какое литературное произведение было создано в 12 веке

Литература 12 века на Руси [Древнерусская]

О богатстве литературного творчества Руси 12 века свидетель­ствуют не только шедевры культуры. Необычайно богатым был и «средний пласт» — произведения, в которых преобладали тради­ционные темы и формы.

Летописи 12 века

В эпоху распада Киевской Руси при дворе каждого значи­тельного правителя велось собственное летописание. Этим занима­лись подлинные мастера своего дела: талантливые писатели, темпе­раментные и смелые публицисты.

Галицко-волынская летопись

Интересна похожая на увлекательный рыцарский роман га­лицко-волынская летопись, прославляющая подвиги князя Даниила Галицкого и его брата Василько. Она дошла до нас в составе Ипа­тьевской летописи (первая четверть XV в.).

Радзивиловская летопись

Существовала княжеская летопись Андрея Боголюбского, включённая в состав владимирских сводов времён Всеволода Боль­шое Гнездо. Любивший окружать себя произведениями искусства, Всеволод распорядился создать летопись, украшенную множеством картинок-миниатюр. В конце XV в. с неё была снята копия, кото­рая сохранилась до наших дней (Радзивиловская летопись). Каждая из 618 миниатюр Радзивиловской летописи представляет собой уни­кальный исторический источник. Один историк образно назвал их «окнами в исчезнувший мир».

Новгородские летописи

Неповторимы по своему колориту и новгородские летописи XII — начала XIII в. В соответствии с общим укладом жизни тор­гового города они отличаются краткостью и деловитостью.

Особая ценность новгородского летописания для историка со­стоит в его подлинной древности. Так называемый Синодальный список Новгородской Первой летописи — старейший из сохранив­шихся списков русских летописей. Он был создан несколькими пис­цами в конце XIII — первой половине XIV в.

Оригинальные произведения 12 века

Литературное творчество Руси XII века не ограничивалось летописями. Существовало и немало других оригинальных про­изведений русских авторов. Например, владимирские книжники создали «Сказание о чудесах Владимирской иконы Богоматери» и «Сказание о победе над волжскими болгарами». Переписка влади­миро-суздальского епископа Симона с монахом Киево-Печерского мо­настыря Поликарпом стала ядром возникшего в начале XIII в. Киево-Печерского патерика — сборника рассказов о духовных подвигах иноков старейшей русской обители. Лучшим церковным писателем и проповедником второй половины XII в. считается епископ Кирилл Туровский. Его «Притча о человеческой душе и о теле» — глубокое философское размышление о соотношении материального и духовно­го в человеке, о его нравственном долге перед Богом и людьми. Шедевром литературного творчества XII века стало «Слово о полку Игореве».

Слове о полку Игореве

Едва ли найдётся другой памятник культуры Древ­ней Руси, о котором было бы написано и сказано столько, сколько о «Слове о полку Игореве». Ему посвящены тысячи книг и статей. Материал с сайта http://wikiwhat.ru

Это замечательное произведение было создано неизвестным ав­тором в 80-е гг. XII в. Одни учёные датируют его 1185-1187 гг., другие называют более точную дату — август 1185 г. Поводом для написания «Слова. » стал поход на половцев князя Игоря Свя­тославича — скромного представителя черниговского княжеского дома. Он правил тогда в Новгороде-Северском — древнем городе в верхнем течении Десны. Вместе со своими сыновьями и младшим братом Всеволодом Игорь весной 1185 г. предпринял поход в степь, на половцев. Поход Игоря закончился трагически. После первой удачной стычки с небольшим отрядом половцев войско Игоря было окружено главными силами кочевников. В кровавой двухдневной битве полегли тысячи русских витязей, а князья попали в плен.

Победа над Игорем подала половцам большие надежды. Отря­ды хана Кончака устремились на Переяславль и Киев. Другой по­ловецкий хан, Гзак, предпочёл напасть на Путивль и другие остав­шиеся беззащитными владения Игоря и его брата Всеволода.

По-видимому, именно в эти тревожные дни лета 1185 г. и прозвучало впервые «Слово о полку Игореве» — страстный призыв к единению во имя защиты Отечества.

Источник

Литература 12-начала 13 вв.

С принятием христианства Древняя Русь была приобщена к книжной культуре. Развитие русской письменности постепенно стало основой для возникновения литературы и было тесно связано с христианством.

С принятием христианства Древняя Русь была приобщена к книжной культуре. Развитие русской письменности постепенно стало основой для возникновения литературы и было тесно связано с христианством. Несмотря на то, что письменность была известна в русских землях и ранее, только после крещения Руси она получила широкое распространение. Также она получила основу в виде развитой культурной традиции восточного христианства. Обширная переводная литература стала основой для формирования собственной традиции.

Для оригинальной литературы Древней Руси характерны большая идейная насыщенность и высокое художественное совершенство. ее ярким представителем был митрополит Иларион, автор известного «Слова о законе и благодати», датируемого серединой XI века. В этом произведении чётко проявляется мысль о необходимости единства Руси. Использовав форму церковной проповеди, Иларион создал политический трактат, в котором нашли отражение злободневные проблемы русской действительности. Противопоставляя «благодать» (христианство) «закону» (иудаизм), Иларион отвергает свойственное иудаизму понятие богоизбранничества и утверждает идею перенесения небесного внимания и расположения с одного избранного народа на все человечество, равноправия всех народов.

Выдающимся писателем и историком был монах Киево-Печерского монастыря Нестор. Сохранились его «Чтение» о князьях Борисе и Глебе и ценное для истории быта «Житие Феодосия». «Чтение» написано в несколько отвлеченном стиле, в нем усилены назидательные и церковные элементы.

Примерно к 1113 году относится выдающийся памятник древнерусского летописания — «Повесть временных лет», сохранившаяся в составе более поздних летописных сводов XIV—XV веков. Этот труд составлен на основе более ранних летописных сводов — исторических произведений, посвящённых прошлому Русской земли. Автор «Повести», монах Нестор, сумел живо и образно рассказать о возникновении Руси и связать её историю с историей других стран. Основное внимание в «Повести» уделено событиям политической истории, деяниям князей и других представителей знати. Хозяйственная жизнь и быт народа описаны менее детально. Отчетливо проявилось в летописи и религиозное мировоззрение ее составителя: конечную причину всех событий и поступков людей он видит в действии божественных сил, «провидения». Однако за религиозными расхождениями и ссылками на волю Бога часто скрываются практический подход к действительности, стремление выявить реальные причинно-следственные связи между событиями.

В свою очередь, Феодосию, игумену Печерского монастыря о котором также писал Нестор, принадлежит несколько поучений и посланий к князю Изяславу.

Выдающимся писателем был Владимир Мономах. Его «Поучение» рисовало идеальный образ князя — справедливого феодального правителя, затрагивало насущные вопросы современности: необходимость сильной княжеской власти, единство в отражении набегов кочевников и т. д. «Поучение» является произведением светского характера. Оно проникнуто непосредственностью человеческих переживаний, чуждо отвлечённости и наполнено реальными образами и примерами, взятыми из жизни.

Вопрос о княжеской власти в жизни государства, о ее обязанностях и способах осуществления становится одним из центральных в литературе. Возникает мысль о необходимости сильной власти как условия успешной борьбы с внешними врагами и преодоления внутренних противоречий. Эти размышления воплощены в одном из самых талантливых произведений XII-XIII веков, дошедшего до нас в двух основных редакциях «Слово» и «Моление» Даниила Заточника. Убеждённый сторонник сильной княжеской власти, Даниил с юмором и сарказмом пишет об окружающей его печальной действительности.

Особое место в литературе Древней Руси занимает «Слово о полку Игореве», датируемое концом XII века. В нем повествуется о неудачном походе на половцев в 1185 году новгород-северского князя Игоря Святославича. Описание этого похода служит автору только поводом для размышления о судьбах Русской земли. Причины поражений в борьбе с кочевниками, причины бедствий Руси автор видит в княжеских междоусобицах, в эгоистической политике князей, жаждущих личной славы. Центральным в «Слове» является образ Русской земли. Автор принадлежал к дружинной среде. Он постоянно пользовался свойственными ей понятиями «честь» и «слава», но наполнял их более широким, патриотическим содержанием. В «Слове о полку Игореве» воплотились характерные черты древнерусской литературы того времени: живая связь с исторической действительностью, гражданственность и патриотизм.

Большое влияние на Русскую культуру оказало Батыево нашествие. Первая работа посвященная нашествию — «Слово о гибели Русской земли». Данное слово дошло до нас не полностью. Так же Батыевому нашествию посвящена «Повесть о разорении Рязани Батыем» — составная часть цикла повестей о «чудотворной» иконе Николы Зарайского.

03.03.2016, 17260 просмотров.

Источник

Литература Киевской Руси (середина XI – первая треть XII вв.)

Первые произведения оригинальной древнерусской литературы, дошедшие до нас, относятся к середине XI столетия. Их создание обусловлено ростом политического, патриотического сознания раннефеодального общества, стремящегося упрочить новые формы государственности, утвердить суверенность Русской земли. Обосновывая идеи политической и религиозной самостоятельности Руси, литература стремится закрепить новые формы христианской этики, авторитет власти светской и духовной, показать незыблемость, «вечность» феодальных отношений, норм правопорядка.

Основные жанры литературы этого времени исторические: предание, сказание, повесть – и религиозно-дидактические: торжественные слова, поучения, жития, хождения. Исторические жанры, опираясь в своем развитии на соответствующие жанры фольклора, вырабатывают специфические книжные формы повествования «по былинам сего времени». Ведущим жанром становится историческая повесть, основывающаяся на достоверном изображении событий. В зависимости от характера отражаемых в повестях событий они могут быть «воинскими», повестями о княжеских преступлениях и т. д. Каждый вид исторических повестей приобретает свои специфические стилистические особенности.

Центральным героем исторических повестей и сказаний является князь-воин, защитник рубежей споен страны, строитель храмов, ревнитель просвещения, праведный судия своих подданных. Его антипод – князь-крамольник, нарушающий феодальный правопорядок подчинения пассата своему сюзерену, старшему в роде, ведущий кровопролитные междоусобные воины, стремящийся добыть себе власть силой.

Повествование о добрых и злых деяниях князей опирается на свидетельства очевидцев, участников событий, устные предания, бытовавшие в дружинной среде.

Исторические понести и сказания не допускают художественного вымысла н современном значении этого слова. Факты, изложенные и них, документированы, прикреплены к точным датам, соотнесены с другими событиями.

Исторические жанры древнерусской литературы, как правило, бытуют не отдельно, а в составе летописей, где принцип погодного изложения давил возможность включать в нее разнообразный материал: погодную запись, сказание, повесть. Эти исторические жанры были посвящены важнейшим событиям, связанным с военными походами, борьбой против внешних врагов Руси, строительной деятельностью князя, усобицами, необычными явлениями природы – небесными знамениями. В то же время летопись включала и церковную легенду, элементы жития и даже целые жития, юридические документы.

Одним из древнейших дошедших до нас величайших исторических и литературных памятников второй половины XI – начала XII столетия является «Повесть временных лет».

«Повесть временных лет»

«Повесть временных лет» – выдающийся исторический и литературный памятник, отразивший становление древнерусского государства, его политический и культурный расцвет, а также начавшийся процесс феодального дробления. Созданная в первые десятилетия XII в., она дошла до нас в составе летописных сводов более позднего времени. Самые старшие из них – Лаврентьевская летопись – 1377 г., Ипатьевская, относящаяся к 20-м годам XV в., и Первая Новгородская летопись 30-х годов XIV в.

В Лаврентьевской летописи «Повесть временных лет» продолжена северорусской Суздальской летописью, доведенной до 1305 г., а Ийатьевская летопись помимо «Повести временных лет» содержит летопись Киевскую и Галицко-Волынскую, доведенную до 1292 г.

Все последующие летописные своды XV – XVI вв. непременно включали в свой состав «Повесть временных лет», подвергая ее редакционной и стилистической переработке.

Формирование летописи. Гипотеза А. А. Ш а х м a m о в а. История возникновения русской летописи привлекала к себе внимание не одного поколения русских ученых, начиная с В. Н. Татищева. Однако только А. А. Шахматову, выдающемуся русскому филологу, в начале нынешнего столетия удалось создать наиболее ценную научную гипотезу о составе, источниках и редакциях «Повести временных лет». При разработке своей гипотезы А. А. Шахматов блестяще применил сравнительно-исторический метод филологического изучения текста. Результаты исследования изложены в его работах «Разыскания о древнейших русских летописных сводах» (СПб., 1908) и «Повесть временных лет», (Т. 1. Пг., 1916).

В 1039 г. в Киеве учредили митрополию – самостоятельную церковную организацию. При дворе митрополита был создан «Древнейший Киевский свод», доведенный до 1037 г. Этот свод, предполагал А. А. Шахматов, возник на основе греческих переводных хроник и местного фольклорного материала. В Новгороде в 1036 г. создается Новгородская летопись, на ее основе и на основе «Древнейшего Киевского свода» в 1050 г. возникает «Древний Новгородский свод». В 1073 г. монах Киево-Печерского монастыря Никон Великий, используя «Древнейший Киевский свод», составил «Первый Киево-Печерский свод», куда включил также записи исторических событий, происшедших после смерти Ярослава Мудрого (1054).

На основании «Первого Киево-Печерского свода» и «Древнего Новгородского свода» 1050 г. создается в 1095 г. «Второй Киево-Печерский свод», или, как его сначала назвал Шахматов, «Начальный свод». Автор «Второго Киево-Печерского свода» дополнил свои источники материалами греческого хронографа, Паремийника, устными рассказами Яна Вышатича и житием Антония Печерского.

«Второй Киево-Печерский свод» и послужил основой «Повести временных лет», первая редакция которой была создана в 1113 г. монахом Киево-Печерского монастыря Нестором, вторая редакция – игуменом Выдубицкого монастыря Сильвестром в 1116 г. и третья – неизвестным автором – духовником князя Мстислава Владимировича.

Первая редакция «Повести временных лет» Нестора основное внимание в повествовании об исторических событиях конца XI – начала XII в. уделяла великому киевскому князю Святополку Изяславичу, умершему в 1113 г. Владимир Мономах, став после смерти Святополка великим киевским князем, передал ведение летописи в свой вотчинный Выдубицкий монастырь. Здесь игумен Сильвестр и осуществил редакторскую переработку текста Нестора, выдвинув на первый план фигуру Владимира Мономаха. Несохранившийся текст первой Нестеровой редакции «Повести временных лет» А. А. Шахматов реконструирует в своей работе «Повесть временных лет» (Т. 1). Вторую редакцию, по мнению ученого, лучше всего сохранила Лаврентьевская летопись, а третью – Ипатьевская.

Гипотеза А. А. Шахматова, столь блестяще восстанавливающая историю возникновения и развития начальной русской летописи, однако, пока остается гипотезой. Ее основные положения вызвали возражения В. М. Истрина.

Он считал, что в 1039 г. при дворе митрополита-грека путем сокращения хроники Георгия Амартола возник «Хронограф по великому изложению», дополненный русскими известиями. Выделенные из «Хронографа» в 1054 г., они составили первую редакцию «Повести временных лет», а вторая редакция создана Нестором в начале второго десятилетия XII в.

Гипотеза Д. С. Лихачева. Интересные уточнения гипотезы А. А. Шахматова сделаны Д. С. Лихачевым. Он отверг возможность существования в 1039 г. «Древнейшего Киевского свода» и связал историю возникновения летописания с конкретной борьбой, которую пришлось вести Киевскому государству в 30 – 50-е годы XI столетия против политических и религиозных притязаний Византийской империи. Византия стремилась превратить русскую церковь в свою политическую агентуру, что угрожало самостоятельности древнерусского государства. Притязания империи встречали активный отпор великокняжеской власти, которую в борьбе за политическую и религиозную самостоятельность Руси поддерживали широкие массы населения. Особого напряжения борьба Руси с Византией достигает в середине XI в. Великому князю киевскому Ярославу Мудрому удается высоко поднять политический авторитет Киева и Русского государства. Он закладывает прочные основы политической и религиозной самостоятельности Руси. В 1039 г. Ярослав добился учреждения в Киеве митрополии. Тем самым Византия признала известную самостоятельность русской церкви, хотя во главе ее оставался митрополит-грек. Кроме того, Ярослав добивался канонизации Ольги, Владимира и своих братьев Бориса и Глеба, убитых Святополком в 1015 г. В конце концов в Византии вынуждены были признать Бориса и Глеба русскими святыми, что явилось торжеством национальной политики Ярослава. Почитание этих первых русских святых приобрело характер национального культа, оно было связано с осуждением братоубийственных распрей, с идеей сохранения единства Русской земли.

Политическая борьба Руси с Византией переходит в открытое вооруженное столкновение: в 1050 г. Ярослав посылает войска на Константинополь во главе со своим сыном Владимиром. Хотя поход Владимира Ярославича и закончился поражением, Ярослав в 1051 г. возводит на митрополичий престол русского священника Илариона.

В этот период борьба за самостоятельность охватывает все области культуры Киевской Руси, в том числе и литературу. Д. С. Лихачев указывает, что летопись складывалась постепенно, в результате возникшего интереса к историческому прошлому родной земли и стремления сохранить для будущих потомков значительные события своего времени.

Исследователь предполагает, что в 30 – 40-е годы XI в. по распоряжению Ярослава Мудрого была произведена запись устных народных исторических преданий, которые Д. С. Лихачев условно называет «Сказания о первоначальном распространении христианства на Руси». В состав «Сказания» входили предания о крещении Ольги в Царьграде, о смерти двух мучеников-варягов, об испытании вер Владимиром и его крещении. Эти предания носили антивизантийский характер. Так, в сказании о крещении Ольги подчеркивалось превосходство русской княгини над греческим императором. Ольга отвергла притязания императора на свою руку, ловко «переклюкав» (перехитрив) его. Сказание утверждало, что русская княгиня не видела особой чести в предлагаемом ей браке. В своих отношениях с греческим императором Ольга проявляет чисто русскую смекалку, ум и находчивость. Она сохраняет чувство собственного достоинства, отстаивая честь родной земли.

Предание об испытании веры Владимиром подчеркивает, что христианство было принято Русью в результате свободного выбора, а не получено в качестве милостивого дара от греков.

В Киев, согласно этому преданию, являются посланцы различных вер: магометанской, иудейской и христианской, греческой, римской. Каждый из послов расхваливает достоинства своей религии. Однако Владимир остроумно отвергает и мусульманскую, и иудейскую веры, поскольку они не соответствуют национальным традициям Русской земли. Римская вера была отвергнута «отцами и дедами» (имелась в виду миссия епископа Адальберта в середине X в.). Остановив свой выбор на православии, Владимир, прежде чем принять эту религию, отправляет своих посланцев испытать, какая же вера лучше. Посланные воочию убеждаются в красоте, пышности и великолепии церковного греческого христианского богослужения, они доказывают князю преимущества православной веры перед другими религиями, и Владимир окончательно останавливает свой выбор на христианстве.

Д. С. Лихачев предполагает, что «Сказания о первоначальном распространении христианства на Руси» были записаны книжниками киевской митрополии при Софийском соборе. Однако Константинополь не был согласен с назначением на митрополичью кафедру русского Илариона (в 1055 г. на его месте видим грека Ефрема), и «Сказания», носившие антивизантийский характер, не получили здесь дальнейшего развития.

Центром русского просвещения, оппозиционно настроенным против митрополита-грека, с середины XI в. становится Киевско-Печесрский монастырь. Здесь в 70-х годах XI в. происходит оформление русской летописи. Составитель летописи – Никон Великий. Он использовал «Сказания о распространении христианства», дополнил их рядом устных исторических преданий, рассказами очевидцев, в частности воеводы Вышаты, историческими сведениями о событиях современности и недавних дней.

Очевидно, под влиянием пасхальных хронологических таблиц – пасхалий, составлявшихся в монастыре, Никон придал своему повествованию форму погодных записей – по «летам». В созданный около 1073 г. «Первый Киево-Печерский свод» он включил большое количество сказаний о первых русских князьях, их походах на Царьград. Им же, по-видимому, была использована и Корсунская легенда о походе Владимира Святославича в 988 г. на греческий город Корсунь (Херсонес Таврический), после взятия которого Владимир потребовал себе в жены сестру греческих императоров Анну.

Благодаря этому свод 1073 г. приобрел резко выраженную антивизантийскую направленность. Никон придал летописи политическую остроту, историческую широту и небывалый патриотический пафос, что и сделало это произведение выдающимся памятником древнерусской культуры. Свод осуждал княжеские усобицы, подчеркивая роль народа в защите Русской земли от внешних врагов.

Таким образом, «Первый Киево-Печерский свод» явился выразителем идей и настроений средних и даже низших слоев феодального общества. Отныне публицистичность, принципиальность, широта исторического подхода, патриотический пафос становятся отличительными чертами русской летописи.

После смерти Никона работа над летописью продолжалась в Киево-Печерском монастыре. Здесь велись погодные записи о текущих событиях, которые затем были обработаны и объединены неизвестным автором во «Второй Киево-Печерский свод» 1095 г.

«Второй Киево-Печерский свод» продолжал пропаганду идей единства Русской земли, начатую Никоном. В этом своде также резко осуждаются княжеские крамолы, а князья призываются к единству для совместной борьбы со степными кочевниками-половцами. Составитель свода ставит четкие публицистические задачи: примером прежних князей исправить нынешних.

Автор «Второго Киево-Печерского свода» широко привлекает рассказы очевидцев событий, в частности рассказы сына Вышаты Яна. Составитель свода использует также греческие исторические хроники, в частности хронику Георгия Амартола, данные которой позволяют ему включить историю Руси в общую цепь событий мировой истории.

«Повесть временных лет» создается в период, когда Киевская Русь испытывает на себе наиболее сильные удары степных кочевников-половцев, когда перед древнерусским обществом встал вопрос о сплочении всех сил для борьбы со степью, с «полем» за землю Русскую, которую «потом и кровью стяжали отцы и деды».

В 1098 г. великий киевский князь Святополк Изяславич примиряется с Киево-Печерским монастырем: он начинает поддерживать антивизантийское направление деятельности монастыря и, понимая политическое значение летописи, стремится взять под контроль ведение летописания. В интересах Святополка на основе «Второго Киево-Печерского свода» и создается монахом Нестором в 1113 г. первая редакция «Повести временных лет». Сохранив идейную направленность предшествующего свода, Нестор стремится всем ходом исторического повествования убедить русских князей покончить с братоубийственными войнами и на первый план выдвигает идею княжеского братолюбия. Под пером Нестора летопись приобретает государственный официальный характер.

Святополк Изяславич, поставленный Нестором в центр повествования о событиях 1093 – 1111 гг., не имел большой популярности в обществе того времени. После его смерти великим киевским князем стал в 1113 г. Владимир Мономах – «добрый страдалец за русскую землю». Понимая политическое и юридическое значение летописи, он передал ее ведение в Выдубицкий монастырь, игумен которого Сильвестр по поручению великого князя в 1116 г. составляет вторую редакцию «Повести временных лет». В ней на первый план выдвинута фигура Мономаха, подчеркиваются его заслуги в борьбе с половцами и в установлении мира между князьями.

В 1118 г. в том же Выдубицком монастыре неизвестным автором была создана третья редакция «Повести временных лет». В эту редакцию включено «Поучение» Владимира Мономаха, изложение доведено до 1117 г.

Разделяя точку зрения А. А. Шахматова о существовании Новгородского свода 1050 г., Б. А. Рыбаков считает, что летопись была создана при деятельном участии новгородского посадника Остромира и эту «Остромирову летопись» следует датировать 1054 – 1060 гг. Она была направлена против Ярослава Мудрого и варягов-наемников. В ней подчеркивалась героическая история Новгорода и прославлялась деятельность Владимира Святославича и Владимира Ярославича, князя новгородского. Летопись носила чисто светский характер и выражала интересы новгородского боярства.

Б. А. Рыбаков предлагает интересную реконструкцию текста «Повести временных лет» Нестора. Выдвигает гипотезу об активном личном участии Владимира Мономаха в создании второй, Сильвестровой, редакции. Третью редакцию «Повести временных лет» исследователь связывает с деятельностью сына Мономаха Мстислава Владимировича, который пытался противопоставить Киеву Новгород.

Таким образом, вопрос о начальном этапе русского летописания, о составе, источниках «Повести временных лет» является весьма сложным и далеко не решенным.

Несомненно, однако, то, что «Повесть временных лет» – результат большой сводческой редакторской работы, обобщивший труд нескольких поколений летописцев.

Основные идеи начальной летописи. Уже в самом названии – «Се повести времянъных лет, откуду есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити, и откуду Руская земля стала есть» – содержится указание на идейно-тематическое содержание летописи. Русская земля, ее исторические судьбы, начиная с момента возникновения и кончая первым десятилетием XII в., стоят в центре внимания летописи. Высокая патриотическая идея могущества Русской земли, ее политической самостоятельности, религиозной независимости от Византии постоянно руководит летописцем, когда он вносит в свой труд «преданья старины глубокой» и подлинно исторические события недавнего прошлого.

Летописные сказания необычайно злободневны, публицистичны, исполнены резкого осуждения княжеских усобиц и распрей, ослабляющих могущество Русской земли, призыва блюсти Русскую землю, не посрамить земли Русской в борьбе с внешними врагами, в первую очередь со степными кочевниками – печенегами, а затем половцами.

Тема родины является определяющей, ведущей в летописи. Интересы родины диктуют летописцу ту или иную оценку поступков князя, являются мерилом его славы и величия. Живое чувство Русской земли, родины и народа сообщает русскому летописцу ту небывалую широту политического горизонта, которая несвойственна западноевропейским историческим хроникам.

Вдумаемся в заглавие, данное начальной русской летописи, – «Повести времяньных лет». Ведь слово «повести» означает здесь рассказ, т. е. то, что поведано о прошлом Русской земли с целью установить, «откуду есть пошла Руская земля, кто в Киеве нача первее княжити. ». Если работа по составлению летописи началась в 30 – 40-е годы XI в., то ее создатели выступили не только в качестве историков-исследователей, но и в качестве первых историков-писателей. Им прежде всего нужно было добыть материал о прошедших годах, отобрать его, литературно обработать и систематизировать – «положить по ряду».

Таким материалом, видимо, являлись устные исторические предания, легенды, эпические героические песни, затем письменные источники: греческие, болгарские хроники, агиографическая литература.

Из письменных источников летописцы заимствуют историческую христианско-схоластическую концепцию, связывая историю Русской земли с общим ходом развития «мировой» истории. «Повесть временных лет» открывается библейской легендой о разделении земли после потопа между сыновьями Ноя – Симом, Хамом и Яфетом. Славяне являются потомками Яфета, т. е. они, как и греки, принадлежат к единой семье европейских народов.

Летописцев интересуют судьбы славянских народов в далеком прошлом (V – VI вв.), расселение восточных славянских племен в бассейне Днепра и его притоков, Волхова и озера Ильмень, Волго-Окского междуречья, Южного Буга и Днестра; нравы и обычаи этих племен, из которых по развитию культуры выделяется племя полян. Летописцы ищут объяснения происхождения названий как отдельных племен, так и городов, обращаясь к устной легенде. Они соотносят события, происшедшие в Русской земле, с событиями греческими и болгарскими. Ими осознается великая культурная миссия первых славянских «учителей» и «философов» Кирилла и Мефодия, и в летопись заносятся сведения о деятельности этих великих братьев, связанной с изобретением азбуки «словенской».

Наконец, им удается «установить» первую дату – 6360 г. – (852 г.) – упоминания в «летописаньи гречьстемь» «Руской земли». Эта дата дает возможность положить «числа по ряду», т. е. приступить к последовательному хронологическому изложению, точнее, расположению материала «по летам» – по годам. А когда они не могут прикрепить к той или иной дате никакого события, то ограничиваются простой фиксацией самой даты (например: «в лето 6368», «в лето 6369»). Хронологический принцип давал широкие возможности свободного обращения с материалом, позволял вносить в летопись новые сказания и повести, исключать старые, если они не соответствовали политическим интересам времени и автора, дополнять летопись записями о событиях последних лет, современником которых был ее составитель.

В результате применения погодного хронологического принципа изложения материала постепенно складывалось представление об истории как о непрерывной последовательной цепи событий. Хронологическая связь подкреплялась генеалогической, родовой связью, преемственностью правителей Русской земли, начиная от Рюрика и кончая (в «Повести временных лет») Владимиром Мономахом.

В то же время этот принцип придавал летописи фрагментарность, на что обратил внимание И. П. Еремин.

Жанры, вошедшие в состав летописи. Хронологический принцип изложения позволял летописцам включать в летопись разнородный по своему характеру и жанровым особенностям материал. Простейшей повествовательной единицей летописи является лаконичная погодная запись, ограничивающаяся лишь констатацией факта. Однако само внесение в летопись той или иной информации свидетельствует о ее значительности с точки зрения средневекового писателя. Например: «В лето 6377 (869). Крещена быстъ вся земля Болъгарьская. »; «В лето 6419 (911). Явися звезда велика на западе копейным образом. »; «В лето 6481 (973). Нача княжити Ярополк» и т. п. Обращает на себя внимание структура этих записей: на первое место, как правило, ставится глагол, который подчеркивает значимость действия.

В летописи представлен также тип развернутой записи, фиксирующей не только «деяния» князя, но и их результаты. Например: «В лето 6391. Поча Олег воевати деревляны, и примучив а, имаше на них дань, по черне куне» и т. п.

И краткая погодная запись, и более развернутая – документальны. В них нет никаких украшающих речь тропов. Запись проста, ясна и лаконична, что придает ей особую значимость, выразительность и даже величавость.

В центре внимания летописца – событие – «што ся здея в лета сил». За ними следуют известия о смерти князей. Реже фиксируется рождение детей, их вступление в брак. Потом информация о строительной деятельности князей. Наконец, сообщения о церковных делах, занимающие весьма скромное место. Правда, летописец описывает перенесение мощей Бориса и Глеба, помещает сказания о начале Печерского монастыря, смерти Феодосия Печерского и рассказы о достопамятных черноризцах печерских. Это вполне объяснимо политическим значением культа первых русских святых Бориса и Глеба и ролью Киево-Печерского монастыря в формировании начальной летописи.

Разнообразные по своей тематике известия могут объединяться в пределах одной летописной статьи. Материал, входящий в состав «Повести временных лет», позволяет выделить историческую легенду, топонимическое предание, историческое предание (связанное с дружинным героическим эпосом), агиографическую легенду, а также историческое сказание и историческую повесть.

Связь летописи с фольклором. О событиях далекого прошлого летописец черпает материал в сокровищнице народной памяти.

Обращение к топонимической легенде продиктовано стремлением летописца выяснить происхождение названий славянских племен, отдельных городов и самого слова «Русь». Так, происхождение славянских племен радимичей и вятичей связывается с легендарными выходцами из ляхов – братьями Радимом и Вятко. Эта легенда возникла у славян, очевидно, в период разложения родового строя, когда обособившаяся родовая старшина для обоснования своего права на политическое господство над остальными членами рода создает легенду о якобы иноземном своем происхождении. К этому летописному сказанию близка легенда о призвании князей, помещенная в летописи под 6370 (862) г. По приглашению новгородцев из-за моря «княжить и володеть» Русской землей приходят три брата-варяга с родами своими: Рюрик, Синеус, Трувор.

Фольклорность легенды подтверждает наличие эпического числа три – три брата. Сказание имеет чисто новгородское, местное происхождение, отражая практику взаимоотношений феодальной городской республики с князьями. В жизни Новгорода были нередки случаи «призвания» князя, который выполнял функции военачальника. Внесенная в русскую летопись, эта местная легенда приобретала определенный политический смысл. Она обосновывала права князей на политическую власть над всей Русью. Устанавливался единый предок киевских князей – полулегендарный Рюрик, что позволяло летописцу рассматривать историю Русской земли как историю князей Рюрикова дома. Легенда о призвании князей подчеркивала политическую независимость княжеской власти от Византийской империи.

Таким образом, легенда о призвании князей служила важным аргументом для доказательства суверенности Киевского государства, а отнюдь не свидетельствовала о неспособности славян самостоятельно устроить свое государство, без помощи европейцев, как это пытались доказать некоторые ученые.

Типичной топонимической легендой является также сказание об основании Киева тремя братьями – Кием, Щеком, Хоривом и сестрой их Лыбедью. На устный источник внесенного в летопись материала указывает сам летописец: «Ини же, не сведуще, рекоша, якой Кий есть перевозник был». Версию народного предания о Кие-перевозчике летописец с негодованием отвергает. Он категорически заявляет, что Кий был князем, совершал успешные походы на Царьград, где принял великую честь от греческого царя и основал на Дунае городище Киевец.

Отзвуками обрядовой поэзии времен родового строя наполнены летописные известия о славянских племенах, их обычаях, свадебных и похоронных обрядах.

Приемами устного народного эпоса охарактеризованы в летописи первые русские князья: Олег, Игорь, Ольга, Святослав.

Олег – это прежде всего мужественный и мудрый воин. Благодаря воинской смекалке он одерживает победу над греками, поставив свои корабли на колеса и пустив их под парусами по земле. Он ловко распутывает все хитросплетения своих врагов-греков и заключает выгодный для Руси мирный договор с Византией. В знак одержанной победы Олег прибивает свой щит на вратах Царьграда к вящему позору врагов и славе своей родины.

Удачливый князь-воин прозван в народе «вещим», т. е. волшебником (правда, при этом летописец-христианин не преминул подчеркнуть, что прозвище дали Олегу язычники, «людие погани и невеголоси»), но и ему не удается уйти от своей судьбы. Под 912г. летопись помещает поэтическое предание, связанное, очевидно, «с могилой Ольговой», которая «есть. и до сего дни». Это предание имеет законченный сюжет, который раскрывается в лаконичном драматическом повествовании. В нем ярко выражена мысль о силе судьбы, избежать которой никто из смертных, и даже «вещий» князь, не в силах.

В несколько ином плане изображен Игорь. Он также мужествен и смел, одерживает победу над греками в походе 944 г. Он заботлив и внимателен к нуждам своей дружины, но, кроме того, и жаден. Стремление собрать как можно больше дани с древлян становится причиной его гибели. Жадность Игоря осуждается летописцем народной пословицей, которую он вкладывает в уста древлян: «Аще ся въвадить волк в овце, то выносить все стадо, аще не убъють его. »

Жена Игоря Ольга – мудрая женщина, верная памяти своего мужа, отвергающая сватовство не только древлянского князя Мала, но и греческого императора. Она жестоко мстит убийцам своего мужа, но жестокость ее не осуждается летописцем. В описании четырех местей Ольги подчеркивается мудрость, твердость и непреклонность характера русской женщины. Д. С. Лихачев отмечает, что основу сказания составляют загадки, которые не могут разгадать незадачливые сваты-древляне. Загадки Ольги строятся на ассоциациях свадебного и похоронного обрядов: несли в лодках не только почетных гостей, но и покойников; предложение Ольги послам помыться в бане – не только знак высшего гостеприимства, но и символ похоронного обряда; направляясь к древлянам, Ольга идет творить тризну не только по мужу, но и по убитым ею древлянским послам. Недогадливые древляне понимают слова Ольги в их прямом значении, не подозревая о другом, скрытом смысле загадок мудрой женщины, и тем самым обрекают себя на гибель. Все описание мести Ольги строится на ярком лаконичном и сценическом диалоге княгини с посланцами «Деревьской земли».

Героикой дружинного эпоса овеян образ сурового, простого и сильного, мужественного и прямодушного воина Святослава. Ему чужды коварство, лесть, хитрость – качества, присущие его врагам-грекам, которые, как отмечает летописец, «лстивы и до сего дни». С малой дружиной он одерживает победу над превосходящими силами врага: краткой, мужественной речью воодушевляет своих воинов на борьбу: «. да не посрамим земле Руские, но ляжем костьми, мертвый бо срама не имам».

Святослав живет интересами своей дружины. Он даже идет наперекор увещеваниям матери – Ольги и отказывается принять христианство, боясь насмешки дружины. Но постоянное стремление

Святослава к завоевательным войнам, пренебрежение интересами Киева, его попытка перенести столицу Руси на Дунай вызывает осуждение летописца. Это осуждение он высказывает устами «киян»: «. ты, княже, чюжея земли ищеши и блюдеши, а своея ся охабив (оставил), малы (едва) бо нас не взята печенези. »

Прямодушный князь-воин гибнет в неравном бою с печенегами у днепровских порогов. Убивший Святослава князь печенежский Куря, «взяша главу его, и во лбе (черепе) его съделаша чашю, оковавше лоб его, и пъяху из него». Летописец не морализует по поводу этой смерти, но общая тенденция все же сказывается: гибель Святослава является закономерной, она следствие его ослушания матери, следствие его отказа принять крещение.

К народным сказаниям восходит летописное известие о женитьбе Владимира на полоцкой княжне Рогнеде, о его обильных и щедрых пирах, устраиваемых в Киеве, – Корсунская легенда. С одной стороны, перед нами предстает князь-язычник с его необузданными страстями, с другой – идеальный правитель-христианин, наделенный всеми добродетелями: кротостью, смирением, любовью к нищим, к иноческому и монашескому чину и т. п. Контрастным сопоставлением князя-язычника с князем-христианином летописец стремился доказать превосходство новой христианской морали над языческой.

Княжение Владимира было овеяно героикой народных сказаний уже в конце X – начале XI в.

Духом народного героического эпоса проникнуто сказание о победе русского юноши Кожемяки над печенежским исполином. Как и в народном эпосе, сказание подчеркивает превосходство человека мирного труда, простого ремесленника над профессионалом-воином – печенежским богатырем. Образы сказания строятся по принципу контрастного сопоставления и широкого обобщения. Русский юноша на первый взгляд – обыкновенный, ничем не примечательный человек, но в нем воплощена та огромная, исполинская сила, которой обладает народ русский, украшающий своим трудом землю и защищающий ее на поле брани от внешних врагов. Печенежский воин своими гигантскими размерами наводит ужас на окружающий. Хвастливому и заносчивому врагу противопоставляется скромный русский юноша, младший сын кожевника. Он совершает подвиг без кичливости и бахвальства. При этом сказание приурочивается к топонимической легенде о происхождении города Переяславля – «зоне перея славу отроко тъ», но это явный анахронизм, поскольку Переяславль уже не раз упоминался в летописи до этого события.

С народным сказочным эпосом связано сказание о Белгородском киселе. В этом сказании прославляется ум, находчивость и смекалка русского человека.

И сказание о Кожемяке, и сказание о Белгородском киселе – законченные сюжетные повествования, строящиеся на противопоставлении внутренней силы труженик бахвальству страшного только на вид врага, мудрости старца – легковерию печенегов. Кульминацией сюжетов обоих сказаний являются поединки: в первом – единоборство физическое, во втором – единоборство ума и находчивости с легковерием, глупостью. Сюжет сказания о Кожемяке типологически близок сюжетам героических народных былин, а сказания о Белгородском киселе – народным сказкам.

Фольклорная основа явно ощущается и в церковной легенде о посещении Русской земли апостолом Андреем. Помещая эту легенду, летописец стремился «исторически» обосновать религиозную независимость Руси от Византии. Легенда утверждала, что Русская земля получила христианство не от греков, а якобы самим учеником Христа – апостолом Андреем, некогда прошедшим путь «из варяг в греки» по Днепру и Волхову, – было предречено христианство на Русской земле. Церковная легенда о том, как Андрей благословил киевские горы, сочетается с народным сказанием о посещении Андреем Новгородской земли. Это сказание носит бытовой характер и связано с обычаем жителей славянского севера париться в жарко натопленных деревянных банях.

Составители летописных сводов XVI в. обратили внимание на несоответствие первой части рассказа о посещении апостолом Андреем Киева со второй, они заменили бытовой рассказ благочестивым преданием, согласно которому Андрей в Новгородской земле оставляет свой крест.

Таким образом, большая часть летописных сказаний, посвященных событиям IX – конца X столетий, связана с устным народным творчеством, его эпическими жанрами.

Исторические повести и сказания в составе летописи. По мере того как летописец переходит от повествования о событиях давно минувших лет к недавнему прошлому, материал летописи становится все более исторически точным, строго фактическим и официальным.

Внимание летописца привлекают только исторические личности, находящиеся на вершине феодальной иерархической лестницы. В изображении их деяний он следует принципам средневекового историзма. Согласно этим принципам в летопись должны заноситься события лишь сугубо официальные, имеющие историческое значение для государства, а частная жизнь человека, окружающая его бытовая обстановка не интересует летописца.

В летописи вырабатывается идеал князя-правителя. Этот идеал неотделим от общих патриотических идей летописи. Идеальный правитель выступает живым воплощением любви к родной земле, ее чести и славы, олицетворением ее могущества и достоинства. Все его поступки, вся его деятельность определяются благом родины и народа. Поэтому князь в представлении летописца не может принадлежать самому себе. Он в первую очередь исторический деятель, который появляется всегда в официальной обстановке, наделенный всеми атрибутами княжеской власти. Д. С. Лихачев отмечает, что князь в летописи всегда официален, он как бы обращен к зрителю и представлен в наиболее значительных своих поступках. Добродетели князя являются своего рода парадной одеждой; при этом одни добродетели чисто механически присоединяются к другим, благодаря чему стало возможно совмещение идеалов светских и церковных. Бесстрашие, храбрость, воинская доблесть сочетаются со смирением, кротостью и прочими христианскими добродетелями.

Если деятельность князя направлена на благо родины, летописец всячески прославляет его, наделяя всеми качествами наперед заданного идеала. Если деятельность князя идет вразрез с интересами государства, летописец не жалеет черной краски и приписывает отрицательному персонажу все смертные грехи: гордость, зависть, честолюбие, корыстолюбие и т. п.

Принципы средневекового историзма получают яркое воплощение в повестях «О убьеньи Борисове» (1015 г.) и об ослеплении Василька Теребовльского, которые могут быть отнесены к жанру исторических повестей о княжеских преступлениях. Однако по своему стилю это совершенно разные произведения. Повесть «О убьеньи Борисове» излагает исторические факты убийства Святополком братьев Бориса и Глеба с широким использованием элементов агиографического стиля. Она строится на контрасте идеальных князей-мучеников и идеального злодея – «окаянного» Святополка. Завершается повесть похвал ой, прославляющей «христолюбивых страстотерпцев», «сияющих светильников», «светлых звезд» – «заступников Русской земли». В ее концовке звучит молитвенный призыв к мученикам покорить поганых «под нозе князем нашим» и избавить их «от усобныя рати», дабы пребывали они в мире и единении. Так в агиографической форме выражена общая для всей летописи патриотическая идея. В то же время повесть «О убьеньи Борисове» интересна рядом «документальных» подробностей, «реалистических деталей».

Написанная попом Василием и помещенная в летописи под

1097 г., «Повесть об ослеплении Василька Теребовльского» выдержана в стиле историко-документальном.

Экспозицией сюжета является сообщение о съезде князей «на устроенье мира» в Любече. Единодушие собравшихся выражено речью, сказанной якобы всеми князьями: «Почто губим Русъскую землю, сами на ся котору деюще? А половци зешю нашю несуть розно, и ради суть, оже межю нами рати. Да ноне отселе имемся в едино сердце, и блюдем 1’ускые земли; кождо да держить отчину свою. »

Устанавливаемый новый феодальный порядок взаимоотношений («кождо да держит отчину свою») князья скрепляют клятвой – крестоцслованием. Они дают друг другу слово не допускать распрей, усобиц. Такое решение встречает одобрение народа: «и ради быша людъе ecu». Однако достигнутое единодушие оказалось временным и непрочным, и повесть на конкретном, страшном примере ослепления Василька двоюродными братьями показывает, к чему приводит нарушение князьями взятых на себя обязательств.

Мотивировка завязки сюжета повести традиционная, провиденциалистская: опечаленный «любовью», согласием князей дьявол «влезе» в сердце «некоторым мужем»; они говорят «лживые словеса» Давиду о том, что Владимир Мономах якобы сговорился с Васильком о совместных действиях против него и Святополка Киевского. Что это за «некоторые мужи» – неизвестно, что в действительности побудило их сообщить свои «лживые словеса» Давыду – неясно. Затем провиденциалистская мотивировка перерастает в чисто психологическую. Поверив «мужам», Давид сеет сомнения в душе Святополка. Последний, «смятеся умом», колеблется, ему не верится в справедливость этих утверждений. В конце концов Святополк соглашается с Давидом в необходимости захватить Василька.

Когда Василько пришел в Выдубицкий монастырь, Святополк посылает к нему гонца с просьбой задержаться в Киеве до своих именин. Василько отказывается, опасаясь, что в его отсутствие дома не случилось бы «рати». Явившийся затем к Васильку посланный Давыда уже требует, чтобы Василько остался и тем самым не «ослушался брата старейшего». Таким образом, Давыд ставит вопрос о необходимости соблюдения Васильком своего долга вассала по отношению к сюзерену. Заметим, что Борис и Глеб гибнут во имя соблюдения этого долга. Отказ Василька только убеждает Давыда, что Василько намерен захватить города Святополка. Давыд настаивает, чтобы Святополк немедленно отдал Василька ему. Вновь идет посланец Святополка к Васильку и от имени великого киевского князя просит его прийти, поздороваться и посидеть с Давыдом. Василько садится на коня и с малой дружиной едет к Святополку. Характерно, что здесь рассказ строится по законам эпического сюжета: Василько принимает решение поехать к брату только после третьего приглашения.

О коварном замысле брата Василька предупреждает дружинник, но князь не может поверить: «Како мя хотять яти?оногды (когда недавно) целовали крест». Василько не допускает мысли о возможности нарушения князьями взятых на себя обязательств.

Драматичен и глубоко психологичен рассказ о встрече Василька со Святополком и Давыдом. Введя гостя в горницу, Святополк еще пытается завязать с ним разговор, просит его остаться до Святок, а «Давыд же седяше, акы нем», и эта деталь ярко характеризует психологическое состояние последнего. Натянутой атмосферы не выдерживает Святополк и уходит из горницы под предлогом необходимости распорядиться о завтраке для гостя. Василько остается наедине с Давыдом, он пытается начать с ним разговор, «и не бе в Давыде гласа, ни послушанья». И только теперь Василько начинает прозревать: он «ужаслъся», поняв обман. А Давыд, немного посидев, уходит. Василька же, оковав в «двою оковы», запирают в горнице, приставив на ночь сторожей.

Точно, динамично автор передает кульминационную сцену. Основная художественная функция в этой сцене принадлежит глаголу – своеобразному «речевому жесту», как понимал его А. Н. Толстой. Входят конюхи Святополка и Давыда – Сновид Изечевич и Дмитр:

и почаста простирати ковер,

и простерша, яста Василка

и хотяща и поврещи;

и боряшется с нима крепко,

и не можаста его поврещи.

И се влезше друзии повергоша и,

и снемше доску с печи,

и възложиша на перси его.

И седоста обаполы Сновид Изеневичь и Дмитр,

и не можаста удержати.

И приступиста ина два,

и сняста другую деку с пени,

и удавиша и рамяно, яко переем троскотати.

Вся сцена выдержана в четком ритмическом строе, который создается анафорическим повтором соединительного союза «и», передающим временную последовательность действия, а также глагольными рифмами.

Перед нами неторопливый рассказ о событии, в нем нет никакой внешней эмоциональной оценки. Но перед читателем – слушателем с большой конкретностью предстает полная драматизма сцена: «И приступи торчин. держа ножь и хотя ударити в око, и грешися ока и перераза ему лице, и есть рана та на Василке и ныне. И посем удари и в око, и изя зеницю, и посем в другое око, и изя другую зеницю. И том часе бысть яко и мертв».

Давыд осуществил свое намерение. Он привозит Василька во Владимир Волынский, «акы некак улов уловив». И в этом сравнении звучит моральное осуждение преступления, совершенного братом.

В отличие от агиографического повествования Василий не морализует, не приводит библейских сопоставлений и цитат. От повествования о судьбе Василька он переходит к рассказу о том, как это преступление отражается на судьбах Русской земли, и теперь главное место отводится фигуре Владимира Мономаха. Именно в нем воплощается идеал князя. Гиперболически передает Василий чувства князя, узнавшего об ослеплении Василька. Мономах «. ужасеся и всплакав и рече: «Сего не бывало есть в Русьскей земьли ни при дедех наших, ни при отцих наших, сякого зла». Он стремится мирно «поправить» это зло, чтобы не допустить гибели земли Русской. Молят Владимира и «кияне» «творить мир» и «блюсти землю Русскую», и расплакавшийся Владимир говорит: «Поистине отци наши и деди наши зблюли землю Русьскую, а мы хочем погубити». Характеристика Мономаха приобретает агиографический характер. Подчеркивается его послушание отцу и своей мачехе, а также почитание им митрополита, сана святительского и особенно «чернеческого». Обнаружив, что он отступил от основной темы, рассказчик спешит «на свое» возвратиться и сообщает о мире со Святополком, который обязывался пойти на Давыда Игоревича и либо захватить его, либо изгнать. Затем автор рассказывает о неудавшейся попытке Давыда занять Василькову волость и возвращении Василька в Теребовль. Характерно, что в переговорах с братом Василька Воло-дарем Давыд пытается свалить свою вину в ослеплении Василька на Святополка.

Мир затем нарушают Василько и Володарь. Они берут копьем город Всеволож, поджигают его и «створи мщенье на людех неповинных, и пролья кровь неповинну». Здесь автор явно осуждает Василька. Это осуждение усиливается, когда Василько расправляется с Лазарем и Туряком (подговоривших Давыда на злодеяние); «Се же 2-е мщенье створи, его же не бяше лепо створити, да бы бог отместник был».

Выполняя условия мирного договора, Святополк Изяславич изгоняет Давыда, но потом, преступив крестное целование, идет на Василька и Володдря. Теперь Василько вновь выступает в ореоле героя. Он становится во главе войска, «възвысив крест». При этом и над воинами «мнози человеци благоверный видеша крест».

Таким образом, повесть не идеализирует Василька. Он не только жертва наветов, жестокости и коварства Давыда Игоревича, легковерия Святополка, но и сам обнаруживает не меньшую жестокость как по отношению к виновникам зла, так и по отношению к ни в чем не повинным людям. Нет идеализации и в изображении великого князя киевского Святополка, нерешительного, доверчивого, слабовольного. Повесть позволяет современному читателю представить характеры живых людей с их человеческими слабостями и достоинствами.

Повесть написана средневековым писателем, который строит ее на противопоставлении двух символических образов «креста» и «ножа», лейтмотивом проходящих через все повествование.

«Крест» – «крестное целование» – символ княжеского братолюбия и единомыслия, скрепленных клятвой. «Да аще кто отселе на кого будеть, то на того будем ecu и крест честный», – этой клятвой скрепляют князья свой договор в Любече. Василько не верит в коварство братьев: «Како мя хотятъ яти? оногды целовали крест, рекуще: аще кто на кого будеть, то на того будеть крест и мы ecu». Владимир Мономах заключает мир со Святополком «целоваше крест межю собою». Василько, отмщая свою обиду Давыду, поднимает «крест честный».

Таким образом, «Повесть об ослеплении Василька Теребовльского» резко осуждает нарушение князьями своих договорных обязательств, приводящее к страшным кровавым преступлениям, приносящее зло всей Русской земле.

Описания событий, связанных с военными походами князей, приобретает характер исторического документального сказания, свидетельствующего о формировании жанра воинской повести. Элементы этого жанра присутствуют в сказании о мести Ярослава Окаянному Святополку 1015 – 1016 гг. Завязкой сюжета является весть Ярославу из Киева от сестры Предславы о смерти отца и гибели Бориса; Ярослав начинает готовиться к походу, собирает войска и идет на Святополка. В свою очередь Святополк, «пристрой бе-щисла вой, Руси и печенег», идет навстречу к Любечу. Противные стороны останавливаются у водной преграды – на берегах Днепра. Три месяца стоят они друг против друга, не решаясь напасть. И только насмешки и укоры, бросаемые воеводой Святополка в адрес Ярослава и новгородцев, вынуждают последних на решительные действия:«. аще кто не поидеть с нами, сами потнем его». На рассвете Ярослав со своими войсками переправляется через Днепр, и, оттолкнув ладьи, воины устремляются в бой. Описание битвы – кульминация сюжета: «. и сступишася на месте. Бысть сеча зла, и не бе лзе озером печенегом помагати, и притиснуша Святополка с дружиною ко озеру, и въступивша на лед и обломися с ним лед, и одалати нача Ярослав, видев же Святополк и побеже, и одоле Ярослав». При помощи стилистической формулы «быстъ сеча зла» дана оценка битвы. Победа Ярослава и бегство Святополка – развязка сюжета.

Таким образом, в данном летописном сказании уже наличествуют основные сюжетно-композиционные элементы воинской повести: сбор войск, выступление в поход, подготовка к бою, бой и развязка его.

Аналогично построены сказания о битве Ярослава со Святополком и польским королем Болеславом в 1018 – 1019 гг., о междоусобной борьбе Ярослава с Мстиславом в 1024 г. Здесь следует отметить появление ряда новых стилистических формул: враг приходит «в силе тяжце», поле боя «покрыша множество вой»; битва происходит на рассвете «въсходящую солнцю», подчеркнута ее грандиозность «быстъ сеча зла, яка же не была в Руси», воины «за рукы емлюче сечахуся», «яко по удольем крови тещи».

Символический образ битвы-грозы намечен в описании сражения у Листвена между войсками Ярослава и Мстислава в 1024 г.: «Бывши нощи, быстъ тма, молонъя, и гром, и дождь. И быстъ сеча силна, яко посветяше молонъя, блещашеться оружье, и бе гроза велика и сеча силна и страшна».

Образ битвы-грома использован в сказании 1111 г. о коалиционном походе русских князей на половцев, здесь же вражеские войска сравниваются с лесом: «выступиша аки борове».

В описание сражения вводится мотив помощи небесных сил (ангелов) русским войскам, что свидетельствует, по мнению летописца, об особом расположении неба к благочестивым князьям.

Все это позволяет говорить о наличии в «Повести временных лет» основных компонентов жанра воинской повести.

В рамках исторического документального стиля выдержаны в летописи сообщения о небесных знамениях.

Элементы агиографического стиля. Составители «Повести временных лет» включали в нее и произведения агиографические: христианскую легенду, мученическое житие (сказание о двух варягах-мучениках), сказание об основании Киево-Печерского монастыря в 1051 г., о кончине его игумена Феодосия Печерского в 1074 г. и сказание о черноризцах печерских. В агиографическом стиле написаны помещенные в летописи сказания о перенесении мощей Бориса и Глеба (1072) и Феодосия Печерского (1091).

Летопись возвеличивала подвиги основателей Киево-Печерского монастыря, который был «поставлен» ни «от царей, и от бояр, и от богатства», а «слезами, и пощением, и бдением» Антония и Феодосия Печерских. Под 1074 г. вслед за рассказом о преставлении Феодосия летописец повествует о печерских черноризцах, которые «яко светила в Руси сьяють». Прославляя христианские добродетели печерских иноков, прорицателя Еремея, прозорливого Матвея и черноризца Исакия, летопись в то же время отмечает и отдельные теневые стороны монастырского быта. Попытка некоторых монахов покинуть печерскую обитель и вернуться «в мир» отмечена в рассказе об Еремее.

Рассказ о Матвее прозорливом в сказочной форме показывает, что длинная церковная служба утомляет многих монахов и они под разными предлогами покидают церковь и идут спать, а некоторые, как Михаил Тольбекович, даже убегают из монастыря.

Конечно, слабости монахов объясняют в летописи «кознями бесовскими». Так, Матвей прозорливый, находясь в церкви, видит беса, принявшего облик ляха. В поле своего плаща этот лях носит цветы репейника и бросает их в монахов. За монахом же Михаилом Тольбе-ковичем бес приезжает в монастырь на свинье, и, подстрекаемый бесом, монах после заутрени, перескочив через ограду, бежит из монастыря.

Так прославление святости черноризцев печерских сочетается с правдивым отражением некоторых сторон монастырского быта, что уже явно выходит за рамки агиографического стиля.

Одной из форм прославления князей в летописи являются посмертные некрологи, связанные с жанром надгробных похвальных слов. Первым таким похвальным словом является некролог княгине Ольге, помещенный под 969 г. Он начинается рядом метафорических сравнений, прославляющих первую княгиню-христианку. Метафорические образы «денницы», «зари», «света», «луны», «бисера» (жемчуга) заимствованы летописцем из византийской агиографической литературы, но использованы они для прославления русской княгини и подчеркивают значение для Руси ее подвига – принятия христианства.

Некролог-похвала Ольге стилистически близка похвале Владимиру, помещенной в летописи под 1015 г. Умерший князь получает оценочный эпитет «блаженный», т. е. праведный, и его подвиг приравнивается подвигу Константина Великого.

Некрологи Мстиславу и Ростиславу могут быть отнесены к жанру словесного портрета, в котором дана характеристика внешнего облика и нравственных качеств князей: «Бе же Мъстислав дебел теломъ, чермен лицем, великыма очима, храбор на рати, милостив, любяше дружину по велику, именья не щадяше, ни питья, ни еденья браняше».

В агиографическом стиле выдержан некролог Глебу (1078): «Бе же Глеб милостив убогым и страннолюбив, тщанье имея к церквам, тепл на веру и кроток, взором красен». Таков же некролог Ярополку Изяславичу (1086).

Некрологи Изяславу и Всеволоду наряду с агиографической идеализацией этих князей касаются конкретных моментов их деятельности, а в некрологе Всеволоду звучит голос осуждения, поскольку Всеволод под старость начал «любити смысл уных, свет творя с ними».

Весьма сдержанна летопись по отношению к митрополитам, только один из них Иоанн удостоен панегирической характеристики, данной под 1089 г.

Свидетельства о смерти князя, как правило, сопровождаются сообщениями о плаче над телом покойника и месте его погребения.

Из христианской литературы летописец черпал нравоучительные сентенции, образные сравнения. Свои рассуждения он подкреплял цитатами из текста «священного писания». Так, например, повествуя о предательстве воеводы Блуда, летописец ставит вопрос о верности вассала своему сюзерену. Осуждая изменника, летописец подкрепляет свои мысли ссылками на царя Давыда, т. е. на Псалтырь: «О злая лесть человечески! Якоже Давид глаголет: Ядый хлеб мой, възвеличил есть на мя лесть. »

Довольно часто летописец прибегает к сравнению событий и исторических деятелей с библейскими событиями и персонажами.

Функция библейских сопоставлений и реминисценций в летописи различна. Эти сопоставления подчеркивают значимость и величие Русской земли, ее князей, они позволяют летописцам перевести повествование из «временного» исторического плана в «вечный», т. е. они выполняют художественную функцию символического обобщения. Кроме того, эти сопоставления являются средством моральной оценки событий, поступков исторических лиц.

Общая характеристика стиля л e m o n и с и. Таким образом, все вышеизложенное позволяет говорить о наличии в «Повести временных лет» эпического повествовательного стиля, связанного с устной поэзией, стиля историко-документального, который преобладает в описании исторических событий, и стиля агиографического, который служит важным средством утверждения нравственных идеалов князя-правителя, защитника интересов Русской земли и осуждения князей-крамольников.

Разнородный в жанровом и стилистическом отношении материал объединен в летописи единой патриотической мыслью, последовательным хронологическим принципом изложения, единой историко-философской, моральной концепцией. Летописец убежден, что история имеет начало и конец во времени. Ее поступательное движение к концу – «страшному суду» – направляется волею божества. Однако поведение человека зависит и от него самого, его волеизъявления, зависит от выбора пути добра или зла. История, по мнению летописца, и являет собою арену постоянной борьбы добра и зла. Он оценивает деяния князей как с позиции вечных моральных истин, так и с позиции общественной морали своего времени. Летописец судит исторических деятелей не столько «божиим судом», сколько судом людским, судом «киян», «мужей смысленных». Он не только прославляет добрые, но и не утаивает темных деяний. Двойственно, например, в летописи изображение Владимира Святославича. Он жестоко расправляется с полоцким князем Рогволодом и его сыновьями, убивает брата Яропол-ка, выступает в роли гонителя первых христиан, побежден похотью женскою. Однако после принятия христианства его облик резко меняется: на первый план выдвигаются черты христианской кротости и смирения, благочестия. Но и здесь сквозь идеализированные представления о князе-христианине проступают живые человеческие черты: Владимир трусливо прячется под мост, испугавшись натиска печенегов у Василева, ссорится с сыном Ярославом. Отнюдь не идеальным правителем предстает и Ярослав: он готовится вступить в борьбу с отцом, жестоко расправляется с новгородцами, поднявшими восстание против насильников-варягов; про-являет нерешительность в борьбе со Святополком, в панике готов бежать за море после поражения. Далеко не в привлекательном виде предстает Ярослав и в своей междоусобной борьбе со Мстиславом. Клятвопреступниками по отношению к Всеславу Полоцкому являются сыновья Ярослава. За властолюбие осуждается Святослав, изгнавший Изяслава и прельстивший Всеволода. Осуждается летописцем Олег Черниговский, который «земле Русьскей много зло створше, проливше кровь хрестьяньску».

Летописец выступает в роли проповедника-учителя: история – это наглядный урок «нынешним князьям», поучительный пример современникам. От античных авторов через Византию им был унаследован принцип историков, сформулированный Цицероном: «Historia est magistra vitae» – «История – учительница жизни».

История в «Повести временных лет» предстает в качестве поучения, данного не в виде общих сентенций, а в виде конкретных ярких художественных сказаний, повестей, фрагмен-тарных статей, положенных «по ряду» «временных лет».

Летописец глубоко убежден в конечном торжестве добра и справедливости, отождествляя добро и красоту. Он выступает в роли страстного публициста, выражающего интересы всей Русской земли.

Язык «Повести временных лет» широко отражает устную разговорную речь своего времени. Почти каждое известие, прежде чем оно было записано летописцем, отложилось в устной речи. Прямая речь исторических лиц занимает существенное место в стиле летописи. С речами обращается князь к своей дружине, послы ведут дипломатические переговоры, речи произносятся на вече, пиршествах. Они свидетельствуют о высоком ораторском мастерстве: немногословны, лаконичны и необычайно выразительны. При этом летописец почти никогда не прибегает к вымышленным речам, – он всегда точен и строго фактографичен в передаче «речей» своих героев.

В летописи широко представлена специальная терминология: военная, охотничья, юридическая, церковная. Вырабатываются четкие, выразительные, образные фразеологические сочетания, как, например: «взять град копьем» – захватить город приступом, «сесть на конь» – выступить в поход, «утереть поту» – вернуться с победой, «есть хлеб деден» – княжить на столе предков, «целовать крест» – давать клятву, «ввергнуть нож» – начать раздоры.

Часто летописец использует народные пословицы, поговорки: «Погибоша аки обре», «Беда, аки в Родне», «Руси есть веселье питье не можем бес того быти».

Язык «Повести временных лет» свидетельствует о необычайно высоком уровне развития культуры устной и письменной речи в XI – XII вв.

Значение «Повести временных лет». «Повесть временных лет» сыграла важную роль в развитии областных летописей и в создании общерусских летописных сводов XV – XVI вв.: она неизменно включалась в состав этих летописей, открывая собой историю Новгорода, Твери, Пскова, а затем и историю Москвы и Московского государства.

В литературе XVIII – XIX вв. «Повесть временных лет» служила источником поэтических сюжетов и образов. Так, А. П. Сумароков, создавая свои классицистические трагедии, обращался не к античным сюжетам, а к событиям русской национальной истории (см. его трагедии «Синав и Трувор», «Хорев»), Я. Б. Княжнин свою тираноборческую трагедию «Вадим Новгородский» строит на материале летописи.

Большое место занимают образы Владимира, Святослава, Олега в романтических «Думах» К. Ф. Рылеева, проникнутых пафосом свободолюбивых идей.

Поэтичность летописных сказаний прекрасно почувствовал, понял и передал А. С. Пушкин в «Песне о вещем Олеге». В летописях старался он «угадать образ мыслей и язык тогдашних времен» в трагедии «Борис Годунов». Созданный поэтом величавый по своей духовной красоте образ летописца Пимена явился, по словам Ф. М. Достоевского, свидетельством «того мощного духа народной жизни, который может выделять из себя образы такой неоспоримой правды».

И в наши дни летопись не потеряла своего большого не только историко-познаватель-ного, но и воспитательного значения. Она продолжает служить воспитанию благородных патриотических чувств, учит глубокому уважению к славному историческому прошлому нашего народа.

Ораторское красноречие

В связи с принятием христианства на Руси распространяется жанр поучений. Он служит важным средством пропаганды нового религиозного вероучения. Дидактическая церковная проповедь не имеет художественного значения, она лежит за пределами литературы. Таковы, например, поучения Феодосия Печерского, Луки Жидяты.

Наряду с церковным поучением создаются торжественные, эмоционально-образные проповеди с четко выраженной политической направленностью.

«Слово о законе и благодати» Илариона. Выдающееся произведение ораторской прозы XI в. – «Слово о законе и благодати». Оно было написано между 1037 – 1050 гг. священником княжеской церкви в Берестове Иларионом, обладавшим незаурядным умом, широкой образованностью и писательским талантом. Созданное им произведение было, очевидно, произнесено либо в Десятинной церкви, либо в Софийском соборе и произвело большое впечатление на Ярослава Мудрого. По настоянию великого князя Иларион в 1051 г. стал главой русской церкви – митрополитом Киевским. Он недолго занимал митрополичий престол. В 1055 г., после смерти Ярослава, его преемник вынужден был пойти на уступки Византии, откуда и прибыл на митрополичью кафедру грек Ефрем. Иларион же уходит в Киево-Печерский монастырь, приняв монашество под именем Никона.

«Слово о законе и благодати» проникнуто патриотическим пафосом прославления Руси как равноправной среди всех государств мира. Византийской теории вселенской империи и церкви Иларион противопоставляет идею равноправия всех христианских народов. Сопостав-ляя иудаизм (Закон) с христианством (Благодатью), Иларион в начале своего «Слова» доказывает преимущества Благодати перед Законом. Закон был распространен только среди иудейского народа. Благодать – достояние всех народов. Ветхий Завет – Закон, данный богом пророку Моисею на горе Синайской, регламентировал жизнь только еврейского народа. Новый завет – христианское вероучение – имеет всемирное значение, и каждый народ облада-ет полным правом на свободное избрание этой Благодати. Таким образом, Иларион отвергает монопольные права Византии на исключительное владение Благодатью. Он создает, как справедливо отмечает Д. С. Лихачев, собственную патриотическую концепцию всемирной исто-рии, прославляя Русь и ее «просветителя» «кагана» Владимира.

Иларион возвеличивает подвиг Владимира в принятии и распространении на Руси христианства. Благодаря этому подвигу Русь вошла в семью христианских стран в качестве суверенного государства. Владимир владычествовал «не в худе бо и не в неведомы земли», а «в Русской, яже ведома и слышима есть всеми концы земли».

В похвале Владимиру Иларион перечисляет заслуги князя перед родиной. Он говорит о том, что его деятельность содействовала славе и могуществу Руси. При этом он подчеркивает, что христианская вера была принята русскими в результате свободного выбора, что основная заслуга в крещении Руси принадлежит Владимиру, а не грекам. В «Слове» содержится весьма обидное для греков сопоставление Владимира с царем Константином.

Таким образом, «Слово о законе и благодати» выдвигало требование канонизации Вла-димира как святого. В то же время оно прославляло и деятельность Ярослава, успешно продолжающего дело своего отца по распространению христианства на Руси: прославлялись строительная деятельность Ярослава и его заботы о распространении христианской образованности.

«Слово» Илариона построено по строгому, логически продуманному плану, который сообщается автором в заглавии произведения: «Слово о законе, Моисеом даннем ему, и о благодати и истине, Исус Христом бывшим, и како закон отиде, благодетъ же и истина всю землю исполни, и вера в вся языкы простреся и до нашего языкарускаго и похвала кагану нашему Влодимеру, от него же крещени быхом, и молитва к богу от веса земля нашеа».

Первая часть – сопоставление Закона и Благодати – является пространным введением ко второй, центральной, части – похвале Владимиру, завершающейся авторским обращением к Владимиру с призывом встать из гроба, отряхнуть сон и посмотреть на дела своего сына Георгия (христианское имя Ярослава). Вторая часть ставит своей задачей непосредственное прославление современного Илариону правителя Руси и его деятельности. Третья часть – молитвенное обращение к богу «от всея земли нашая».

«Слово» адресовано к людям «преизлиха насышътьшемся сладости книжные», поэто-му автор облекает свое произведение в книжную риторическую форму. Он постоянно пользуется цитатами из Библии, библейскими сравнениями, сопоставляя Закон с рабыней Агарью и ее сыном Измаилом, а Благодать – с Саррой и ее сыном Исааком. Эти символические параллели призваны нагляднее показать превосходство Благодати над Законом.

В первой части «Слова» Иларионом последовательно соблюдается принцип антитезы – типичнейший прием ораторского красноречия. «Прежде закон, потом благодать: прежде степь (тень) ти, потом истина».

В похвале Владимиру он сравнивает деятельность русского князя с деятельностью апостолов – учеников Христа: «Хвалит же похвальными гласы Римъская страна Петра и Павла, имиже вероваша в Исуса Христа, сына божиа; Асиа, и Ефес, и Патм – Иоанна Богослова; Индия – Фому, Египет – Марка; вся страны, и грады и людие чьтут и славят коегождо их учителя, иже научиша православной вере. Похвалим же и мы, по силе нашей, малыми похвалами великаа и дивнаа сътворшаго нашего учителя и наставника, великого кагана нашеа земля Владимера, внука старого Игоря, сына же славного Святослава, иже, в своа лета владычьствующа, мужством же и храбъръствомь прослушя в странах многах и победами и крепостию поминаются ныне и словут». Иларион разделяет родовую точку зрения летописца, подчеркивая, что Владимир – сын славного Святослава, внук старого Игоря. Он отмечает воинскую доблесть князя и его христианские добродетели.

Высокое художественное мастерство обеспечило «Слову о законе и благодати» большую популярность в средневековой письменности. Оно становится образцом для книжников XII – XV вв., которые используют отдельные приемы и стилистические формулы «Слова».

«Поучение» Владимира Мономаха

Особое место в литературе XI – XII вв. занимает «Поучение» Владимира Мономаха, внесенное в Лаврентьевскую летопись под 1096 г. По-видимому, это произведение рассматривалось летописцами как предсмертное завещание князя, аналогичное завещанию Ярослава Мудрого (1054).

«Поучение» Владимира Мономаха, написанное им «седя на санех», т. е. незадолго до смерти, где-то около 1117г., было отнесено летописцами к подобным завещаниям, адресованным детям. Однако его поместили не под 1125 г. – годом смерти Мономаха, а под 1096.

Это можно объяснить следующим: 1096 г. было датировано письмо Мономаха Олегу Черниговскому, непосредственно примыкавшее к «Поучению». Кроме того, события, описанные в летописи под следующим 1097 г. (Любеческий съезд князей, ослепление Василька, заключение Мономахом мира с киевлянами и Святополком), давали весьма наглядное подтверждение справедливости основных наставлений, связанных с необходимостью соблюдения князьями взятых на себя обязательств, скрепленных «крестным целованием».

Выдающийся государственный деятель конца XI – начала XII столетия Владимир Всеволодович Мономах (1052 – 1125) своей политикой содействовал временному прекращению княжеских усобиц. Он прославился успешными походами против половцев, отбросив их далеко за Дон, так что половцы его именем детей в колыбели устрашали. Став в 1113 г. великим князем киевским, Мономах всячески содействовал упрочению единства Русской земли.

Центральная идея «Поучения» состоит в призыве, обращенном к детям Мономаха и всем, кто услышит «сию граматицю», строго соблюдать требования феодального правопорядка, руководствоваться ими, а не личными, своекорыстными семейными интересами. «Поучение» выходит за узкие рамки семейного завещания и приобретает большое общественное значение.

На примере личного богатого жизненного опыта Владимир дает высокий образец служения князя интересам своей земли.

Характерная особенность «Поучения» – тесное переплетение дидактики с автобиографическими элементами. Наставления Мономаха подкрепляются не только сентенциями из «священного писания», но в первую очередь конкретными примерами из собственной жизни.

На первый план в «Поучении» выдвигаются задачи общегосударственного порядка. Священная обязанность князя – забота о благе своего государства, его единстве, строгое и неукоснительное соблюдение клятв и договоров. Князь должен «пещись о хрестьянских душах», «о худом смерде» и «убогой вдовице». Междоусобные распри подрывают экономичес-кое и политическое могущество государства. Только мир приводит к процветанию страны. Поэтому в обязанность правителя входит сохранение мира.

Другой не менее важной обязанностью князя, по мнению Мономаха, является попечение и забота о благе церкви. Он понимает, что церковь является верной помощницей князя. Поэтому ради упрочения своей власти князь должен неусыпно заботиться о священническом и иноческом чине. Правда, Мономах не рекомендует своим детям спасать душу в монастыре, т. е. идти в монахи. Аскетический монашеский идеал чужд этому жизнелюбивому энергичному человеку. Однако он призывает к соблюдению религиозной обрядности, считая, что тремя добрыми делами – покаянием, слезами и милостыней – можно «избыти грехов своих».

В соответствии с христианской моралью требует Владимир заботливого отношения к «убогим» (бедным). В то же время князь должен быть стражем справедливости и не давать «сильным погубить человека», как сам Владимир «не дал есм сильным обидети» ни «худаго смерда», ни «убогые вдовице».

Князь должен быть сам примером высокой нравственности. Основным положительным качеством человека является трудолюбие. Труд, в понимании Мономаха, – это прежде всего воинский подвиг, а затем занятие охотой, когда в непрестанной борьбе с опасностями закаляются тело и душа человека.

Сам Мономах предстает в своем «Поучении» человеком необычайно деятельным: «Еже было творити отроку моему, то сам есмъ створил, дела на войне и на ловех, ночь и день, на зною и на зиме, не доя собе упокоя».

Владимир выступает ревностным поборником просвещения: «Его же умеючи того не забывайте доброго, а его же не умеючи, а тому ся учите», – говорит он и ссылается на своего отца Всеволода, который «дома седя», т. е. находясь в Киеве, изучил пять языков, «в том бо честь есть от инех земль».

Одним из положительных качеств князя является его щедрость, постоянная забота о приумножении и распространении своего доброго имени. Поэтому необходимо, отмечает Владимир, пришедшего «гостя», простого или знатного, одарить, накормить и напоить, поскольку эти люди «мимоходячи прославлять человека по всем землям, любо добрым, любо злым».

В быту князь должен быть образцом для окружающих: посетить больного, проводить покойника, ибо все смертны. Семейные отношения нужно строить на уважении мужей к женам: «Жену свою любите, но не дайте им над собою власти», – наставляет он.

Таким образом, в «Поучении» Мономах охватывает довольно широкий круг жизненных явлений. Он дает четкие ответы на многие социальные и нравственные вопросы своего времени.

Вместе с тем «Поучение» является весьма ценным материалом для представления о личности самого автора – первого известного нам мирского писателя Древней Руси. Прежде всего, это человек широко образованный, хорошо знающий литературу своего времени. В своем произведении он использует Псалтырь, Паремийник, поучения Василия Великого, Ксенофонта и Феодоры к детям, помещенные в «Изборнике 1076 г.», «Шестоднев». При этом Псалтырь служит Мономаху средством выражения своего психологического состояния. Опечаленный встречей с послами братьев, предложивших ему объединиться, чтобы выгнать Ростиславича, Владимир берет Псалтырь: «. в печали разгнух я, и то ми ся выня: «Векую печалуеши, душе? Векую смущавши мя?» Его душа опечалена намерениями братьев начать междоусобную войну, а они гневаются на него, Владимира, отказавшегося с ними объединиться и «креста переступити». Встреча, происшедшая в 1098 г., явилась тем толчком, который заставил Мономаха создать «Поучение», – он «собрах словца си любая, и складах по ряду, и написах». Эти слова дают возможность судить о процессе создания «Поучения»: сначала отбор материала из книжных источников, затем приведение его в порядок, т. е. придание ему определенного плана, и, наконец, написание.

«Поучение» построено по определенному плану: вступление, обращенное к детям, с характерным для древнерусского писателя самоуничижением – не посмеяться над его писанием, а принять в сердце свое, не браниться, а сказать, что «на долечи пути, да на санех седя, безлепицю есимолвил», и, наконец, просьба: «. ащевы последняя не люба, апередняя приймайте».

Центральная дидактическая часть «Поучения» начинается с общего философского рассуждения о человеколюбии и милостивости Бога, о необходимости победы над злом и возможности этой победы, залогом чему является красота, гармония созданного Богом мира. Используя «Шестоднев», Владимир с большим лирическим воодушевлением говорит о том, «како небо устроено, како ли сонце, како ли луна, како ли звезды, и тма и свет, и земля на водах положена. ». Он удивляется чуду – человеку, «како образи розноличнии в человечъскых лицих, – аще и весь мир совокупить, не ecu в один образ, но кый своим лицъ образом. ». Он любуется, и как «птица небесныя из ирья (теплых стран) идуть. и худыя идуть по всем землям. ».

Воздав хвалу божественной гармонии мира, Владимир снова обращается к детям с просьбой послушать его от «худаго. безумья наказание», т. е. поучение. И начинается оно с рассуждения о пользе молитвы, а затем Владимир переходит к практическим наставлениям, касающимся социальной практики князя, его хозяйственной деятельности и, наконец, поведения в быту. Завершающим аккордом «Поучения» служит вновь произнесенный с большим воодушевлением призыв воздать хвалу Богу поутру, при восходе солнца, при решении государ-

ственных дел («седше думати с дружиною», или «люди оправливати», т. е. судить), или выезжая на охоту, или отправляясь в походы, или ложась спать.

«Поучение», казалось бы, логически завершено, но Мономах решает подкрепить его описанием своих «трудов». И сначала дает своеобразный дневник военных походов, по манере напоминающий краткие летописные погодные записи, только без дат. Перечисляя свои «пути», Владимир располагает их в хронологической последовательности начиная с 1072 г. по 1117 г.

После походов Мономах перечисляет заключенные им мирные договоры, а затем переходит к описанию своих «ловов», обнаруживая страстную душу смелого охотника.

И вновь следует заключение. Обращаясь к детям или иным, «кто прочтет», Мономах просит не осуждать его. Он восхваляет не себя, не свою храбрость, а хвалит Бога, который его «худаго и грешного» столько лет сохранял от смерти и сотворил «не ленива», «худаго», «на вся дела человечьская потребна». Мономах отводит таким образом от себя, как писателя, обвинение в гордости, в самовосхвалении. Обращаясь к детям, он уверен, что, «сю грамотицю прочитаючи», они устремятся на добрые дела, и призывает их без страха творить «мужьское дело».

К «Поучению» примыкает письмо Владимира, адресованное Олегу Святославичу Черниговскому. Олег Черниговский прославился своими крамолами – не случайно автор «Слова о полку Игореве» называет его Гориславличем. Разбитый Владимиром и Святополком, Олег вынужден был покинуть Чернигов и отправиться в Ростовскую землю, где произошло его столкновение с сыном Владимира Изяславом, который был убит в бою Олегом, а жена Изяслава захвачена в плен. Это событие, происшедшее 6 сентября 1096 г., и послужило поводом для написания письма Владимиром к Олегу Черниговскому.

Письмо Владимир пишет, понуждаемый сыном Мстиславом, приславшим отцу грамоту с просьбой «ладиться» и «смириться» и не мстить, чтобы не погубить Русской земли. В письме ярко выражено чувство скорби отца, преждевременно потерявшего своего сына: «егда жеубиша детя мое и твое пред тобою, и бяше тебе, узревше кровь его и тело увянувшю, яко цвету нову процветшю, яко же агньцю заколену, и рещи бяше, стояще над ним, вникнущи в помыслы души своей: «Увы мне! что створих? И пождав его безумья, света сего мечетнаго кривости ради налезох грех себе, отцю и матери слезы», т. е. Владимир взывает к общечеловеческим чувствам своего врага, призывает его «вникнуть» в помыслы своей души. Желая добра «братьи» и «Русьскей земли», Владимир говорит о своем примирении с Олегом и только просит его освободить свою сноху (жену Изяслава) «да с нею кончав слезы, посажю на месте, и сядеть акы горлица на сусе древе желеючи, а яз утешюся о дозе». Поэтический образ тоскующей горлинки связан с традицией устной народной поэзии.

Письмо Владимира Мономаха Олегу Черниговскому дополняло «Поучение» и, возможно, было присоединено к нему самим автором. В нем ярко проявилось торжество общегосударственного долга над личным чувством убитого горем отца.

В стиле «Поучения» легко обнаруживаются, с одной стороны, книжные его элементы, связанные с использованием Владимиром литературных источников, а с другой – элементы живого разговорного языка, особенно ярко проявляющиеся в описании «путей» и тех опасностей, которым он подвергался во время охоты. Характерная особенность стиля «Поучения» – наличие отточенных, ярких, легко запоминающихся афористических выражений.

В целом «Поучение» и письмо ярко раскрывают облик незаурядного государственного деятеля русского средневековья, человека, в котором ярко воплотился идеал князя, пекущегося о славе и чести родной земли.

Житийная литература

«Сказание о Борисе и Глебе». Появление оригинальной агиографической литературы было связано с общей политической борьбой Руси за утверждение своей религиозной самостоятельности, стремлением подчеркнуть, что Русская земля имеет собственных предстателей и ходатаев перед богом. Окружая личность князя ореолом святости, жития содействовали политическому упрочению основ феодального строя.

Образцом древнерусского княжеского жития является анонимное «Сказание о Борисе и Глебе», созданное, по-видимому, в конце XI – начале XII в. В основу «Сказания» положен исторический факт убийства Святополком своих младших братьев Бориса и Глеба в 1015 г. Когда в 40-х годах XI в. Ярослав добился канонизации византийской церковью убитых братьев, потребовалось создание специального Произведения, которое бы прославило подвиг страстотерпцев и мстителя за их гибель Ярослава. На основе летописной повести в конце XI в. и было написано неизвестным автором «Сказание о Борисе и Глебе».

Автор «Сказания» сохраняет историческую конкретность, подробно излагая все перипетии, связанные со злодейским убийством Бориса и Глеба. Как и летопись, «Сказание» резко осуждает убийцу – «окаянного» Святополка и выступает против братоубийственных раздоров, отстаивая патриотическую идею единства «Русской великой страны».

«Сказание» не следует традиционной композиционной схеме жития, обычно описывавшего всю жизнь подвижника – от его рождения до смерти. Оно излагает лишь один эпизод из жизни своих героев – их злодейское убийство. Борис и Глеб изображаются идеальными христианскими героями-мучениками. Они добровольно принимают «мученический венец». Прославление этого христианского подвига выдержано в манере агиографической литературы. Автор уснащает повествование обильными монологами – плачами героев, их молит-вословиями, которые служат средством выражения их благочестивых чувств. Монологи Бориса и Глеба не лишены образности, драматизма и лиризма. Таков, например, плач Бориса по умершему отцу: «Увы мне, свете очию моею, сияние и заре лица моего, бръздо уности моее, наказание недоразумия моего! Увы мне, отче и господине мой! К кому прибегну! К кому възьрю? Къде ли насыщюся таковааго благааго учения и казания разума твоего? Увы мне, увы мне! Како заиде свете мой, не сушу ми ту. » В этом монологе использованы риторические вопросы и восклицания, характерные для церковной ораторской прозы, и в то же время отразилась образность народного плача, что придает ему определенную лирическую тональность, позволяет ярче выразить чувство сыновней скорби.

Исполнено глубокого драматизма слезное обращение Глеба к своим убийцам: «Не пожьнете мене, от жития не съзърела! Не пожънете класа, не уже съзьревъша, нъ млеко безълобия носяща! Не порежете лозы, не до коньца вьздрастъша, а плод имуща!»

Благочестивые размышления, молитвы, плачи, которые вкладываются в уста Бориса и Глеба, служат средством раскрытия внутреннего мира героев, их психологического настроя.

Многие монологи герои произносят «на уме си помышляя», «глаголааше в сердци своем». Эти внутренние монологи – плод авторского воображения. В них переданы благочестивые чувства, помыслы идеальных героев. В монологи включены цитаты из Псалтыри, Паремийника.

Психологическое, состояние героев дается и в авторском описании. Так, покинутый дружиной Борис «. в тузе и печали удручьнъмь сьрдцьмъ и вълез в шатър свои плакашеся съкрушенъм сърдцьмь, а душою радостьною, жалостьно глас испущааше». Здесь автор пытается показать, как в душе героя совмещаются два противоположных чувства: скорбь в связи с предчувствием гибели и радость, которую должен испытывать идеальный герой-мученик в ожидании мученического конца. Живая непосредственность проявления чувств постоянно сталкивается с этикетностью. Так, Глеб, увидев корабли в устье Смядыни, плывущие ему навстречу, с юношеской доверчивостью «възрадовася душею» «а съ целования чаяше от них прияти». Когда же в ладью Глеба стали прыгать злые убийцы с обнаженными, сверкающими, как вода, мечами, «абие вьсемь весла от руку испадоша, и вьси от страха омьртвеша». И теперь, поняв их злое намерение, Глеб со слезами, «утьрпая» телом, молит убийц: «Не дейте мене, братия моя милая и драгая! Не дейте мене, ничто же вы зъла сътворивъша! Не брезете (трогайте) мене, братие и господье, не брезете!» Здесь перед нами жизненная правда, которая затем совмещена с этикетной предсмертной молитвой, подобающей святому.

Борис и Глеб окружаются в «Сказании» ореолом святости. Этой цели служит не только возвеличение и прославление христианских черт их характера, но и широкое использование религиозной фантастики в описании посмертных чудес. Этот типичный прием агиографической литературы автор «Сказания» применяет в заключительной части повествования. Этой же цели служит и похвала, которой заканчивается «Сказание». В похвале автор использует традиционные библейские сравнения, молитвенные обращения, прибегает к цитатам из книг «священного писания».

Пытается автор дать и обобщенную характеристику внешности героя. Она строится по принципу механического соединения различных положительных нравственных качеств. Такова характеристика Бориса: «Тельмъ бяше красьн, высок, лицьмь круглъмъ, плечи велице, тьнък в чресла, очима добраама, весел лицьмь, борода мала и ус, млад бо бе еще, светяся цесарьскы, крепък телъмь, всячьскы украшен, акы цвът цвьтый в уности своеи, в ратьх хъръбр, в съветех мудр, и разумън при вьсемъ, и благодать божия цвьтяаше на немь».

Героям христианской добродетели, идеальным князьям-мученикам в «Сказании» противопоставлен отрицательный персонаж – «окаянный» Святополк. Он одержим завистью, гордостью, властолюбием и лютой ненавистью к своим братьям. Причину этих отрицательных качеств Святополка автор «Сказания» видит в его происхождении: мать его была черницей, затем расстрижена и взята в жены Ярополком; после убийства Ярополка Владимиром она стала женой последнего, и Святополк произошел от двух отцов. Характеристика Святополка дана по принципу антитезы с характеристиками Бориса и Глеба. Он является носителем всех отрицательных человеческих качеств. При его изображении автор не жалеет черных красок. Святополк «окаянный», «треклятый», «второй Каин», мысли которого уловлены дьяволом, у него «прескверные уста», «злый глас». За совершенное преступление Святополк несет достойное наказание. Разбитый Ярославом, в паническом страхе бежит он с поля боя, «. раслабеша кости его, яко не мощи ни на кони седети. И несяхуть его на носилех». Ему постоянно слышится топот коней преследующего его Ярослава: «Побегнемы! Еще женуть! Ох мне! и не можааше тьрпети на единъмь месте». Так лаконично, но весьма выразительно автор сумел раскрыть психологическое состояние отрицательного героя. Святополк терпит законное возмездие: в пустыне «межю чехы и ляхы» он «испроврьже живот свой зъле». И если убитые им братья «в векы живут», являясь земли Русской «забралом» и «утверждением», и их тела оказываются нетленными и издают благоухание, то от могилы Святополка, которая есть «и до сего дъне», «исходить. смрад зълыи на показание чловеком».

Святополк противопоставляется не только «земным ангелам» и «небесным человекам» Борису и Глебу, но и идеальному земному правителю Ярославу, отомстившему за гибель братьев. Автор «Сказания» подчеркивает благочестие Ярослава, вкладывая в его уста молитву, якобы произнесенную князем перед боем со Святополком. Кроме того, битва со Святополком происходит на том самом месте, на реке Альте, где был убит Борис, и этот факт приобретает символическое значение. С победой Ярослава «Сказание» связывает прекращение крамолы («И оттоле крамола преста в Русьстей земли»), что подчеркивало его политическую злободневность.

Драматизм повествования, эмоциональность стиля изложения, политическая злободневность «Сказания» делали его весьма популярным в древнерусской письменности (оно дошло до нас в 170 списках).

«Чтение о житии. Бориса и Глеба» Нестора. Пространное изложение материала с сохранением всех исторических подробностей делало «Сказание» непригодным для богослужебных целей. Специально для церковной службы в 80-е годы XI в. Нестор создал «Чтение о житии и о погублении блаженную страстотерпцу Бориса и Глеба» в соответствии с требованиями церковного канона. Опираясь на византийские образцы, он открывает «Чтение» обширным риторическим вступлением, которое приобретает публицистический характер, перекликаясь в этом отношении со «Словом о законе и благодати» Илариона.

Завершается «Чтение» описанием многочисленных чудес, свидетельствующих о славе страстотерпцев, похвалой и молитвенным обращением к святым. Нестор сохранил основную политическую тенденцию «Сказания»: осуждение братоубийственных распрей и признание необходимости младших князей беспрекословно повиноваться старшим в роде.

«Житие Феодосия Печерского». Иной тип героя прославляет «Житие Феодосия Печерского», написанное Нестором. Феодосии – монах, один из основателей Киево-Печерского монастыря, посвятивший свою жизнь не только нравственному совершенствованию своей души, но и воспитанию монастырской братии и мирян, в том числе и князей.

Житие имеет характерную трехчастную композиционную структуру: авторское вступление-предисловие, центральная часть – повествование о деяниях героя и заключение. Основу повествовательной части составляет эпизод, связанный с деяниями не только главного героя, но и его сподвижников (Варлаама, Исайи, Ефрема, Никона Великого, Стефана). Факты Нестор черпает из устных источников, рассказов «древьних отец», келаря монастыря Федора, чернеца Илариона, «повозника», «некоего человека». В истинности этих рассказов Нестор не сомневается. Литературно обрабатывая их, располагая «по ряду», он подчиняет все повествование единой задаче «похваления» Феодосия, который «собою вьсемь образ дая». Во временной последовательности излагаемых событий обнаруживаются следы монастырской устной летописи. Большинство эпизодов жития имеют завершенный сюжет. Таково, например, описание отроческих лет Феодосия, связанное с его конфликтом с матерью. Мать чинит всевозможные препятствия отроку, чтобы помешать ему осуществить свое намерение – стать монахом. Аскетический христианский идеал, к которому стремится Феодосии, сталкивается с враждебным отношением общества и материнской любовью к сыну. Гиперболически изображает Нестор гнев и ярость любящей матери, избивающей непокорного отрока до изнеможения, накладывающей на его ноги железа. Столкновение с матерью завершается победой Феодосия, торжеством небесной любви над земной. Мать смиряется с поступком сына и сама становится монахиней, чтобы только видеть его.

Эпизод с «повозником» свидетельствует об отношении к жизни монахов трудового народа, считающего, что черноризцы проводят свои дни в праздности. Этому представлению Нестор противопоставляет изображение «трудов» Феодосия и окружающих его черноризцев. Много внимания он уделяет хозяйственной деятельности игумена, его взаимоотношениям с братией и великим князем. Феодосии заставляет Изяслава считаться с монастырским уставом, обличает Святослава, захватившего великокняжеский престол и изгнавшего Изяслава.

«Житие Феодосия Печерского» содержит богатый материал, позволяющий судить о монастырском быте, хозяйстве, характере взаимоотношений игумена и князя. Тесно связаны с монастырским бытом и демонологические мотивы жития, напоминающие народные былинки.

Следуя традициям византийского преподобнического жития, Нестор в этом произведении последовательно использует символические тропы: Феодосии – «светильник», «свет», «заря», «пастух», «пастырь словесного стада».

«Житие Феодосия Печерского» можно определить как житийную повесть, состоящую из отдельных эпизодов, объединенных главным героем и автором-повествователем в единое целое. Оно отличается от византийских произведений своим историзмом, патриотическим пафосом и отражением особенностей политической и монастырской жизни XI в. В дальнейшем развитии древнерусской агиографии оно служило образцом при создании преподобнических житий Авраамия Смоленского, Сергия Радонежского.

«Хождение» игумена Даниила

Уже в XI столетии начинаются путешествия русских людей на христианский Восток, ко «святым местам». Эти путешествия-паломничества (путешественник, побывавший в Палестине, приносил с собой пальмовую ветвь; паломников называли также каликами – от греческого названия обуви – калига, надеваемой путником) содействовали расширению и укреплению международных связей Киевской Руси, способствовали выработке национального самосознания.

Однако светская власть постаралась наложить на паломничество свое вето, когда оно стало приобретать массовый характер, нанося тем самым серьезный ущерб княжеской экономике. Постепенно запрет распространился с мирян на монахов, которым предписывалось «не ногами искать спасения и бога», а неукоснительным исполнением своих обязанностей и обетов у себя дома. Запросы людей, лишенных возможности побывать в Палестине, удовлетворяют описания путешествий-хождений. Так, в начале XII в. возникает «Хождение игумена Даниила в Святую землю».

Игумен Даниил совершил паломничество в Палестину в 1106 – 1108 гг. Далекое путешествие Даниил предпринял, «понужен мыслию своею и нетерпением», желая видеть «святый град Иерусалим и землю обетованную», и «любве ради святых мест сих исписах все, еже видех очима своима». Его произведение написано «верных ради человек», с тем чтобы они, услышав о «местах сих святых», устремлялись к этим местам мыслью и душою и тем самым приняли «от бога равную мзду» с теми, которые «доходили сих святых мест». Таким образом, Даниил придавал своему «Хождению» не только познавательное, но и нравственное, воспитательное значение: его читатели – слушатели должны мысленно проделать то же путешествие и получить ту же пользу для души, что и сам путешественник.

«Хождение» Даниила представляет большой интерес подробным описанием «святых мест» и личностью самого автора, хотя оно и начинается этикетным самоуничижением.

Рассказывая о нелегком путешествии, Даниил отмечает, как трудно «испытать и видети всех святых мест» без хорошего «вожа» и без знания языка. Сначала Даниил вынужден был давать от своего «худаго добыточка» людям, знающим те места, с тем чтобы они ему их показали. Однако вскоре ему повезло: он нашел в монастыре св. Саввы, где остановился, старого мужа, «книжна велми», который и ознакомил русского игумена со всеми достопримечательностями Иерусалима и его окрестностей.

Даниил обнаруживает большую любознательность: его интересует природа, планировка города и характер зданий Иерусалима, оросительная система у Иерихона. Ряд интересных сведений сообщает Даниил о реке Иордане, имеющей с одной стороны берега пологие, а с другой – крутые и во всем напоминающей русскую реку Сновь. Русский паломник сам «измерих и искусих» эту знаменитую реку, «перебредя» ее с одного берега на другой. Желая русским читателям ярче представить Иордан, Даниил неоднократно подчеркивает: «Всем же есть подобен Иордан к реце Сновьстей и в шире, и в глубле, и лукаво течет и быстро велми, яко же Снов река». Описывая невысокие деревья, растущие на берегу Иордана, Даниил говорит, что они напоминают нашу вербу, а кустарник – лозу, но тут же спешит уточнить: «. но несть якоже наша лоза, некако аки силяжи (кизиль) подобно есть». Очевидно, русский игумен не преминул испить иорданской воды, после чего записал: «. вода же мутна велми и сладка пити, и несть сыти пиюще воду ту святую; ни с нея болеть, ни пакости во чреве человеку».

Он описывает плодородие иерусалимских земель, где «жито добро рождается», поскольку «земля добра и многоплодна, и поле красно и ровно, и около его финици мнози стоят высоци и всякая древеса многоплодовита суть». Остров Самос богат рыбой, а Икос – скотом и людьми, отмечает Даниил.

Стремится Даниил передать своим читателям и те чувства, которые испытывает всякий христианин, подходя к Иерусалиму: это чувства «великой радости» и «слез пролития». Подробно описывает игумен путь к городским воротам мимо столпа Давидова, архитектуру и размеры храмов. Так, например, церковь Воскресения, пишет Даниил, «образом кругла, всямокачна (т. е. со всех сторон покатая) и в дле и преки (поперек) имать же сажень 30». А церковь Святая святых от Воскресения подальше, «яко дважды дострелити можеть». Эта церковь «дивно и хитро создана», украшена изнутри мозаикой и «красота ея несказанно есть; кругла образом создана; извну написано хитро и несказанно; стены ей избьены дъсками мраморными другого мрамора. ». Там же, отмечает игумен, был дом Соломонов, «силно было здание его и велико велми и зело красно. Мощен был есть мраморными дъсками и есть на комарах утвержен, и воды исполнен весь дом-от был».

В двух верстах от Иерусалима находится небольшой городок Вифания. Расположен он за горою на ровном месте, а в городке том, справа от ворот, находится пещера, где погребен был Лазарь.

Как отмечают исследователи, описания Даниила позволяют установить довольно точную топографию Иерусалима начала XII столетия.

Большое место в «Хождении» занимают легенды, которые Даниил либо слышал во время своего путешествия, либо вычитал в письменных источниках. Он легко совмещает в своем сознании каноническое писание и апокрифы. Так, Даниил с полной убежденностью пишет о том, что вне стены церкви Воскресения за алтарем есть «пуп земли», а в 12 саженях от него находилось распятие, где стоит превышающий высоту копья камень с отверстием глубиной в локоть; в это отверстие и был вставлен крест, на котором распяли Христа. Под этим же камнем лежит голова Адама, и, когда Христа распяли, камень треснул и кровь Христа омыла голову Адама, т. е. все грехи человеческого рода. Достоверность данного «факта» Даниил торопится подкрепить чисто летописным приемом: «И есть разселина та на камени том и до днешняго дни». Приведенная Даниилом апокрифическая легенда иллюстрировала христианский догмат искупительной жертвы Христа и была закреплена древнерусской живописью.

Хотя внимание Даниила и поглощено вопросами религиозными, это не мешает ему сознавать себя полномочным представителем Русской земли в Палестине. Он с гордостью сообщает, что его, русского игумена, с честью принял король Балдуин (Иерусалим во время пребывания в нем Даниила был захвачен крестоносцами). Он молился у гроба господня за всю Русскую землю. И когда лампада, поставленная Даниилом от имени всей Русской земли, зажглась, а «фляжская» (римская) не зажглась, то он видит в этом проявление особой божьей милости и благоволения к Русской земле.

Таким образом, путешествие, предпринятое с чисто религиозной целью, своим патриотическим пафосом перекликается с летописью и другими произведениями XI – XII вв.

Переводная литература

В Киеве интенсивная переводческая деятельность достигает своего расцвета в 30 – 40-е годы XI в.

Отбор произведений, подлежащих переводу, определялся потребностями верхов феодального общества. Задачи упрочения христианской морали, новой религии стояли на первом плане, и это обусловило преобладание церковной переводной литературы над светской. Однако русские переводчики не прошли мимо светской повести, которая по характеру своего идейно-художественного содержания соответствовала духу времени. Древнерусские книжники перевели с греческого языка ряд воинских, исторических и дидактических повестей, способствовавших упрочению того светского идеала, который пропагандировала оригинальная литература. Переводчики не ставили своей целью точную передачу оригинала, а стремились максимально приблизить его к запросам времени и среды. Поэтому переводимые произведения подвергались редакционной правке.

Воинские повести. «Александрия». Большой популярностью у русского читателя пользовалась повесть о жизни и подвигах прославленного полководца древности Александра Македонского – «Александрия». Она была создана, по-видимому, вскоре после смерти Александра (ум. в 323 г. до н. э.) на основании письменных источников и устных легенд о его подвигах. Повесть в древности приписывалась ученику Аристотеля – Каллисфену, однако Каллисфен умер раньше А. Македонского, поэтому эту древнюю редакцию повести стали именовать псевдокаллисфеновой. В V в. н. э. «Александрия» известна в Византии и на Западе, где она бытует в латинском переводе; на древнерусский язык «Александрия» была переведена с греческого в XI – XII вв. Этот византийский рыцарский роман воспринимался на Руси как повесть историческая, посвященная жизни и деяниям исторической личности.

Александр изображается в повести человеком необыкновенным: многомудрым, бесстрашным воином. Его отцом является не македонский царь Филипп, а изгнанный из Египта царь Нектонав, почитаемый македонянами как великий врач и волхв. К нему за помощью и обращается бесплодная жена Филиппа Олимпиада. Нектонав предсказал Олимпиаде, что она родит сына от бога Аммона. Приняв образ бога, Нектонав явился к Олимпиаде, и та зачала младенца. Когда приспело время и Олимпиада стала рожать, Нектонав начал гадать по «течению» небесных светил и не разрешал ей рожать до тех пор, пока «небеснаа течения и мирская стухия» не предсказали рождения царя «мирудръжца». О рождении Александра возвестили «громи велици и блистании млъниа, яко всему миру подвизапшся».

Своим внешним видом Александр, утверждает повесть, не походил ни на Филиппа, ни на мать Олимпиаду, ни на своего отца Нектонава. «Образубо имяше человеческий, гриву желвову, очима же грозоок, десное убо долу зряше, шюее же зекро (правый глаз смотрел вниз, левый же был голубой). Зуби же его остри, акы змиевы. Подобье же имяше лвово, скор, ясн (цветуш) бяше». Александра обучают книгам, музыке, геометрии, риторике, военному делу и философии (учителем философии был Аристотель). Когда Александру исполнилось 12 лет, он ходит вместе с отцом Филиппом на войну, проявляя свою незаурядную силу и отвагу. В пятнадцатилетнем возрасте Александр укрощает вологлавого коня «человекоядца» и затем побеждает в Нисе арканского царя Николая в состязаниях на колесницах.

Став после смерти Филиппа царем Македонии, Александр начинает войну с могущественным персидским царем Дарием. Он совершает успешный поход в Египет, где основывает город Александрию. Дарий посылает Александру грамоту с символическими дарами: мячом, плетью и ящичком с золотом: мяч – Александр еще слишком юн для ведения ратных дел, и ему надлежит играть со сверстниками в мяч; плетка – символ наказания: дерзкого юнца следует ею проучить; ящичек с золотом – намек на бедность Александра, и золото даст ему возможность расплатиться со своими воинами. Сначала Александр в гневе решает казнить посла, но затем верх берет благоразумие, и он сажает его с собою за пиршественный стол.

Александру свойственны не только воинская доблесть, мужество, отвага, которые он проявляет в войне с персидским царем Дарием, в поединке с индийским царем Пором, но и чувство сострадания, участия к страданиям и горю других людей.

Сбросив в ров Нектонава, который «исследует то, что творится на небе, не зная, что делается на земле», Александр жалеет его, узнав, что Нектонав является его настоящим отцом, и на собственных плечах приносит умершего в дом к Олимпиаде и хоронит его с честью. Встретив в Вавилоне закованных в цепи греческих пленников, Александр проливает слезы, проявляет великодушие к побежденным.

Интересно раскрывается характер героя во взаимоотношении его с сатрапами Дария. Желая заслужить благосклонность Александра, сатрапы смертельно ранят своего господина. Александр же велит казнить неверных слуг Дария. Умирающего Дария Александр прикрывает своим плащом и, прослезившись, говорит: «Встани, царю, Дарий, и в своей земли царствуй и над своим владыка буди, прими венец свой, перскому множеству царствуй, а имей свое величество».

Александр не только жаждет воинской славы и подвигов, но и стремится увидеть чужие земли. Ряд своих походов-путешествий он предпринимает только из-за своей любознательности. В письмах к Олимпиаде, Аристотелю он описывает необычных людей – великанов, поросших шерстью, «человекоядцев», обитающих в болотах, и другие диковинные вещи.

Удовлетворяя свою любознательность, Александр совершает свой мирный поход в страну «рахманов» – нагомудрецов.

«Просите у мене, что хощете, – гордо заявляет Александр рахманам, – и дам вам». И воспиша ecu, глаголюще: «Дай нам бесъмерьтие». Однако этого сделать Александр не в силах, ибо сам смертен. «Они же реша ему: «Почто ты, смъртен сы, толико ся бореши, да все возмеши? Где же то хощеши понести? Не пакы ли то инем оставиши?»

В этом диалоге ярко выражена философская мысль о суетности человеческой жизни. Правда, Александр заявляет рахманам, что человеческая судьба «строится вышним промыслом», у каждого человека свой нрав, а если бы был нрав единый, то по морю бы не плавали, землю не возделывали, детей не рожали.

Характерно, что в повести постоянно подчеркивается превосходство эллинской (греческой) культуры над культурами варварских народов.

Образ Александра подвергается в повести христианизации: прибыв в Иерусалим, он склоняется перед патриархом и признает единого и невидимого бога; в Лусовом пристанище герой пытается проникнуть на небеса, но, услышав глас запрета, отказывается от исполнения своей дерзостной мысли.

«Александрия» состоит из ряда интересных эпизодов, описывающих различные события: воинские подвиги героя (они даются в соответствии со стилистическими традициями воинской повести), посещение им различных народов и стран. Однако все изложение материала подчинено религиозно-моралистической задаче – показать тщету и суетность земной жизни. Так, умирающий Дарий говорит Александру, чтобы он не обольщался радостью победы и счастья. О суетности жизни говорят Александру и «рахманы».

В «Александрии» объединяются жанры воинской повести и хождения. Кроме того, отличительную особенность ее стиля составляют письма, которым обмениваются между собой Александр, Дарий, Олимпиада, Роксана, Пор, Кондакия.

Описание далеких стран, исполненных чудес, образ мужественного героя-воина привлекали к повести внимание читателя, делали ее необычайно популярной. Уже в XIII столетии у нас возникает новая редакция повести, дополненная описанием чудес и более пространными моралистическими рассуждениями. В XV в. появляется сербская редакция «Александрии», отличающаяся от предшествующих риторичностью стиля и значительным усилением христианского морализма. Так, приспосабливаясь к запросам времени, «Александрия» в русском переводе все дальше отходила от своего оригинала.

«Девгениево деяние». Образ мужественного воина-христианина, защитника границ своего государства стоит в центре переводной повести «Девгениево деяние». Повесть дошла до нас в трех списках XVIII в., но перевод ее на русский язык был осуществлен, по-видимому, непосредственно с греческого в XI – XII вв.

Перевод является свободной переработкой греческой поэмы X в. о подвигах Василия Дигениса, который в нашей повести превратился в прекрасного Девгения. При переводе утратились многие черты византийской истории, существенным изменениям подверглось изображение любви героя. В русском переложении любовный византийский роман превратился в героическую воинскую повесть о борьбе христиан с «погаными». При этом русский переводчик значительное внимание уделил сказочным элементам.

«Девгениево деяние» состоит из двух повестей. Первая рассказывает о родителях Девгения: отец его – аравийский царь Амир, а мать – гречанка, похищенная Амиром, но вырученная своими братьями; она выходит замуж за Амира после того, как тот принимает христианство. Вторая повесть посвящена описанию подвигов Девгения, т. е. «двоюродного», – рожденного от сарацина и гречанки.

Девгений изображается прекрасным юношей: «. лице же его яко снег, а румяно яко маков цвет, власы же его яко злато, очи же его вельми великий яко чашы, пристрашно зрети на него».

Вместе с тем Девгений – благочестивый христианский герой: все свои победы он одерживает благодаря упованию на силу Божию.

Стиль повести представляет собой сложное переплетение элементов устной народной поэзии и книжной стилистики. Героический образ Девгения, его необычайные подвиги привлекали внимание читателей, тем более что в сознании народном ее герой сближался с образами былин.

«История Иудейской войны» Иосифа Флавия. В XI – XII вв. была переведена на древнерусский язык «История Иудейской войны» еврейского историка Иосифа Флавия под названием «Повесть о разорении Иерусалима». Эта повесть охватывала события с 167 г. до н. э. до 72 г. н. э.

Центральное место в повести занимает полное драматизма описание борьбы восставшего еврейского народа против римских легионов (особенно ярки картины осады Иотопаты и Иерусалима).

Как установлено исследователями, древнерусские переводчики довольно свободно обращались с греческим оригиналом и прибегали к сокращенному его пересказу, а иногда вносили дополнения. К таким дополнениям относятся вставки об Иисусе Христе и Иоанне Крестителе, резкие выпады против римлян и отрицательная характеристика Ирода Великого.

В повести при описании сражений широко используются стилистические формулы воинских повестей, отсутствовавшие в греческом подлиннике и находящие соответствие в оригинальной древнерусской литературе, в том числе в «Слове о полку Игореве». Например, «. и стрелы на ня летаху, яко дождь» (ср. в «Слове о полку Игореве»: «. ити дождю стрелами. ») или «. бысть видети лом копийный и скрежетание мечное и щиты искепани и мужи носими, и землю напоиша кровью».

Читателя повесть привлекала красочностью описаний военных событий.

Дидактические повести. «Повесть об Акире Премудром». Средством пропаганды новой христианской морали служили дидактические переводные повести.

«Повесть об Акире Премудром» была переведена на русский язык с сирийского оригинала. Древнерусского книжника привлек в повести образ идеального советника царя, мудрого и добродетельного Акира. Деятельность Акира подчинена заботам о благе государства, и в этом отношении она могла служить примером для думцов княжеских в Киеве. Нравоучительная часть повести представляла собой сборник притч, завершающихся афоризмами.

В русском переводе повесть была приспособлена к привычным формам христианской нравоучительной литературы. В ней отразились и некоторые чисто русские черты. Так, Акир учит своего племянника русской грамоте, иногда место царя занимает князь, а в новгородской редакции повести фараон собирает вече и правит страной с помощью посадников.

Нравоучительные притчи и афоризмы повести постепенно приобретали самостоятельное значение и включались в сборник «Пчела», становясь пословицами.

«Повесть о Варлааме и Иосифе». Эта повесть прославляла победу христианства над язычеством. Она как бы напоминала о недавних событиях, связанных с крещением Руси. Повесть представляла собой перевод с греческого христианизированного жизнеописания Будды.

В XV в. повесть превратилась в типичное житие христианского подвижника. Она содержала большое количество нравоучительных притч, которые Варлаам рассказывал своему ученику Иосафу, убеждая его в истинности христианского вероучения.

Таким образом, произведения переводной литературы были тесно связаны с жанрами оригинальной литературы, в первую очередь с исторической воинской повестью, поучением и житием. Переводы не были точным воспроизведением оригинала, а являлись относительно свободным его переложением. В связи с этим в переводные повести широко проникали стилистические элементы как народной поэзии, так и оригинальной письменности; переводные повести способствовали обогащению и развитию оригинальной литературы.

Опираясь на опыт византийской и древнеболгарской литературы, с одной стороны, устное народное творчество – с другой, в XI – первой трети XII в. древнерусские писатели создают оригинальные высокохудожественные произведения эпидейкгического красноречия, исторического повествования, агиографической литературы, светского поучения, соединенного с автобиографией, и путешествия.

Всем оригинальным произведениям древнерусской литературы этого периода присущи патриотический пафос, публицистичность, историзм и дидактизм. В XI – первой трети XII в. были заложены основы дальнейшего развития литературы, которая с распадом «лоскутной империи Рюриковичей» на ряд самостоятельных феодальных полугосударств приобретает областной характер.

1. Каковы основные положения гипотезы А. А. Шахматова о происхождении «Повести временных лет»?

2. Какие уточнения и поправки в гипотезу А. А. Шахматова внесены Д. С. Лихачевым? Какова гипотеза Б. А. Рыбакова?

3. Каковы основные идеи и каков жанровый состав «Повести временных лет»?

4. В чем и как проявляется связь летописных сказаний с фольклором?

5. Формирование жанра и стиля воинской повести, характеристика исторической повести об ослеплении Василька Теребовльского.

6. Своеобразие стиля «Повести временных лет».

7. Каково историческое и художественное значение «Повести временных лет»?

8. Каковы идейно-художественные особенности «Слова о законе и благодати» Илариона?

9. Перечислите основные идеи «Поучения» Владимира Мономаха. Каковы особенности его жанра и стиля?

10. Какова главная идея анонимного «Сказания о Борисе и Глебе» и каковы художественные средства ее выражения? В чем основные отличия «Сказания о Борисе и Глебе» от «Чтения. » Нестора?

11. Как Нестор изображает своего центрального героя в «Житии Феодосия Печерского»?

12. Каков основной пафос «Хождения в Святую землю» игумена Даниила? На каких сторонах жизни Палестины сосредоточивает внимание путешественник?

13. Каковы особенности древнерусской переводной литературы XI – XII вв.: ее основные темы?

Поделиться ссылкой на выделенное

Нажмите правой клавишей мыши и выберите «Копировать ссылку»

Источник