какое произведение принадлежит авторству митрополита киевского илариона
Творчество Илариона и историческая реальность его эпохи
Иларион – создатель древнейшего (по крайней мере из дошедших до нас) великого творения отечественной литературы – «Слова о Законе и Благодати». Согласно новейшим исследованиям, оно было написано в 1049 году – 940 лет назад. «Слово» Илариона открывает историю русской литературы – одной из величайших литератур мира, и открывает ее поистине достойно, ибо проникнуто глубоким и богатым смыслом, воплощенным с совершенным словесным искусством.
Ярослав «особенно» любил черноризцев, то есть монахов, но и Иларион, будучи священником дворцовой церкви, вместе с тем, как сказано в «Повести временных лет», ходил «из Берестового на Днепр, на холм, где ныне находится старый монастырь Печерский, и там молитву творил… Выкопал он пещерку малую, двухсаженную, и, приходя из Берестового, пел там церковные часы и молился богу втайне».
Далее поведано, что именно в эту пещеру пришел первый игумен Киево-Печерского монастыря Антоний, а к нему присоединились создатель первой летописи, наставник Нестора – Никон Великий и прославленный подвижник Феодосии Печерский.
Основанный, по сути дела, Иларионом, Киево-Печерский монастырь явился важнейшим центром русской культуры того времени; при этом, как доказывает в цитированном труде Д. Лихачев, и Никон Великий, и Нестор развивали в своих творениях духовное наследие Илариона. Таким образом, Иларион был родоначальником отечественной литературы и в самом прямом, «практическом» смысле.
Тем не менее – как это ни странно (и печально!) – творчество Илариона до самого последнего времени было явлением, неведомым даже высокообразованным людям.
Одно из отраднейших выражений современного роста культуры – самое широкое, обретающее поистине всенародный характер приобщение к великому творению древнерусской литературы – «Слову о полку Игореве». Когда несколько лет назад газета «Неделя» предложила своим читателям участвовать в конкурсе на лучший перевод (или, вернее, переложение) на современный русский язык одного из прекраснейших фрагментов «Слова» – «Плача Ярославны», в редакцию было прислано около тысячи переложений! Это ясно свидетельствует о самом родственном отношении к литературному произведению, созданному 800 лет назад…
Но есть и другая сторона проблемы. «Слово о полку Игореве», к сожалению, воспринимается подавляющим большинством читателей – в том числе даже самых просвещенных – как «исток» или «пролог» отечественной литературы (эти определения можно найти и в научных трудах). Между тем в действительности «Слову о полку Игореве» предшествует по меньшей мере двухвековое литературное развитие – и развитие весьма интенсивное и богатое.
К моменту его появления были уже созданы и проникновенное «Сказание о Борисе и Глебе», и монументальная «Повесть временных лет» Нестора, и дышащее эпической силой «Поучение Владимира Мономаха», и многосмысленное «Хождение» Даниила, и исполненные высоты духа и слога «Слова» Кирилла Туровского, и десятки других – пусть и менее значительных – литературных произведений. Следовательно, «Слово о полку Игореве» возникло на почве давней и широкой литературной традиции. Оно отнюдь не было неким «началом»; напротив, в нем воплотилось очень высоко развитое и предельно изощренное словесное искусство, как и в появившихся несколько позже «Молении Даниила Заточника» и «Слове о погибели Русской земли».
Нам нередко кажется, что движение истории – ив частности истории культуры – протекает решительно и быстро только лишь в новейшие, близкие к нам времена, а в отдаленные от нас эпохи оно, это движение, было медленным и как бы незаметным. Но это, конечно, ошибочное представление. Правда, отдельные сферы человеческой деятельности в новейшее время развиваются в самом деле стремительно, – скажем, точные науки и техника или внешние формы быта. Но если говорить об истории культуры в узком, собственном смысле, едва ли можно оспорить, что на ранних этапах своего развития она движется весьма мощно и быстро.
Нет сомнения, что русская литература в первые два века своей истории развивалась с очевидной быстротой. И в самом деле: прошло немногим более полувека с зафиксированного в летописи начала этой истории, и уже явилось подлинно великое творение отечественной литературы, получившее заглавие «Слово о Законе и Благодати» (сам автор определил свое сочинение как «повесть», но позднее за ним прочно закрепился термин «слово»).
«Слово» Илариона на полтора столетия – или почти на полтора столетия – «старше» «Слова о полку Игореве» (вторая половина 1180 – 1190-е годы), то есть временное «расстояние» между этими творениями такое же, как, скажем, между одой Державина «Бог» (1780) и драматической поэмой Есенина «Пугачев» (1921). Можно бы даже поразмышлять о том, что от Державина до Есенина новая русская литература совершает своего рода циклический путь, который уместно сравнить с путем, пройденным литературой Киевской Руси от «Слова о Законе и Благодати» до «Слова о полку Игореве»…
Но, как уже было отмечено, творение Илариона, в отличие от «Слова о полку Игореве», было до сего дня известно только специалистам по истории древнерусской культуры. Очень характерен в этом смысле недавно опубликованный рассказ Арсения Гулыги о его знакомстве с произведением Илариоиа.
Этот известный историк философии и культуры размышлял о «скептиках», отрицающих подлинность «Слова о полку Игореве», и упомянул их характерный аргумент: «…как могло возникнуть гениальное «Слово о полку Игореве», когда до него в русской словесности ничего значительного не было, на пустом месте ничего возникнуть не может. Я спросил, – продолжает Арсений Гулыга, – мнение западно-германского слависта Л. Мюллера, что он думает по этому поводу. «Как ничего не было? какое пустое место? – возмутился он. – А «Слово о Законе и Благодати» Илариона?» Он дал мне свой перевод «Слова»… Было дело в Тюбингене, к стыду своему, здесь я, русский профессор, на шестом десятке своей жизни впервые прочитал по-немецки эту подлинную жемчужину… ну а где прочитать… Это… недопустимая культурно-историческая лакуна. Мы не знаем, с чего начиналась наша литература и наша философская мысль. А мысль Илариона бьется напряженно, предвосхищая на много веков этические искания…» 10
Но в новую эпоху развития русской культуры, начавшуюся со времен Петра Великого, «Слово» Илариона оказалось достоянием только чисто научного знания, к тому же в весьма ограниченном кругу исследователей Древней Руси.
Правда, уже в 1806 году известный историк и искусствовед, будущий президент Академии художеств А. Оленин обратил внимание на «Слово» Илариона, а в 1816 о «Слове» пишет Карамзин в первом томе своей «Истории государства Российского», называя его (что, разумеется, не вполне верно) «Житием Святого Владимира».
Наконец, в 1844 году историк и филолог А. Горский подготовил первое печатное издание «Слова о Законе и Благодати» и издал его вместе с переводом на современный русский язык.
Перевод в данном случае дело необходимое, поскольку архаичность языка Илариона такова (его произведение, напомню, на полтора столетия старше «Слова о полку Игореве»), что современный читатель, не обладающий специальными познаниями, едва ли способен правильно понять текст «Слова о Законе и Благодати».
В 1962 году в ФРГ вышло в свет издание «Слова», подготовленное упомянутым выше Лудольфом Мюллером. На следующий год отечественный ученый Н. Розов издал текст «Слова», но не на родине, а в Чехословакии… И лишь в наше время, в 1984 году, появилось в Киеве первое подлинно научное издание «Слова о Законе и Благодати», тщательно подготовленное А. Молдованом.
На основе этого издания Т. Сумникова сделала новый – первый после перевода А. Горского, появившегося в 1844 году, – перевод «Слова», который был опубликован в изданном в 1985 году Институтом философии АН СССР ротапринтном сборнике «Культура как эстетическая проблема»; в 1986 году этот перевод был еще раз опубликован тем же институтом в состоящем из двух частей ротапринтном издании «Идейно-философское наследие Илариона Киевского». Наконец, в 1987 году, в «Богословских трудах» (сборник 28-й) был опубликован другой перевод «Слова», принадлежащий А. Белицкой.
Вполне понятно, что все перечисленные издания недоступны хоть сколько-нибудь широкому кругу читателей. И тем не менее нельзя не видеть, что за последние пять лет судьба «Слова о Законе и Благодати» Илариона решительно меняется. Об этом ясно свидетельствует и появление в 1984 – 1988 годах целого ряда специальных работ о «Слове»; за это пятилетие их издано больше, чем за предшествующие сто лет! 14
Дело не только в том, что исследование «Слова» Илариона было в течение долгого времени явно недостаточным, – с начала XX века оно во многом пошло по неверному пути.
И. Жданов издал позднее несколько десятков серьезных работ, в 1881 году блестяще защитил магистерскую диссертацию (соответствует теперешней кандидатской), в 1895 – докторскую, в 1899 году был избран в действительные члены Академии наук, но – что вполне естественно – никогда не пытался издать свою юношескую ученую фантазию. Только после его смерти студенческая рукопись была найдена в его архиве, и ею решили открыть первый том собраний сочинений покойного, изданный в 1904 году.
И вот в течение долгого времени в различных книгах и статьях давались ссылки на «труд академика И. Н. Жданова» (хотя надо было бы ссылаться на «сочинение студента Ивана Жданова»), оцениваемый как неоспоримое «открытие».
Только в 1968 году вышло в свет (посмертно) созданное в 1962 – 1963 годах исследование академика (тут уже, как говорится, без обмана) М. Тихомирова «Философия в Древней Руси», где крупнейший наш историк решительно отверг, как он писал, «высказывания, согласно которым «Слово о законе и благодати» направлено против Византии как бы в виде противоположения новой русской церкви старой греческой. Но такое предположение, – утверждал М. Тихомиров, – опровергается самим текстом «Слова», в котором упоминается о Константинополе как о Новом Иерусалиме». К этому своему утверждению М. Тихомиров дал следующую сноску: «Про Владимира говорится, что он с Ольгой принес крест от «нового Иерусалима Константина града». В таких словах нельзя было говорить против Византии…» 16
К этому стоит добавить, что в «Слове» Илариона совершенно недвусмысленно говорится о «благоверной земле Греческой (то есть Византии. – В. К.), христолюбивой и сильной верой; как там Бога единого в Троице чтут и ему поклоняются, как у них свершаются и чудеса и знамения, как церкви людьми наполнены, как все города благоверны, все в молитве предстоят, все Богу служат!» Поистине абсурдно мнение, что произведение, содержащее такое славословие Византии и ее церкви, могло будто бы нести в себе некий скрытый антивизантийский прицел.
Таким образом, М. Тихомиров раскрыл, что в основе содержания «Слова о Законе и Благодати» – главная и наиболее острая политическая и идеологическая проблема древнерусской жизни IX – начала XI века – проблема взаимоотношений и борьбы с Хазарским каганатом. Как раз в то время, когда М. Тихомиров работал над цитируемым исследованием, вышел фундаментальный трактат М. Артамонова «История хазар» (Л., 1962), в котором были подведены итоги двухвекового изучения проблемы. Но можно с полным правом сказать, что наиболее основательное и объективное освоение хазарской проблемы, опирающееся на громадный опыт археологических исследований, было осуществлено уже после создания работы М. Тихомирова – во второй половине 1960 – 1980-х.
«Историческая роль Хазарского каганата нередко излишне преувеличивалась, – писал в 1952 году Б. Рыбаков. – Хазарию представляли огромной державой, почти равной по значению Византии и арабскому халифату». На деле это было, по тогдашнему убеждению Б. Рыбакова, «небольшое степное государство, не выходившее за пределы правобережных степей» (имеется в виду правый берег Волги), и заведомо-де ложны попытки «представить Хазарию X века огромной империей»##Б. А. Рыбаков, Русь и Хазария. – В кн.: «Академику Б.
Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.
III. Иларион митрополит Киевский и его церковно-учительные произведения, Ф. Г. Калугина
Кроме личных качеств высокого подвижника, положившего начало пещерному обитанию на просиявшей святыми угодниками Киево-печерской горе, и помимо исключительности своего высокого положения, Иларион прославил свое имя в истории русского просвещения как замечательный оратор-проповедник. Написанное им слово «о законе и благодати» представляет выдающееся явление в древнерусской письменности не только современной ему эпохи, но и для последующего времени. В нем дан прекрасный образец ораторского слова, глубокого по содержанию и прекрасного с внешней стороны: по языку, развитию мыслей и приемам изложения. Как первый и блестящий пример ораторского красноречия на русской почве в эпоху едва начавшейся духовно-культурной жизни Руси, это слово является в своем роде драгоценностью, заслуживающей исторического внимания. Оно представляет весьма важный документ как для характеристики умственного развития и духовных дарований выдающегося представителя церковной иерархии половины XII века, так и вообще для правильного взгляда на состояние духовного просвещения этой эпохи.
Слово митрополита Илариона, после его появления в печати, сделалось предметом особенного внимания исследователей древнерусской истории и письменности и вызывает со стороны их удивление к его внутренним и внешним достоинствам и похвалы его образованному автору. И ни один голос пока не произвел диссонанса и не расстроил общего стройного хора похвал. Автор указанной выше статьи в «Прибавлении к творениям святых отцев» говорит, что слово это «показывает в сочинителе глубокое познание догматов веры, обширную начитанность в Св. Писании, знание истории церкви, сильное христианское чувство, светлый ум, живое воображение и вообще великого духовного оратора. Не говорим о правильности расположения и развития мыслей, об остроумных сравнениях и оборотах речи, о силе и обилии слова» (217–218 стр.).
Преосвященный Макарий называет слово «перлом всей нашей духовной литературы первого периода». «Нельзя не удивляться», говорит он, «зрелости ума, глубине чувства, обилию богословских сведений и тому ораторскому одушевлению и искусству, какими запечатлено это образцовое слово. Сравнительно с Кириллом Туровским, в творениях митрополита Илариона находим более твердый и обширный ум, более зрелости и последовательности в мыслях, более точности и правильности в выражениях и, по местам, самое высокое, истинно-ораторское одушевление» (Ист. Рус. Церкви I, 90).
Даже скупой до излишества на снисходительные отзывы о памятниках нашей старинной письменности профессор Е. Е. Голубинский делает для этого слова исключение и дает о нем самый восторженный отзыв. «Митрополит Иларион», говорит он, «оставил после себя знаменитое сочинение, – знаменитое действительно вполне заслуженным образом. Слово это есть самое блестящее ораторское произведение, самая знаменитая и безукоризненная академическая речь». В Иларионе он видит «первоклассного оратора». «Наделенный от природы отличным ораторским талантом и владея вполне научным ораторским уменьем, он от начала до конца является в своем изложении мастером самого высокого разбора. Не злоупотребляет своими средствами, но обнаруживает полное чувство меры, постоянно одинаково красноречивый и обработанно изящный, он нигде не доводит своего красноречия до излишества» (Ист. Рус. Церкви I, 2, 584–585, 692).
В своем Слове Иларион как бы объединил в красноречивом выражении те чувства хвалы и благодарности Богу и национальной радости, какие одушевляли лучших людей в народе, недавно оставившем язычество и сделавшемся христианином, причастным благодатному Христову царству и через то – всему богатому разнообразию высокой духовной культуры просветителей Руси – греков. После усвоения христианства и сознания всех его преимуществ сравнительно с оставленным язычеством естественно было излиться благодарной хвале Вседержителю за его неизреченную милость к русскому народу, выразителем чего и явился наш проповедник.
По своему характеру слово Илариона принадлежит к памятникам церковного красноречия, к разряду слов торжественных, хвалебных, и представляет прекрасный образец этого рода, стройный в целом и выдержанный в частностях, богатый внутренним содержанием и безукоризненный с внешней стороны. Оно построено по определенному, последовательно развивающемуся плану, мысли текут свободно и спокойно, и каждая часть надлежаще развита, выяснена и раскрыта. Язык его живой, образный, картинный и в то же время простой, ясный и правильный. Все слово чуждо вообще искусственности и холодной риторики; мы не видим здесь злоупотреблений ораторскими приемами, примеры чего давала переводная и оригинальная югославянская литература и чем отличалась наша отечественная в последующее время; – не замечаем механического пользования готовыми заученными оборотами, того бессодержательного и «многошумящего» «плетения словес», какому отдавалась посредственность и бесталанность. Напротив в слове Илариона чувствуется живая, свободная и красноречивая речь истинного одушевленного оратора. Так мог писать только человек, от природы наделенный ораторским талантом и сумевший развить и культивировать его через чтение образцов церковного красноречия, а может быть и через изучение теории ораторского искусства.
Разные стороны внутреннего содержания слова обнаруживают хорошее знакомство проповедника с священными книгами ветхого и нового завета и понимание их внутреннего, идейного смысла; – сравнительное богословское развитие, давшее ему возможность кратко представить пути домостроительства Божия и догматически точно изложить учение о воплощении Сына Божия и об искуплении Им рода человеческого. Ясный взгляд на события современной и прошлой жизни своего отечества, удачные параллели и обобщения фактов из разных сфер и порядков, остроумные сравнения, свободные и оригинальные приемы речи, – все это показывает в авторе ум светлый и глубокий, натуру живую и оригинальную, одушевленную искренним чувством, с прочно установившемися убеждениями и с несомненным ораторским талантом.
К числу отличительных внешних особенностей слова можно отнести библейский, книжный характер речи, строго выдержанный и чуждый следов языка народного, разговорного: целые тирады, по местам, выражены словами книг библейских (напр. образной речью пророка Исайи); встречается много библейских оборотов, выражений, олицетворений и образов и отдельно, причем проповедник не нагромождает механически тексты, но пользуется ими умно и умело, вводя их в контекст речи, в меру надобности, без излишеств. Некоторые места в слове напоминают собой церковные песни или хвалебные тропари и икосы акафистов. Те и другие вообще для церковных ораторов служили и образцами для похвалы и красноречия и неисчерпаемым источником для заимствований75. Любимыми ораторскими приемами речи у Илариона были длинные сравнения или параллели, противоположения, а также повторение на разный лад одной и той же мысли, одного и того же выражения. От этого многие места его слова напоминают склад наших народных эпических сказаний, песен и духовных стихов, также изобилующих этими оборотами76. Отметим еще его оригинальное обращение к Владимиру, как к живому: «встани, о честнаа главо, от гроба твоего, встани, отряси сонъ! Встани, неси умерл несть бо ти лепо умрети. ». Надо слышать подобное обращение из уст автора, чтобы понять и видеть его действие на слушателей. Потрясающее впечатление произвело на слушателей в минувшем столетии такое же обращение проповедника к праху Петра Великого. То же в усиленной степени, наверное, было и в XI столетии, в Десятинном храме.
При общей скудости памятников от ХII века нашей истории рассматриваемое слово представляет значительный исторический интерес. Проповедник передает здесь известие о крещении Руси, причем ни одного намека нет на летописный рассказ о приходивших к Владимиру миссионерах разных наций; отмечается интересная черта в истории распространения у нас христианства: Владимир «заповеда по всей земли своей креститися. и не бысть ни единого жь противящася благочестному его повелению; да аще кто и не любовию, но страхом повелевшаго крещахуся: понеже бе благоверие его с властию съпряжено». Что касается дальнейшей картины современного ему цветущего состояния христианства на Руси, то, допуская здесь правдивость основной мысли, самое выражение ее следует отнести на счет ораторского увлечения. В слове мы находим характеристику князей Владимира и Ярослава, потверждающую летописные об них известия77, сведения о построенных ими церквах; узнаем из слова имя жены Ярослава – Ирины и, наконец, знакомимся с личностью самого автора, передового человека той эпохи, составившего честь своему времени.
О законе Моисеом данеемъ 81 и о благодати и истинне Иисус Христомь бывшим и како закон отъиде, благодать (же) и истина всю землю исполни, и вера в вся языки простреся и до нашего языка русьскаго, и похвала кагану 82 нашему Владимеру, от негоже крещени быхом (и молитва к Богу от всеа земли нашеа)
Имже благыим делом възмездие приемля на небесех – блага, яже уготова Бог вам любящим Его, и зрениа сладкааго лица Его насыщаяся, помолися о земли своей и о людех в нихже благоверно владычствова, да съхранит я в мире и благоверии, преданем тобою, и да славится в нем правоверие, и да кленется всяко еретичьство, и да соблюдет я Господь Бог от всякоа рати и пленениа, от глада и всякоа скорби и сътуждениа235. Паче же помолися о сыне твоем благовернем кагане нашем Георгии, в мире и в сдравии пучину житиа преплути и в пристанища небеснаго заветриа пристати не вредно корабль душевный, веру съхраньшу и с богатством – добрыми делы; без блазна же Богом даныа ему люди управившу, стати с тобою непостыдно пред престолом Вседържителя Бога и за труд паствы людий его прияти от Него венец славы нетленныа с всеми праведныими, трудившиимися Его ради.
Сим же 236 убо, о Владыко Царю и Боже наш высок и славне, человеколюбче, вздаяй противу трудом славу же и честь, причастникы творя твоего царства, помяни, яко благ и нас нищиих твоих яко имя Тебе – человеколюбецъ. Аще и добрых дел не имеем но многыа ради милости твоея спаси ны. Мы бо людие твои и овце паствы твоей, и стадо, еже новоначат пасти, изторг от пагубы идолослужениа. Пастырю добрый, положивый душю за овце! Не остави нас аще и еще блудим не остави нас аще и еще съгрешаем Ти, акы новокуплении раби, во всем не угодяще господу своему. Не възгнушайся, аще и мало стадо, но рци к намъ: не бойся, малое стадо, яко благоизволи Отец ваш небесный дати вам царьствие. Богатый милостию и благый щедротами! Обещався приимати кающася и ожидаа обращениа грешныих не помяни многыих грех наших приими ны обращающаяся к Тобе, заглади рукописание съблазн наших укроти гнев имъже разгневахом Тя, человеколюбче: ты бо еси Господь и Владыка, и Творец и в Тобе есть власть или жити нам или умрети. Уложи гнев милостиве, егоже достойни есмь по делом нашимъ; мимоведи искушение, яко персть есмь и прахъ. Не вниди в суд с рабы своими. Мы, людие твои, Тебе ищем Тобе припадаем Тобе ся мили деем 237. Съгрешихом и злаа сътворихомъ; не съблюдохом ни сътворихом якоже заповеда намъ. Земнии суще к земныим преклонихомься и лукаваа съдеяхом пред лицем славы твоея, на похоти плотяныа предахомься, поработихомься грехови и печалем житейским быхом бегуки своего Владыкы, убозии от добрыих дел окаании злаго ради житиа. Каемся, просим молимъ: каемся злыих своих делъ; просим да страх твой послеши в сердца наша; молим да на страшном суде помилует ны. Спаси, ущедри, призри, посети, умилосердися, помилуй. Твои бо есмь, твое създание, твоею руку дело. Аще бо беззакония назриши Господи, Господи, кто постоитъ? Аще въздаси комуждо по делом то кто спасется? Яко от Тебе оцещание есть; яко от Тебе милость и много избавление. И души наши в руку твоею, и дыхание наше в воли твоей. Отънележе бо благопризирание твое на нас благоденьствуем аще ли с яростию призриши, ищезнем яко утренняа роса; не постоит бо прах противу бури, и мы противу гневу твоему. Н яко тварь от створшааго ны милости просим помилуй ны, Боже, по велицей милости Твоей. Все бо благое от Тебе на насъ: все же неправедное от нас к Тобе. Вси бо уклонихомься, вси вкупе неключими быхомь; несть от нас ни единого о небесныих тщащася и подвизающа, н вси о земныих вси о печалех житейскыихъ. Яко оскуде преподобный на земли, не Тебе оставляющу и презрящу нас но нам Тебе не взыскающемь, н видимыих сих прележащемь. Темъже боимся, еда сътвориши на нас яко на Иеросолиме, оставльшыим Тя и не ходившиим в пути Твоа. Но не сътвори нам яко и онемь по делом нашим ни по грехом нашим въздай намъ. Но терпе на нас и еще долго терпе; устави гневный твой пламень, простирающься на ны, рабы твоа, Сам направляа ны на истину твою, научая ны творити волю твою, яко ты еси Бог наш и мы людие твои, твоя часть, твое достояние. Не въздеваем бо рук наших к Богу туждему, ни последовахом лжууму коему пророку, ни учениа еретичьскаа держимъ: н Тебе призываем истиннаго Бога, и к Тебе, живущему на небесех очи наши възводим к Тебе рукы наши въздеваем молимътися: отъдаждь на ны, яко благий человеколюбец помилуй ны, призываа грешникы в покаание, и на страшнем твоем суде деснаго стояния не отлучи нас н благословениа праведныих причасти насъ. И донелиже стоит мир не наводи на ны напасти искушениа, ни предай нас в рукы чуждиих да не прозовется град твой град пленен и стадо твое пришельцы в земли не своей: да не пререкут страны: где есть Бог ихъ. Не попущай на ны скорби, и глада, и напрасныих смертий, огня, потопления, да не отпадут от веры нетвердии верою. Малы показни, а много помилуй; малы язви, а милостивно изцели; вмале оскорби, а вскоре овесели; яко не тьрпить наше естьство дълго носити гнева твоего, яко стеблие огня. Н укротись, умилосердись, яко Твое есть еже помиловати и спасти. Темъже продължи милость твою на людех твоих ратныа прогони, мир утверди, страны укроти, глад угобзи, владыке наши огрози странам боляры умудри, грады разсели, Церковь твою възрасти, достояние свое съблюди, мужы и жены и младенце спаси. Сущая в работе, в пленении, в заточении, в путех в плавании, в темницех в алкоте и жажди и наготе, – вся помилуй, вся утеши, вся обрадуй, радость творя им и телесную и душевную, молитвами, молением Пречистыа Ти Матере, и святыих небесныих Сил и Предтече твоего и крестителя Иоанна, Апостол Пророк мученик преподобныих и всех святыих молитвами. Умилосердися на ны и помилуй ны, да милостию твоею пасоми в единении веры, вкупе весело и радостно славим Тя, Господа нашего Иисуса Христа, с Отцем с Пресвятыим Духом Троицу нераздельну, единобожествену, царьствующу на небесех и на земли, ангелом и человеком видимей и невидимей твари, ныне и присно и во векы веком аминь.
Пособиями при составлении настоящей статьи для нас служили: «История русской церкви» преосв. Макария, т. I, стр. 90–102, т. II, стр. 4–7; «История русской церкви» проф. Е. Е. Голубинского, т. I. ч. 1, стр. 257–260. «Предуведомление к памятникам духовной литературы времен вел. кн. Ярослава I» в «Прибавл. к творениям святых отец», ч. II, 1844 года, стр. 204 и сл.; ст. в «Ученых записках Имп. Казан. университета», 1865 г., т. I, стр. 47–56; «История русской словесности» проф. И. Я. Порфирьева, Каз., 1891 г., ч. I, стр. 365–371.
В Лаврентьевской летописи читаем: «Боголюбивому князю Ярославу, любящу Берестовое и церковь ту сущу святых Апостол и попы многи снабдящу, в нихже бе презвитер именем Иларион, муж благ и книжен и постник, и хожаше с Берестоваго на Днепр на холм, где ныне ветхий монастырь Печерский, и ту молитву творяше, бе бо лес ту велик, ископа печерку малу дву сажну, и приходя с Берестоваго отпеваше часы и моляшесь Богу ту втайне. По сем же вложи Бог в сердце князю и постави его митрополитом святей Софии, а сия печерка тако оста». Полн. собр. русск. летоп. I, 67 стр.