Катенькой?
— Мистика! Покажется тут всякое!
«Боится! — Марина усмехнулась и включила верхний свет. — Пусть Сергей полюбуется! Я и сама тоже почти всегда так делала в детстве – пыталась закрыть перед маминой поркой попку ладонями. Но после первого же удара убирала с ревом: и рукам больно и прибавки за непослушание не хотелось.

— Мамочка, миленькая, прости меня, пожалуйста. Не надо меня пороть, я всё поняла.
— Ну, ну, не реви раньше времени. Еще вдоволь наревешься, накричишься вдоволь. Я тебя спросила: ты понимаешь, за что я тебя сейчас буду наказывать?
Катька уже просто кричала:
— Понимаю, мамочка!
Марина еще раз легонько пошлепала Катьку по попке:
— То, что ты всё поняла, это очень хорошо. Но понимать надо было раньше. Раньше надо было думать. А сейчас я твоё непослушание буду лечить!

«Видно Сергею все хорошо, но веб-камера в ноуте хилая! Ничего, скоро у меня появятся деньги!» — Марина шагнула к дочери, всё еще решая, как лучше устроить телемост: уложить и стегать, прижав рукой к тахте или или не полениться и разложить кресло. Решила, что сначала постегает стоя, а там будет видно.
– Наклонись! Упрись руками в коленки! – Марина крепко схватила левой рукой руку девочки повыше локтя, а правой рукой занесла ремень над дочкиной задницей и потом с силой хлестнула наискось по попке.
– Прости! – успела произнести та, и крепко зажмурилась.
Катька взвизгнула, подпрыгнула, а потом громко заревела.
Сергей увидел, как тело несчастной вздрогнуло. Марина выдержала паузу, во второй раз заставила принять позу, и хлестнула наискосок.
– АЙ! – Снова прыжки и вопли, да такие, что портрет поэта покачнулся.

– Значит, спокойно стоять не хочешь! – Марина отложила ремень, села на тахту развернула дочку к себе лицом и спросила:
— Ты почему не стоишь, как приказано?
— Больно, мамочка, — сквозь плач проговорила Катька. Постепенно под добрыми ударами попа разогревалась всё больше. Катька даже тогда, когда мама взяла в руки ремень, надеялась, на милосердие. Конечно, мама нашлепает, но, может быть не сильно!
Но мама положив дочь себе на колени, ударила Катьку. Очень больно. Но ударила только два раза и отложила ремень.

«Неужели больше не будет? Наверное, поставит в угол, может быть даже еще даст шлепков тапком. Ну и пускай!» — Катька была готова к стоянию в углу. А ремнем мама уже её бить не будет. Вон он, противный ремень лежит в стороне. «Какая же мама добрая. Решила не бить ремнем больше!» – И Катька обняла Марину и прижалась к ней.
Односложные слова сменились непрерывным воем и всхлипыванием.
Возможно, что не будь включенной веб-камеры этим бы все и кончилось, но она не знала, что Сергей ждет продолжения, и оплата сдельная. А вот Марина этого не забыла.
«И девочку накажу и денег заработаю!» — решила она, Но пусть малышка успокоится.
Ремешок ума добавляет! — Марина решила, что пороть Катьку будет капитально. – И денег прибавлять тоже!»

Марине стало даже немного смешно: Катька решила, что ремня она больше не получит.
«Ну, нет, голубушка, все только начинается! А мой счет пополнится!» — подумала Марина, а сама погладила и поцеловала обнявшую её Катьку сказав:
— Больно тебе, говоришь. А ведь когда я начинаю драть, я и хочу, чтобы тебе было больно. Чтобы в следующий раз, когда ты захочешь вести себя плохо, ты вспомнила, как ремешок гулял по попке, и как было больно. И тогда ты сразу станешь послушной девочкой. Согласна?
— Да, мамочка. – Попу уже жгло нестерпимо. Из глаз лились слёзы, из носа – сопли. А наказание не прекращалось.
Марина еще раз погладила Катьку и наклонившись, негромко проговорила ей прямо на ухо:

— Катерина! Ты меня очень расстроила. Поэтому я думаю, что тебя надо еще немножко постегать.
Катька почти успокоившаяся, заплакала снова:
— Ма-аа-моооч-ка-а-а. Т-ты.. о-о-о-п-п-я-я-тть ты б-будешь.. бить ме.. меня этим рем-н-нн-ё-ё-ём.
Марина улыбнулась:
— Конечно, тебя ждет продолжение.
Катька заплакала еще громче:
— Мамочка, миленькая! Пожалуйста, пожалуйста, хватит! Я буду хорошо себя вести.
Марина повернула к себе заплаканное лицо дочери:
— Я знаю, что ты будешь хорошо вести.

Марина глянув в сторону ноутбука, уложила Катьку на одеяло животом вниз, прижала левой рукой спинку на этот раз к тахте и со всей силы хлестнула.
– УУУУ! – Катька завизжала во весь голос, а Марина снова и снова стала наносить удары. Правда, увидев, что от ремня остаются очень сильные рубцы, Марина несколько умерила силу ударов, но всё равно продолжала стегать.
«Хорошо Маринка дочку дерет!» – думал Сергей, глядя в монитор. И вопли девочки подтверждали, что той было очень больно. Катька дергалась, пытаясь вырваться, потом попыталась привстать, надеясь таким образом спрятать попку от обжигающих укусов.

Марина видела, что Катька, хоть и дергалась от каждого укуса ремешка, но уже не вырывалась и не помышляла о сопротивлении, а только вопила от боли и в паузах между ударами, пыталась просить о пощаде:
— Мамочка-а-а-а! Прости-и-и-и.
Марина, наконец, решила заканчивать. Она положила ремень рядом с вопящей от боли девчонкой, отступила немного от тахте, на которой порола дочку и с удовольствием стала оценивать работу. Кругленькая попка вся была покрыта четкими, красными и багрово-синими полосками. Марина осталась довольна собой. На этот раз порка удалась на славу. Она от души всыпала дочери.

— Запомнит, бессовестная девчонка, как вести себя, — подумала Марина, а сама взяла крем «Айболит» подняла с тахте лежащую и продолжающую кричать от боли Катьку, сама села на тахту и снова положила дочку себе колени.
— А ну, прекрати орать, — строго приказала Марина. – Ой, трагедия века! Выпороли!
Но Катьке было трудно успокоиться, и Марина это понимала. Но она всё равно, видя, что Катька не успокаивается, снова с силой шлепнула дочку по попке:
— Я кому сказала, прекрати орать! Или еще ремня хочешь?
Катька пыталась остановить свой плач, но это плохо получалось. Марина еще раз шлепнула Катьку:
— Если сейчас же не перестанешь, порку продолжим. Вон, ремешок над тахтой уже заскучал по твоей заднице. Ты хочешь, чтобы я его сняла с крючка? Ты знаешь, что я это сделаю!

— Думай, как вести себя, раньше, до порки. А когда порка началась, поздно думать об этом. Только жалей о содеянном.
Марина совершенно не сердилась на Катьку. Но она, как мать, прекрасно понимала, что порка нужна в воспитании дочери, тем бол что обещана спонсором оплата!
«Только бы не обманул с деньгами!» – И она была уверена, что такие порки, но может быть не такие сильные, но всё равно порки по голой попе Катька будет получать частенько, а их финансовое положение от этого только улучшится.
— Ничего, послушнее будешь, — улыбнулась Марина и сладко потянулась в кресле.
Через полчаса Марина разрешила Катьке выйти из угла:
— Подойди ко мне, — приказала она дочке.
Катька тихонько подошла к Марине. Марина взяла её за руку и заглянула в лицо:
— Проси прощения за свое поведение, — велела она Катьке.
— Мамочка, прости, пожалуйста, я тебя всегда буду слушаться.
— Не будешь меня огорчать? — спросила Марина.
— Нет, мамочка, — тихо проговорила Катька.
Марина поцеловала Катьку и сказала:

— Я тебя прощаю. Смотри, веди себя хорошо, а то снова накажу. Поняла?
Катька кивнула. Марина встала, подтолкнула легонько Катьку и сказала:
— Идем на кухню, пора обедать!
Тут же пискнул мобильный телефон. Пришла СМС о переводе денег с пометкой: Босиком вам с дочкой идет! Ноутбук на кухню!

Источник

Мой доктор

Рисунок Василия Киндинова

Мой доктор.
Вот с публикации этой повести все и началось.

Я помню себя лет с четырех. Все мои ранние воспоминания связаны с медициной. Болела я часто и сильно. Поэтому первое слово, после «мама», у меня был «доктор». Еще бы! У нас очень часто появлялся мужчина в белом халате. Поначалу я плакала от его вида: значит, снова будут уколы и горчичники.
Только став немного старше – стала понимать, что это только для того, чтобы я поправилась и более мужественно относилась ко всем этим неприятностям. Впрочем, мне повезло: у мамы были деньги, и она покупала французские микстуры и витамины, а пить их было очень даже вкусно.
Папы не помню – он спился и умер, когда я была совсем маленькой. Но мама была настоящей русской женщиной: умудрилась не только вылезти из нужды, но даже завести свой кооператив, ныне АОЗТ «Светлана». Как ей это удалось в лихие девяностые – никогда не рассказывала, да и сейчас не любит об этом вспоминать.

Ребенком я росла болезненным. В детсад ходила только за очередной инфекцией. Кончилось все тем, что участковый доктор строго сказал маме:
– Хватит мучить ребенка! Ковры убрать! Книги под стекло! И плевать, что открытые полки моднее! Девочку мучить не позволю!

Это было одно из самых ярких воспоминаний детства. Моя мама, самая строгая, умная и всемогущая, молча слушала, как доктор ее ругает. После шумного разговора доктор приходил почти каждый вечер, сам заводил меня в ванну, ставил под душ, чередуя горячую и холодную воду. С весны он заставил меня ходить по квартире только босиком, а каждый вечер мыть ноги холодной водой. Вначале я кашляла, чихала, но потом болезни куда-то делись. Я уже сама, без помощи доктора закалялась, причем делаю это с удовольствием до сих пор, а по квартире хожу босиком круглый год.

Главные неприятности в жизни начались для меня в семь лет, когда меня впервые высекли по-настоящему.
Я никогда не была особо послушной девочкой, и крепкие шлепки доставались моей попке и раньше, но в школе сразу начались проблемы с успеваемостью и дисциплиной. Кончилось тем, что мама, прочитав очередную петицию в дневнике, схватила узкий ремень, сложила вдвое, и жестоко меня высекла. Было страшно и очень больно. Я орала, кусалась и вырывалась. Мама прижимала меня к дивану, и била куда попало. Досталось и ногам и спине, не говоря уже о попе. А потом поставила в угол и задвинула креслом, чтобы я не вышла от туда раньше времени и села смотреть телевизор под мои всхлипывания. Вечером у меня поднялась температура, и мама вызвала доктора. Взглянув на результат воспитания, он укоризненно посмотрел на маму. Потом доктор раздел меня до гола, долго выслушивал и ощупывал.

– Слава богу, сказал он, ребра и внутренние органы целы! – доктор раскрыл старый портфель, достал оттуда мазь, выдавил немного из тюбика на плоскую чашечку, вылил содержимое двух ампул, перемешал и стал смазывать следы от ремня. Боль сразу стала уходить. А мне было очень приятно чувствовать его теплые руки на своем теле и ничуть не стыдно! После этого он сделал жаропонижающий укол и велел спать, а сам пошел на кухню разговаривать с мамой. Я не могла не подслушать.
Доктор говорил, что еще хирург Пирогов говорил, что телесное наказание необходимый момент воспитания, но это очень сильнодействующий метод и его надо применять только по строгим показаниям. Иначе можно навредить, так же как принимая сильнодействующее лекарство. Он подробно стал рассказывать, как правильно применять порку.

– Нельзя пороть за провинность, – говорил он, если за нее ранее не обещалось телесное наказание!
На вопрос мамы, что делать, если порка не поможет, он сказал, что если порка не помогла и провинность повторилась – наказание соответственно должно увеличиваться. От наказания за неуспеваемость он отказался.
За двойки и тройки тоже не надо бить. А вот за лень – просто необходимо!
«Ничего себе, перспектива!» – подумала я, превратившись в слух.
– Вначале поговори дочерью серьезно, объясни, что ты Свету любишь, и что порка назначается для ее же пользы и объясни, за что ты собираешься наказывать в будущем. Это позволит избежать лишних ссор и взаимных обид. Ни в коем случае нельзя дополнительно унижать ребенка, заставляя после порки стоять в углу или целовать ремень или еще что-нибудь. За один проступок два раза не наказывают!
Мама согласилась, что так будет, пожалуй, правильно. Не согласились она лишь с тем, что нельзя сразу пороть за проступок.

– Мне покойная мама говорила: не надо давать много, а надо давать вовремя! – и драла меня сразу после выяснения вины. Мама заголяла меня, и драла, как следует.
– И что в итоге? – возразил он, – ты наказала Свету сразу и так, что пришлось вызывать врача. Вреда много, а проку мало. Девочка на тебя очень сильно обиделась, и у вас появятся трудности в общении. Еще раз говорю: ремень и розги – это сильнодействующее средство и применять его нужно только по строгим показаниям!

Кончилось тем, что он убедил маму драть меня не чаще одного раза в неделю, лучше по субботам не из-за старинного русского обычая, чтобы в воскресение я могла прийти в чувство и осознать свою вину. Дальше разговор пошел о технике порки. Доктор говорил, что так, как порола меня мама сегодня – бить нельзя, это может нанести существенный вред моему здоровью.
Бить надо, привязав меня к дивану, а еще лучше – к скамейке, чтобы я не могла вырываться и получить удары по жизненно важным органам, а только по попе. Нельзя бить два раза по одному и тому же месту: синяк будет больше, а пользы от такого воспитания меньше…
Мама говорила, что ее никогда не привязывали, а говорили: в случае неповиновения ремень возьмет дед. Кстати, дед был против порки за мелкие провинности, и брал ремень всего несколько раз, но драл, по словам матери, так, что неделю потом было не сесть.

С фотографии на стене на меня строго смотрели дед с бабкой. Я их совсем не помнила. Они жили в другом городе и умерли, когда я была еще маленькой. Я закрыла глаза и представила маму в детстве и строгого деда. Б-р-р!
Говорили они еще долго, что лучше: ремень или розги, как готовить розги и где их хранить. Доктор говорил, что для маленькой девочки лучше всего подходят прутья из красного дерна: длинные, тонкие, ровные, без сучков и очень гибкие. Бить только одним прутом, не связывая их в пучок, и хранить их в соленой воде с добавлением водки.

Трудно описать, что я почувствовала, когда услышала о том, как меня собираются воспитывать. По телу поползли мурашки, меня зазнобило как при сильном гриппе. Я успела спрятаться под одеяло в самый последний момент. Доктор подошел, потрогал мой лоб рукой, пощупал пульс. Сердце мое стучало как молоток, а лицо горело огнем. Доктор оставил маме больничный на три дня, велел дать детскую микстуру от температуры, и если что – вызывать его.
Наутро я встала совершенно здоровой, если не считать синяков. Но мама разрешила в школу не ходить. Это меня совсем не обрадовало: с мамой разговора не получилось. Я дулась на нее очень долго. Занятия в спорт секции пришлось пропустить: не показывать же следы на всем теле.

Мама понимала, что перестаралась, поэтому позволяла мне есть больше обычного мороженого, но от него я демонстративно отказывалась. Двойки и тройки мне прощались, она даже попыток не делала меня за них наказать, а только заставляла их исправлять. Помирились мы только к ноябрьским праздникам, когда мы вдвоем поехали на выходные в Финляндию, несмотря на то, что в четверти у меня было очень много троек.
После маленьких каникул я думала, что разговор о порке навсегда ушел в прошлое. Но, после того как я сорвала контрольную, засунув булавку в замок класса (свои же выдали!) Мама строго сказала:
– Вот что, доченька, я очень тебя люблю. Но твои выходки мне надоели! Читай и пописывай!

Она вручила мне несколько листов, красиво напечатанных на машинке, в пластиковой папке. Это оказалось трудовое соглашение, написанное в двух экземплярах сроком на десять лет, то есть до окончания мною школы. На первом листе перечислялись поощрения за хорошую учебу и примерное поведение. Это увеличение карманных расходов, внеочередная покупка желанных игрушек, походы в парк развлечений и т.д. На втором листе перечислялось, за что и как меня мама будет наказывать. За мелкие грехи – уменьшение карманных денег. За неисправленную в течение недели тройку – три удара ремнем по голой попе. А за двойку – шесть и не ремнем, а розгой. Плохое поведение в школе и замечание в дневнике приравнивалось к двойке со всеми вытекающими последствиями, но подлежит исправлению уже после порки. За контрольные работы наказание удваивалось. Отчет и наказание – по субботам. В конце этого документа мама поставила свою подпись и заставила расписаться меня. Один экземпляр оставила мне, а второй убрала к себе в рабочий стол. Этот документ, под которым еще не устоявшимся детским почерком стоит моя подпись, я храню до сих пор.

Я с ужасом вспоминаю свое детство и юность, особенно момент, когда лежишь с голой попой привязанная к скамейке и ждешь порки. Самое страшное – это то, что ты никак не можешь защититься или спастись. У меня началась суровая жизнь дочери зажиточной, по Российским меркам, женщины. После «наезда» на мамин кооператив она решила, что меня из школы надо встречать. С подружками больше не поиграешь! Бабушки у нас не было, и поэтому она просила доктора встречать меня из школы три раза в неделю, когда самой было не вырваться с работы. Училась я в спецшколе в другом районе, так что те ребята не знали, кто меня встречает, и считали доктора моим папой, а я разубеждать их не стала. Было очень приятно воображать, что у меня тоже есть настоящий папа. Мало того, я попросила у доктора разрешения называть его в школе папой. Он не возражал.
Потом я узнала от мамы, что он забирал меня из школы за дополнительную плату, так же как и за каждый внеплановый визит в наш дом. Это было, если честно, очень обидно.

После подписания договора две недели я вела себя безукоризненно. Мама, верная своему договору, всячески баловала меня. Но, не могу же я все время быть пай девочкой, и дневник украсила очередная двойка за поведение. В субботу доктор не только привел меня из школы, но и остался с нами обедать. Помню, что обед в меня упорно не хотел залезать. Я догадывалась, что меня ждет, все мое тело бунтовало, попытки разговора о том, что меня ждет, пресекались мамой на корню. После обеда мне велели уйти в свою комнату. О чем они говорили – не знаю.
Мама пришла за мной через полчаса. У дивана в углу комнаты стояло ведро с тонкими красными прутьями. Это были первые розги в моей жизни.

Мама велела мне отчитаться за свое школьное поведение и приговорила меня к дюжине розог.
Представьте себе мой ужас! Я расплакалась и просила прощения, но мама сказала, что уговор дороже денег, чтобы я сама ложилась, а доктор меня выпорет. Я разоралась, что в договоре не сказано, что меня будет наказывать посторонний, на что мама сказала:
В договоре не написано, кто будет тебя наказывать, значит – никакого нарушения нет, тем более что доктор не посторонний, а старый друг семьи!
Это выражение я услышала впервые. Мама напомнила мне, что в случае сопротивления меня ждет удвоение наказания.

Я не помню, как они меня отвязывали. Помню мысль, что сидела в моем мозге: «Доктор меня предал»! Вечером я смотрела на себя в зеркало. На посиневшей попе вспухли ровно шесть аккуратно прочерченных параллельно друг другу полос. Кожа зудела отчаянно! Урока хватило недели на три. Потом мама «вызвала доктора в субботу» и мне снова пришлось ложиться на диван. Это выражение «доктор в субботу» стало обычной угрозой и предупреждением о предстоящем наказании.
Начиная со второй порки, меня обязательно привязывали еще и за талию, чтобы я меньше вертелась. Надо сказать, что способ оказался очень действенным. На зимние каникулы у меня в четверти троек не было. Но мое отношение к доктору сильно изменилось. Оказывается, он не такой добрый, как прикидывается.

Да, доктор никогда не сердился, бил больно, но без злобы, следы после его порки проходили быстрее, чем от маминой. Мама тоже секла меня в его присутствии. Он часто останавливал ее, когда та делала это слишком сурово, но я все равно его больше не любила и считала присутствие «старого друга семьи» дополнительным наказанием. Поэтому иногда маме просто достаточно сказать «Вызову доктора в субботу!», чтобы я прекратила пререкаться.

Отцовского ремня мне тоже доставалось: это было единственное напоминание о папе! Пряжкой мама не пользовалась, а всегда складывала ремень вдвое. Там где ложилась «петля», оставался синяк. Доктор предпочитал розги. Но ремнем тоже порол, в зависимости от меры вины. Иногда мама порола меня и без его участия.
Долгие годы ритуал порки оставался почти неизменным. Только вместо дивана, по рекомендации Доктора, стал использоваться узкий деревянный щит, привинченный к двум кухонным табуреткам. Такая импровизированная скамейка собиралась мамой непосредственно перед наказанием. (В праздничные дни на нее усаживались гости). В субботу я рассказывала о своем поведении, мама подписывала дневник. На исправление плохих оценок давалась неделя. Если двоек и троек не было или я успевала за неделю их исправить, то мама увеличивала мои карманные деньги, а если после двойки не стояла хорошая оценка…

Мне говорилось, сколько я получу ударов и предлагалось готовиться к наказанию. Если я сама не спускала с себя трусы, и не ложилась на живот, поднимая платье – меня, ждало дополнительно несколько очень чувствительных ударов. Но поначалу я все равно отказывалась это сделать. Нарвавшись несколько раз – я уже заголялась сама, даже без напоминания. Меня всегда привязывали, только когда я выросла, мне руки не связывали вместе, а привязывали по отдельности к ножкам табуреток: скамейка стала коротковата для полной растяжки.

Иногда мне подкладывали под живот подушку – иногда нет. Если назначались розги – меня всегда смазывали вазелином. Доктор говорил, что так получается больнее, а следы проходят быстрее. Иногда прут брала мама, иногда – доктор, но мама всегда секла больнее. С той первой порции розог, я стала бояться и ненавидеть Доктора. Его визиты за мной в школу были дополнительным мучением, особенно по субботам или если моя учительница начинала на меня жаловаться. Кому как не мне знать, что за этим последует.
Для чего это делал Доктор? В детстве казалось, что ему нравится меня наказывать, но почему тогда он неоднократно заступался за меня перед мамой?

Помню, на природоведении мальчик, сидевший позади меня, сильно дернул меня за хвостик. Я развернулась и треснула его по голове пеналом. Учительница обернулась как раз в тот момент, когда я совершала акт возмездия. В итоге – двойка и замечание в дневнике. Самое ужасное было то, что перед двойкой по природоведению стояла тройка. Значит, в субботу меня ждала порка. По дороге домой Доктор спросил, за что двойка и замечание, а я честно все рассказала. Когда настало время ложиться на скамейку, доктор уговорил маму не наказывать меня за поведение, так как виноват был одноклассник. В итоге мне досталось на шесть розог меньше. Но в тот момент, когда Доктор попробовал прут в воздухе, никакого чувства благодарности к нему в моей душе не осталось.

Знал ли он о моих мучениях, когда меня раздевали привязывали? Безусловно, знал. Это было существенной составляющей наказания так же, как и оголение моего тела. Нравилось ли ему меня наказывать? Я думала очень долгое время, что да, вплоть до серьезного разговора с ним о влиянии порки на сердце моей матери.

Как-то раз, возвращаясь из школы в субботу и зная, что меня ждет, я спросила его, почему он помогает маме меня пороть.
– Послушай меня, сказал он, – вот представь себе, что ты мама. С утра до вечера пропадаешь на работе, чтобы у любимой доченьки были и шмотки, и фрукты на обед и спорт секция – все ради тебя. А твоя доченька, твоя кровиночка, вместо того, чтобы учиться, приносит из школы двойки, да замечания. Вот опять сорвала урок. А теперь подумай, как бы ты поступила? – он внимательно посмотрел на меня.
– Я бы ее высекла! – честно сказала я.

– Вот видишь, это ответ на твой вопрос. Мама тебя очень любит. А ты ее расстраиваешь. Ты вот не знаешь, а каждая твоя двойка очень вредно сказывается на ее сердце, и мне приходится маму лечить. Ей бывает хуже, когда она наказывает тебя сама. Чем сильнее ты кричишь – тем сильнее у нее болит сердце. Она же очень тебя любит, а потом переживает, что вынуждена наказать тебя так строго. Ты… ты не расстраивай ее лишний раз. Ладно?

В этот день я мужественно приняла наказание, стараясь не орать, сама попросила прощения у мамы за поведение. С доктором я помирилась, и мы с ним заключили секретное соглашение. Теперь он прощал мелкие мои прегрешения, за которые по договору ждало бы наказание. Но если уж я залетала по серьезному, то я сама настаивала о наказании с его участием, чтобы мама меньше расстраивалась. А если я не буду из-за порки скандалить, или он посчитает наказание слишком суровым – он даст мне, конечно тайно от мамы, немного обезболивающей мази.
Он по-прежнему продолжал лечить нас с мамой. Когда я болела, а это хотя и значительно реже, но случалось – было совсем не стыдно давать себя осматривать и делать уколы в попу, а раздеваться для наказания было очень стыдно – это, пожалуй, хуже, чем сама порка.

Лет в 12 я уже все понимала. Понимала я и то, что у доктора была семья. Жена его бросила, оставив сына, который был года на два старше меня. Жили они вместе с бывшей тещей – виноват в этом был «квартирный вопрос». Поняла я и другое: доктор меня любит и относится совсем не так, как к другим детям на участке, а маму мою он тоже любит, и ее с ним связывают не только деловые отношения. У меня с мамой состоялся серьезный разговор. Я спросила, почему доктор не может стать моим папой. Она отвечала, что доктор не из «ее круга». Он бедный и зарабатывает на жизнь только своей практикой. Ну и что, отвечала я, я уже не маленькая и вижу, что он тебя любит.

– Нет! – строго ответила она, – хватит мне одного твоего папочки!
Впрочем, мама кривила душой. Мужчины ее очень даже интересовали. Этим же летом она не взяла меня в путешествие за границу, а хотела отправить в спортлагерь. Я, конечно, обиделась, тем более что трое за год у меня не было ни одной тройки. Я устроила маме грандиозный скандал с криком, визгом и воплями. Кончилось все тем, что мама пообещала «вызвать доктора в субботу». Это значило только одно – порка. Но я была такая злая, что впервые в жизни смело бросила ей в лицо:
– Ну и вызывай! – И долго дулась на нее в своей комнате.

В субботу пришел доктор. Мама потребовала всыпать мне три десятка горячих. В дневнике у меня за неделю не то, что двоек, троек не было, и он очень удивился, что ему надо наказать так строго. Выслушав мамину речь необходимости столь сурового наказания для непослушной девочки, на повышенных тонах, он достал из своего портфеля капель, накапал добрую порцию в стакан, долил водой и велел выпить. Он спокойно, глядя маме в глаза, попросил объяснить, что тут случилось. Слегка успокоившись, мама стала рассказывать о нашем скандале. Потом он выслушал меня.

– Все понятно, – сказал доктор, – виноваты вы обе. Конечно, Света так ждала лета, а тут. Её можно понять. Но у мамы видимо есть веская причина, чтобы не брать тебя с собой. В общем, сделаем так: наказывать сегодня Свету не будем, а в путешествие… в деревню, на Волгу ты поедешь со мной и с моим сынишкой. Это, конечно, не Канары, но обилие впечатлений обещаю. У нас новые русские считают высшим шиком половить рыбку в реке – специально приезжают. Ведь мама нас с тобой отпустит? Впрочем, если и такой вариант тебя, Света, не устроит, то тогда пойдет вариант мамин: порка и спортлагерь. Выбирать тебе!

Конечно, я выбрала поездку с доктором и его сыном. Мама немного успокоилась. Перед отъездом я увидела ее вескую причину. Это был мужчина из «ее круга». Мне вдруг стало горько и обидно. Я уже все понимала, почти наверняка, после лета у меня будет новый папа, и мне было очень жаль доктора.
В деревню мы поехали вместе с его сыном и тещей. С семьей доктора я подружилась. А назвав тещу бабушкой, я навсегда завоевала ее сердце. Надо сказать, что она была очень добрая и не одобряла метод воспитания, который применялся ко мне, да и к Сереже(так звали его сына). Мальчик сначала смотрел букой, но это скоро у него прошло.

В деревенском доме, куда мы приехали с Доктором на лето была скамейка, сделанная из досок, долгое время лежавших в воде. Доктор говорил, что на ней воспитывалось несколько поколений из его семьи. В скамейке было сделано несколько отверстий, для того, чтобы фиксировать наказываемого так, чтобы попа не могла вертеться. Доски были очень толстые и плотно пригнанные друг к другу. Стояла она под окнами, а при необходимости выдвигалась на середину комнаты. Отверстия в скамейке были не свежие, а такие же старые, как и сама скамейка. Большая деревянная кадушка, в которой замачивались розги, к тому времени рассохлась и стояла в углу в сарае.
Доктор рассказывал, что в детстве был очень хорошо знаком и с розгами и крапивой. Ремень почетом в его семье не пользовался. Он говорил нам с Сережей, что в свое время ему розги очень помогли. У деревенского сорванца шансов поступить в институт, да еще и в медицинский, практически нет. Только розги сумели оказать дисциплинирующий эффект и помогли стать врачом.

В первый день в деревне доктор напился при мне. Я впервые увидела, как напивается мужчина. Это было страшно. Сначала он как следует угостил соседей за то, что они сберегли его дом и засеяли огород. Когда гости ушли, он пошел в угол, за занавеску и достал бутылку. Нет, он не стал ругаться скандалить и драться. Теперь я понимаю: он жутко ревновал, сам своими руками отпустил любимую женщину с мужчиной в отпуск, а себе взял ее дочь. Пил он страшно: в одиночку и почти совсем не закусывая. Напившись, он ушел колоть дрова и заснул там же в сарае. В этот момент, даже его теща не могла ничего с ним сделать. На утро я плакала и просила его больше не напиваться. Вечером он в одиночку напился снова. Где-то через три дня он успокоился.

Это были самые счастливые месяцы в моей жизни. Я впервые была в деревне, где не надо бояться людей, а каждом незнакомце видеть бандита. В деревне все друг друга знали и помогали, как могли. Доктор и здесь продолжил практику. Денег с соседей он не брал, но яйца, молоко и сметана были у нас всегда. Не сравнить с теми, что продаются в городе. Помогала я и на огороде. Работы с грядками было не много: всего три сотки картошки, да три грядки, но с непривычки спинка побаливала. В деревне мне позволялось все: вода теплая, купайся – сколько хочешь. Не хочешь купаться – лови рыбу. Деревянная баня на берегу реки, прямо из которой можно прыгать в воду не шла ни в какое сравнений с сауной, куда я ходила потеть вместе с мамой.

– Соберешься загорать – пользуйся кремом, говорил он, – хочешь – ходи на огороде в купальнике. Но на улицу или в гости даже к ближним соседям всегда одевай платье. Это – деревня и здесь свои порядки. Не мы их завели – не нам нарушать. Для женщин здесь есть свой пляж – там можно загорать и голышом. Хочешь ходить на речку со мной или с Сережей – то обязательно бери купальник. Ты уже большая девочка. Ягоды можешь рвать прямо с грядки, только не забывай их мыть перед употреблением. За воровство с чужого огорода полагается крапива!».

С ягодами у меня связано единственное неприятное воспоминание. Делая набег вместе с Сережей на соседский огород, я попалась, а он успел убежать. Сосед схватил меня за ухо и привел к доктору. Доктор тут же нарезал свежей крапивы, окунул ее в ведро с дождевой водой и высек меня по голой заднице, зажав голову между своих ног. Сначала стало холодно, а потом тело все горело как на сковородке. Орала я на всю деревню и никто не заступился. Хорошо еще, что Сережа этого не видел. Потом я долго отмакивалась в реке. Потом я узнала, что пока я отмокала – ему тоже досталось на орехи. Впрочем, это было вполне заслуженной карой, он меня о таком варианте событий предупреждал.

Время пролетело незаметно, надо возвращаться домой, и знакомиться с новым «папой». Мама приехал из отпуска загоревшая, но одна и очень грустная. Я часто видела, как у нее тушь растекается с ресниц. Она обнимала меня и просила прощения. Мужчину я больше никогда не видела, а мама не рассказывала, что у нее там произошло. Мама, чувствуя свою вину передо мной, целых полгода прощала то, что по договору должно было караться розгами. С доктором она долго говорила только о делах, и он не оставался выпить чаю. Я по секрету ему рассказала, как переживает мама, как хочет с ним помириться, но ей стыдно своего поведения летом. Доктор ее простил, а мама ходила счастливая, как никогда.

Становясь старше, я стеснялась доктора гораздо сильнее, но продолжала ложиться под розги, если этого заслуживала. Надо сказать, что доктор, знал гораздо больше мамы о моих школьных прегрешениях, но часто своим молчанием спасал от маминого гнева и лишних розог. Мне уже стали сниться эротические сны, но никакого полового возбуждения от наказания я не испытывала. Боль и стыд – вот чувства при порке. А то, что пишут об оргазме под розгами – неправда.

Последний раз я попробовала розгу в пятнадцать лет. В старших классах школы надобность в розгах практически отпала. Мне очень хотелось поступить в приличный институт. Правда, когда я начала встречаться со своим парнем, мама хотела меня выпороть, но доктор сказал, что этого делать категорически нельзя: в договоре о запрещении ничего не говорилось. А во-вторых, он долго рассказывал мне о безопасном сексуальном поведении и научил пользоваться презервативом, используя для этого в качестве модели мамин флакон из-под дезодоранта. Тайно от мамы он рассказал мне, как можно встречаться с парнями, оставаясь при этом девушкой. Его советы мне очень пригодились.

Мне было семнадцать лет, когда на участке его ударил ножом наркоман, которого Доктор неоднократно лечил, чтобы завладеть его старым портфелем. Убийца думал, что у Доктора есть «колеса» и наркотики и перерыл весь заслуженный портфель. За этим его и застала милиция.
Я вышла замуж за парня «не из своего круга», дождалась его возвращения из армии. Мама все время старалась познакомить меня с парнями из «нашего круга», но я посылала их подальше. С мамой был очень тяжелый разговор. В результате я ушла из дома, живу у мужа и работаю у своей мамы швеей-надомницей.
Доктора я простила. Пусть ему земля будет пухом. А вот маму – нет. Хотела ли она для меня только хорошего? Думаю, что хотела. У меня всегда было то, о чем мои сверстницы могли только мечтать. Тут дело не только в детских наказаниях: она была против нашей с Сережей свадьбы, но я выбрала любящего мужчину взамен финансового благополучия и ничуть не жалею об этом. Она приходит в гости к моему ребенку, дарит подарки. Я от них не отказываюсь: живем мы небогато. Но мне эти визиты приходится терпеть.

У мамы, кроме зарплаты денег не беру. Сейчас у нас подрастает малыш, но воспитывает его уже другой доктор. Моего мужа зовут Сергеем. Мы окончили медицинский институт, только я не работаю по специальности – сижу дома с ребенком.
Впрочем, моего будущего мужа воспитывал Доктор точно так же. Мало того, честно скажу, что Сергей больно высек меня ремнем пред тем, как сделать меня женщиной. За дело.

Поскриптум: Как мне попало в последний раз?

Я расскажу, хотя мне неприятно об этом вспоминать. Это было уже после смерти доктора, а будущий муж вернулся из армии. Долгое время я его дальше трусиков не пускала. К нашему грехопадению мы были уже близко знакомы и позволяли друг другу разные вольности. Я привыкла к тому, что он всегда рядом, привыкла к его ласковым объятиям и наивно считала, что он никуда от меня не денется.
А потом случилось страшное. Как-то на дне рождения, у одной моей подружки, я выпила чуть больше положенного, и когда он погладил меня по руке, я дала ему крепкую затрещину. Он встал и ушел. Несколько дней он не звонил и не приходил, а я сходила с ума. Я понимала, что напрасно обидела его. Его бабушка говорила, что Сережи нет дома. Наконец он позвонил. Я так обрадовалась, что потеряла голову от радости. Он встретил меня из института и проводил домой. Я попросила у него прощения, а он шел молча, держа меня под руку. Мамы как раз дома не было, и я уговорила его подняться ко мне. Мы съели обед, а потом я спросила, не разлюбил ли он меня. Он сказал, что любит меня больше всего на свете, но я его сильно и несправедливо обидела. Это вдвойне обидно, учитывая его серьезные намерения.

– То, что произойдет сейчас, я хочу, чтобы было между нами в первый и в последний раз. Мы взрослые люди с почти высшим образованием способны все вопросы в семейной жизни решать мирным путем без рукоприкладства. Я не хочу, чтобы кто-нибудь когда-нибудь поднял бы руку на другого. Но сейчас мне придется сделать тебе больно.
– Что ты хочешь сделать? – спросила я.
– Бить женщин по лицу не могу, – сказал он, – я тебя выпорю! Раздевайся и ложись!
Он посмотрел на меня, а я на него. Я поняла, что виновата, а он прав. В этот момент ко мне вернулся детский страх и ужас от предстоящего наказания. Мне стало очень стыдно раздеваться перед ним, хотя он знал меня всю вдоль и поперек. Мне не хотелось его терять, и я сама разделась, легла животом вниз на диван.
Он вынул из брюк ремень, сложил его вдвое и выпорол меня от всей души. Было очень больно, тем более, что я уже много лет не получала порки. А потом он сходил на кухню, принес лед из холодильника и стал лечить мою попу. Боль стала стихать. Потом он посадил меня, совсем голую себе на колени и стал целовать мои заплаканные глаза и гладить мою грудь.

– Я тебя очень люблю, и это будет нашим окончательным примирением! Мир?
– Мир, – ответила я, заглатывая слезы, и добавила, – я очень тебя люблю!

Мы договорились, что никто никогда не поднимет друг на друга руку, и все вопросы будем решать спокойно, без скандалов и рукоприкладства. Этому правилу мы верны все годы нашей совместной жизни.
Немного успокоившись, я пошла в душ, а его попросила разложить диван и постелить белье. Из ванны он вынес меня на руках. А потом, потом произошло то, что бывает между людьми, когда они очень любят друг друга.

Конечно, уже через год после рождения наш малыш стал хулиганить и лазить куда угодно. Но это не повод для жестокого к нему отношения. Правда, папу он слушается больше, чем меня, и мне это немного обидно. Что поделать – мужчины. Буду ли я пороть своего ребенка? Наверное, нет. Если и буду, то только в исключительных случаях.
От бабушки, так я называю свекровь, я знаю, что жена Доктора в детстве не была выпорота ни разу. Портом в отношениях Сережкиных родителей наступил разлад из-за низкой зарплаты врача. В итоге она ушла от Доктора к любовнику, а сына оставила ему.
Бабушка Сережи не разделяла и не разделяет мнения, что детей надо пороть. Она просто золотая женщина, без нее нам было бы очень тяжело управиться с маленьким сыном.
После ужина мой муж делится со мной интересными случаями из своей клинической практики. По ночам, когда муж на суточном дежурстве, а мой малыш спит, я сажусь за компьютер и начинаю их записывать.

Источник